— Сегодняшний завтрак, видишь ли, устроен в честь молодого кардинала Риарио, и тот будет чрезвычайно разочарован, если младший Медичи не сядет за стол. Кардинал сейчас вместе с мессером Лоренцо находится в соборе. Он спрашивал о твоем хозяине. Из-за него отложили начало мессы, и боюсь, что если мессер Джулиано не пойдет сейчас же с нами, кардинал оскорбится. Мы ведь не хотим, чтобы он по возвращении в Рим сообщил об этом своему дяде, его святейшеству…
Слуга любезно закивал, его лицо выражало легкую тревогу. И все же Барончелли чувствовал, что им не удалось до конца убедить слугу и тот пока не знает, стоит ли еще раз беспокоить хозяина. Франческо почувствовал то же самое, ибо начал наседать.
— Мы здесь по воле мессера Лоренцо, который просит брата незамедлительно прийти, так как мы все ждем…
Юноша вздернул подбородок, давая понять, что вполне сознает важность дела.
— Я передам ваши слова хозяину, не сомневайтесь. Когда слуга повернулся, чтобы уйти, Барончелли уставился на своего сообщника, поражаясь его двуличности.
Вскоре на мраморной лестнице, спускавшейся в сад, раздались шаги, и через несколько секунд перед гостями предстал Джулиано де Медичи. Насколько не идеальна была внешность старшего брата, настолько безукоризненно выглядел младший. Нос хотя и крупный, но прямой, с красиво скругленным кончиком, подбородок волевой; глаза большие, золотисто-карие, в обрамлении длинных ресниц, на зависть всем флорентийкам. Изящные, красивой формы губы, ровные белые зубы, густые вьющиеся волосы, разделенные пробором посредине и зачесанные назад, чтобы не закрывать красивого лица.
Судьба была благосклонна к двадцатичетырехлетнему Джулиано; он мог похвастаться молодостью, живостью, красотой лица и голоса. Тем не менее, его природная доброта и чувствительность никогда бы не позволили ему унизить или оскорбить другого человека. В его обществе любой чувствовал себя легко. И флорентийцы любили этого веселого, щедрого юношу. Пусть он не обладал теми качествами, которые позволили его брату стать блестящим политиком, он был достаточно умен, чтобы использовать свои другие преимущества и завоевать расположение общества. В случае смерти Лоренцо Джулиано без труда принял бы бразды правления.
За последние несколько недель Барончелли изо всех сил старался внушить самому себе презрение к этому человеку, но у него ничего не вышло.
Этим утром слабые лучи солнца, тронувшие основания колонн, высветили начавшую меркнуть красоту Джулиано. Он вышел к ранним гостям с нечесаными волосами, в наспех наброшенной одежде, с налитыми кровью глазами. Впервые на памяти Барончелли юноша не улыбался. Он двигался медленно, как человек, отягощенный массивными латами. «Икар, — подумал Барончелли. — Он воспарил чересчур высоко, а теперь упал, опалив крылья, на землю».
Джулиано заговорил, его мелодичный голос сегодня звучал хрипло.
— Добрый день, господа. Насколько я понял, кардинал Риарио оскорблен моим отсутствием на мессе.
Барончелли вдруг стало трудно дышать, и сердце готово было выпрыгнуть из груди. Джулиано выглядел как смиренный агнец на заклании. «Он знает. Этого не может быть. И все же… он знает…»
— Простите, что побеспокоили вас, — произнес Франческо де Пацци, виновато сложив руки. — Мы явились по воле мессера Лоренцо…
Джулиано вздохнул.
— Понимаю. Бог свидетель, мы должны делать все, чтобы Лоренцо был доволен. — На секунду он стал прежним, а затем добавил с самой искренней тревогой: — Я только надеюсь, еще не слишком поздно убедить кардинала, что я отношусь к нему с величайшим почтением.
— Да, — неторопливо произнес Барончелли. — Мы все надеемся, что еще не слишком поздно. Месса уже началась.
— Так идемте же! — Джулиано махнул рукой, приглашая двинуться к выходу.
Когда он поднял руку, Барончелли заметил, что младший Медичи, одеваясь в спешке, забыл нацепить меч.
Все трое вышли из дворца на залитую ярким солнцем улицу.
Хмурый человек, поджидавший в лоджии, бросил взгляд на Джулиано, когда тот проходил мимо.
— Мессер Джулиано, — окликнул он юношу. — На одно слово, это очень важно.
