Московские же омоновцы 23 февраля показали, что можно служить и за деньги…
Поэтому с милицией у него ничего общего больше не будет. Никогда. Скорее он сам окажется среди тех, кого избивают дубинками…
Лишь угасло пламя костра, зубами сорвал пробку со «Столичной». Выпил, сколько хватило духу, прямо из горлышка. В голову и ноги ударило мгновенно, но, передохнув, зачерпнув горстью снега, вновь опрокинул в себя водку.
И заныло в груди, и не заметил, как завыл от безысходности и одиночества. И чтобы выплеснуть боль, не умереть от ее тисков, пошел крушить, ломать, топтать кусты и деревья. Человек, превратившийся в медведя-шатуна и по-волчьи завывающий – это всего-навсего рижский омоновец…
Воспоминание прервалось неожиданным озарением: а ведь он не снял тогда с берета звездочку. Зачем же он бросил ее в огонь! Она-то здесь при чем! Может, еще цела? Может, надо съездить и посмотреть? Времени-то у него теперь – море, а в том лесочке, как ни крути, горела его судьба…
Место отыскал быстро. Присев на колени, бережно раздвинул траву. Черная, обуглившаяся звездочка посмотрела на него серпом и молотом, и он, спасаясь от этого немого укора, торопливо зажал ее в руке. Звезда кольнула острыми краями, но не сильно, не до крови, словно и прощая, и в то же время желая, чтобы он помнил и о ее боли.
И вновь завыл Андрей, выплескивая боль через этот стон, и пошел крушить, ломать все на своем пути. И рвался, бежал куда-то, не отворачиваясь от веток, и спотыкался, и был бы, наверное, рад, если бы разверзлась под ним земля или прилетела из чащи выпущенная кем-нибудь пуля. И сразу бы все успокоилось. Как хочется успокоиться…
Очнулся посреди огромной лесной поляны, узеньким коридорчиком примыкающей к шоссейной дороге. На ее обочине стояли машины, а толстенький, похожий на Карповского, мужичок увлеченно показывал руками на поляну. Четыре не то чтобы дюжих, но молодца, выставив на капот белой «волги» банки с пивом, сосредоточенно слушали, время от времени сверяя рассказ Карповского с записями на большом листе ватмана. Затем толстячка увезла «волга», а четверка открыла банки с пивом.
В это время Андрей и вышел в центр площадки. Боль требовала, искала выхода, он с удовольствием набил бы сейчас кому-нибудь физиономию и теперь всем своим видом зазывал подвернувшуюся компанию на драку. Даже, аккуратно повесив на куст рубашку, стал спиной к замершей четверке: пренебрежение должно быстрее подогреть их. Тем более что приехавшие – наверняка какие-нибудь кооператоры, раз делят землю. А он тогда – частник. Фермер. Он сажает здесь петрушку, редиску, морковку, горох, картошку и свеклу – ох! – все, что помнит из детской песенки. Только бы подраться. Ну же, ну! Обгоревшая звезда жжет ладонь и грудь. Больно! Дайте выход!
Сзади подошли профессионально, сразу полукругом – он и не оборачивался, чтобы удостовериться в этом. Пусть порезвятся пока. А он успокоится. Эх, жизнь-нескладуха…
– И чем занимаемся? – не выдержали первыми они. На этот раз Андрей с улыбкой обернулся. Все четверо – поджарые, спортивного вида, с короткими прическами, с банками пива в руках. Хозяева жизни. Этой поляны. Он им сейчас покажет, кто хозяин на этой земле.
– Так чем занимаемся? – повторился вопрос.
– Строю Эйфелеву башню, – выделив гостя пожиже, ответил ему Андрей. В начальниках, как показывает его омоновский опыт, почему-то чаще всего ходят те, кто помельче. Синдром Наполеона?
Он не ошибся: спрашивал и командовал здесь именно Наполеон.
– Получается?
– Если всякая сволота не будет шляться вокруг и задавать глупые вопросы, то получится.
– Ты, Зин, на грубость нарываешься, – голосом Высоцкого вдруг пропел один из охранников и бросил под ноги Андрею банку. Наверное, это была его любимая фраза перед дракой, потому что он вышел вперед и демонстративно засучил рукава. Вздохнул, оглядев свой кулак – извини, мол, дружище, но придется тебе поработать, – и подошел.
Но по тому, что он не напружинился перед ударом, как долго и откровенно замахивался, – уже по этим первым штрихам стало ясно, что он и умеет только одно – бить морды. Бедный парень. Руками можно махать на дискотеках. А рукопашный бой – это искусство. Это то же оружие, которое должно быть невидимо до тех пор, пока ты его не применил. Так что не надо так нагло откровенничать.
