Берни Гюнтер – 01

OCR Денис
«Филип Керр. Берлинская ночь»: Центрполиграф; Москва; 1995
ISBN 5-218-00039-6
Оригинал: Philip Kerr, “March Violets”
Перевод: Е. Ламанова
Аннотация
В романе «Мартовские фиалки» события разворачиваются в 1936 году. Главный герой трилогии, частный детектив Берни Гюнтер, занимается расследованием обстоятельств трагической гибели дочери крупного немецкого промышленника. Идя по следу преступников, Гюнтер становится невольным участником секретного заговора, во главе которого стоят некоторые руководители Гестапо и СС. В изменившихся условиях начинают действовать иные, жестокие правила игры с высокими ставками, главной из которых становится жизнь самого Гюнтера.
Филип Керр
Мартовские фиалки
Посвящается моей матери
Первый мужчина: "Ты заметил, как ловко эти «мартовские фиалки»оттеснили на задний план ветеранов партии, вроде нас с тобой?"
Второй мужчина: «Ты прав. Кто знает, если бы Гитлер немного подождал и забрался в фургон нацистов чуть позже, он стал бы фюрером гораздо раньше».
«Черная корпорация», ноябрь 1935 года
Глава 1
Берлин, 1936 год
Странные вещи происходят иногда в темных снах Великого Искусителя...
Сегодня утром я наблюдал, как на углу Фридрихштрассе и Ягерштрассе два человека в форме САотвинчивали от стен красные стенды «Штюрмера» – антисемитского еженедельника, издаваемого главным гонителем евреев в рейхе Юлиусом Штрейхером. Эти стенды привлекают внимание разве только очень недалеких людей, которым приятно щекочут нервы полупорнографические изображения арийских дев, изнывающих в сладострастных объятиях длинноносых уродов. Я уверен, что ни один уважающий себя человек не станет читать эту гнусную писанину.
Штурмовики бросили стенды в кузов грузовика, рядом с другими. Нельзя сказать, чтобы они обращались с ними слишком осторожно – на двух стендах стекла были уже разбиты.
Часом позже я видел, как эти же ребята снимали стенды со «Штюрмером» на трамвайной остановке у городской ратуши. На этот раз я подошел к ним и спросил, зачем они это делают.
– Из-за Олимпиады, – ответил один из штурмовиков. – Нам приказали убрать стенды, чтобы не шокировать иностранцев, которые приедут в Берлин на Игры.
Слыханное ли дело, чтобы власти так заботились о душевном покое иностранцев! По крайней мере, на моей памяти такого еще не было.
* * *
Я заехал домой на машине – у меня был старый черный «ханомаг» – и переоделся в мой единственный хороший костюм из светло-серой фланели. Когда я покупал его три года назад, он стоил сто двадцать марок, а главное, был прекрасного качества, что по нынешним временам большая редкость: теперь наши шерстяные ткани, так же как масло, кофе и мыло, делаются из заменителей. И хотя с виду они вполне приличные, однако долго их не проносишь и зимой в них прохладно, а летом, в жару, просто мучаешься.
Я взглянул на себя в зеркало, стоявшее в спальне, и достал свою самую лучшую темно-серую фетровую шляпу с широкими полями и черной лентой из ткани баратеа. Обыкновенная шляпа, но я ношу ее немного по-другому, чем остальные, как парни из гестапо – с опущенными спереди полями. Шляпа закрывает лицо, и я прохожу, куда захочу, неузнанным. Эту манеру носить шляпу придумали в берлинской криминальной полиции – или Крипо, – где я ее и перенял.
Коробку «Муратти» я сунул в карман пиджака и вышел из дому, бережно держа под мышкой статуэтку из розентальского фарфора, красиво завернутую в подарочную бумагу.
Венчание проходило в Лютер-кирхе на Денневицплац, недалеко от железнодорожной станции Потсдамерплац, в двух шагах от дома невесты. Ее отец, господин Леман, работал машинистом на станции Лертер и четыре раза в неделю водил экспресс в Гамбург и обратно. Невеста, по имени Дагмар, работала у меня секретаршей, и я представить себе не мог, как теперь буду обходиться без нее.
Но дело было не только в этом. Иной раз я подумывал: а не жениться ли мне самому на Дагмар? Она была красива, она сумела организовать мою жизнь, и мне казалось, что я ее люблю, но я, наверное, был слишком стар для нее – мне уже исполнилось тридцать восемь – да и к тому же слишком скучен. Я предпочитаю спокойную, размеренную жизнь, а Дагмар, конечно, хотелось развлечений и развлечений.