Джулиано оглянулся и, видимо, узнал человека.
— Кардинал, — нервно напомнил Франческо, после чего сам обратился к незнакомцу: — Любезный, мессер Джулиано опаздывает на важную встречу и просит отнестись к этому с пониманием. — С этими словами он взял Джулиано за руку и потащил за собой по виа Ларга.
Барончелли не отставал. Его удивляло лишь то, что руки больше не дрожали, сердце перестало бешено колотиться и дыхание восстановилось, хотя страх до сих пор его не покинул. Более того, они с Франческо все время шутили, пересмеивались, изображая хороших приятелей, чтобы развеселить своего спутника. Джулиано слабо улыбался в ответ на их усилия, но продолжал с трудом переставлять ноги, так что заговорщикам пришлось затеять игривую возню и попеременно то толкать его, то тянуть за собой.
— Мы не должны заставлять кардинала ждать, — по крайней мере трижды повторил Барончелли.
— Признайтесь, любезный Джулиано, — сказал Франческо, хватая своего Юного шурина за рукав, что заставляет вас так вздыхать. Неужели ваше сердце украла какая-нибудь недостойная девица?
Джулиано потупился и покачал головой — не в ответ на вопрос, а скорее показывая, что не желает это обсуждать. Франческо не стал настаивать. Тем не менее, он не замедлил шага, и уже через несколько минут они оказались у центрального входа в Дуомо.
Барончелли замешкался. Ему не давала покоя мысль, что Джулиано двигался очень медленно, словно в тяжелых латах. С наигранной импульсивностью он схватил юного Медичи и заключил в крепкие объятия.
— Дружище, — сказал он, — меня волнует, что вы так страдаете. Чем мы можем вас развеселить?
Джулиано снова вымученно улыбнулся и слабо покачал головой.
— Ничем, любезный Бернардо. Ничем. И последовал за Франческо в собор. Барончелли тем временем успокоился хотя бы по одному поводу: под туникой у Джулиано не было кирасы.
IV
В то апрельское утро перед Джулиано стояла ужасная дилемма: ему предстояло разбить сердце одному из двух людей, которых он любил больше всех на свете. Одно сердце принадлежало его брату, Лоренцо, другое — женщине.
Джулиано хоть и был молод, познал многих женщин. Его прежняя возлюбленная, Симонетта Каттанео, жена Марко Веспуччи, считалась первой красавицей Флоренции, пока два года тому назад ее не настигла смерть. Симонетту он выбрал за внешность: изящная блондинка с копной вьющихся золотистых волос, спадавших ниже пояса. Она была так прелестна, что даже в могилу ее понесли с неприкрытым лицом. Из уважения к ее мужу и семье Джулиано наблюдал за похоронами издали, но плакал вместе со всеми.
Даже в ту пору он не отличался постоянством. Развлекался с другими женщинами, иногда бражничал со шлюхами.
Сейчас, впервые в жизни, Джулиано стремился к одной-единственной женщине — Анне. Разумеется, она была красива, но его очаровали ее ум, жизнелюбие и безграничная доброта. Он узнал ее постепенно, общаясь с ней на праздниках и приемах. Она никогда не флиртовала, даже не пыталась завоевать его расположение; более того, она делала все возможное, чтобы отвадить его от себя. Но ни одна из флорентийских аристократок, соперничавших друг с другом и добивавшихся его внимания, не могла с ней сравниться. Симонетта была скучна; Анна обладала святой поэтической душой.
Ее благородство заставило Джулиано посмотреть на свою былую жизнь другими глазами. Он счел прошлые годы отвратительными, покинул всех остальных женщин и искал теперь только общества Анны, стремился доставить удовольствие одной ей. Стоило ему бросить на нее взгляд, и он тут же готов был молить ее о прощении за свои прошлые плотские грехи. Он жаждал ее благосклонности больше, чем Господней благодати.
Ему показалось, что произошло чудо, когда она, в конце концов, призналась в своих чувствах. Она сказала, что Господь создал их друг для друга, но почему-то жестоко пошутил, отдав ее другому мужчине.
Анна страстно любила его, но ее чистота и порядочность победили. Она принадлежала другому мужчине и отказывалась его предать. Она открыла свои чувства Джулиано, но когда тот подстерег ее в укромном углу во время карнавала, устроенного в доме брата, и начал молить о любви, она решительно его отвергла. «Долг, — сказала она, — ответственность». Она говорила совсем как Лоренцо, который всегда настаивал, чтобы брат заключил выгодный союз и женился на женщине, которая смогла бы еще больше укрепить положение семьи.
