В эту ночь мне не спалось. Несмотря на свое нежелание; я думал о Керолайн…
Странная женщина, наверное, очень несчастливая…
В три часа ночи в мой номер постучали. Я набросил халат и, подойдя к двери, спросил:
— Кто?
— Лешка, это я…
Голос принадлежал Керолайн.
— Я сплю.
— Лешка, — жалобно сказала она, — мне очень плохо… Пусти меня…
— Сейчас три часа ночи…
— Я не буду к тебе приставать. Поверь, Лешка, мне очень плохо.
Еще с минуту поколебавшись, я все же открыл дверь и пропустил уже протрезвевшую женщину в номер. Она села в кресло, достала из-под пиджака бутылку вина и спросила:
— У тебя есть стакан?
— Есть, — ответил я и протянул ей фужер.
— Ведь ты же не будешь пить? — спросила Керолайн, откупоривая бутылку.
— Нет.
Она кивнула головой, как будто зная мой ответ заранее, налила себе вина и жадно сделала большой глоток.
— Мне правда очень плохо, Лешка, — сказала Керолайн. — Я на всей земле одна…
У меня нет ни одного родственника… Все друзья умерли от СПИДа… И Джордж, зараза такая, подох… — И Лиса, и Крис… Мать моя померла, когда мне было четырнадцать лет…
Она замолчала.
— А отец? — спросил я.
— О, эта сволочь бросил нас, когда мы приехали в Англию… Ты знаешь, — ее глаза оживилась, — когда я летела делать фильм в Японию, в салон самолета неожиданно вышел капитан и сказал, что мы возвращаемся в Хитроу. Все, конечно, подумали, что произошла какая-нибудь авария. Но самолет успешно сел в Лондоне, к нему подали трап, всех пассажиров попросили оставаться на своих местах, на борт зашли три человека и прямиком направились ко мне. «Вы Керолайн Ковалец? — спросил один из них. „Да“, — гордо ответила я. «Дело в том, что ваш отец умер.
Вам нужно подписать эту бумагу…» «Что это?» — спросила я. «В этой бумаге говорится, что вы не против, чтобы его похоронили». Я засмеялась этому человеку в лицо и сказала: «Я была против, чтобы мой отец вообще жил! Я совсем не против, что он сдох!.. Пусть хоронит себя сам!..» Я не подписала бумагу и надеюсь, что папашу затолкали в общую могилу со всяким дерьмом…
Керолайн захохотала, запивая смех французским вином.
Когда я летела из Японии, на таможне произошел смешной случай. Японский таможенник попросил меня открыть этот медальон,. — Керолайн потрогала золотой медальон, висящий на груди. — Я сказала коротышке, что не могу этого сделать.
«Это почему?» — спросил он. Я сказала, что в медальоне — прах моего любимого человека. Хотите, спросила я, открою вам чемодан?.. Никогда не думала, что у япошек есть чувство юмора… Нет, спасибо, ответил коротышка. Вдруг в чемодане лежит труп вашей бабушки!..
Керолайн заулыбалась.
— Остроумный японец… В чемодане лежали кинопленки с секретными материалами стратегической важности. Это был сенсационный материал, на котором я заработала сто тысяч фунтов!..
— А что в действительности в твоем медальоне? — спросил я.
— Я сказала япошке правду, — Керолайн взяла в руку медальон. — Здесь Джордж…
Вернее, часть его… Пепел…
Она вдруг перестала улыбаться и стала разглядывать медальон.
— Может быть, мы пойдем поесть? — спросила Керолайн.
— Ты хочешь?
— Не знаю… Что так сидеть…
Я пожал плечами.
— Пойду тогда переоденусь…
Она вернулась через полчаса в костюме, приведшем меня в шок. На ней была короткая кожаная юбка, какие носят припанкованные девочки лет шестнадцати, и такой же кожаный пиджак на молниях, декольтированный почти до пупка.
— Тебе нравится?
Я кивнул, потуже затянул на шее галстук и спросил:
— Куда пойдем?
— Сегодня воскресенье, — ответила она. — Почти все закрыто. В Англии все в воскресенье ложатся спать в девять… Есть пара мест в китайском городе.
Мы сели в джип Керолайн. Он долго не заводился, фырча на всю округу, а когда завелся, половина окон в отеле были освещены и из них выглядывали недовольные лица постояльцев.
На этот раз Керолайн вела машину спокойно. Обгонять было некого, и мы без проблем доехали до Китайского квартала. На улицах работала бригада мусорщиков, собирая от закрытых ресторанов мешки с отходами.
