Только во время перехода от хлыста к хлысту Михаил бросает Изюмину грубое ругательство. Он не любит механика электростанции, не любит.
– Если ты еще раз высунешься из конуры, – зло говорит он Изюмину, поняв намек на Дарью, – я тебе наверну молотком! Вот он, видишь! – и показывает тяжелый молоток на длинной ручке.
Механик высовывается еще больше, и улыбка на его лице сияет по-прежнему.
– У меня, милый гражданин Силантьев, два молотка и даже кувалда! – склонив голову набок, произносит механик шутовским тоном. – Кувалда, между прочим, полупудовая!
– Товарищи, товарищи! – предостерегающе несется от штабелевки. – Эстакада завалена! Прошу работать!
Механик кланяется в сторону бригадира:
– Это же моя мысль! Гражданин Силантьев, прошу трудиться!
Нестерпимо хочется Михаилу запустить молоток в механика Изюмина. Но Изюмин скрывается, ныряет в электростанцию, оставив на пороге только кончик цепи, которую точит. В обязанности механика передвижной электростанции входит точка пильных цепей и дисков к электросучкорезкам, поэтому, высовываясь из электростанции, механик всегда держится за пильную цепь, вставленную другим концом в пилоточный станок.
Михаил подходит к длинному хлысту, оглядев, прикидывает, что в нем не меньше кубометра отборной пиловочной древесины, а из середины можно выкроить и бревно судостроя. Бросив пилу, он накидывает на хлыст мерную палку – так и есть! – судострой и пиловочник, дорогой сортимент. Михаил заходит с комля, полотно пилы, чтобы не зажало, подводит снизу ствола и начинает пилить, предварительно заглянув в хвост стволины – на ней чуть заметно желтеет звездообразная гниль.
, «Наверное, недалеко уходит!» – соображает он и, работая, сызнова тревожно окидывает взглядом хлыст. В это время от комелка отваливается, и он видит те же звездообразные полосы на свежем, новом месте. Михаил выключает пилу. Видит он, что если отрезать еще кусок дерева от комля, то ни пиловочника, ни судостроя не получится – напенная гниль проникла далеко, и из хлыста выйдут только две кряжины на рудстойку. И так же быстро, как понял это, в голове невидимые шестеренки независимо от него производят подсчет цифр, и, словно из щелочки автомата лотерейный билет, высовывается решение – четыре рубля шестьдесят копеек потеряет он. «Дам все-таки судострой!» – проносится в голове, и он уже делает шаг, чтобы сделать рез и отвалить судострой, как вдруг приходит мысль: «А для чего? Зачем мне деньги?» Это новая, незнакомая мысль для него. Она появилась вчуже, нежданно, как будто кто-то другой взял и вложил в голову, и в голове от этого стало тесно, перегружено. «Куда мне деньги?» – думает Михаил, застыв в неловкой позе – ноги уже шагают, а тело отстает от них.
Прибойной волной накатывается на Михаила пережитое, перечувствованное за последние дни, схватывает его властно, как волна щепку, и несет, колыхая, по стремнинам, по кручам. Вспоминается недавнее – нежное, честное; видится Дарьино лицо, белое, словно кора березы, ее голова, мило охваченная каштановыми гладкими волосами, теплыми, наверное, и душистыми. Поднимается в груди у Михаила ответная волна – радости, счастья оттого, что есть на свете такой человек – Дарья. И опять становится безразлично ему, что ответила ему женщина. Главное не в этом!
Михаил Силантьев возвращается к комлю и отпиливает большой кусок дерева, отпиливает так, чтобы ни краснинки, ни капельки гнили не осталось в бревне.
Отрезанный кусок комлины падает на эстакаду с тяжелым, сырым стуком.
– Отрезал! – негромко говорит Силантьев и оглядывается. И кажется ему, что вместе с куском комля отвалился, отрезался большой кусок жизни, ушел в прошлое, тяжело ухнув о землю. Представляется Михаилу Силантьеву, что жадные зубья пилы К-5 ровно и гладко отрезали его прошлое от того, что происходит сейчас.
Михаилу Силантьеву кажется, что стоит он на верхотине голой горы, смотрит вниз и все видит – себя видит барахтающимся там, внизу. Он ли это? Тот, нижний человек шел по жизни легко, весело, с шутками, и светила ему путеводная звезда: «Хорошо жил – без водки обедать не садился!» Легким как перышко был тот человек, а вот другой – стоящий на верхотине – совсем иной. На плечи его ложится тяжесть, груз, коли отвалил начисто старое взмахом пилы, одним движением рук.