Джулиано, привыкший получать все, что хотел, попытался добиться своего хитростью. Он начал молить женщину хотя бы прийти к нему на тайное свидание — просто чтобы выслушать. Поначалу она уклонялась, но потом согласилась. Они встретились один раз, в апартаментах первого этажа во дворце Медичи. Она не смогла сопротивляться его объятиям и поцелуям, но большего не позволила. Он предложил ей покинуть Флоренцию, убежать вместе с ним, но она отказалась.
— Он знает. — В ее голосе звучала мучительная боль. — Понимаешь? Он знает, и я не могу больше причинять ему страдания.
Джулиано был настроен твердо. Если он что решил, то ни Господь, ни светские условности не могли заставить его хотя бы задуматься. Ради Анны он без колебаний мог отвергнуть перспективу выгодного брака; ради Анны он был готов вынести неодобрение церкви, даже отлучение и проклятие.
И тогда он нашел убедительный довод: она отправится с ним в Рим и поселится на семейной вилле. У всех Медичи были прочные связи с Папой; Джулиано добьется для Анны аннулирования брака, потом они поженятся, и у них родятся дети.
Она поднесла руки к губам, как будто не давая вырваться крику боли. Но в глазах ее, полных слез, Джулиано прочел не только горе — он увидел искру надежды.
— Не знаю, не знаю, — бормотала она.
Он позволил ей вернуться к мужу, чтобы принять решение.
На следующий день он отправился к Лоренцо. Проснулся он рано и больше не заснул. Было темно — до рассвета еще добрых два часа, — но он не удивился, заметив свет в покоях брата. Лоренцо сидел за письменным столом, подперев щеку рукой, и хмуро читал письмо, которое поднес к самой лампе.
Обычно Лоренцо поднял бы на Джулиано глаза, убрал с лица хмурость и поздоровался бы с улыбкой; в этот день, однако, он был совершенно не в духе. Приветствия не последовало; Лоренцо лишь бросил на брата взгляд и снова принялся читать письмо. Видимо, его содержание и было причиной дурного настроения.
Временами Лоренцо бывал безумно упрям, придавал чрезмерное значение внешнему виду, проявлял холодный расчет, если дело касалось политики, и даже становился диктатором, если речь шла о том, как Джулиано должен себя вести и с кем ему следует водить дружбу. В то же время он мог быть необыкновенно щедрым, снисходительным и чутким к желаниям младшего брата. Хотя Джулиано никогда не стремился к власти, Лоренцо непременно делился с ним своими соображениями по поводу любого политического события. Не вызывало сомнения, что Лоренцо глубоко любил брата и с радостью разделил бы с ним власть над городом, если бы Джулиано когда-нибудь проявил хоть какой-то интерес.
Лоренцо тяжело пережил потерю отца и был вынужден наследовать его власть в совсем юном возрасте. Правда, у него был талант повелевать другими, но Джулиано видел, что властолюбие забирает у брата силы. Спустя девять лет сказалось напряжение. На лбу появились морщины, под глазами пролегли тени.
Отчасти Лоренцо наслаждался властью и влиянием, которое не переставало расти, ведь у банка Медичи теперь были филиалы в Риме, Брюгге, в большинстве крупных городов Европы. С другой стороны, его часто утомляли требования играть роль великого учителя и всеобщего наставника. Временами он жаловался: «Ну, хоть бы один горожанин женился, не прося моего благословения». Он не преувеличивал. Взять хотя бы последнюю неделю — из сельской Тосканы пришло письмо от прихожан местной церкви с нижайшей просьбой дать им совет: отцы церкви решили заказать статую одного святого, теперь два скульптора добивались этого заказа. Не соблаговолит ли Великий Лоренцо высказать свое мнение? Подобные послания каждый день приходили пачками; Лоренцо вставал затемно и отвечал на каждое собственноручно. Он заботился о Флоренции, как о капризном дитяти, и каждую минуту посвящал тому, чтобы упрочить ее процветание в интересах семейства Медичи.
Но он прекрасно понимал, что любили не его самого, а благие дела, которые он мог совершить. Только Джулиано искренне обожал собственного брата, принимая его таким, каков он был. Только Джулиано старался отвлечь Лоренцо от дел; только Джулиано мог его рассмешить. За это Лоренцо любил его безоглядно.
