Никто лучше не поддерживал и не провоцировал силы, направленные на развал Союза, единого хозяйственного механизма. И неужели он думает, что подобное не перейдет уже на Россию, и что в одно прекрасное время те же народы, населяющие Россию, не пошлют Президента России также далеко, как Президент России посылал все это время Президента СССР? Развалить Союз, самому оставшись целехоньким? Наивный. России же больше всего и достанется с ее многочисленными народами. И интересно, станет ли Борис Николаевич так же радоваться забастовкам, когда станет единоличным правителем?
А в том, что это произойдет, Андрей убеждался все больше и больше, ГКЧП упустил время, нет среди «восьмерки», видимо, и лидера, который бы повел за собой новую команду. Значит, они обречены.
Но самое страшное, что может произойти – победители нанесут мощнейший удар по своим оппонентам. И оправдают это путчем. Теперь все свои действия они будут оправдывать сегодняшними событиями. Они и Горбачева растопчут. Поиздеваются и выбросят, и будет это сделано более постыдно, чем в случае с ГКЧП. Лучше бы он ушел сам. Любой честный политик так и поступил бы, наверное: ведь его предало ближайшее окружение, люди, которые подбирались, выдвигались им же. Да только ждать честности от Горбачева… Вот выпало стране времечко и лидеры!
Наверное, никогда не думал Андрей столько о политике. Мысли перескакивали с одного на другое, не всегда находились точные аргументы для своих убеждений, но он нутром, необъяснимо чувствовал: если сегодня умирает не ахти какая власть, то и на смену ведь ей идет далеко не лучшая. И, кажется, способная только разрушать уже созданное. А разрушители сами творить не могут…
Вокруг Белого дома прибавилось строительного мусора, который в листовках именовался баррикадами. Молодежь катила вручную троллейбусы, перегораживая площадь. Это была уже не солома для танков, но все равно еще не преграда. Впрочем, сами танки, усыпанные цветами и украшенные российскими флажками, стояли в плотных кольцах митингующих. Изредка из люков высовывались безразличные ко всему солдаты и тут же прятались вновь. Кое-где в траки засовывали железные прутья. Гуляли слухи: на сторону Ельцина перешли Таманская дивизия, десантники и Балтийский флот.
«Не хватало еще, чтобы разделилась армия, – с горечью наблюдая за происходящим, думал Андрей. – Права, виновата она будет, но сейчас должна остаться по одну сторону баррикад. Раскол армии – это гражданская война. И чему здесь радоваться?» Замерзший в своей легкой курточке, с промокшими ногами, боясь вновь сорваться и влезть в спор, пошел от набережной. За Садовым кольцом – опять прав Мишка – текла нормальная человеческая жизнь. Встречались, целовались влюбленные, несколько человек стояло за билетами в кинотеатр, бойко шла торговля цветами. В какой-то подвернувшейся по пути столовой за столик к Андрею подсел фронтовик с колодочками – без юбилейных медалей, одни Красные Звездочки, «За отвагу» и «За боевые заслуги». Он долго помешивал красный борщ, глядя в одну точку, потом поднял взгляд на Андрея. Словно только что вел с ним беседу, сказал тихо и грустно:
– Помыслы – благородные, исполнение – преступное, а вот последствия будут страшные. Придет победа, радоваться которой будет грех.