— Где здесь ночной ресторан? — спросила Керолайн у пожилого, с торчащими усами мусорщика.
— Их два, — он показал пальцем сначала на запад, а потом на юго-запад. — Там и там… Только в тот не ходите, там плохо кормят.
— Вы там были? — спросил я.
— Нет. Просто слишком много отбросов увозим от этого ресторана.
От этой профессиональной логики я заулыбался и пришел в хорошее настроение. Мы дошли до ресторанчика, сели за столик и заказали много-много всего разного. К моему счастью и к несчастью Керолайн, продажа спиртного в воскресенье запрещена, и мы вынуждены были общаться на трезвую голову.
— Когда я сделала свой первый фильм о СПИДе, — рассказывала Керолайн, — все надо мною смеялись. Мне говорили — не существует такой проблемы. Подумаешь, десять человек на весь мир больны!… Через девять лет за свой первый фильм я получила самую престижную премию британского телевидения…
Она немного помолчала, поддевая палочками морковку, затем посмотрела на меня и улыбнулась во весь рот:
— Лешка, может быть, мы все-таки попробуем?
— Что? — не понял я.
— Попробуем трахнуться…
— Нет… — ответил я, испугавшись. — Нет!
— Да не бойся ты, не бойся… Я пошутила. Шутка это, Лешка…
Минут десять мы ели молча, а потом Керолайн сказала:
— Ты знаешь, Лешка, п одна на всем сеете… Если я умру, меня некому будет хоронить…
— У тебя много друзей.
— Я имею в виду родственников… Нет на земле ни одного человека с каплей моей крови… Знаешь, как это грустно… А у тебя много родственников?
— Да, — ответил я и коротко рассказал ей о своей семье. Я рассказал ей об отце и своих беспалых братьях. Я не сказал ей лишь одного… Что несмотря на такое количество родных душ на земле, я, по сути, такой же одинокий, как она.
Я завтра уезжаю. Лешка… На один день… Буду послезавтра… Позвони мне послезавтра, я буду ждать. Позвонишь?
— Позвоню, — обещал я.
Почти весь следующий день я провел в номере. Была плохая погода и настроение мое, вторя ей, тоже испортилось… Чего я здесь сижу, в этой Англии?.. Столько дел дома…
В середине дня мне позвонили из отделения «Визы» и сказали, что проблемы мои решились положительно и что я могу в любой момент прийти и получить новую кредитную карту.
Это хорошо, подумал я.
Я побрился, спустился в бар и надрался в этот вечер, как свинья, так что пришлось прибегнуть к помощи официанта, чтобы добраться до своего номера.
Зря ты уехала, сквозь головокружение думал я о Керолайн. Сегодня, может быть, тебе бы и повезло. У тебя был бы шанс попробовать вернуть к жизни человека…
На следующий день я проснулся, когда часы показывали послеполуденное время. У меня трещала голова и во рту было до омерзения противно и сухо. Я дотащился до ванной, залез под холодный душ и полчаса драил зубной щеткой зубы.
Завернувшись в халат, я сел в кресло и стал набирать номер телефона Керолайн.
Там никто не отвечал.
Я решил позавтракать в ресторане и с трудом засунул в себя один круассан, запив его двумя большими чашками кофе.
Затем вновь позвонил Керолайн, но и на этот раз телефон молчал.
Чтобы не терять времени напрасно, я отправился в отделение «Визы». Меня принял молодой человек в тонких золотых очках и очень улыбчивый.
— Вам повезло, — сказал он. — Мошеннику не удалось потратить большой суммы с вашего счета.
Это хорошо, — ответил я. — Но он наверняка попользовался моими наличными денежками!
— Тут ничего не поделаешь, — развел руками клерк и выдал мне новую кредитную карту.
Я вышел на улицу, зашел в первый попавшийся обувной магазин и купил себе пару новых ботинок, попробовав «Визу». Ботинки я выбрал из толстой кожи, окрашенной в черный цвет, и придя в гостиницу, тут же их надел.
Телефон Керолайн не отвечал. Я набрал номер портье.
— Что, — спросил я, — миссис Ковалец не возвращалась?
— Как же, — ответил портье, — она вернулась еще прошлой ночью… Но она плохо себя чувствовала, у нее была высокая температура, и ее пришлось отвезти в больницу…
— А вы не знаете, что с ней?
— Как будто подозрение на воспаление легких…
— А в какой она больнице?
— К сожалений, не знаю, — ответил портье.
Я замолчал, озадаченный полученной информацией.
— Что-нибудь еще?
— Нет, спасибо, — ответил я и повесил трубку.