Этой вот безоглядной любви Джулиано и опасался.
Сейчас, глядя на задумавшегося брата, Джулиано расправил плечи и прокашлялся.
— Я уезжаю в Рим, — объявил он довольно громко. Лоренцо взглянул на него, вскинув брови, но сам даже не шевельнулся.
— Развлечься или по делу, о котором я не знаю?
— Я еду с женщиной.
Лоренцо вздохнул и перестал хмуриться.
— Тогда повеселись, как следует и вспоминай, как я здесь страдаю.
— Я еду с мадонной Анной, — сказал Джулиано. Лоренцо резко вскинул голову.
— Ты шутишь, — произнес он своим обычным голосом, но, вглядевшись повнимательнее в Джулиано, изменился в лице. — Наверняка ты шутишь. — Его голос упал до шепота. — Это глупо… Джулиано, она из хорошей семьи. Кроме того, она ведь замужем.
Джулиано не дрогнул.
— Я люблю ее. Без нее мне не жить. Я просил Анну навсегда уехать со мной в Рим.
Глаза Лоренцо расширились от удивления, он уронил письмо на пол и даже не подумал поднять.
— Джулиано… Иногда наши сердца уводят нас на неверную дорогу. Ты захвачен чувством. Верь мне, я понимаю. Скоро все пройдет. Дай себе недели две подумать хорошенько.
Отеческий снисходительный тон Лоренцо лишь укрепил Джулиано в его решении.
— Я уже велел подготовить карету и отослал слугам на виллу письмо, чтобы они нас ждали. Мы будем добиваться признания ее брака недействительным, — сказал он. — Я говорю серьезно. Я хочу жениться на Анне. Хочу, чтобы она родила мне детей.
Лоренцо откинулся на спинку кресла и уставился на брата, словно пытаясь решить, не хитрит ли он. Убедившись, что Джулиано говорит серьезно, Лоренцо горестно хохотнул.
— Аннулирование брака? В порядке любезности от нашего хорошего друга Папы Сикста, надо полагать? Да он скорее вышлет нас из Италии. — Лоренцо отодвинулся от стола, поднялся и шагнул к брату, слегка смягчившись. — Все это фантазии, Джулиано. Я понимаю, она чудная женщина, но… Она давно замужем. Даже если бы мне удалось добиться расторжения ее брака, все равно был бы скандал. Флоренция никогда бы этого не приняла.
Рука Лоренцо потянулась к плечу брата в примирительном жесте, но тот попятился.
— Мне не важно, примет нас Флоренция или нет. Если придется, мы останемся в Риме.
Лоренцо разочарованно вздохнул.
— Расторжения брака от Сикста ты не добьешься. Оставь свои романтические идеалы. Если не можешь жить без нее, то будь с ней — но ради Бога, пусть все остается в тайне.
Джулиано вспыхнул.
— Как ты можешь такое говорить? Ты ведь знаешь Анну, знаешь, что она никогда не снизойдет до обмана. И если я не могу быть с ней, то никакая другая женщина мне не нужна. С этой минуты можешь прекратить все свои хлопоты по устройству моего брака. Если мне нельзя жениться на ней…
Он еще не закончил речь, а уже понял, что его доводы не подействовали. В глазах Лоренцо вспыхнул особый огонек — яростный и жестокий, граничащий с безумством, — огонек, заставивший Джулиано подумать, что его старший брат способен на злодейство. До сих пор он редко видел этот огонь в глазах Лоренцо — и ни разу еще он не был направлен на него, — поэтому сейчас Джулиано почувствовал цепенящий страх.
— И что ты сделаешь? Вообще откажешься жениться? — Лоренцо энергично тряхнул головой, его голос зазвучал громче. — У тебя есть долг, обязательства перед семьей. Думаешь, тебе можно, повинуясь прихоти, отправиться в Рим и наплодить там целый выводок бастардов? Ты готов запятнать нас своим отречением от церкви? Потому что так и случится — причем с вами обоими! Сикст не расположен, проявлять по отношению к нам щедрость души.
Джулиано промолчал; его щеки и шея пылали огнем. Идя сюда, он ожидал не меньшего, хотя надеялся на большее.
Лоренцо продолжал; еще минуту назад он готов был примирительно опустить руку на плечо брата, но теперь гневно тыкал в него пальцем.