Не прозорливость фронтовика, принявшегося за еду, удивила, а то, что говорил он о падении «восьмерки» ГКЧП как о свершившемся факте. Неужели они так ничего конкретного и не предпримут? Они ведь тоже должны видеть, что на защиту Белого дома Москва практически не поднялась, а пять-семь тысяч на десятимиллионную столицу – это меньше, чем капля в море. И если Ельцин победит, это случится не потому, что народ встал на защиту российского правительства и демократии, а потому что ГКЧП проявляет нерешительность. А последствия…
Сейчас, наверное, идет звездный час Горбачева. Не должно быть ничьей победы. Ничьей! Только это спасет страну от противостояния и сведения счетов. Горбачев должен, обязан все спустить на тормозах. Ради высших интересов, а не личных амбиций, он должен сказать: да, я был болен, ребята погорячились, но сейчас я приступаю к своим обязанностям. Конечно, демократу ему этого не простят, обвинят в пособничестве ГКЧП и, в конечном счете, сбросят с поста. Но он бы спас страну. Неужели не поймет этого? Не увидит? Не пожертвует собой ради спокойствия миллионов? Ведь даже если он вернется и останется в Кремле, все равно теперь станет пешкой, которую начнут упрекать этим путчем – твои, Михаил Сергеевич, друзья, твои приближенные. Эту пешку будет хватать за голову любой политик средней руки и переставлять в необходимом себе направлении. Она уже не возьмет ни одной фигуры. Потом ее сбросят с поля, освобождая оперативный простор, но к этому времени уже не будет и страны. В самом деле, пиррова победа, прав фронтовик. Ну, сделай хоть что-то для страны, Михаил Сергеевич. За весь развал и бардак, что сотворил – только это…
Андрей тоже заметил, что думает о событиях уже в прошедшем времени. Не оттого ли увеличился и поток к Белому дому, что выжидающие учуяли запах поражения «восьмерки»? Тоже станут героями. Что ж, а он не пойдет на этот пир. Не такой победы он желал бы родине. Такой победы врагу не пожелаешь, потому что и победители, и побежденные – из одной страны. Из одной семьи…
До шестнадцати часов, когда нужно звонить – будить Мишку, оставалось уйма времени, и Андрей пошел на Киевский вокзал. Там дождался, когда освободится местечко в уголке, сел, расслабился, прикрыл глаза. И понял, что раздражало его все время, чего не хватало – путч заставлял забывать о Зите. Нет же, нет, только не это. К черту политику, когда страдает родной человек.
Жена вспомнилась-представилась испуганной, забившейся в угол дивана. Как-то ей одной? «Приезжай быстрее, я умру без тебя».
«Здравствуй, моя милая. Здравствуй, родная. Извини, что мало думал о тебе…»
7
Мишка опаздывал, и для Андрея, замаявшегося убиванием времени на вокзале, каждая минута казалась вечностью. Узкий козырек подъезда, где они договорились встретиться, почти не спасал от продолжавшегося весь день дождика, и ноги вновь стали мокрыми. Но винить было некого, сам напросился с Михаилом в патруль, побоялся оставаться один среди стен, где можно будет сойти с ума, думая о Зите.
Рядом с подъездом, на окне, трепетала, привлекая внимание, бумажка, на которой красочно извещалось, что отряд самообороны этого дома остановил два танка, идущих к Белому дому. Цифра «2» была аккуратно переправлена на «8», потом, видимо, уже ради смеха, на «10», и народ, падкий на всякое объявление, после чтения улыбался и отходил. Да еще поглядывал на Андрея так, будто это он повесил плакат и теперь стоит ждет, когда к его мокрым туфлям начнут возлагать цветы. Вначале он хотел перейти в другое место, но потом разозлился: а не пошли бы все подальше! Наконец, показался Мишка – под зонтиком, в сапогах.
– Привет. Что нового, кроме увеличивающегося вклада в победу демократических сил? – он кивнул на бумажку, которую мельком прочел.
– У Белого дома готовятся к отражению штурма. Говорят, «Альфа» ночью пойдет в атаку.
– Никакого штурма не будет. Держи. – Михаил вытащил из сумки яблоко и еще один зонт. – Карпухин завел свою «Альфу» в спортзал и уложил спать. Знаешь Карпухина?
– Слышал краем уха.
– Легенда. Говорят, Героя получил за Афган, сейчас генерал, всего сорок лет. Наши звонили знакомым в «Альфу», он сейчас «волнует» «восьмерку» Генерал-майору КГБ Виктору Федоровичу Карпухину на самом деле было 42 года. Героем Советского Союза стал в 1979 году, когда, будучи капитаном, первым ворвался в Дворец Амина в Кабуле.
. Десантники тоже заявили, что не будут предпринимать никаких действий против Белого дома. Громов от МВД не дает двигаться с места дивизии Дзержинского, а мы – в патруле. Да, начальник Генштаба Моисеев отдал приказ вывести ночью технику из Москвы Громов и Моисеев после путча без разбора будут сняты со своих постов (генерал-полковника Громова потом, после выяснения всех обстоятельств, вернут в армию – назначат заместителем Главкома Сухопутных войск).
. Так что крови не будет. И то хорошо.
Каркнул это Мишка, не постучав по дереву – и зря. Когда вконец продрогшие, набившие ноги, голодные и равнодушные ко всему они в час ночи возвращались домой, их обогнала уходящая от Белого дома колонна БМП Боевые машины пехоты
. Около Арбата она втянулась под мост, но там застопорилась, тревожно мигая красными габаритными огнями в дыму выхлопных газов. Послышались крики, и Михаил с Андреем, переглянувшись, сложили зонтики и поспешили вниз, под мост.