Андрей без труда перехватил руку и, уклонившись в сторону, легонько поддернул парня в том же направлении, куда тот наносил удар. Этого оказалось достаточно, чтобы, потеряв равновесие, чуть подбитый под ноги, он улетел за несколько метров. Без всяких «дзя», звериного оскала, прыжков и прочей каратистской атрибутики.
Похоже, эта простота больше всего и сбила с толку остальных. Под ноги Андрею, столкнувшись в воздухе, теперь упали сразу две банки. И хотя на этот раз рукава не закатывались, Тарасевич опять спокойно перехватил удары и, чуть осадив нападавших, резко дернул их по кругу. Чем же вы занимались в школе, господа хорошие, если не знаете, что никогда нельзя перекрещивать ноги: устойчивость-то после этого нулевая.
И кувыркнулись еще двое, распахав носом землю. И вновь все показалось слишком просто и не эффектно, а значит, случайно – то ли споткнулись нечаянно, то ли помешали друг другу сами. Да нет, братцы-кролики, это всего лишь элементарное знание законов физики, геометрии да биологии, когда враг выводится из равновесия смещением центра тяжести. Старо, как мир.
Освободившись от нападавших, Андрей шагнул было к Наполеону, но вынужден был замереть на месте: тот держал у груди пистолет. Настоящий ли, газовый или муляж – поди разбери, но рисковать не было никакого смысла.
– Против лома нет приема, – поднял руки Тарасевич, прекрасно зная приемы и против лома, и против пистолета. Только в драке верх берут не наглые, а расчетливые. И слово последнее не сказано. А оно будет за ним.
– Скажи друзьям, чтобы не дергались, иначе переломаю ненароком им ручки да ножки, вот неудобства-то будут, – кивнул назад Тарасевич, не сводя взгляда со старшего.
Кажется, предупредил вовремя – за спиной замерли.
– Ну, так и чем занимаемся? – попытался поставить старую пластинку Наполеон.
– Строю Эйфелеву башню, – не уступил и Андрей.
Давно, наверное, не отвечали четверке наглостью на наглость. И то, что Эйфелева башня станет для них красным платком, Андрей знал, еще не повторив этой непонятно откуда родившейся у него в голове фразы. Поэтому резко обернулся, собрался, взмахнул руками. Нападавшие, не успев дотронуться, рухнули у его ног, как подстреленные. Наполеон, забыв про оружие, ошарашенно глядел на схватившихся за головы, безуспешно пытающихся встать напарников Тарасевич в этом случае применил биоэнергетику. К сожалению (а может, и к счастью), про этот вид боевого искусства мало кто знает. Овладевают им лишь в некоторых разведывательных и диверсионных подразделениях. Поэтому описывать приемы и методы этого вида борьбы лучше не стоит.
.
– Ты, что ль, интересовался, чем занимаюсь? – переспросил его Тарасевич. – Огородик думаю разбить. Да посадить лучок, укропчик, огурчики. А пивка не осталось? – переключив внимание противника на левую руку, в которой тот все еще держал банку, Андрей подошел к нему. Стал сбоку. – А теперь убери пушку.
Наполеон торопливо повиновался – отдал пиво, засунул в пиджак пистолет.
– А что вы здесь собираетесь делать? – опустошив банку, окончательно взял инициативу в свои руки Андрей.
Собеседник почувствовал это, может, хотел даже, подобно Андрею, ответить про Эйфелеву башню, но, глянув на все еще «плывущих», шатающихся даже на карачках сотоварищей, благоразумно передумал.
– Да все дело в том, что эту землю купила наша фирма, – охотно сообщил он. – Завтра здесь начнутся работы, так что огород, к сожалению, придется перенести в другое место. А они… – кивнул на своих подручных. – Что с ними?
– А черт их знает, – пожал плечами Андрей. – Подбежали и рухнули ни с того ни с сего. Наверное, съели что-нибудь.
Демонстративно подчеркивая полную свою непричастность к происшедшему, сорвал одуванчик. Примерился, дунул на него, пытаясь с первого раза сорвать все пушинки. Получилось: голый цветок стыдливо замер в его пальцах.