— Ты хотя бы представляешь, что будет с Анной? Как станут называть ее люди? Она порядочная, хорошая женщина. Неужели ты, в самом деле, готов ее погубить? Ну, отвезешь ты ее в Рим, но ведь скоро она тебе надоест. Тебе захочется вернуться домой, во Флоренцию. И что останется делать ей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Слуга любезно закивал, его лицо выражало легкую тревогу. И все же Барончелли чувствовал, что им не удалось до конца убедить слугу и тот пока не знает, стоит ли еще раз беспокоить хозяина. Франческо почувствовал то же самое, ибо начал наседать.
— Мы здесь по воле мессера Лоренцо, который просит брата незамедлительно прийти, так как мы все ждем…
Юноша вздернул подбородок, давая понять, что вполне сознает важность дела.
— Я передам ваши слова хозяину, не сомневайтесь. Когда слуга повернулся, чтобы уйти, Барончелли уставился на своего сообщника, поражаясь его двуличности.
Вскоре на мраморной лестнице, спускавшейся в сад, раздались шаги, и через несколько секунд перед гостями предстал Джулиано де Медичи. Насколько не идеальна была внешность старшего брата, настолько безукоризненно выглядел младший. Нос хотя и крупный, но прямой, с красиво скругленным кончиком, подбородок волевой; глаза большие, золотисто-карие, в обрамлении длинных ресниц, на зависть всем флорентийкам. Изящные, красивой формы губы, ровные белые зубы, густые вьющиеся волосы, разделенные пробором посредине и зачесанные назад, чтобы не закрывать красивого лица.
Судьба была благосклонна к двадцатичетырехлетнему Джулиано; он мог похвастаться молодостью, живостью, красотой лица и голоса. Тем не менее, его природная доброта и чувствительность никогда бы не позволили ему унизить или оскорбить другого человека. В его обществе любой чувствовал себя легко. И флорентийцы любили этого веселого, щедрого юношу. Пусть он не обладал теми качествами, которые позволили его брату стать блестящим политиком, он был достаточно умен, чтобы использовать свои другие преимущества и завоевать расположение общества. В случае смерти Лоренцо Джулиано без труда принял бы бразды правления.
За последние несколько недель Барончелли изо всех сил старался внушить самому себе презрение к этому человеку, но у него ничего не вышло.
Этим утром слабые лучи солнца, тронувшие основания колонн, высветили начавшую меркнуть красоту Джулиано. Он вышел к ранним гостям с нечесаными волосами, в наспех наброшенной одежде, с налитыми кровью глазами. Впервые на памяти Барончелли юноша не улыбался. Он двигался медленно, как человек, отягощенный массивными латами. «Икар, — подумал Барончелли. — Он воспарил чересчур высоко, а теперь упал, опалив крылья, на землю».
Джулиано заговорил, его мелодичный голос сегодня звучал хрипло.
— Добрый день, господа. Насколько я понял, кардинал Риарио оскорблен моим отсутствием на мессе.
Барончелли вдруг стало трудно дышать, и сердце готово было выпрыгнуть из груди. Джулиано выглядел как смиренный агнец на заклании. «Он знает. Этого не может быть. И все же… он знает…»
— Простите, что побеспокоили вас, — произнес Франческо де Пацци, виновато сложив руки. — Мы явились по воле мессера Лоренцо…
Джулиано вздохнул.
— Понимаю. Бог свидетель, мы должны делать все, чтобы Лоренцо был доволен. — На секунду он стал прежним, а затем добавил с самой искренней тревогой: — Я только надеюсь, еще не слишком поздно убедить кардинала, что я отношусь к нему с величайшим почтением.
— Да, — неторопливо произнес Барончелли. — Мы все надеемся, что еще не слишком поздно. Месса уже началась.
— Так идемте же! — Джулиано махнул рукой, приглашая двинуться к выходу.
Когда он поднял руку, Барончелли заметил, что младший Медичи, одеваясь в спешке, забыл нацепить меч.
Все трое вышли из дворца на залитую ярким солнцем улицу.
Хмурый человек, поджидавший в лоджии, бросил взгляд на Джулиано, когда тот проходил мимо.
— Мессер Джулиано, — окликнул он юношу. — На одно слово, это очень важно.
Джулиано оглянулся и, видимо, узнал человека.
— Кардинал, — нервно напомнил Франческо, после чего сам обратился к незнакомцу: — Любезный, мессер Джулиано опаздывает на важную встречу и просит отнестись к этому с пониманием. — С этими словами он взял Джулиано за руку и потащил за собой по виа Ларга.