– Да поймите вы, мы уходим. У-хо-дим! А вы делайте здесь что хотите, – кричал стоявший на броне офицер окружившим колонну людям.
– Нет, вы – наши пленники. Ни один танк не двинется с места, – кричали ему в ответ. – Глуши мотор.
– У нас приказ – покинуть Москву. И не танки у нас, а БМП.
– Глуши мотор, тебе говорят.
– Всех в плен.
– Забирай у них оружие, нам пригодится.
Несколько человек запрыгнуло на броню, и «бээмпешка» крутанулась, сбрасывая неожиданный десант. Начали «пританцовывать» и другие машины, не позволяя приближаться к себе. Только одному парню удалось открыть десантный люк первой БМП, заскочить внутрь. Ничего не найдя там для себя интересного, выпрыгнул обратно. И то ли зацепился за что, то ли просто поскользнулся, но со всего размаха ударился головой об асфальт.
– Убили! – заорали сразу несколько голосов. – Хватай их, у них нет патронов, не бойтесь.
– Мужики, отойдите, буду стрелять, – крутился на броне офицер. – Уйдите, я ведь тоже за людей отвечаю.
– Да какие вы люди, вы – убийцы и сволочи.
– Да нет у них патронов. Отбирай оружие.
Толпа опять нахлынула к машинам, и офицер, оскалясь, передернул затвор и дал очередь вверх. Кто-то упал – то ли от рикошета, то ли просто от испуга, но толпа отпрянула…
– Они же уходят, пусть идут, – крикнул Мишка. – Пусть уходят.
– В плен, – несогласно орала толпа. – Поджигай убийц. У кого есть бутылки?
Звякнуло, разбившись, стекло, и в тот же миг на силовом отделении одной из БМП вспыхнул огонь. Пламя осветило жиденькую баррикаду, натасканную перед машинами, молодых ребят, хватающих из этого завала камни и бросающих их в солдат.
– Запоминайте номера машин, – кричал кто-то. – Номера. Мы их все равно найдем.
– Пятьсот тридцать шесть. «БМП-убийца» – номер пятьсот тридцать шесть.
– Пусть уходят, – теперь уже вдвоем орали Мишка и Андрей, хватая парней за руки.
– Бей, добивай, – вырвался у них из рук курчавый парень и, подхватив кусок бетона, замахнулся им на солдат, которые пытались спастись от огня горящей машины. Оттуда раздался одиночный выстрел, но он нашел свою цель: парень надломился, рухнул под тяжестью своей глыбы.
– Вперед! – крикнул офицер, и БМП, взревев моторами, пошли прямо на толпу. На этот раз она расступилась, и горящая машина, разметав преграду, вырвалась на простор.
– Игорь, успел заснять? – послышался в непривычной после шума моторов и стрельбы тишине женский голос.
– Само собой, – ответили сверху, с моста. – Такое не упускаем.
– Спускайся сюда, здесь кровь. Подсними ее.
– Каждому свое, – тихо проговорил Мишка, прислонившись к бетонной стене дороги. – Завтра увидишь, как из этих дураков будут лепить героев. Без героев им нельзя. Потому как нет без героев мужества Михаил Багрянцев не ошибся в своих прогнозах. Всем троим погибшим Указом Горбачева присвоят звание Героев уже, собственно, и не существующего к тому времени Советского Союза. Последние герои великой страны… С государственными почестями их захоронят на Ваганьковском кладбище, а газеты упорно будут избегать таких деталей, что погибшие напали на солдат первыми, что техника шла не к Белому дому, а от него. Зато против экипажа БМП № 536 возбудят уголовное дело. К чести суда и судьи В. Фокиной, несмотря на давление, желание придать делу политическую окраску, солдат признают невиновными»: экипаж подвергся нападению, оружие применено законно, в целях самозащиты.
. Вот черт, накаркал же я, – вспомнил он свои слова днем.
– Трое погибших, трое, – передавалось в толпе. – Номер машины не забыли?
– Пятьсот тридцать шесть.
– Сообщайте всем: среди защитников Белого дома появились первые жертвы. Пролилась кровь. «БМП-убийца» – номер пятьсот тридцать шесть.
– Интересно, а что оставалось делать солдатам? Ждать, когда их сожгут и забьют камнями? – спросил у самого себя Андрей.
– Пойдем отсюда, – первым оторвался от стены Мишка. – Не могу видеть этой их тайной радости по поводу погибших.
