— Это, наверное, аллегория или символика. У лебедей шеи длинные. Так причем тут яйца Леды?— Понимаете, из одного вылупилась Прекрасная Елена, из-за которой произошел ряд закономерных событий, в частности, Троя пала в прах, ну, или сгорела, как сгорит ваш замок от моего троянского кота. Так вот, когда хотят начать повествование с самого начала и по порядку, говорят: «Начнем с яиц Леды».— Вы здоровы, маркиз? Не заговариваетесь? Впрочем, как можно остаться здоровым после всего, что нам пришлось здесь перенести…— Да нет, все было прекрасно, особенно ваша дочь… — мгновенно отреагировал я.Он психоаналитически насупился. Отцы бессознательно не любят, когда без спроса трахают их дочерей.— Так что там с яйцами Леды?— Все началось с того, что я получил в наследство этого кота. Братья получили дома и пароходы, а я — кота. Как в сказке Шарля Перро. Ну, волей-неволей, вошел постепенно в образ, тем более кот был черт знает что такое, будет время — расскажу. Потом принцесса появилась — опять-таки именно он ее ко мне с небес на мгновение спустил, — и я с листа влюбился, так, что без нее и жить теперь не могу. Но к принцессе, сами понимаете принцем надо свататься. А я — научный сотрудник, это же окончательный диагноз. И надо же, тут вы подвернулись. Вы и в самом деле людоед?— Глупости! Вы назвались Карабасом, я — людоедом, вот и вся сказка.Мне стало ясно как день, что на кровати связанным лежит самый последний простак в мире. Осознав свою сиюминутную сущность, я насупился:— Ну вот, сказка… А я вам чистосердечно поверил. Еще эта распечатка из Большой советской энциклопедии…— Ну и фантазия у вас… Вас обмануть — раз плюнуть. Вы что, честный человек?— Вы не первый этим меня попрекаете, — вздохнул я. — Но вернемся к идее, меня осенившей. Видите ли, этот ваш замок с Людовиками Четырнадцатыми и гобеленами мне до лампочки — не то воспитание, я — аскет, живущий высококалорийной духовной пищей. Но мне сейчас, именно сейчас, позарез нужно паблисити, чтобы подвалиться к моей Наталье сущим маркизом — иначе никак, женихов рангом ниже она в упор не видит. Ну, вот, я и подумал: демобилизую кота, отзову, так сказать, с действующего фронта на зимние квартиры, а за это вы на месячишко-другой уезжаете на Сейшельские острова, или еще куда, сдав мне замок со всем его содержимым — «Мерседесами», слугами, поварами, ну, за условные, конечно, деньги — у меня целая зарплата на кредитке, да еще расчет, если за прогулы по вашей милости уволили. С Надеждой, естественно, уедете… И все решено — замок целый, картины целы, к вашему приезду я переезжаю к новой теще, поминая вас святым своим благодетелем.Подумав с минуту, фон Блад стал вытягивать из-под меня простыню.— Вы что? — испугался я — лицо фиктивного людоеда пылало злорадной решимостью.— Мне нужна эта простыня. Я сделаю из нее белый флаг и пойду вниз. Как вы думаете, он знает, в каком случае одна из конфликтующих сторон размахивает белым флагом?— Вряд ли. Мне придется пойти с вами.Фон Блад освободил меня от веревок. Я встал, размялся, причесался, и мы пошли.— А флаг? — воображение остановило меня в дверях.— Зачем флаг? Вы же говорили, что кот белых флагов не разумеет?— Кот не разумеет, зато я разумею. Мне будет приятно видеть, как вы им размахиваете. 27. Они у него всегда наготове. У него опаленная шерсть висела клочьями, но глаза были целы, лишь один заплыл, как у боксера после прямого в бровь. Во втором же глазу бесовски блестел солдатский кураж, смешанный с искренним огорчением, что такая славная, и без сомнения, историческая заварушка, так скоро завершилась. Уверен, если бы не этот суворовский, нет, кутузовско-нельсоновский блеск кошачьего глаза, фон Блад пошел бы на попятный, а может, и спустил бы на нас собак. Хотя вряд ли. Собак он, конечно, мог спустить, но толку от них не было бы никакого — долгое время после проигранного сражения, они даже поесть толком не могли, ибо все время смотрели вверх, выискивая в небе пикирующие кирпичи, когда-то так стремительно прилетавшие вслед за кусками мяса.Да и кот был не дурак. Он не приблизился к фон Бладу, чтобы принять капитуляцию, как полагается, торжествуя глазами и вздымая подбородок (к чему условности?), а уселся в метрах пяти от побежденного на фоне разбившегося вдребезги рояля, метнув взгляд исподлобья, взгляд, несомненно, значивший:— Чтобы через сутки тебя тут не было.