Барончелли не отставал. Его удивляло лишь то, что руки больше не дрожали, сердце перестало бешено колотиться и дыхание восстановилось, хотя страх до сих пор его не покинул. Более того, они с Франческо все время шутили, пересмеивались, изображая хороших приятелей, чтобы развеселить своего спутника. Джулиано слабо улыбался в ответ на их усилия, но продолжал с трудом переставлять ноги, так что заговорщикам пришлось затеять игривую возню и попеременно то толкать его, то тянуть за собой.
— Мы не должны заставлять кардинала ждать, — по крайней мере трижды повторил Барончелли.
— Признайтесь, любезный Джулиано, — сказал Франческо, хватая своего Юного шурина за рукав, что заставляет вас так вздыхать. Неужели ваше сердце украла какая-нибудь недостойная девица?
Джулиано потупился и покачал головой — не в ответ на вопрос, а скорее показывая, что не желает это обсуждать. Франческо не стал настаивать. Тем не менее, он не замедлил шага, и уже через несколько минут они оказались у центрального входа в Дуомо.
Барончелли замешкался. Ему не давала покоя мысль, что Джулиано двигался очень медленно, словно в тяжелых латах. С наигранной импульсивностью он схватил юного Медичи и заключил в крепкие объятия.
— Дружище, — сказал он, — меня волнует, что вы так страдаете. Чем мы можем вас развеселить?
Джулиано снова вымученно улыбнулся и слабо покачал головой.
— Ничем, любезный Бернардо. Ничем. И последовал за Франческо в собор. Барончелли тем временем успокоился хотя бы по одному поводу: под туникой у Джулиано не было кирасы.
IV
В то апрельское утро перед Джулиано стояла ужасная дилемма: ему предстояло разбить сердце одному из двух людей, которых он любил больше всех на свете. Одно сердце принадлежало его брату, Лоренцо, другое — женщине.
Джулиано хоть и был молод, познал многих женщин. Его прежняя возлюбленная, Симонетта Каттанео, жена Марко Веспуччи, считалась первой красавицей Флоренции, пока два года тому назад ее не настигла смерть. Симонетту он выбрал за внешность: изящная блондинка с копной вьющихся золотистых волос, спадавших ниже пояса. Она была так прелестна, что даже в могилу ее понесли с неприкрытым лицом. Из уважения к ее мужу и семье Джулиано наблюдал за похоронами издали, но плакал вместе со всеми.
Даже в ту пору он не отличался постоянством. Развлекался с другими женщинами, иногда бражничал со шлюхами.
Сейчас, впервые в жизни, Джулиано стремился к одной-единственной женщине — Анне. Разумеется, она была красива, но его очаровали ее ум, жизнелюбие и безграничная доброта. Он узнал ее постепенно, общаясь с ней на праздниках и приемах. Она никогда не флиртовала, даже не пыталась завоевать его расположение; более того, она делала все возможное, чтобы отвадить его от себя. Но ни одна из флорентийских аристократок, соперничавших друг с другом и добивавшихся его внимания, не могла с ней сравниться. Симонетта была скучна; Анна обладала святой поэтической душой.
Ее благородство заставило Джулиано посмотреть на свою былую жизнь другими глазами. Он счел прошлые годы отвратительными, покинул всех остальных женщин и искал теперь только общества Анны, стремился доставить удовольствие одной ей. Стоило ему бросить на нее взгляд, и он тут же готов был молить ее о прощении за свои прошлые плотские грехи. Он жаждал ее благосклонности больше, чем Господней благодати.
Ему показалось, что произошло чудо, когда она, в конце концов, призналась в своих чувствах. Она сказала, что Господь создал их друг для друга, но почему-то жестоко пошутил, отдав ее другому мужчине.
Анна страстно любила его, но ее чистота и порядочность победили. Она принадлежала другому мужчине и отказывалась его предать. Она открыла свои чувства Джулиано, но когда тот подстерег ее в укромном углу во время карнавала, устроенного в доме брата, и начал молить о любви, она решительно его отвергла. «Долг, — сказала она, — ответственность». Она говорила совсем как Лоренцо, который всегда настаивал, чтобы брат заключил выгодный союз и женился на женщине, которая смогла бы еще больше укрепить положение семьи.