С цветком и кооператорами все ясно, а что делать ему самому? Прожита уже достаточная жизнь, чтобы понять: ничто в ней не случайно. Если ему начертано на роду жить рядом с опасностью, то cпокойствие испытываешь именно на краю пропасти. Он понял, от чего устал, что его погнало из Мишкиного дома, толкнуло на драку – он устал ждать опасности. И сейчас, нутром почуяв холодок, нервно успокоился: наконец-то. Жизнь зацепила его вновь не лучшей своей стороной, но иного просто не могло быть. Теперь надо просто посмотреть, что из этого получится.
– А теперь – до свидания. Мне хочется побыть одному, – отправил Андрей гостей с поляны.
– Так ведь фирма… – начал старший, но Андрей перебил его:
– Полян в Подмосковье много. Я со своей уходить не собираюсь…
3
Китайцы уверяют, что самый легкий день – это прожитый. Правильно уверяют, ибо будущим своим Андрей не обольщался. Люди, покупающие землю под Москвой и спокойно разъезжающие с оружием – братия еще та. Завтра, без сомнения, они прибудут с начальством и подкреплением: или наказать наглеца, или посмотреть его в деле. Тут все зависит от того, как преподнесет встречу своим хозяевам четверка.
Открытого боя или драки он не боялся: встреча на поляне сошла за тренировку и показала, что еще ничего не забыто из тех приемов, которым обучался их отряд в Риге. Свалилась им тогда удача – тренера по рукопашному бою отыскали среди офицеров-ракетчиков, выпускников Краснодарского училища. А уж про то, что там творил чудеса в секции рукопашного боя некий полковник Кадочников – про то молва доходила до любого, кто хоть мало-мальски интересовался борьбой.
– Мы не японцы и не китайцы, и никогда ими не станем, – надо полагать, словами Кадочникова начал свои занятия ракетчик. – Поэтому все эти карате, у-шу, восточные единоборства, хотим мы того или нет, нам, славянам, чужды и противоестественны даже просто по движениям, по ритму дыхания. Не говоря уже о психологии души. Если мы, русские, пойдем по их пути, то навсегда останемся вторыми: копии никогда не бывали лучше оригиналов. Утверждаю: лучшая борьба – это русский стиль. Прошу любого, – вызвал он на ковер помериться силой.
И когда один за другим весь отряд, а в конце и сам Млынник, оказались на полу, созрели последние скептики.
– В русской борьбе нет приемов, в ней существуют только принципы этих приемов. Интуиция, – влюбленно говорил лейтенант. – Вспомните детство. Если вас когда-нибудь били по голове или просто замахивались, вы ведь, ничего не зная из борьбы, тем не менее, выставляли над ней домик, и удар скользил по рукам, уходил в сторону. Силу нужно не встречать жестким блоком, как учат во всех секциях, а обходить ее. Затрата энергии – минимальная. Тогда вы можете драться хоть целый день и даже не вспотеть. Кто готов меня ударить?
Вышел Андрей, долго примерялся и ударил сбоку левой. Однако рука соскользнула вниз, увлекая за собой, закручивая – и, не устояв, он оказался на матах.
– Видите, я работал только мизинцем, отводил удар. И сила нападающего сработала против него самого – увлекла, закрутила. Все согласно законам физики и геометрии. Я не смогу повторить этот прием, потому что его нет, Я его придумал именно для этой ситуации. Но я хорошо знаю механические законы. И даже если буду ранен в руку или ногу, удержу двух-трех нападающих. Прошу еще.
Неизвестно по какой системе, но ракетчик выделил в конце тренировки нескольких человек, обучил и показал некоторые приемы и с биоэнергетикой. Оказался среди избранных и Андрей.
– Теперь у тебя в руках страшное оружие, – перед отъездом Андрея из Риги напомнил лейтенант. – Дай себе слово никогда не применять его без особой нужды.
Дал. И честно держал его. Даже у могилы Зиты, когда латыши взяли его голыми руками. Впрочем, там, на кладбище, он и не вспомнил об этом. Да и не смог бы он у могилы жены устраивать потасовку.
А вот после вчерашнего пришла уверенность, что вся эта шелупонь с пистолетами не так страшна, как кажется. Ему же надо настраиваться на встречу с их хозяином. А хозяева сами кулаками не машут…
Его уже ждали. «Тойота» и две «девятки» стояли у обочины шоссе с распахнутыми дверцами, но Андрей приглашение проигнорировал. Подобрав по пути подвернувшийся осколок кирпича, прошел к прежнему своему месту, присел на кочку. Очистил от земли кирпич, сбил острые края и опустил его в карман пиджака: пригодится. Сорвал несколько листочков щавеля, росшего вокруг кочки. Кислотища, а жевать хочется. Как в детстве в детдоме…
Хлопнувшие дверцы закончили воспоминания. По пять человек из трех машин – это пятнадцать. Многовато. Значит, глаза у четверки были перепуганные, если прикатили такой сворой. Лезть сегодня на рожон нет смысла, но и бухаться в ножки – исключено. На того, кто у ног, очень просто наступить сапогом. Ему же надо попытаться заработать у них денег. Быстро и много.