Не радость обновления в эту секунду чувствует Михаил; а тяжесть груза, который взвалил на себя добровольно.
«Ох и трудная жизнь начинается! – думает он перегруженной, горячей головой. – Как же буду теперь?» Жизнь обернулась к нему трудом, раздумьями; то, что было раньше простым и веселым, стало нелегким, а то, что было тяжелым, – легким.
«Как же жить буду? – думает Михаил. – Выдержу ли?»
Над головой Михаила крутится шариком солнце. Небо как чаша, а тайга как ее края, а лучи влизываются в тайгу пламенем обновления жизни.
«День какой!» – думает он и вздыхает. Потом включает пилу, выпрямляется, идет вдоль хлыста, немного согнутый. Пила поет надрывно.
Михаил Силантьев раскряжевывает хлысты.
5
Бригадир Семенов обходит лесосеку – проверяет, все ли хлысты выбраны, не разбиты ли тракторные волоки, чисты ли деляны. На полпути к вальщикам Григорий встречается с механиком Изюминым, который внезапно выныривает из сосняка; – он в черной кожаной куртке с замками-«молниями», галифе туго обтягивают икры, голова простоволоса. Он похож на ответственного работника, приехавшего в Глухую Мяту из областного центра. Семенов одет обычно – телогрейка, бродни, зимняя шапка.
– Разрешите присоединиться? – говорит механик, наклоняя голову и улыбаясь с оттенком насмешки и словно бы подчеркивая этим, что он должен присоединиться к бригадиру по служебному долгу, так как в обязанности механика передвижной электростанции входит контроль за качеством валки деревьев. Поэтому механик тоже следит за хлыстами, огребает снег с пеньков, чтобы убедиться, что Виктор и Борис хорошо ошкурили их.
– Десятикласснички работают добросовестно! – наконец говорит механик. – Этого у них не отнимешь.
Семенов искоса наблюдает за ним, тоже разгребает снег на пеньках, а сам думает о словах механика, которые для него прозвучали так: «Да, приходится признать, что парни работают хорошо, хотя вам они доставляют много хлопот, но с этим, видимо, ничего не поделаешь, ибо придраться к ребятам нельзя». Есть еще какой-то смысл, который уловить Григорий пока не может, но понимает, что Изюмин готовит почву для разговора и оценка работы Виктора и Бориса – начало. Изюмин тем временем огребает еще несколько пеньков, удовлетворённо хмыкает, прислушавшись к грому падающих деревьев, произносит:
– Да, этого у них не отнимешь! Парни работают отменно!
– Я знаю это! – отзывается Григорий и опять расшифровывает: «Как бы вы ни относились к ребятам, парни работают хорошо!» В этом – скрытый смысл слов механика и тоже начало разговора с бригадиром, а то, что разговор должен состояться, Григорий знает: с самого утра ловит он на себе испытующие, оценивающие взгляды Изюмина, видит, что механик ищет случая встретиться с ним наедине, хотя раньше Изюмин вежливо обходил Григория, держался на дистанции наигранной почтительности и подчеркнутого признания его бригадирской власти. Всем своим поведением механик давал понять Семенову, что вынужден подчиняться ему, что в силу обстоятельств безоговорочно признает власть бригадира и что, собственно говоря, ему совершенно безразлично, кому повиноваться. Изюмин относился к Григорию так, как человек относится к вывеске «Не курить», – он не задается вопросом, почему висит объявление, кто повесил его, зачем, а прочитав, пожимает плечами: «Приходится подчиняться! Ничего не поделаешь – висит!» Так и механик – пожав плечами, решил про себя: «Ничего не поделаешь! Назначен!»
«Все ясно!» – думает Семенов, не отводя взгляда и радуясь тому, что понял механика.
Они теперь идут в ногу, рядом, и Григорий замечает, что механик почти одного роста с ним.
«Метр восемьдесят пять в нем, не меньше!» – соображает Григорий. Кожаная куртка, галифе идут Изюмину; он строен, подтянут, умеет празднично держать крупную голову с поседевшими височками. И почти против своей воли, против желания Семенов спрашивает:
– Валентин Семенович, вы женаты?
Механик, видимо не ожидая такого вопроса, слегка замедляет шаги, прицеливается на Григория левым глазом – второго не было видно из-за носа с маленькой горбинкой. Немного погодя, подумав, отвечает:
– Женат! – Опять думает и прибавляет: – Разве вы не знаете нового главного врача поселковой больницы?