Они выбрались из толпы, которая все росла и росла. Вдали замигала синим светом вертушка «Скорой помощи».
– Эх, чуть-чуть опоздали, – продолжал сокрушаться Мишка. – Может, удалось бы что-то предпринять. Ладно, дело сделано. Давай я звякну своим, сообщу, как было все на самом деле, а то ведь завтра концов не найдешь.
– А междугородный здесь поблизости есть?
– У «Художественного». Ускоренным маршем минут десять. Хочешь позвонить домой? А не поздно? Второй час ночи.
– Да что-то весь день думалось о Зите. В любом случае она обрадуется.
Мишка уже знал всю историю с Зитой, и первым направился на Калининский проспект. Чем ближе подходили они к синим буквам «Телеграф», тем сильнее охватывало Андрея нетерпение. Услышать голос Зиты, убедиться, что с ней все в порядке. И завтра же – к ней. Независимо от результата звонка в кадры. Да и какие сейчас могут быть результаты?
Роняя на пол монетки, набрал код, номер телефона. Плотнее прижал трубку к уху, словно приглушая, делая звук мягче там у себя в квартире. Сейчас Зита проснется, посмотрит на часы – они стоят в изголовье, на тумбочке, мигающие электронные циферки. Поймет, что звонок междугородный, значит, от него…
– Алло-о, – поторопил Андрей, отставляя трубку и теперь давая сигналу возможность наполнить свою однокомнатную.
«А может, не туда попал?» – нашел он успокаивающую мысль, когда и после этого гудки не прекратились.
Нажал на рычаг и перебрал номер. Ну же, Зита, поднимай трубку, а то здесь черт знает, что подумать можно. Ну!
– Ну? – заглянул в кабину Михаил. – Может, не туда попал?
Андрей молчал, в третий раз перебрал номер. Нет, он попадает домой. С самого первого раза он знал, что номер срабатывает верно. Это что-то с Зитой.
Закрыл глаза, сосредоточиваясь и вспоминая номер своего заместителя. На этот раз трубку подняли практически сразу.
– Да-а, – недовольно отозвался сонный Щеглов.
– Сергей, это я, Андрей. Извини, что разбудил, но я не могу дозвониться до Зиты. Извини, конечно, но… – он замолчал. Молчал на другом конце провода и Щеглов. Молчал подозрительно долго.
– Сергей, – тревожно позвал его Тарасевич.
– Андрей, – начал замполит, и по тому, как он сказал это, как молчал до этого и замолчал вновь, Андрей понял: случилось что-то страшное.
– Что? – прошептал он. – Что? – умоляя, попросил он.
– Я целый день звонил в Москву, пытался хоть как-то найти тебя…
– Что?!
– Ее… нет.
– Как… нет? – Андрею показалось, что он закричал, Мишка, читавший за стеклом газету, даже не повернулся.
– Понимаешь, она из окна… с шестого этажа…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«Деревья» для «Березовой рощи». В ад попадают на девятый день. А вот так работают в спецназе. Первый из четырех. Евтушенки всегда поучали других. Кровь и горе – для будущего счастья…
1
– Говори.
Может, все же ошибка? Что-то перепутали?
– Я понял так. Где-то часов в четырнадцать Зите позвонили по телефону. Ваша соседка, Рая, звонок тот слышала – она как раз пришла на обед и открывала свою дверь. Это я уже потом восстановил хронологию. Через несколько минут Рая позвонила в вашу квартиру: вроде ты просил ее перед отъездом заглядывать к Зите.
– Да, просил.
Зиты нет, Зиты нет, Зиты нет. .
– Дверь никто не открыл. Она вернулась к себе в квартиру и тут услышала крики на улице. Выглянула и… увидела.
Отрядный «уазик», выкладываясь, изо всех сил рвался из аэропорта в город. В город, в котором уже нет Зиты…
– Я предполагаю такой вариант, – продолжал с заднего сиденья Щеглов, видя, что командир ничего не говорит сам. – Видимо, та банда узнала не только ваш телефон, но и то, что ты в отъезде. Позвонили Зите, и, видимо, пугая, забавляясь, а может, на самом деле угрожая, сказали: мол, жди, сейчас придем за тобой. А через какое-то мгновение в дверь позвонила Рая…
Город приближался – серый от смога, дыма и пасмурности. Злой и враждебный – потому что породил и прячет убийц Зиты. Он найдет их. Он положит на это жизнь. Если потребуется – снимет погоны и уйдет из отряда.