Впереди толпы крутился Наполеон, явно гордясь своим знакомством с Тарасевичем и подчеркивая этим свою значимость. В центре шел еще более меньший Наполеончик – аккуратненький, в кожаной куртке, с лоснящейся прической, усиками. Но даже со стороны видно, что уверенный в себе и в своем окружении. Хотя остановился почти на том же самом месте, где и вчерашние его нукеры: видимо, есть какая-то чисто психологическая безопасность расстоянии именно в три метра: для одного прыжка много, а выражение глаз видишь и голос в разговоре не повышаешь.
Наверное, Наполеон-1 рассказал о встрече весьма подробно, потому что Наполеон-2 спросил с ходу:
– И чем занимаемся?
Эх, как красиво было бы опять загнуть про Эйфелеву башню, но… три на пять – это пятнадцать. Скопом навалятся – можно не управиться. А в «тойотах» шалава не ездит…
– А вот он знает, – кивнул Андрей на вчерашнего знакомого. Тот согласно закивал, потом, правда, поумерил свой пыл: дошло, что и такой ответ – все равно, что про долбаную башню. Замер под взглядом меньшего своего двойника: простите, понял, что прикажете – сделаю и исправлюсь.
Приказал показать «фермера» в работе.
– А может, не стоит? – спросил Андрей, поняв его желание и увидев, что из толпы выступил, играя бицепсами, самый накачанный парень. – Ведь и так все ясно.
– Здесь командую я, – улыбнулся Наполеон-2.
– Тогда – ко мне! – резко приказал Андрей смельчаку, сбрасывая с одной руки пиджак.
Вышедший, видимо, привык к резким командам: чисто механически повинуясь, принял стойку. Тарасевич тоже сделал легкий выпад, но только для того, чтобы взмахнуть пиджаком и по широкой дуге припечатать лежавший в кармане кирпич в спину нападавшему. Тот замер от неожиданной и непонятной боли, но затем разъяренно повернулся боком и резко выбросил вверх ногу, стремясь попасть Андрею в челюсть. Но мгновением раньше Тарасевич присел, поймал ногу на плечо и резко выпрямился. Боль в раздираемой промежности на этот раз оказалась намного сильнее, потому что парень, взвыв, уже скрюченным повалился на землю. Андрей, вновь перехватывая инициативу в свои руки, указал вчерашним бедолагам.
– Теперь ты, ты и ты.
С уже заранее обреченными лицами, но так же послушно, те вышли вперед.
– Назад, – отдал им новую команду, дурачась, Андрей, и они не сообразив, что подставляют шефа, охотно повиновались.
– Ох, извините. Здесь, кажется, командуете вы, – по-детски невинно сложил на груди руки Тарасевич и чуть поклонился старшему.
Тот, покусывая кончики усов, пережидал в себе гнев. Но когда троица, поняв свою промашку; рванулась в драку – лечь костьми, но заслужить прощение, он сам остановил их резким криком:
– Назад! Все – назад. К машинам.
Похоже, о лучшем подарке его подчиненные не мечтали – сдуло ветром. Страшен и непонятен враг, который не боится превосходящего количеством противника. Но еще страшнее и беспощаднее главарь, проигрывающий на твоих глазах. Поэтому – хоть к машине, хоть за нее. Хоть метеоритом, хоть ползком…
– Выпить хочешь? – не трогаясь с места, спросил окончательно определившийся Наполеон.
– Не пью. – Андрей тоже не тронулся с места.
– Похвально. Хотя выпивка не есть блудство, а есть лакомство, богом данное. Так говорил один знакомый поп. Где служил? – вдруг без всякого перехода спросил он.
– В ОМОНе… Рижском, – после некоторой паузы добавил Андрей, чтобы с самого начала расставить все на свои места.
– Даже так? Уважаю. Но, насколько я слышал, вас тут ищут по стране.
– И еще долго будут искать После октябрьских 1993 года событий в Москве Ельцин подтвердил, что готов содействовать латвийской полиции в аресте всех 30 рижских омоновцев, скрывающихся на территории России.