Нужно уезжать, подумал я. Керолайн больна, найти ее у меня нет возможности, ждать, пока она выздоровеет, тоже не могу. У меня своих больных навалом.
Господи, какая в Лондоне плохая погода… Какое паршивое настроение у меня…
Я снял телефонную трубку и набрал номер аэропорта.
— Есть ли места на завтрашний рейс в Москву?
— Да, сэр, — ответил женский голос. — Вы летите британской компанией?
— Да.
— Вам в салоне для некурящих?
— Да.
— Будьте, пожалуйста, в аэропорту в шестнадцать часов.
— Спасибо, — ответил я.
До моего возвращения на родину оставались сутки… Весь остаток сегодняшнего дня я решил походить по Лондону пешком. Взяв такси, я доехал до Оксфорд-стрит и пошел по ней прямо, никуда не сворачивая.
В пятницу начну принимать больных, думал я… Нужно написать Керолайн письмо.
Оставлю ей свой адрес… По-моему, она скоро должна прилететь в Союз… Может быть, встретимся…
Я прошел пешком одну из самых главных улиц Лондона и решил спуститься к Темзе.
Вдалеке виднелся Национальный театр, и чтобы к нему попасть, нужно было перейти мост, перекинутый через грязные потоки главной реки Великобритании.
Перед мостом, в маленькой палаточке, я купил себе мороженое и, облизывая его, поднялся по ступенькам. Никуда не торопясь, я шел по мосту, разглядывая проходящие под ним прогулочные кораблики. Откуда-то издалека доносилась музыка. На середине моста я увидел мужчину с маленьким мальчиком на руках. Он стоял и смотрел на воду. Лицо его скрывал ерзающий ребенок, была видна лишь прядь седых волос. Пока я подходил ближе, мужчина пересадил мальчика с одной руки на другую, открыл лицо и я узнал своего отца.
«Господи, какой он старый, — подумал я… — Совсем седой…»
— Отец, — тихо проговорил я. Старик обернулся и посмотрел на меня большими черными глазами.
— Алексей, — сказал он и заулыбался.
— Здравствуй, отец.
— Здравствуй, — ответил он. — Не могу тебя обнять. Противный мальчишка не хочет стоять. Говорит, что ноги устали…
Он стоял с ребенком на руках и не знал, что еще сказать. Просто молча улыбался.
— Что это за мальчик? — спросил я.
— Так это же… — спохватился Иосиф. — Это же брат твой… Так получается…
Брат твой, конечно…
— Как его звать?
— Джайлз, — ответил отец. Он стал тормошить ребенка, говоря тому по-английски, что взрослый дядя, стоящий рядом, — это его старший брат.
— Скажи дяде «здравствуй!» Мальчик не хотел ничего слушать, подпрыгивал на руках отца и дергал его за седые волосы.
— Вот сорванец-то! — улыбаясь, приговаривал Иосиф. И тут я увидел то, что привело меня в изумление, отчего сердце мое забилось, как птица в клетке. На правой ручке младенца, на крохотной ладошке, не хватало одного пальчика.
Вместо него была крохотная культяшка со следами недавней ампутации.
Да что же это такое, хотелось кричать мне. Что же я, не родной им всем?!..
Я обернулся и увидел, что со стороны Национального театра по направлению к нам идут мужчина и женщина. Мужчина красив и ведет под руку женщину с прекрасными и такими холодными чертами лица. И тут я узнал в них Шиву и его жену Мишель.
Подойдя ближе, они были удивлены, увидев нас. Шива представил нас своей жене и сказал, что они решили перебраться из Америки в Европу и приехали в Лондон, чтобы подыскать себе для покупки дом.
Я посмотрел на руки Шивы. Они были спрятаны в черных перчатках с металлической отделкой.
Пока Мишель что-то говорила ребенку, я сказал Шиве, что могу помочь ему в проблемах с женой. Он ответил, что знает про мои достижения в психоанализе, но лечить Мишель не хочет. Привык к ее холодности и боится каких-нибудь перемен… Он замолчал и уставился вниз на реку, затем обернулся и, показывая на идущего вдалеке человека, сказал:
— Мао.
Человек подходил ближе, и я тоже узнал в нем своего среднего брата.
Мао поздоровался с отцом, затем с Шивой, а уж в конце, по старшинству, со мной. В руке он держал папку, на которой было написано: «Бог и космос».
— Статья, — пояснил он. Мы кивнули.
— Заказ лондонского издательства.