– Куда, товарищ старший лейтенант? – тихо спросил водитель, когда подъехали к первой городской развилке.
– Где сейчас Зита? – спросил Андрей.
– В морге, – ответил замполит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
А в том, что это произойдет, Андрей убеждался все больше и больше, ГКЧП упустил время, нет среди «восьмерки», видимо, и лидера, который бы повел за собой новую команду. Значит, они обречены.
Но самое страшное, что может произойти – победители нанесут мощнейший удар по своим оппонентам. И оправдают это путчем. Теперь все свои действия они будут оправдывать сегодняшними событиями. Они и Горбачева растопчут. Поиздеваются и выбросят, и будет это сделано более постыдно, чем в случае с ГКЧП. Лучше бы он ушел сам. Любой честный политик так и поступил бы, наверное: ведь его предало ближайшее окружение, люди, которые подбирались, выдвигались им же. Да только ждать честности от Горбачева… Вот выпало стране времечко и лидеры!
Наверное, никогда не думал Андрей столько о политике. Мысли перескакивали с одного на другое, не всегда находились точные аргументы для своих убеждений, но он нутром, необъяснимо чувствовал: если сегодня умирает не ахти какая власть, то и на смену ведь ей идет далеко не лучшая. И, кажется, способная только разрушать уже созданное. А разрушители сами творить не могут…
Вокруг Белого дома прибавилось строительного мусора, который в листовках именовался баррикадами. Молодежь катила вручную троллейбусы, перегораживая площадь. Это была уже не солома для танков, но все равно еще не преграда. Впрочем, сами танки, усыпанные цветами и украшенные российскими флажками, стояли в плотных кольцах митингующих. Изредка из люков высовывались безразличные ко всему солдаты и тут же прятались вновь. Кое-где в траки засовывали железные прутья. Гуляли слухи: на сторону Ельцина перешли Таманская дивизия, десантники и Балтийский флот.
«Не хватало еще, чтобы разделилась армия, – с горечью наблюдая за происходящим, думал Андрей. – Права, виновата она будет, но сейчас должна остаться по одну сторону баррикад. Раскол армии – это гражданская война. И чему здесь радоваться?» Замерзший в своей легкой курточке, с промокшими ногами, боясь вновь сорваться и влезть в спор, пошел от набережной. За Садовым кольцом – опять прав Мишка – текла нормальная человеческая жизнь. Встречались, целовались влюбленные, несколько человек стояло за билетами в кинотеатр, бойко шла торговля цветами. В какой-то подвернувшейся по пути столовой за столик к Андрею подсел фронтовик с колодочками – без юбилейных медалей, одни Красные Звездочки, «За отвагу» и «За боевые заслуги». Он долго помешивал красный борщ, глядя в одну точку, потом поднял взгляд на Андрея. Словно только что вел с ним беседу, сказал тихо и грустно:
– Помыслы – благородные, исполнение – преступное, а вот последствия будут страшные. Придет победа, радоваться которой будет грех.
Не прозорливость фронтовика, принявшегося за еду, удивила, а то, что говорил он о падении «восьмерки» ГКЧП как о свершившемся факте. Неужели они так ничего конкретного и не предпримут? Они ведь тоже должны видеть, что на защиту Белого дома Москва практически не поднялась, а пять-семь тысяч на десятимиллионную столицу – это меньше, чем капля в море. И если Ельцин победит, это случится не потому, что народ встал на защиту российского правительства и демократии, а потому что ГКЧП проявляет нерешительность. А последствия…
Сейчас, наверное, идет звездный час Горбачева. Не должно быть ничьей победы. Ничьей! Только это спасет страну от противостояния и сведения счетов. Горбачев должен, обязан все спустить на тормозах. Ради высших интересов, а не личных амбиций, он должен сказать: да, я был болен, ребята погорячились, но сейчас я приступаю к своим обязанностям. Конечно, демократу ему этого не простят, обвинят в пособничестве ГКЧП и, в конечном счете, сбросят с поста. Но он бы спас страну. Неужели не поймет этого? Не увидит? Не пожертвует собой ради спокойствия миллионов? Ведь даже если он вернется и останется в Кремле, все равно теперь станет пешкой, которую начнут упрекать этим путчем – твои, Михаил Сергеевич, друзья, твои приближенные. Эту пешку будет хватать за голову любой политик средней руки и переставлять в необходимом себе направлении. Она уже не возьмет ни одной фигуры. Потом ее сбросят с поля, освобождая оперативный простор, но к этому времени уже не будет и страны. В самом деле, пиррова победа, прав фронтовик. Ну, сделай хоть что-то для страны, Михаил Сергеевич. За весь развал и бардак, что сотворил – только это…
Андрей тоже заметил, что думает о событиях уже в прошедшем времени. Не оттого ли увеличился и поток к Белому дому, что выжидающие учуяли запах поражения «восьмерки»? Тоже станут героями. Что ж, а он не пойдет на этот пир. Не такой победы он желал бы родине. Такой победы врагу не пожелаешь, потому что и победители, и побежденные – из одной страны. Из одной семьи…
До шестнадцати часов, когда нужно звонить – будить Мишку, оставалось уйма времени, и Андрей пошел на Киевский вокзал. Там дождался, когда освободится местечко в уголке, сел, расслабился, прикрыл глаза. И понял, что раздражало его все время, чего не хватало – путч заставлял забывать о Зите. Нет же, нет, только не это. К черту политику, когда страдает родной человек.