. Так что пить или заводить знакомства со мной опасно, – прощупывал хозяина Андрей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Поэтому с милицией у него ничего общего больше не будет. Никогда. Скорее он сам окажется среди тех, кого избивают дубинками…
Лишь угасло пламя костра, зубами сорвал пробку со «Столичной». Выпил, сколько хватило духу, прямо из горлышка. В голову и ноги ударило мгновенно, но, передохнув, зачерпнув горстью снега, вновь опрокинул в себя водку.
И заныло в груди, и не заметил, как завыл от безысходности и одиночества. И чтобы выплеснуть боль, не умереть от ее тисков, пошел крушить, ломать, топтать кусты и деревья. Человек, превратившийся в медведя-шатуна и по-волчьи завывающий – это всего-навсего рижский омоновец…
Воспоминание прервалось неожиданным озарением: а ведь он не снял тогда с берета звездочку. Зачем же он бросил ее в огонь! Она-то здесь при чем! Может, еще цела? Может, надо съездить и посмотреть? Времени-то у него теперь – море, а в том лесочке, как ни крути, горела его судьба…
Место отыскал быстро. Присев на колени, бережно раздвинул траву. Черная, обуглившаяся звездочка посмотрела на него серпом и молотом, и он, спасаясь от этого немого укора, торопливо зажал ее в руке. Звезда кольнула острыми краями, но не сильно, не до крови, словно и прощая, и в то же время желая, чтобы он помнил и о ее боли.
И вновь завыл Андрей, выплескивая боль через этот стон, и пошел крушить, ломать все на своем пути. И рвался, бежал куда-то, не отворачиваясь от веток, и спотыкался, и был бы, наверное, рад, если бы разверзлась под ним земля или прилетела из чащи выпущенная кем-нибудь пуля. И сразу бы все успокоилось. Как хочется успокоиться…
Очнулся посреди огромной лесной поляны, узеньким коридорчиком примыкающей к шоссейной дороге. На ее обочине стояли машины, а толстенький, похожий на Карповского, мужичок увлеченно показывал руками на поляну. Четыре не то чтобы дюжих, но молодца, выставив на капот белой «волги» банки с пивом, сосредоточенно слушали, время от времени сверяя рассказ Карповского с записями на большом листе ватмана. Затем толстячка увезла «волга», а четверка открыла банки с пивом.
В это время Андрей и вышел в центр площадки. Боль требовала, искала выхода, он с удовольствием набил бы сейчас кому-нибудь физиономию и теперь всем своим видом зазывал подвернувшуюся компанию на драку. Даже, аккуратно повесив на куст рубашку, стал спиной к замершей четверке: пренебрежение должно быстрее подогреть их. Тем более что приехавшие – наверняка какие-нибудь кооператоры, раз делят землю. А он тогда – частник. Фермер. Он сажает здесь петрушку, редиску, морковку, горох, картошку и свеклу – ох! – все, что помнит из детской песенки. Только бы подраться. Ну же, ну! Обгоревшая звезда жжет ладонь и грудь. Больно! Дайте выход!
Сзади подошли профессионально, сразу полукругом – он и не оборачивался, чтобы удостовериться в этом. Пусть порезвятся пока. А он успокоится. Эх, жизнь-нескладуха…
– И чем занимаемся? – не выдержали первыми они. На этот раз Андрей с улыбкой обернулся. Все четверо – поджарые, спортивного вида, с короткими прическами, с банками пива в руках. Хозяева жизни. Этой поляны. Он им сейчас покажет, кто хозяин на этой земле.
– Так чем занимаемся? – повторился вопрос.
– Строю Эйфелеву башню, – выделив гостя пожиже, ответил ему Андрей. В начальниках, как показывает его омоновский опыт, почему-то чаще всего ходят те, кто помельче. Синдром Наполеона?
Он не ошибся: спрашивал и командовал здесь именно Наполеон.
– Получается?
– Если всякая сволота не будет шляться вокруг и задавать глупые вопросы, то получится.
– Ты, Зин, на грубость нарываешься, – голосом Высоцкого вдруг пропел один из охранников и бросил под ноги Андрею банку. Наверное, это была его любимая фраза перед дракой, потому что он вышел вперед и демонстративно засучил рукава. Вздохнул, оглядев свой кулак – извини, мол, дружище, но придется тебе поработать, – и подошел.
Но по тому, что он не напружинился перед ударом, как долго и откровенно замахивался, – уже по этим первым штрихам стало ясно, что он и умеет только одно – бить морды. Бедный парень. Руками можно махать на дискотеках. А рукопашный бой – это искусство. Это то же оружие, которое должно быть невидимо до тех пор, пока ты его не применил. Так что не надо так нагло откровенничать.