— Дало в том, — сказал, как-то грустно улыбаясь, отец, — он еще совсем маленький… Ему нужно есть по часам… Мы всего на час вышли…
Иосиф опустил маленького Джайлза на землю, отчего тот захныкал и потянул ручки к отцу.
— Пойдем мы, пожалуй, — сказал он на прощание и медленно побрел, таща за собой своего младшего сына.
— Нам тоже пора, — сказал Шива. — У нас через пятнадцать минут встреча с маклером.
Он обнял Мишель за талию и повел ее вслед за отцом.
Мао ушел, ничего не сказав, лишь кивнул на прощание головой.
Я остался на мосту один и подумал, что, может, и не удастся нам встретиться вот так вот — всем…
Еще с час я бесцельно болтался по городу, пока не наткнулся на какой-то крохотный музей. Я зашел в него и огляделся. Навстречу мне вышел служитель и извиняющимся голосом сказал, что экспозиция еще не готова, что откроется она только через два дня. Я достал из кармана несколько фунтов, протянул ему и попросил, чтобы он меня пустил.
— Я больше люблю смотреть, как собирают экспонаты.
Пряча деньги в карман, служитель объяснил, что это будет выставка колющего и режущего оружия XV — XIX веков, и если я хочу, он может быть моим экскурсоводом.
— Спасибо, — отказался я. — Я сам.
Выставка была совсем небольшой. Дюжина мечей, десяток сабель, пики татарские, арбалеты английские, щиты и французская гильотина. Я подошел к ней. Она была еще не собрана, лишь остро отточенный нож был подвешен. Желоб для головы еще не был смонтирован и стоял в стороне. Вверху основания, на порыжелом дереве были написаны какие-то слова. Я подошел поближе и попытался прочесть их.
Половина слов была замазана то ли смолой, то ли еще чем-то, и я попытался покарябать их ногтем. Неожиданно что-то щелкнуло, я увидел, как огромный сверкающий нож пришел в движение и со свистом обрушился вниз… От боли я потерял сознание и пришел в себя лишь в машине «скорой помощи».
— Что со мною? — спросил я.
— Вы были очень неосторожны, — ответил врач. — У вас травма…
— Какая?
— Не волнуйтесь…
— Какая травма?!
— Гильотина отрубила вам на ногах все пальцы.
— Что, все?
— Все, — подтвердил врач.
Мгновение я обдумывал услышанное, а потом захохотал во весь голос.
— Не волнуйтесь, — сказал испуганный врач. — Мы постараемся вам их пришить.
— Ни в коем случае! — заорал я. — Не смейте мне их пришивать!.. Я запрещаю это делать!.. Дайте мне бумагу, и я напишу на ней отречение от своих пальцев!
После этого я вновь потерял сознание и пришел в себя, когда меня везли по больничным коридорам. В одной из палат с номером «9» я увидел Керолайн. Она лежала под капельницей, но с открытыми глазами. Я хотел было выкрикнуть ей приветствие, но сил не хватило.
Меня привезли в операционную, в которой я вынужден был следить за тем, чтобы сознание не покидало меня, и все время приговаривал:
— Не нужно пришивать мне пальцы!.. Не нужно… Положите их в холодильник, а завтра я их заберу… Слышите?!.
Наутро я очнулся в больничной палате. Болела после наркоза голова. Первым делом я нажал кнопку вызова медсестры.
— Скажите, мне пришили пальцы?
— Нет. — ответила она. — Вы же просили этого не делать.
— Отлично!.. Но вы их сохранили?
— Да. Они в холодильнике.
— Принесите их мне.
— Сейчас?.. Зачем?
— Не спрашивайте, а делайте то, что вам говорят!
Сестра пожала плечами, ушла, а через некоторое время вернулась с полиэтиленовым пакетом, в котором лежали мои замороженные пальцы.
— Вот что, — сказал я. — Возьмите деньги в кармане пиджака, купите цветов и принесите их мне. Желательно розы… Я вам за это дам двадцать фунтов.
Сестра ушла за цветами, а я разглядывал свои забинтованные ноги, на которых отсутствовали все десять пальцев. Пальцы лежали отдельно тут же передо мною, в мешочке…
Вернулась сестра с букетом белых роз, я попросил у нее ручку и бумагу, написал на ней три слова и вложил, в букет. Затем попросил сестру взять букет, мешочек с пальцами и отнести в палату номер «9». Сестра пожала плечами и ушла.
Я положил голову на подушку, расслабился и еще раз повторил про себя содержание записки. В ней было написано: «ПАЛЬЦЫ ДЛЯ КЕРОЛАЙН».

1 2 3 4 5 6 7 8