И вот она стоит, нарядная, рука об руку с этим летчиком, мужчиной, о котором женщина может только мечтать – молодым, красивым, самим олицетворением мужественного арийца в этом серо-голубом мундире, удостоверяющем его принадлежность к авиации национал-социалистов. Правда, познакомившись с ним ближе на свадебном обеде, я вскоре разочаровался: как и многие другие члены этой партии, Иоханнес Беркель чересчур серьезно относился к самому себе.
Дагмар представила нас друг другу. Прежде чем подать мне руку, Иоханнес громко щелкнул каблуками и тряхнул головой.
– Примите мои поздравления, – сказал я ему. – Вам крупно повезло – л сам готов был сделать ей предложение, но, конечно, куда там мне рядом с бравым военным.
Я пригляделся к его форме: на левом нагрудном кармане он носил серебряный спортивный значок СА и пилотский значок, а над ними – непременный ужасный значок члена партии; на левой руке у него красовалась повязка со свастикой.
– Дагмар говорила мне, что вы летали в «Люфтганзе», а затем временно поступили в распоряжение министерства авиации, но я не думал... Как ты говорила, Дагмар, кем был твой жених тогда?
– Спортивным летчиком.
– Да, именно так, спортивным летчиком. А я и не думал, что у вас, ребята, форма. – Спортивный летчик – это один из тех многочисленных эвфемизмов, которые наци часто использовали для обозначения военных летчиков.
– Он замечательно выглядит, правда? – сказала Дагмар.
– А ты – просто красавица, дорогая, – тут же отозвался жених.
– Простите, что спрашиваю, Иоханнес, но интересно, собирается ли Германия официально признать, что у нее есть военно-воздушные силы? – спросил я.
– Воздушный корпус, – ответил Беркель. – У Германии свой воздушный корпус.
Вот и все, что он сказал.
– А вы, господин Гюнтер, частный сыщик, да? Наверное, это очень увлекательная работа?
– Я частный детектив, – поправил я его. – Это верно, в моей работе случается иногда кое-что интересное.
– А какие дела вы расследуете?
– Можно сказать, любые, за исключением дел о разводе. Люди ведут себя очень забавно, когда узнают, что их жены или мужья обманывают их, или когда сами обманывают жен или мужей. Однажды меня наняла одна женщина для того, чтобы я сообщил ее мужу, что она собирается оставить его. Она боялась, что он ее изувечит. Я сообщил ему. И что вы думаете? Этот сукин сын набросился на меня, да так, что мне пришлось провести три недели в больнице Святой Гертруды с шеей в гипсе. После этого я раз и навсегда отказался от улаживания каких-либо матримониальных отношений. Сейчас я занимаюсь всем чем угодно: веду расследования по заданию страховых компаний, разыскиваю пропавшие свадебные подарки и исчезнувших людей – и тех, о ком известно полиции, и таких, о которых она не знает ничего. С тех пор как национал-социалисты пришли к власти, это направление моего бизнеса процветает. – Я улыбнулся как можно любезнее и даже игриво приподнял брови. – При национал-социализме всем стало лучше, правда? Все мы – настоящие «мартовские фиалки».
– Не обращай внимания на Бернхарда, – сказала Дагмар. – У него странный юмор.
Я собирался продолжить, но тут заиграла музыка, и Дагмар благоразумно увлекла Беркеля на площадку для танцев, где их дружными аплодисментами приветствовали гости.
На свадьбе разносили шампанское, которого я не люблю, и я отправился в бар, чтобы выпить что-нибудь стоящее. Мне принесли «Бок»и кларес с глотком воды, мою любимую светлую до прозрачности картофельную водку, и, быстро расправившись с одной порцией, я заказал следующую.
– На свадьбах всегда хочется пить, – сказал маленький человечек, стоявший рядом со мной. Это был отец Дагмар. Повернувшись спиной к бару, он с гордостью наблюдал за своей дочерью. – Просто картинка. Не правда ли, господин Гюнтер?
– Не знаю, что я буду без нее делать, – сказал я. – Может быть, вам удастся убедить ее остаться работать у меня? Им же наверняка понадобятся деньги – в начале семейной жизни молодым это особенно нужно.
Но господин Леман покачал головой.
– Я думаю, Иоханнес и его любимые национал-социалисты считают, что женщина пригодна только для одного дела – того самого, которое требует девяти месяцев ожидания. – Он закурил трубку и не спеша выпустил дым, как бы в знак подтверждения, что ко всему надо относиться философски. – И к тому же, я думаю, они возьмут свадебную ссуду у государства. Так что зачем ей работа?