Джулиано, привыкший получать все, что хотел, попытался добиться своего хитростью. Он начал молить женщину хотя бы прийти к нему на тайное свидание — просто чтобы выслушать. Поначалу она уклонялась, но потом согласилась. Они встретились один раз, в апартаментах первого этажа во дворце Медичи. Она не смогла сопротивляться его объятиям и поцелуям, но большего не позволила. Он предложил ей покинуть Флоренцию, убежать вместе с ним, но она отказалась.
— Он знает. — В ее голосе звучала мучительная боль. — Понимаешь? Он знает, и я не могу больше причинять ему страдания.
Джулиано был настроен твердо. Если он что решил, то ни Господь, ни светские условности не могли заставить его хотя бы задуматься. Ради Анны он без колебаний мог отвергнуть перспективу выгодного брака; ради Анны он был готов вынести неодобрение церкви, даже отлучение и проклятие.
И тогда он нашел убедительный довод: она отправится с ним в Рим и поселится на семейной вилле. У всех Медичи были прочные связи с Папой; Джулиано добьется для Анны аннулирования брака, потом они поженятся, и у них родятся дети.
Она поднесла руки к губам, как будто не давая вырваться крику боли. Но в глазах ее, полных слез, Джулиано прочел не только горе — он увидел искру надежды.
— Не знаю, не знаю, — бормотала она.
Он позволил ей вернуться к мужу, чтобы принять решение.
На следующий день он отправился к Лоренцо. Проснулся он рано и больше не заснул. Было темно — до рассвета еще добрых два часа, — но он не удивился, заметив свет в покоях брата. Лоренцо сидел за письменным столом, подперев щеку рукой, и хмуро читал письмо, которое поднес к самой лампе.
Обычно Лоренцо поднял бы на Джулиано глаза, убрал с лица хмурость и поздоровался бы с улыбкой; в этот день, однако, он был совершенно не в духе. Приветствия не последовало; Лоренцо лишь бросил на брата взгляд и снова принялся читать письмо. Видимо, его содержание и было причиной дурного настроения.
Временами Лоренцо бывал безумно упрям, придавал чрезмерное значение внешнему виду, проявлял холодный расчет, если дело касалось политики, и даже становился диктатором, если речь шла о том, как Джулиано должен себя вести и с кем ему следует водить дружбу. В то же время он мог быть необыкновенно щедрым, снисходительным и чутким к желаниям младшего брата. Хотя Джулиано никогда не стремился к власти, Лоренцо непременно делился с ним своими соображениями по поводу любого политического события. Не вызывало сомнения, что Лоренцо глубоко любил брата и с радостью разделил бы с ним власть над городом, если бы Джулиано когда-нибудь проявил хоть какой-то интерес.
Лоренцо тяжело пережил потерю отца и был вынужден наследовать его власть в совсем юном возрасте. Правда, у него был талант повелевать другими, но Джулиано видел, что властолюбие забирает у брата силы. Спустя девять лет сказалось напряжение. На лбу появились морщины, под глазами пролегли тени.
Отчасти Лоренцо наслаждался властью и влиянием, которое не переставало расти, ведь у банка Медичи теперь были филиалы в Риме, Брюгге, в большинстве крупных городов Европы. С другой стороны, его часто утомляли требования играть роль великого учителя и всеобщего наставника. Временами он жаловался: «Ну, хоть бы один горожанин женился, не прося моего благословения». Он не преувеличивал. Взять хотя бы последнюю неделю — из сельской Тосканы пришло письмо от прихожан местной церкви с нижайшей просьбой дать им совет: отцы церкви решили заказать статую одного святого, теперь два скульптора добивались этого заказа. Не соблаговолит ли Великий Лоренцо высказать свое мнение? Подобные послания каждый день приходили пачками; Лоренцо вставал затемно и отвечал на каждое собственноручно. Он заботился о Флоренции, как о капризном дитяти, и каждую минуту посвящал тому, чтобы упрочить ее процветание в интересах семейства Медичи.
Но он прекрасно понимал, что любили не его самого, а благие дела, которые он мог совершить. Только Джулиано искренне обожал собственного брата, принимая его таким, каков он был. Только Джулиано старался отвлечь Лоренцо от дел; только Джулиано мог его рассмешить. За это Лоренцо любил его безоглядно.
Этой вот безоглядной любви Джулиано и опасался.
Сейчас, глядя на задумавшегося брата, Джулиано расправил плечи и прокашлялся.