– А что? – круто обертывается к нему Григорий.
– Это моя жена!
– Жена! – растягивает слово Семенов и останавливается, припомнив восторженный рассказ Ульяны о новом главном враче, которая, по словам Ульяны, была настоящим человеком и прекрасным специалистом. Рассказывала Ульяна восторженно, а это было непохоже на нее – она долго присматривалась к людям, оценивала не сразу.
– Странно: вы – Изюмин, она – Снегирева, – говорит Григорий, все еще стоя напротив механика.
– Ей показалась неблагозвучной моя фамилия! – отвечает Изюмин таким тоном, словно оправдывает жену в странности, но в то же время иронизирует над ней, как над человеком, которому свойственна чудаковатость. – Есть и еще причина. Моя жена – дочь профессора Снегирева. Ей не хочется менять знаменитую фамилию на безызвестную – Изюмин! – снова не то издевается над ней, не то оправдывает жену механик.
– Вот как! Я слышал о нем. Известный хирург!
– Мы поженились, когда я учился в техникуме…
Изюмин говорит об этом просто, спокойно и, видимо, без хвастовства, как о деле пережитом и продуманном.
«Вот оно какое дело!» – думает Григорий и уж теперь отчетливо примечает броскую красоту механика, которую он раньше видел мельком, меж делами, как вещь ненужную, несущественную для того, что происходит в Глухой Мяте. Теперь же красота лица механика приобретает иное значение – она имеет прямую связь с именем знаменитого профессора, а это очень важно Григорию. Он старается подробнее вспомнить рассказ жены о главном враче. По словам Ульяны, Снегирева – скромный, душевный человек, знающий врач, очень проста в обращении с подчиненными, чутка к людям. Вспомнив это, Григорий вспоминает и другое – однажды он видел Ульяну со Снегиревой. Они вместе входили в больницу, он окликнул Ульяну, она задержалась на крыльце, а Снегирева прошла в дверь, но он успел заметить крупную фигуру, покатые плечи и простое, немного широковатое лицо.
– А я видел вашу жену! – говорит он механику.
– Может быть! – небрежно бросает Изюмин, понимая значение взгляда бригадира и позволяя разглядывать себя.
«Красив! – думает Григорий. – Очень красив! Лицо сильное, волевое, умное!» А механик вэто время говорит с улыбкой:
– Ну, осмотрели меня?
– Осмотрел! – отвечает Григорий с той же долей вызова, которая прозвучала в голосе механика.
– И что же?
– Вы красивый мужчина! – серьезно отвечает Григорий.
– А не мало? – спрашивает Изюмин и тоже становится серьезным. – Давайте начистоту, бригадир!
– Давайте! – отвечает Григорий. – Может быть, присядем на сосну. Так удобнее будет.
– Присядем, – соглашается механик и садится первым.
Они – бригадир Семенов и механик Изюмин – сидят рядом, тесно, как старые друзья, но разговор их отрывочен. Они похожи чем-то на фехтовальщиков, которые еще не стали в боевую позицию, но уже внутренне готовы к схватке, хотя маски подняты. Фехтовальщики улыбаются, их руки еще хранят тепло пожатия, но один уже принимает боевую стойку, изгибает шпагу, чертит воздух – готов стремительным движением пронзить противника. Так проходит минута – и вдруг опускаются забрала, раздается звяк стали, лица фехтовальщиков глухо закрыты сеткой Они обмениваются молниеносными, хотя поначалу и прощупывающими ударами.
– Вам рассказали обо мне? – устремляется шпага Изюмина.
– Да! – следует ответный выпад.
– Что же вы ответили?
– Правду.
– А вы всегда говорите правду?
– Всегда.
– Слушайте, Семенов, вы действительно…
– А вы?
– Стараюсь!
– Стараетесь исправиться?
– Как видите… Слушайте, бригадир! А не много вы берете на себя?!
– По силам, Изюмин, по силам!
– Курите, Семенов. Вы, кажется, не выдержали, опять начали!
– Нет, не выдержал! По некоторым причинам опять начал…
И они враз опускают руки в серебряный портсигар механика, набитый дорогими папиросами. Их пальцы сталкиваются, и они на мгновение замирают для того, чтобы долго и пристально посмотреть в глаза друг другу. Никто из них первым не опускает взгляда, их глаза спокойны, раздумчивы: синие – у механика, черные – у бригадира. Оба понимают, что взгляды нужно развести разом. Так они и делают.
