Даки ответили еще большей жестокостью в отношении попадавшихся к ним в руки римлян.
Хаген Убей Сразу отправил лазутчиков к маркоманнам и квадам. Берсеркры организовали ряд крупных провокаций на лимесе Декуманских полей. Корнелий Тацит, наместник Верхней Германии, проявил величайшую выдержку. Траян, Авидий Нигрин и Глитий Агрикола понимали невозможность отправки войск в карательную экспедицию на земли германцев. Империи грозила опасность быть втянутой в большую и длительную войну на западе. В сочетании с пожаром лесной войны даков это попахивало поражением. Децебал, неуловимый, безжалостный, резал на постах часовых, уничтожал гарнизоны небольших кастр, команды фуражиров. Вновь в налетах стали принимать участие отряды сарматской и роксоланской кавалерии. Золото из тайников Дадесидов заставляло осмотрительных степных вождей забывать об осторожности и посылать конников в Дакию в обмен на солнечные слитки. Отравленные сарматские стрелы не знали промаха. Поводья степных коней сплошь унизывали сморщенные скальпы. Римские алы теряли всадников и лошадей в тщетной гонке за невидимым, не дающимся в руки противником.
– Я порой не знаю, что делать! – вскричал однажды на совещании в Кастра Траяна префект конницы Лузий Квиет. – Мои мавретанцы и галлы того и гляди откажутся конвоировать обозы и сопровождать пехотные когорты!
– Ждать! – холодно оборвал чернокожего полководца Траян. – Ждать и жечь! Все, что сопротивляется. Или вызывает подозрение на противодействие нашему пребыванию в провинции. Награждайте преданных старейшин и вождей варваров. Не пройдет и полгода, и они сами принесут живого Децебала в охотничьем мешке.
Он знал людей и войну. Главы родов устали от пожаров и крови. Сила всегда вызывала уважение. Выстроенные здания Колонии Ульпия Траяна влекли к себе дакийскую знать. Лязгающий шаг легионов, заполонивших Дакию, наглядно свидетельствовал о могуществе завоевателей. Начало марта ознаменовалось наделением ветеранов похода земельными участками. Почетная отставка легионеров в самый разгар вспышки сопротивления даков подействовала ошеломляюще. Децебал с горсткой сторонников уже не существовал для Траяна. Теперь даже колебавшиеся поняли, кто подлинный правитель Дакии. Дерзкие налеты свергнутого царя только будили скрытое раздражение. Децебал не понимал, да и не мог понять, что каждый новый успех мстителей-даков сокращает число его приверженцев. История не оставила места царю Децебалу в римской провинции Дакия.
4
– Сука! Вонючка!
– Убью!
– Прекратите во имя бессмертных богов!
– Заткнись, преторианский ополосок!
На шестнадцатом милевом знаке от Апулы кипела драка. До сорока отставных ветеранов XIII Сдвоенного, V Македонского и VII Клавдиевого легионов лупили друг друга кулаками на перекрестке Декумануса и Кардо. Священный символ Громы Грома – землемерный инструмент, считавшийся у римлян священным.
, который сутки назад устанавливали с жертвоприношением и молитвами, теперь валялся на пыльном полотне дороги, и дерущиеся топтали его ногами. Землемер и два жреца, стиснутые вошедшими в раж вояками, получали тумаки отовсюду. Меммий, подсиненный во многих местах, махал накрученным на запястье широким военным поясом. Фортунат, сбитый с ног, полз на уровне колен потасовщиков и исправно получал пинки. От своих и чужих. В пылу не разбирали. Неподалеку, как два мифических близнеца, лежали Минуций Квадрат и рябоватый центурион-преторианец. Рты оглушенных были широко открыты. Веки Квадрата подрагивали. Он начал приходить в себя.
Конец баталии положил младший сынишка Меммия. Пацан во весь дух помчался в пат и привел за собой декуриона и два десятка жен легионеров.
– Отставить! Безмозглые бараны! Меммий, сволочь! Прекрати! Всех отдам под суд! Ответите задницей!!!
Ветераны обернулись на крик. Опустили кулаки. Начали медленно расходиться. Охая и причитая, жена Квадрата принялась поливать на лоб мужа воду. Девочка-подросток подала ей чистое холщовое полотенце. Старый гастат открыл глаза.
Драку затеял Меммий. Легионеры, получившие наделы под Апулой, поначалу были довольны. Землемеры пообещали размерить участки так, как это просили отставники. По шестьдесят и одной второй югера на человека, считая землю на склонах гор по полтора югера за один. Но произошло непредвиденное. В паг демобилизовались три солдата преторианских когорт. Согласно закону преторианцы получили по двести югеров на одного человека. Меммий и компания ветеранов из рядовых гастатов взбеленились. Гвардейцы нагло потребовали отвести их наделы ближе к долине, а не горам. Недовольство, скрывавшееся в период разметки полей, прорвалось в час жеребьевки. Слово за слово, Меммий, верный своей давней привычке, засветил «пентюху с Палатина» фонарь под глазом. Чего-чего, а опыта иммуну было не занимать. Здоровый кряжистый преторианец грохнулся без чувств. Приятели того, недолго думая, в четыре кулака «приласкали» Минуция Квадрата. Когда по зубам получил землемер, равнодушных не осталось.