Андрей без труда перехватил руку и, уклонившись в сторону, легонько поддернул парня в том же направлении, куда тот наносил удар. Этого оказалось достаточно, чтобы, потеряв равновесие, чуть подбитый под ноги, он улетел за несколько метров. Без всяких «дзя», звериного оскала, прыжков и прочей каратистской атрибутики.
Похоже, эта простота больше всего и сбила с толку остальных. Под ноги Андрею, столкнувшись в воздухе, теперь упали сразу две банки. И хотя на этот раз рукава не закатывались, Тарасевич опять спокойно перехватил удары и, чуть осадив нападавших, резко дернул их по кругу. Чем же вы занимались в школе, господа хорошие, если не знаете, что никогда нельзя перекрещивать ноги: устойчивость-то после этого нулевая.
И кувыркнулись еще двое, распахав носом землю. И вновь все показалось слишком просто и не эффектно, а значит, случайно – то ли споткнулись нечаянно, то ли помешали друг другу сами. Да нет, братцы-кролики, это всего лишь элементарное знание законов физики, геометрии да биологии, когда враг выводится из равновесия смещением центра тяжести. Старо, как мир.
Освободившись от нападавших, Андрей шагнул было к Наполеону, но вынужден был замереть на месте: тот держал у груди пистолет. Настоящий ли, газовый или муляж – поди разбери, но рисковать не было никакого смысла.
– Против лома нет приема, – поднял руки Тарасевич, прекрасно зная приемы и против лома, и против пистолета. Только в драке верх берут не наглые, а расчетливые. И слово последнее не сказано. А оно будет за ним.
– Скажи друзьям, чтобы не дергались, иначе переломаю ненароком им ручки да ножки, вот неудобства-то будут, – кивнул назад Тарасевич, не сводя взгляда со старшего.
Кажется, предупредил вовремя – за спиной замерли.
– Ну, так и чем занимаемся? – попытался поставить старую пластинку Наполеон.
– Строю Эйфелеву башню, – не уступил и Андрей.
Давно, наверное, не отвечали четверке наглостью на наглость. И то, что Эйфелева башня станет для них красным платком, Андрей знал, еще не повторив этой непонятно откуда родившейся у него в голове фразы. Поэтому резко обернулся, собрался, взмахнул руками. Нападавшие, не успев дотронуться, рухнули у его ног, как подстреленные. Наполеон, забыв про оружие, ошарашенно глядел на схватившихся за головы, безуспешно пытающихся встать напарников Тарасевич в этом случае применил биоэнергетику. К сожалению (а может, и к счастью), про этот вид боевого искусства мало кто знает. Овладевают им лишь в некоторых разведывательных и диверсионных подразделениях. Поэтому описывать приемы и методы этого вида борьбы лучше не стоит.
.
– Ты, что ль, интересовался, чем занимаюсь? – переспросил его Тарасевич. – Огородик думаю разбить. Да посадить лучок, укропчик, огурчики. А пивка не осталось? – переключив внимание противника на левую руку, в которой тот все еще держал банку, Андрей подошел к нему. Стал сбоку. – А теперь убери пушку.
Наполеон торопливо повиновался – отдал пиво, засунул в пиджак пистолет.
– А что вы здесь собираетесь делать? – опустошив банку, окончательно взял инициативу в свои руки Андрей.
Собеседник почувствовал это, может, хотел даже, подобно Андрею, ответить про Эйфелеву башню, но, глянув на все еще «плывущих», шатающихся даже на карачках сотоварищей, благоразумно передумал.
– Да все дело в том, что эту землю купила наша фирма, – охотно сообщил он. – Завтра здесь начнутся работы, так что огород, к сожалению, придется перенести в другое место. А они… – кивнул на своих подручных. – Что с ними?
– А черт их знает, – пожал плечами Андрей. – Подбежали и рухнули ни с того ни с сего. Наверное, съели что-нибудь.
Демонстративно подчеркивая полную свою непричастность к происшедшему, сорвал одуванчик. Примерился, дунул на него, пытаясь с первого раза сорвать все пушинки. Получилось: голый цветок стыдливо замер в его пальцах.