Жена вспомнилась-представилась испуганной, забившейся в угол дивана. Как-то ей одной? «Приезжай быстрее, я умру без тебя».
«Здравствуй, моя милая. Здравствуй, родная. Извини, что мало думал о тебе…»
7
Мишка опаздывал, и для Андрея, замаявшегося убиванием времени на вокзале, каждая минута казалась вечностью. Узкий козырек подъезда, где они договорились встретиться, почти не спасал от продолжавшегося весь день дождика, и ноги вновь стали мокрыми. Но винить было некого, сам напросился с Михаилом в патруль, побоялся оставаться один среди стен, где можно будет сойти с ума, думая о Зите.
Рядом с подъездом, на окне, трепетала, привлекая внимание, бумажка, на которой красочно извещалось, что отряд самообороны этого дома остановил два танка, идущих к Белому дому. Цифра «2» была аккуратно переправлена на «8», потом, видимо, уже ради смеха, на «10», и народ, падкий на всякое объявление, после чтения улыбался и отходил. Да еще поглядывал на Андрея так, будто это он повесил плакат и теперь стоит ждет, когда к его мокрым туфлям начнут возлагать цветы. Вначале он хотел перейти в другое место, но потом разозлился: а не пошли бы все подальше! Наконец, показался Мишка – под зонтиком, в сапогах.
– Привет. Что нового, кроме увеличивающегося вклада в победу демократических сил? – он кивнул на бумажку, которую мельком прочел.
– У Белого дома готовятся к отражению штурма. Говорят, «Альфа» ночью пойдет в атаку.
– Никакого штурма не будет. Держи. – Михаил вытащил из сумки яблоко и еще один зонт. – Карпухин завел свою «Альфу» в спортзал и уложил спать. Знаешь Карпухина?
– Слышал краем уха.
– Легенда. Говорят, Героя получил за Афган, сейчас генерал, всего сорок лет. Наши звонили знакомым в «Альфу», он сейчас «волнует» «восьмерку» Генерал-майору КГБ Виктору Федоровичу Карпухину на самом деле было 42 года. Героем Советского Союза стал в 1979 году, когда, будучи капитаном, первым ворвался в Дворец Амина в Кабуле.
. Десантники тоже заявили, что не будут предпринимать никаких действий против Белого дома. Громов от МВД не дает двигаться с места дивизии Дзержинского, а мы – в патруле. Да, начальник Генштаба Моисеев отдал приказ вывести ночью технику из Москвы Громов и Моисеев после путча без разбора будут сняты со своих постов (генерал-полковника Громова потом, после выяснения всех обстоятельств, вернут в армию – назначат заместителем Главкома Сухопутных войск).
. Так что крови не будет. И то хорошо.
Каркнул это Мишка, не постучав по дереву – и зря. Когда вконец продрогшие, набившие ноги, голодные и равнодушные ко всему они в час ночи возвращались домой, их обогнала уходящая от Белого дома колонна БМП Боевые машины пехоты
. Около Арбата она втянулась под мост, но там застопорилась, тревожно мигая красными габаритными огнями в дыму выхлопных газов. Послышались крики, и Михаил с Андреем, переглянувшись, сложили зонтики и поспешили вниз, под мост.
– Да поймите вы, мы уходим. У-хо-дим! А вы делайте здесь что хотите, – кричал стоявший на броне офицер окружившим колонну людям.