– Ну, бригадир, не ожидал я от вас такого! Сильный вы человек! – весело хохочет Изюмин и слегка похлопывает рукой Григория по коленке. – Что вы можете сказать против меня? Ничего! Вы просто доложите руководству, что механик со своими обязанностями справлялся отменно.
– Я обязан!
– Ну вот видите! – довольно потирает руки механик и шутливо раскланивается. – Меня ждут дела. Станция, знаете ли, требует присмотра! До встречи!
– До встречи! – тоже шутовски склоняется Григорий. Механик уходит, а Григорий еще долго сидит на сосне и ждет, когда перестанет биться у подбородка трепетный, горячий живчик. Умен, здорово умен механик, коли понял, что именно мог говорить о нем Сутурмин. И добился своего – узнал, что ничего плохого не сказал о нем бригадир в леспромхозе, на честности сыграл, на прямодушии Григория.
«Ничего! – думает Григорий. – Посмотрим, механик Изюмин, посмотрим, что ты дальше будешь делать, как поведешь себя! Сам хотел идти за бобиной – интересно! Очень интересно!»
Живчик у подбородка замирает.
«На дочери знаменитого профессора женаты, механик Изюмин? Интересно! Очень интересно!»
6
Федор Титов и Георгий Раков работают до поздней ночи – создают запас древесины на утро. Трелюют хлысты одним трактором, так как чокеровать некому – нельзя же держать вальщиков в лесосеке больше полусуток.
Споро работают трактористы. Всего час прошел, как ушли в барак товарищи, а уж гора леса громоздится на эстакаде. Поздняя ночь в Глухой Мяте, но Федор не устал, он весел и подвижен. Давно так хорошо не было ему, как в этот длинный, суматошно-радостный весенний день, а в мускулы словно вставлены маленькие пружинки, от которых каждое движение доставляет удовольствие. И еще больше повеселел Федор, когда вспомнил, что в будке механика Изюмина еще с того памятного раза сохранилась водка. Хоть и сильно он был пьян тогда, а все-таки запомнил, что на дне литровки немного – пальца на два – осталось водки. Вспомнил о ней, обрадовался Федор, решил приложиться вечерком, с устатку, чтобы еще больше ощутить радости; и от этого весь день нет-нет да и вспомнит о бутылке и еще больше повеселеет. Правда, после сытного обеда, вспомнив о водке, тревожно подумал: «Что это я – ровно алкоголик!», но потом тревога прошла, и уже через час после обеда опять удваивалась радость весеннего дня от мысли о литровке, лежащей в будке электростанции.
Они кончают работу в час ночи, зная, что завтра могут выйти позднее.
– Хватит! – говорит Георгий и тяжело вываливается из кабины. Первые мгновения он не может ни выпрямиться, ни шагнуть – тело и ноги затекли от неподвижного сидения в машине.
– Хватит так хватит! – соглашается Федор, хотя мог бы работать еще.
Не сговариваясь, они достают тряпки, подходят к машине с двух сторон и начинают протирать ее – теплую, еще немного вздрагивающую, дышащую – маслом и бензином. Они – знающие, любящие свое дело трактористы. Пусть небо обрушивается на землю, пусть Обь выходит из берегов – не уйдут водители от заглушённой машины до тех пор, пока не пройдутся мягкой тряпкой по металлу, не спустят воду из радиатора, не подкрутят гайки.
Иногда руки Федора и Георгия встречаются, и Титов не отдергивает свои. Размягчил его весенний день, раздобрил, и злость на Ракова прошла бесследно, как будто и не было ее никогда. Федор человек незлопамятный, отходчивый; как прежде, хорошим, правильным и большим человеком представляется ему Георгий Раков. Но порой, когда их руки встречаются на теплом металле, ему хочется в чем-то извиниться перед Георгием, признаться в нехорошем поступке, который Федор совершил по отношению к Ракову. В чем извиняться, он не знает, но чувствует себя виноватым перед Георгием. А бывает и другое – Раков вдруг скажет что-нибудь или повернется так, что у Федора начинает кружиться голова: ведь так говорит и так делает Лена! И Федор долго не может прийти в себя.
– Прикрой, Федя, радиатор! – просит его Раков, залезая в кабину. – Я мотор почищу.
– Хорошо, Гоша! – И немного погодя, прикрыв радиатор, сообщает: – Я плотно закрыл, Гоша!
– Спасибо, Федя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23