— Да я уже два дня как должен быть с семьей в Новой Зеландии, — сказал фон Блад как бы мне.Вся его многочисленная семья, за исключением дочери и сбежавшей жены, сразу же после начала боевых действий эвакуировалось на противоположную сторону Земного шара.— Ты варежку не разевай, — сказал я коту не очень-то уверенно. — Мы с глубокоуважаемым нами фон Бладом договорились, что он предоставляет этот замок в наше распоряжение месяца на два…Кот посмотрел на меня, как на Ульянова-Ленина, заключившего с немцами предательский Брестский мир. Потом уничижительно посмотрел на фон Блада. Потом, опустившись на мраморные ступеньки, стал демонстративно вылизывать свои половые органы. В глазах его стояла мысль, обращенная к хозяину: — Они у меня всегда наготове, и потому помни, чем этот Брестский мир для фонов обернулся. 28. Экстремальный секс?! Вечером фон Блад, вполне довольный будущим изменением своих географических координат, устроил прощальный ужин. Кота к тому времени привели в более-менее приличное состояние, и в нем уже трудно было видеть пирата, взявшего на абордаж целый замок со рвом, внешними стенами и донжоном. Он лежал на стуле рядом со мной и неторопливо думал какую-то важную мысль. Надежда, севшая напротив, щебетала без умолку — из тысяч слов, что она сказала в начале ужина, легко извлекался сухой остаток в виде следующего тезиса:— Через два дня мы будем пить пиво в стране маори, птиц киви и султанских кур, а ты, простофиля, останешься здесьПоследующие несколько тысяч слов выразили следующую идею, от которой вино показалось мне кислым:— А мог бы поехать со мной, или остаться со мной и этим замком.Фон Блад почти не говорил — он наслаждался мирной жизнью. Лишь изредка на лицо его набегала легкая тень — потомственный мясник не любил сутками лететь в самолете, в котором нельзя было как следует размахнуться топором в привычное время. Но после того, как он решил добираться транзитом через Индию (в Музаффарнаргаре близ Дели жил его старый друг, любимый сын индийского политического деятеля, посвятившего жизнь борьбе за запрещение убоя коров), и Новую Гвинею (там, на берегу моря с удивительным названием «Коралловое», обитала подруга, вспомнив которую, он всегда произносил «У-у-у!» и жмурился от приятных воспоминаний), эта тень легко растворилась в мягком нижнем освещении пиршественного зала, умело декорированного под старину эпохи Столетней войны и Жанны д'Арк.Я наслаждался кулинарными изысками повара фон Блада — перемен было около десяти, и соскучиться было трудно. Когда, ощутив райское удовольствие от очередного кусочка говядины с кровью, с подливой по костарикански, я поворачивал к нему лицо, сердце мое теплело.— Какой хороший человек! — думал я, вглядываясь в добродушную личность хозяина замка. — Разве отдал бы я свой родовой кров, будь он у меня, первому попавшемуся проходимцу? Конечно, нет, самому надо. А он отдал. Все-таки в богатых людях, по-хорошему богатых, есть особая прелесть, особый уровень сознания. «Подумаешь, замок! Да возьми хоть на два месяца! У меня еще два есть, даже не помню где. В Ницце и Южной Африке, кажется. Нет, в Испании, да, Испании, и в Аджарии. Нет, в Аджарии третий, я его недавно купил. А где же второй, где же второй? Надо у управляющего спросить, он должен помнить… А если не помнит, то все, пропал замок».После мяса по-каннибальски (так его, посмеиваясь, назвал хозяин) с красным соусом я размяк — такое оно было нежное, — откинулся на спинку кресла, оторвал глаза от стола и увидел… Надежду. Практическая жизнь выработала у меня замечательную особенность: если человек настойчиво лез в поле зрения и много говорил, то зрение мое напрочь переставало его воспринимать, а уши — слышать (тем более, если я ел и пил). Однако пара бокалов прекрасного красного вина привели меня в хорошее настроение, другая пара бокалов, потребленная напротив, изрядно проявила красоту дочери фон Блада, и я ее увидел. Глаза девушки горели откровенным огнем, огнем, обещающим тепло и сердечные ожоги, и этот огонь тщился превратить мое сердце в пепел, послушный воле ветра, то есть ее воле.