– Нет, вы – наши пленники. Ни один танк не двинется с места, – кричали ему в ответ. – Глуши мотор.
– У нас приказ – покинуть Москву. И не танки у нас, а БМП.
– Глуши мотор, тебе говорят.
– Всех в плен.
– Забирай у них оружие, нам пригодится.
Несколько человек запрыгнуло на броню, и «бээмпешка» крутанулась, сбрасывая неожиданный десант. Начали «пританцовывать» и другие машины, не позволяя приближаться к себе. Только одному парню удалось открыть десантный люк первой БМП, заскочить внутрь. Ничего не найдя там для себя интересного, выпрыгнул обратно. И то ли зацепился за что, то ли просто поскользнулся, но со всего размаха ударился головой об асфальт.
– Убили! – заорали сразу несколько голосов. – Хватай их, у них нет патронов, не бойтесь.
– Мужики, отойдите, буду стрелять, – крутился на броне офицер. – Уйдите, я ведь тоже за людей отвечаю.
– Да какие вы люди, вы – убийцы и сволочи.
– Да нет у них патронов. Отбирай оружие.
Толпа опять нахлынула к машинам, и офицер, оскалясь, передернул затвор и дал очередь вверх. Кто-то упал – то ли от рикошета, то ли просто от испуга, но толпа отпрянула…
– Они же уходят, пусть идут, – крикнул Мишка. – Пусть уходят.
– В плен, – несогласно орала толпа. – Поджигай убийц. У кого есть бутылки?
Звякнуло, разбившись, стекло, и в тот же миг на силовом отделении одной из БМП вспыхнул огонь. Пламя осветило жиденькую баррикаду, натасканную перед машинами, молодых ребят, хватающих из этого завала камни и бросающих их в солдат.
– Запоминайте номера машин, – кричал кто-то. – Номера. Мы их все равно найдем.
– Пятьсот тридцать шесть. «БМП-убийца» – номер пятьсот тридцать шесть.
– Пусть уходят, – теперь уже вдвоем орали Мишка и Андрей, хватая парней за руки.
– Бей, добивай, – вырвался у них из рук курчавый парень и, подхватив кусок бетона, замахнулся им на солдат, которые пытались спастись от огня горящей машины. Оттуда раздался одиночный выстрел, но он нашел свою цель: парень надломился, рухнул под тяжестью своей глыбы.
– Вперед! – крикнул офицер, и БМП, взревев моторами, пошли прямо на толпу. На этот раз она расступилась, и горящая машина, разметав преграду, вырвалась на простор.
– Игорь, успел заснять? – послышался в непривычной после шума моторов и стрельбы тишине женский голос.
– Само собой, – ответили сверху, с моста. – Такое не упускаем.
– Спускайся сюда, здесь кровь. Подсними ее.
– Каждому свое, – тихо проговорил Мишка, прислонившись к бетонной стене дороги. – Завтра увидишь, как из этих дураков будут лепить героев. Без героев им нельзя. Потому как нет без героев мужества Михаил Багрянцев не ошибся в своих прогнозах. Всем троим погибшим Указом Горбачева присвоят звание Героев уже, собственно, и не существующего к тому времени Советского Союза. Последние герои великой страны… С государственными почестями их захоронят на Ваганьковском кладбище, а газеты упорно будут избегать таких деталей, что погибшие напали на солдат первыми, что техника шла не к Белому дому, а от него. Зато против экипажа БМП № 536 возбудят уголовное дело. К чести суда и судьи В. Фокиной, несмотря на давление, желание придать делу политическую окраску, солдат признают невиновными»: экипаж подвергся нападению, оружие применено законно, в целях самозащиты.
. Вот черт, накаркал же я, – вспомнил он свои слова днем.
– Трое погибших, трое, – передавалось в толпе. – Номер машины не забыли?
– Пятьсот тридцать шесть.
– Сообщайте всем: среди защитников Белого дома появились первые жертвы. Пролилась кровь. «БМП-убийца» – номер пятьсот тридцать шесть.
– Интересно, а что оставалось делать солдатам? Ждать, когда их сожгут и забьют камнями? – спросил у самого себя Андрей.
– Пойдем отсюда, – первым оторвался от стены Мишка. – Не могу видеть этой их тайной радости по поводу погибших.
Они выбрались из толпы, которая все росла и росла. Вдали замигала синим светом вертушка «Скорой помощи».