С цветком и кооператорами все ясно, а что делать ему самому? Прожита уже достаточная жизнь, чтобы понять: ничто в ней не случайно. Если ему начертано на роду жить рядом с опасностью, то cпокойствие испытываешь именно на краю пропасти. Он понял, от чего устал, что его погнало из Мишкиного дома, толкнуло на драку – он устал ждать опасности. И сейчас, нутром почуяв холодок, нервно успокоился: наконец-то. Жизнь зацепила его вновь не лучшей своей стороной, но иного просто не могло быть. Теперь надо просто посмотреть, что из этого получится.
– А теперь – до свидания. Мне хочется побыть одному, – отправил Андрей гостей с поляны.
– Так ведь фирма… – начал старший, но Андрей перебил его:
– Полян в Подмосковье много. Я со своей уходить не собираюсь…
3
Китайцы уверяют, что самый легкий день – это прожитый. Правильно уверяют, ибо будущим своим Андрей не обольщался. Люди, покупающие землю под Москвой и спокойно разъезжающие с оружием – братия еще та. Завтра, без сомнения, они прибудут с начальством и подкреплением: или наказать наглеца, или посмотреть его в деле. Тут все зависит от того, как преподнесет встречу своим хозяевам четверка.
Открытого боя или драки он не боялся: встреча на поляне сошла за тренировку и показала, что еще ничего не забыто из тех приемов, которым обучался их отряд в Риге. Свалилась им тогда удача – тренера по рукопашному бою отыскали среди офицеров-ракетчиков, выпускников Краснодарского училища. А уж про то, что там творил чудеса в секции рукопашного боя некий полковник Кадочников – про то молва доходила до любого, кто хоть мало-мальски интересовался борьбой.
– Мы не японцы и не китайцы, и никогда ими не станем, – надо полагать, словами Кадочникова начал свои занятия ракетчик. – Поэтому все эти карате, у-шу, восточные единоборства, хотим мы того или нет, нам, славянам, чужды и противоестественны даже просто по движениям, по ритму дыхания. Не говоря уже о психологии души. Если мы, русские, пойдем по их пути, то навсегда останемся вторыми: копии никогда не бывали лучше оригиналов. Утверждаю: лучшая борьба – это русский стиль. Прошу любого, – вызвал он на ковер помериться силой.
И когда один за другим весь отряд, а в конце и сам Млынник, оказались на полу, созрели последние скептики.
– В русской борьбе нет приемов, в ней существуют только принципы этих приемов. Интуиция, – влюбленно говорил лейтенант. – Вспомните детство. Если вас когда-нибудь били по голове или просто замахивались, вы ведь, ничего не зная из борьбы, тем не менее, выставляли над ней домик, и удар скользил по рукам, уходил в сторону. Силу нужно не встречать жестким блоком, как учат во всех секциях, а обходить ее. Затрата энергии – минимальная. Тогда вы можете драться хоть целый день и даже не вспотеть. Кто готов меня ударить?
Вышел Андрей, долго примерялся и ударил сбоку левой. Однако рука соскользнула вниз, увлекая за собой, закручивая – и, не устояв, он оказался на матах.
– Видите, я работал только мизинцем, отводил удар. И сила нападающего сработала против него самого – увлекла, закрутила. Все согласно законам физики и геометрии. Я не смогу повторить этот прием, потому что его нет, Я его придумал именно для этой ситуации. Но я хорошо знаю механические законы. И даже если буду ранен в руку или ногу, удержу двух-трех нападающих. Прошу еще.
Неизвестно по какой системе, но ракетчик выделил в конце тренировки нескольких человек, обучил и показал некоторые приемы и с биоэнергетикой. Оказался среди избранных и Андрей.
– Теперь у тебя в руках страшное оружие, – перед отъездом Андрея из Риги напомнил лейтенант. – Дай себе слово никогда не применять его без особой нужды.
Дал. И честно держал его. Даже у могилы Зиты, когда латыши взяли его голыми руками. Впрочем, там, на кладбище, он и не вспомнил об этом. Да и не смог бы он у могилы жены устраивать потасовку.
А вот после вчерашнего пришла уверенность, что вся эта шелупонь с пистолетами не так страшна, как кажется. Ему же надо настраиваться на встречу с их хозяином. А хозяева сами кулаками не машут…
Его уже ждали. «Тойота» и две «девятки» стояли у обочины шоссе с распахнутыми дверцами, но Андрей приглашение проигнорировал. Подобрав по пути подвернувшийся осколок кирпича, прошел к прежнему своему месту, присел на кочку. Очистил от земли кирпич, сбил острые края и опустил его в карман пиджака: пригодится. Сорвал несколько листочков щавеля, росшего вокруг кочки. Кислотища, а жевать хочется. Как в детстве в детдоме…
Хлопнувшие дверцы закончили воспоминания. По пять человек из трех машин – это пятнадцать. Многовато. Значит, глаза у четверки были перепуганные, если прикатили такой сворой. Лезть сегодня на рожон нет смысла, но и бухаться в ножки – исключено. На того, кто у ног, очень просто наступить сапогом. Ему же надо попытаться заработать у них денег. Быстро и много.