— Ночью опять полезет, — подумал я. — Набраться, что ли, под завязку, чтобы на звук, цвет и женский бюст не реагировать?— Вы так двусмысленно на меня посмотрели, — грациозно поправив белокурые волосы, сказала она кокетливо. — Смотрите, я девушка слабая, еще растаю прямо сейчас.Пара фужеров вина благотворно подействовали лишь на ее личико, расслабив его. Остроумию же они, судя по высказыванию, нанесли непоправимый ущерб.Фон Блад, придя к тому же выводу, бросил салфетку на стол и удалился, недовольно что-то бормоча себе под нос.— Что это с ним? — нарочито озадаченно посмотрел я ему вслед.— Он, как любящий отец, просто оставил нас наедине… Папа у меня просто золото.Эдичка, почувствовав надвигающуюся грозу, покинул свой стул и улегся перед камином, предварительно удостоверившись, что дымоход его не забран решеткой.— Мне казалось, что я расставил все точки над i… — душевное здоровье девушки вызывало у меня опасение, и я говорил неуверенно.— Да, вы расставили. Но не я. Замок юридически принадлежит мне, а я никаких соглашений с вами не заключала. Пока, надеюсь.— А! Понял! Вам хочется повоевать с Эдгаром-Эдичкой! Так вперед! Вон он сидит. Вы не боитесь остаться без своего гардероба и любимых кукол?Эдгар-Эдичка, естественно, все слышал. Ему не хотелось воевать после хорошего ужина. Но обстоятельства требовали поступка, и он встал, недовольно покачал головой, и, как мне показалось, довольно тяжело впорхнул в дымоход.— Опять ночь не спать, — вздохнул я, укоризненно глядя в глаза своей беды. — Что ты будешь делать!— В любом случае, этой ночью нам не спать, — двусмысленно улыбнулась беда. — О, господи, если бы знали, как меня к вам тянет, как вожделею я то, что задумала проделать с вами!Эти слова вкупе с уходом кота со сцены вызвали у меня неприятные чувства. Нити событий с таким трудом направленные в ушко моей иголки, опять норовили залезть мне в трусы, и, похоже, Эдичку это волновало меньше, чем славный послеобеденный отдых.— Неужели вам замка не жаль? Такой хороший замок, — кисло посмотрел я на девушку.— Нет, не жаль. С ним у меня связаны пренеприятные воспоминания. Гори он синим пламенем. Давайте, выпьем за будущее!Мы выпили шампанского.— Жалко такую красоту, — поставив фужер, обозрел я мастерски расписанные своды пиршественного зала. — Да и папочке вашему он мил. Давайте через пару месяцев, а? Приедете из Новой Зеландии, польете бензинчиком, и пусть горит?— Нет. Через два месяца только в том случае, если мы с вами заключим соглашение, и вы выполните мои требования.— Требования?— Одно требование. Кстати, я навела справки — вас никто не ищет. Мамочка ваша думает, что вы опять по-английски, то есть, не прощаясь, уехали побродить по Новой Каледонии. На работе же вас рассчитали, подумав, что ради написания очередной бульварной книжки, вы опять забили на квартальный отчет.Насчет работы она, видимо, не лгала — с квартальными отчетами, никому не нужными, я никогда не церемонился. Но с Новой Каледонией Надежда перегнула. Если бы я имел возможность бродить по ней и прочим географическим отдаленностям, то вряд ли сидел в загазованной Москве, и Наталья была бы для меня вымышленной Прекрасной Дамой, а не реальной женщиной, которую можно покорить.— Чтобы у вас не осталось иллюзий скажу, что у меня в замке есть доверенный человек, форменный квазимодо — я и зову его Квазимордой или Квасиком…— Это не второго мужа вашей бабушки младший братишка? — похолодел я, вспомнив гориллообразного обитателя подвалов замка.— Да, он младший брат Дракоши… Ему голову ампутировали, — невесело вздохнула. — Левую. У старшего брата-то они в общем ладили между собой, а у Квасика, как еврей с арабом, горла друг другу грызли, глаза выдавливали, соплями плевались, лбами с размаху стучали…— Почему это?.. — вяло спросил я, подумав, что в семье фон Блада любимая тема имеет две головы.— Да потому что одна любила выпить, другая спиртное на дух не переносила, одна была баптисткой, другая — свидетелем Иеговы, одна ничего кроме мяса не ела, другую от него воротило, одна на женщин была падка, другая никого кроме мужчин видеть не хотела. Ну и в общем, после матча «ЦСКА» — «Локомотив» бабушка позвонила известному хирургу, и тот согласился одну из сиамских голов ампутировать…— А почему левую отрезали?