– Эх, чуть-чуть опоздали, – продолжал сокрушаться Мишка. – Может, удалось бы что-то предпринять. Ладно, дело сделано. Давай я звякну своим, сообщу, как было все на самом деле, а то ведь завтра концов не найдешь.
– А междугородный здесь поблизости есть?
– У «Художественного». Ускоренным маршем минут десять. Хочешь позвонить домой? А не поздно? Второй час ночи.
– Да что-то весь день думалось о Зите. В любом случае она обрадуется.
Мишка уже знал всю историю с Зитой, и первым направился на Калининский проспект. Чем ближе подходили они к синим буквам «Телеграф», тем сильнее охватывало Андрея нетерпение. Услышать голос Зиты, убедиться, что с ней все в порядке. И завтра же – к ней. Независимо от результата звонка в кадры. Да и какие сейчас могут быть результаты?
Роняя на пол монетки, набрал код, номер телефона. Плотнее прижал трубку к уху, словно приглушая, делая звук мягче там у себя в квартире. Сейчас Зита проснется, посмотрит на часы – они стоят в изголовье, на тумбочке, мигающие электронные циферки. Поймет, что звонок междугородный, значит, от него…
– Алло-о, – поторопил Андрей, отставляя трубку и теперь давая сигналу возможность наполнить свою однокомнатную.
«А может, не туда попал?» – нашел он успокаивающую мысль, когда и после этого гудки не прекратились.
Нажал на рычаг и перебрал номер. Ну же, Зита, поднимай трубку, а то здесь черт знает, что подумать можно. Ну!
– Ну? – заглянул в кабину Михаил. – Может, не туда попал?
Андрей молчал, в третий раз перебрал номер. Нет, он попадает домой. С самого первого раза он знал, что номер срабатывает верно. Это что-то с Зитой.
Закрыл глаза, сосредоточиваясь и вспоминая номер своего заместителя. На этот раз трубку подняли практически сразу.
– Да-а, – недовольно отозвался сонный Щеглов.
– Сергей, это я, Андрей. Извини, что разбудил, но я не могу дозвониться до Зиты. Извини, конечно, но… – он замолчал. Молчал на другом конце провода и Щеглов. Молчал подозрительно долго.
– Сергей, – тревожно позвал его Тарасевич.
– Андрей, – начал замполит, и по тому, как он сказал это, как молчал до этого и замолчал вновь, Андрей понял: случилось что-то страшное.
– Что? – прошептал он. – Что? – умоляя, попросил он.
– Я целый день звонил в Москву, пытался хоть как-то найти тебя…
– Что?!
– Ее… нет.
– Как… нет? – Андрею показалось, что он закричал, Мишка, читавший за стеклом газету, даже не повернулся.
– Понимаешь, она из окна… с шестого этажа…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«Деревья» для «Березовой рощи». В ад попадают на девятый день. А вот так работают в спецназе. Первый из четырех. Евтушенки всегда поучали других. Кровь и горе – для будущего счастья…
1
– Говори.
Может, все же ошибка? Что-то перепутали?
– Я понял так. Где-то часов в четырнадцать Зите позвонили по телефону. Ваша соседка, Рая, звонок тот слышала – она как раз пришла на обед и открывала свою дверь. Это я уже потом восстановил хронологию. Через несколько минут Рая позвонила в вашу квартиру: вроде ты просил ее перед отъездом заглядывать к Зите.
– Да, просил.
Зиты нет, Зиты нет, Зиты нет. .
– Дверь никто не открыл. Она вернулась к себе в квартиру и тут услышала крики на улице. Выглянула и… увидела.
Отрядный «уазик», выкладываясь, изо всех сил рвался из аэропорта в город. В город, в котором уже нет Зиты…
– Я предполагаю такой вариант, – продолжал с заднего сиденья Щеглов, видя, что командир ничего не говорит сам. – Видимо, та банда узнала не только ваш телефон, но и то, что ты в отъезде. Позвонили Зите, и, видимо, пугая, забавляясь, а может, на самом деле угрожая, сказали: мол, жди, сейчас придем за тобой. А через какое-то мгновение в дверь позвонила Рая…
Город приближался – серый от смога, дыма и пасмурности. Злой и враждебный – потому что породил и прячет убийц Зиты. Он найдет их. Он положит на это жизнь. Если потребуется – снимет погоны и уйдет из отряда.
– Куда, товарищ старший лейтенант? – тихо спросил водитель, когда подъехали к первой городской развилке.
– Где сейчас Зита? – спросил Андрей.
– В морге, – ответил замполит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28