– Наверное, вы правы, – сказал я и допил свою водку. По лицу Лемана я понял, что он, видимо, принял меня за пьяницу, и решил пояснить: – Вы не смотрите, что я пью эту гадость, господин Леман. Мне просто захотелось прополоскать рот, а выплевывать лень.
Он усмехнулся, похлопал меня по спине и заказал две двойные порции. Когда, мы выпили, я спросил, где счастливые новобрачные собираются провести медовый месяц.
– На Рейне, – ответил он. – В Висбадене. Мы когда-то с фрау Леман провели свой медовый месяц в Кенигштайне. Чудесное местечко. Правда, Иоханнес должен скоро вернуться, чтобы отправиться в поездку под девизом «Сила – через радость» от имени Службы труда рейха.
– Да что вы? И куда же?
– На Средиземное море.
– И вы этому верите?
Старик нахмурился.
– Нет, – мрачно ответил он. – Я не говорил об этом Дагмар, но по-моему, он собирается в Испанию.
– На войну.
– Да, на войну. Муссолини предоставил Франко военную помощь, и Гитлер не хочет оставаться в стороне. Он не успокоится, пока не втянет нас еще в одну кровавую войну.
Мы снова выпили с ним по одной, а затем я обнаружил, что танцую с хорошенькой девушкой, которая сообщила мне, что служит продавщицей в магазине Грюнфельда. Ее звали Карола, я убедил ее уйти со мной, и мы подошли к Дагмар и Иоханнесу, чтобы на прощание пожелать им счастья, но Беркелю почему-то именно в эту минуту взбрело в голову заговорить о моем военном прошлом.
– Дагмар рассказывала, что вы были на турецком фронте. – Он, наверное, немного побаивается Испании, подумал я. – И что вас наградили Железным крестом.
Я пожал плечами.
– Всего лишь второй степени. – Так и есть, подумал я, он мечтает о славе.
– И все-таки, – сказал он. – Железный крест есть Железный крест. У фюрера он, кстати, тоже второй степени.
– Ну, не стану говорить за него. Насколько я помню, честный солдат – относительно честный, – да к тому же побывавший на передовой, к концу войны обязательно получал Железный крест второй степени. Награды первой степени, как вы знаете, выдавались тем, кто отправился на небеса. Я получил Железный крест за то, что выжил. – Я чувствовал, что меня понесло. – Кто знает, может быть, вам тоже удастся заполучить Железный крест. Он наверняка украсит ваш китель.
Худое мальчишеское лицо Беркеля напряглось. Он наклонился ко мне и уловил запах алкоголя.
– Вы пьяны, – сказал он.
– Si, – ответил я и, пошатываясь, повернулся, чтобы идти. – Adios, hombre.
Глава 2
В районе, где я жил – это Траутенауштрассе, что в Вильмерсдорфе, – обитали в основном люди скромного достатка, но по сравнению с Веддингом, районом бедняков, где я вырос, это был просто рай. Улица, на которой стоял мой дом, начиналась от Гюнцелштрассе и пересекала Никольсбургерплац, в центре которой располагался живописный фонтан, напоминавший театральную декорацию. Я занимал там уютную квартиру недалеко от Прагерплац.
До дома я добрался довольно поздно, во втором часу ночи, и долго сидел в машине, размышляя, прежде чем подняться наверх. Я испытывал неловкость за то, что подначивал Беркеля в присутствии Дагмар, и за те вольности, которые позволил себе с Каролой в Тиргартене, на берегу пруда с золотыми рыбками. Мне пришлось признаться самому себе, что замужество Дагмар расстроило меня гораздо сильнее, чем я ожидал, однако терзаться по поводу случившегося было совершенно бесполезно. Я понимал, что не смогу забыть ее, и самое лучшее, что можно придумать в такой ситуации, это попытаться отвлечься мыслями от Дагмар и переключиться на что-нибудь другое.
Наконец я вышел из машины и только тогда заметил в двадцати метрах от себя синий «мерседес» с опускающимся верхом и двоих мужчин, которые, прислонившись к автомобилю, несомненно, кого-то поджидали. Хмель мигом вылетел у меня из головы, когда я увидел, что один из них выплюнул свою сигарету и направился ко мне. Он приблизился, и я отметил про себя, что для гестаповца он выглядит слишком холеным.