Впереди толпы крутился Наполеон, явно гордясь своим знакомством с Тарасевичем и подчеркивая этим свою значимость. В центре шел еще более меньший Наполеончик – аккуратненький, в кожаной куртке, с лоснящейся прической, усиками. Но даже со стороны видно, что уверенный в себе и в своем окружении. Хотя остановился почти на том же самом месте, где и вчерашние его нукеры: видимо, есть какая-то чисто психологическая безопасность расстоянии именно в три метра: для одного прыжка много, а выражение глаз видишь и голос в разговоре не повышаешь.
Наверное, Наполеон-1 рассказал о встрече весьма подробно, потому что Наполеон-2 спросил с ходу:
– И чем занимаемся?
Эх, как красиво было бы опять загнуть про Эйфелеву башню, но… три на пять – это пятнадцать. Скопом навалятся – можно не управиться. А в «тойотах» шалава не ездит…
– А вот он знает, – кивнул Андрей на вчерашнего знакомого. Тот согласно закивал, потом, правда, поумерил свой пыл: дошло, что и такой ответ – все равно, что про долбаную башню. Замер под взглядом меньшего своего двойника: простите, понял, что прикажете – сделаю и исправлюсь.
Приказал показать «фермера» в работе.
– А может, не стоит? – спросил Андрей, поняв его желание и увидев, что из толпы выступил, играя бицепсами, самый накачанный парень. – Ведь и так все ясно.
– Здесь командую я, – улыбнулся Наполеон-2.
– Тогда – ко мне! – резко приказал Андрей смельчаку, сбрасывая с одной руки пиджак.
Вышедший, видимо, привык к резким командам: чисто механически повинуясь, принял стойку. Тарасевич тоже сделал легкий выпад, но только для того, чтобы взмахнуть пиджаком и по широкой дуге припечатать лежавший в кармане кирпич в спину нападавшему. Тот замер от неожиданной и непонятной боли, но затем разъяренно повернулся боком и резко выбросил вверх ногу, стремясь попасть Андрею в челюсть. Но мгновением раньше Тарасевич присел, поймал ногу на плечо и резко выпрямился. Боль в раздираемой промежности на этот раз оказалась намного сильнее, потому что парень, взвыв, уже скрюченным повалился на землю. Андрей, вновь перехватывая инициативу в свои руки, указал вчерашним бедолагам.
– Теперь ты, ты и ты.
С уже заранее обреченными лицами, но так же послушно, те вышли вперед.
– Назад, – отдал им новую команду, дурачась, Андрей, и они не сообразив, что подставляют шефа, охотно повиновались.
– Ох, извините. Здесь, кажется, командуете вы, – по-детски невинно сложил на груди руки Тарасевич и чуть поклонился старшему.
Тот, покусывая кончики усов, пережидал в себе гнев. Но когда троица, поняв свою промашку; рванулась в драку – лечь костьми, но заслужить прощение, он сам остановил их резким криком:
– Назад! Все – назад. К машинам.
Похоже, о лучшем подарке его подчиненные не мечтали – сдуло ветром. Страшен и непонятен враг, который не боится превосходящего количеством противника. Но еще страшнее и беспощаднее главарь, проигрывающий на твоих глазах. Поэтому – хоть к машине, хоть за нее. Хоть метеоритом, хоть ползком…
– Выпить хочешь? – не трогаясь с места, спросил окончательно определившийся Наполеон.
– Не пью. – Андрей тоже не тронулся с места.
– Похвально. Хотя выпивка не есть блудство, а есть лакомство, богом данное. Так говорил один знакомый поп. Где служил? – вдруг без всякого перехода спросил он.
– В ОМОНе… Рижском, – после некоторой паузы добавил Андрей, чтобы с самого начала расставить все на свои места.
– Даже так? Уважаю. Но, насколько я слышал, вас тут ищут по стране.
– И еще долго будут искать После октябрьских 1993 года событий в Москве Ельцин подтвердил, что готов содействовать латвийской полиции в аресте всех 30 рижских омоновцев, скрывающихся на территории России.
. Так что пить или заводить знакомства со мной опасно, – прощупывал хозяина Андрей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28