— Я уезжаю в Рим, — объявил он довольно громко. Лоренцо взглянул на него, вскинув брови, но сам даже не шевельнулся.
— Развлечься или по делу, о котором я не знаю?
— Я еду с женщиной.
Лоренцо вздохнул и перестал хмуриться.
— Тогда повеселись, как следует и вспоминай, как я здесь страдаю.
— Я еду с мадонной Анной, — сказал Джулиано. Лоренцо резко вскинул голову.
— Ты шутишь, — произнес он своим обычным голосом, но, вглядевшись повнимательнее в Джулиано, изменился в лице. — Наверняка ты шутишь. — Его голос упал до шепота. — Это глупо… Джулиано, она из хорошей семьи. Кроме того, она ведь замужем.
Джулиано не дрогнул.
— Я люблю ее. Без нее мне не жить. Я просил Анну навсегда уехать со мной в Рим.
Глаза Лоренцо расширились от удивления, он уронил письмо на пол и даже не подумал поднять.
— Джулиано… Иногда наши сердца уводят нас на неверную дорогу. Ты захвачен чувством. Верь мне, я понимаю. Скоро все пройдет. Дай себе недели две подумать хорошенько.
Отеческий снисходительный тон Лоренцо лишь укрепил Джулиано в его решении.
— Я уже велел подготовить карету и отослал слугам на виллу письмо, чтобы они нас ждали. Мы будем добиваться признания ее брака недействительным, — сказал он. — Я говорю серьезно. Я хочу жениться на Анне. Хочу, чтобы она родила мне детей.
Лоренцо откинулся на спинку кресла и уставился на брата, словно пытаясь решить, не хитрит ли он. Убедившись, что Джулиано говорит серьезно, Лоренцо горестно хохотнул.
— Аннулирование брака? В порядке любезности от нашего хорошего друга Папы Сикста, надо полагать? Да он скорее вышлет нас из Италии. — Лоренцо отодвинулся от стола, поднялся и шагнул к брату, слегка смягчившись. — Все это фантазии, Джулиано. Я понимаю, она чудная женщина, но… Она давно замужем. Даже если бы мне удалось добиться расторжения ее брака, все равно был бы скандал. Флоренция никогда бы этого не приняла.
Рука Лоренцо потянулась к плечу брата в примирительном жесте, но тот попятился.
— Мне не важно, примет нас Флоренция или нет. Если придется, мы останемся в Риме.
Лоренцо разочарованно вздохнул.
— Расторжения брака от Сикста ты не добьешься. Оставь свои романтические идеалы. Если не можешь жить без нее, то будь с ней — но ради Бога, пусть все остается в тайне.
Джулиано вспыхнул.
— Как ты можешь такое говорить? Ты ведь знаешь Анну, знаешь, что она никогда не снизойдет до обмана. И если я не могу быть с ней, то никакая другая женщина мне не нужна. С этой минуты можешь прекратить все свои хлопоты по устройству моего брака. Если мне нельзя жениться на ней…
Он еще не закончил речь, а уже понял, что его доводы не подействовали. В глазах Лоренцо вспыхнул особый огонек — яростный и жестокий, граничащий с безумством, — огонек, заставивший Джулиано подумать, что его старший брат способен на злодейство. До сих пор он редко видел этот огонь в глазах Лоренцо — и ни разу еще он не был направлен на него, — поэтому сейчас Джулиано почувствовал цепенящий страх.
— И что ты сделаешь? Вообще откажешься жениться? — Лоренцо энергично тряхнул головой, его голос зазвучал громче. — У тебя есть долг, обязательства перед семьей. Думаешь, тебе можно, повинуясь прихоти, отправиться в Рим и наплодить там целый выводок бастардов? Ты готов запятнать нас своим отречением от церкви? Потому что так и случится — причем с вами обоими! Сикст не расположен, проявлять по отношению к нам щедрость души.
Джулиано промолчал; его щеки и шея пылали огнем. Идя сюда, он ожидал не меньшего, хотя надеялся на большее.
Лоренцо продолжал; еще минуту назад он готов был примирительно опустить руку на плечо брата, но теперь гневно тыкал в него пальцем.
— Ты хотя бы представляешь, что будет с Анной? Как станут называть ее люди? Она порядочная, хорошая женщина. Неужели ты, в самом деле, готов ее погубить? Ну, отвезешь ты ее в Рим, но ведь скоро она тебе надоест. Тебе захочется вернуться домой, во Флоренцию. И что останется делать ей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9