На другом, похожем на циркового атлета, была форма шофера, хотя, на мой взгляд, куда больше ему подошла бы шкура леопарда. Было совершенно очевидно, что его присутствие придавало уверенности его элегантно одетому молодому партнеру.
– Господин Гюнтер? Вы господин Гюнтер?
Он остановился прямо передо мной, и я взглянул на него с такой свирепостью, которая испугала бы и медведя: терпеть не могу, когда глубокой ночью кто-то пристает ко мне на пороге моего дома.
– Я его брат. А самого Гюнтера сейчас нет в городе. – Человек широко улыбнулся. Я тоже почувствовал, что этого господина таким образом не проведешь.
– Господин Гюнтер, частный сыщик? Мой хозяин хотел 5ы побеседовать с вами. – Он показал на большой «мерседес». – Он ждет в машине. Я говорил с вашей консьержкой, и она утверждала, что вы вот-вот должны вернуться. Это было три часа назад, так что нам пришлось тут дожидаться вас, и довольно долго. А дело действительно срочное.
Я посмотрел на часы.
– Послушайте, дружище, сейчас без двадцати два, и меня совсем не интересует то, что вы хотите мне предложить. Я устал, а кроме того, сильно пьян, и единственное, о чем я сейчас мечтаю, – это завалиться в постель. Мое агентство – на Александрплац. Так что буду признателен, если завтра вы туда зайдете.
Молодой человек с располагающей свежестью в лице и цветком в петлице загородил мне дорогу.
– Мы не может ждать до утра, – сказал он, а затем победно улыбнулся. – Пожалуйста, поговорите с ним. Всего одну минуту, я вас очень прошу.
– Поговорить? С кем? – Я все еще недоумевал.
– Вот его визитная карточка.
Он протянул мне карточку, и я тупо уставился на нее, словно это был лотерейный билет, которому обеспечен выигрыш. Молодой человек наклонился и прошептал:
– Доктор Фриц Шем, немецкий адвокат. «Шем и Шеленберг», Уинтер-ден-Линден, 56. Это респектабельная фирма.
– Не сомневаюсь, – ответил я. – Но чтобы адвокат из такой фирмы ждал меня в это время суток? Вы думаете, я верю в сказки?
Тем не менее я пошел за ним к машине. Шофер открыл дверь передо мной. Я поставил ногу на подножку и заглянул внутрь. Человек, от которого исходил запах одеколона, наклонился ко мне, но я не смог разглядеть его лица – оно оставалось в тени. Когда он заговорил, его голос прозвучал холодно и неприветливо.
– Это вы – Гюнтер, сыщик?
– Да, это я. А вы, должно быть, – я сделал вид, что читаю карточку, – доктор Фриц Шем, немецкий адвокат?
Я произнес «немецкий» с неприкрытым сарказмом, поскольку терпеть не мог это слово на визитных карточках и вывесках, так как знал, что люди таким образом подчеркивали свою расовую благонадежность. Кроме того, оно здесь было совершенно излишним, поскольку евреям юридическая практика запрещена. Я никогда не написал бы на своей карточке «немецкий частный детектив». Это было бы все равно что написать «лютеранский частный детектив», или «антисоциальный частный детектив», или «овдовевший частный детектив». Хотя на самом деле я и то, и другое, и третье. Правда, в церкви я теперь бываю довольно редко. Должен признаться, что среди моих клиентов много евреев, и это очень выгодные клиенты. Они платят сразу, а проблема у всех одна и та же: люди ищут своих пропавших близких. Впрочем, и результаты поисков всегда одни и те же. Тело, выловленное из канала Ландвер и попавшее туда по милости Гестапо или штурмовиков. Одинокий самоубийца, найденный в гребной лодке в Ванзее. Или имя в списке отправленных в концлагерь. Вот почему мне не понравился этот адвокат, немецкий адвокат.
Поэтому я сказал:
– Послушайте, господин доктор. Как я только что объяснил вашему человеку, я устал и так много выпил сегодня, что забыл о том, что у меня есть управляющий в банке, который заботится о моем благосостоянии.
Шем опустил руку в карман пиджака, но я даже не шевельнулся, настолько уже был вымотан. Однако из кармана он вытащил бумажник.
– Я навел справки и выяснил, что на вас можно положиться. Вы нужны мне на пару часов, за которые я заплачу вам двести рейхсмарок, что соответствует вашему заработку за неделю. – Господин доктор положил бумажник на колени и вытащил оттуда два синих банкнота, сделать это ему было не так-то просто, поскольку он оказался одноруким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32