— Догадайся с трех раз.— Да ладно, говори, не томи — не люблю угадывать.— Очень просто — она болела за «ЦСКА», а хирург за «Локомотив». Но что-то не так он сделал — позвоночник все-таки, и после этого руки у Квасика, как стальные манипуляторы — три подковы одновременно разгибает. Да что говорить, увидишь еще.— А почему тогда вы его на кота не мобилизовали? Если он такой грозный?— Он суеверный… — смущенно улыбнулась сводная внучка Квазиморды. — И черных котов боится, как черт ладана. Черных котов, но не людей, — взгляд ее сделался металлическим. — Стоит мне сказать ему пару слов, и он замурует вас где-нибудь в подвале, — любит он мастерком побаловаться под заунывное повизгивание. И через месяц-другой из вас получиться прекрасная мумия, которую я прикажу поместить в своей спальне.— Ну и прекрасно! Ночами я буду ложиться к вам в постель, и вы меня согреете.— Не храбритесь. Неужели вы не поняли, где находитесь?— Давно понял. Я нахожусь в доме, жильцы которого ради решения своих насущных психиатрических проблем, могут схватить на улице прохожего и похоронить его заживо в застенке.Я действительно храбрился. Людоед в этом замке оказался ненастоящим, но эта женщина с ее психиатрическим взглядом все более и более напоминала мне настоящего маркиза де Сада в женском обличье. А эти двухголовые? Видели бы вы Квасика…— Люди делают то, что могут делать, — сказала психопатка менторски. — И чем щепетильнее дело, чем циничнее, тем больше оно доставляет удовольствия. И вообще, замок — это замок. Сначала вы просто им владеете, потом ловите на него людей, потом, когда они надоедают, придумываете к ним какой-нибудь острый соус.— Ну и что вы от меня хотите? — с неприязнью посмотрел я на циника, каких не видал. — Секса? Черт побери, я чувствую себя героем-любовником.— Да, я хочу секса с вами. Но не тривиального секса, а секса экстремального.— Экстремального секса?! Погодите, погодите… Кажется я начинаю понимать, почему вы в который раз незамужняя… — пробормотал я, поняв, что передо мной сидит не маркиза де Сад, а маркиза де Сад в одном стакане с графиней Дракулой.— Вы догадливы, — угадала мысль? — Именно из него я четвертый раз вдова.— Но ведь я не муж вам? И, невзирая на все ваше очарование, никогда им не стану, ибо сердце мое принадлежит другой, и принадлежит безраздельно.— Вам не обязательно жениться. Я давно уже не выхожу замуж…— Дураков нет?— Да. Ну так как?Я подумал и сказал:— Вряд ли я пойду на соглашение с вами. Ведь что вы мне предлагаете? Замок на два месяца в обмен на мучительную смерть! Зачем мне замок на том свете? Не понимаю.— Ну, почему смерть? Многие мои партнеры живы, некоторые из них вполне дееспособны.— В пределах определенной категории инвалидности?Надежда звонко рассмеялась, закивала. Я смотрел кисло. Мне вспомнилась Клеопатра, менявшая свое красивое тело на мужские жизни. Вряд ли она была красивее Надежды. Клеопатра, как Надежда была пресыщенной.— Ну так как? По рукам? Или звать Квазиморду?— Нет, не по рукам. Я не согласен. В нашем королевстве полно замков, попытаюсь арендовать какой-нибудь другой. С котом, я думаю, это получится легко. На богатых у него нюх.— Но для этого вам нужно выйти из этого замка.— Послушайте, девушка, а вы не допускаете, что и вы из него не выйдете? Ведь Эдгар без церемоний может сбросить на вас кирпич, сложных женщин, таких как вы, он откровенно недолюбливает.— Чепуха. Все эти пожары устроила я. Точнее моя служанка Флора. Она же бомбила кирпичами собак. Позвать ее? Она — ехидина, и с удовольствием все расскажет.Откуда-то (из дымохода?) послышалось «Мяу», звучавшее как проклятие. Мне стало скучно. Эдичка, оказывается, не причем. А значит, и я. В жизни всегда все наоборот. Думаешь, что бог так устроил, а на самом деле соседка Маша из вредности или, наоборот, из крайней приязни.— Не надо никого звать. Просто объясните, почему вы это делали.— Да надоело все. Вот и решила вам подыграть. Если бы вы знали, как я смеялась, когда вы Эдичку орудием своим воображали.Мне стало неловко, и чтобы не краснеть, и не выказывать других свидетельств душевного неудобства, я спросил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27