Септимий поднял перевернутую урну с раскатившимися во все стороны дощечками номеров. Жрец наотрез отказался продолжать процедуру. Но у легионеров, остывших от драки, был такой жалкий вид, что слуга богов, в прошлом тоже член армейского коллектива, не выдержал.
– Ладно! Но ты, Меммий, еще попомнишь этот день!
– Надо бы! – поддержал жреца снизу стонущий Минуций Квадрат. Его жена, худая светлая гельветка, злобно посмотрела на иммуна.
– Раскудахтались... – ветеран напыжился, хотя имел смущенный вид. Один из преторианцев с двумя ссадинами под ухом, посовещавшись с товарищами, выступил вперед:
– Септимий, давай, чтобы ни вашим ни нашим. Один надел 197 в долине и два – на косогоре.
– Барра! Давно бы так! Манилий! Неси сюда амфору моего секретного!
Сынишка Меммия в синей замызганной тунике побежал по дороге в поселок. Декурион установил сосуд на подставку, затем поднял и водрузил на прежнее место изображение священного инструмента. Жрец скороговоркой прочел молитвы Термину и Юпитеру Величайшему и открыл жеребьевку.
Ветераны замялись. Никому не хотелось испытывать судьбу первым. Взгляды обратились к зачинщику свалки. Меммий сплюнул, покрутил головой и, косолапо ступая, приблизился к кувшину. Дунул в ладонь, отгоняя подальше нечисть, и запустил руку внутрь.
– Четырнадцатый!!! – не веря самому себе, заорал иммун.
Воистину, ради того, чтобы вытащить номер с лучшим наделом, можно было позволить себе десяток зуботычин. Торжественной колонной потянулись к жребию легионеры.
Под конец дела поспел сын Меммия. Маленькая, замшелая с одного бока амфора пошла по рукам. Солдаты разглядывали замазанное смолой горлышко. Читали выдавленную дату закупорки. Одиннадцать лет выдержки.
– И где ты умудрился достать, Милан?
Иммун, счастливо щурясь, похлопывал глиняные бока емкости.
– Хо-хо! Спросите о чем-нибудь полегче.
Он привычными движениями отбил замазку и сильными зубами вытащил деревянную затычку.
– Минуций! Друг! Прости старого товарища за сегодняшний подарок, тебе начинать!
Квадрат насупился, потом не без тайной гордости принял амфору и покрутил головой «Ну и шельма же ты, Меммий! Но видят боги, нет у меня приятеля ближе!», приложил ко рту и сделал несколько больших глотков. На лице его появилось выражение величайшего удовольствия.
– Нектар! Десны слипаются – такое густое.
Квадрат перемигнулся с буяном и дипломатическим жестом протянул сосуд старшему преторианцу.
– Аникет! Забудем обиды. Нам жить вместе. Юпитер и Конс Конс – бог мудрых решений.
– тому свидетели. Ио!
– Да я ничего!.. – преторианец несколько виновато потупился и весьма лихо присосался к сосуду.
– Э-э!!! Хватит! – загомонили вокруг. – Дальнейшее примирение проведете без нас! Нашли повод!
Амфора пошла по кругу. Не отказались ни жрецы, ни землемер. От драки не осталось и воспоминаний. Прошедшие сотни поединков и битв солдаты весело смеялись, показывая один другому синяки и ушибы.
– Меммий без склоки не может.
– Эй, сосед! Пей и не думай ни о чем!
– Фортунат! Не горюй! Отойдет, как только начнешь пахать!
– Не знаю, как вы, но я думаю, такому склочнику, как Меммий, самый раз быть эдилом пага!
– Верно!
– Ребята! Клянусь Беллоной! А ведь кончилась наша служба! Все!
Меммий пьяно зарыдал. Легионеры переглянулись. Вокруг куда ни кинь взор расстилались дакийские горы. Кое-где на склонах начала пробиваться молодая трава. Пахло пробуждающейся землей. Римляне неожиданно засмотрелись на местность, где им суждено жить. Седые, иссеченные шрамами мужи. Ушла их молодость. Другим теперь пропоет боевая труба команду «Поход!». Иные центурионы скомандуют молодым гастатам. На щеках ветеранов появились слезы.
– Будем жить! – вытирая глаза, громко сказал декурион Септимий.
– А-а! – закричал Меммий и запел:
Прячьте, мамы дочерей!
Мы ведем к вам лысого развратника.
Взявшись за плечи, они спускались вниз по склону и подтягивали запевале слаженным хором. Вечные солдаты вечных легионов. А сзади нестройной гурьбой шли их разноплеменные жены и дети.
Изо всех сил налегая на рукояти плуга, Меммий пахал свое поле. Коренастый раб из даков-сальдензиев держал волов под дышлом и уверенно вел борозду. Второй на краю участка готовил зерна ячменя. Развязав мешок, наполнял легкие переносные короба. Крепкий загорелый мальчишка, сын ветерана, умело мешал кормовую сечку для волов. Прямо посреди межи топорщилось воткнутое копье иммуна. На всякий случай. Даки не обращали на оружие никакого внимания. Здесь не было рабов и господина. Поле уравняло мужчин. Мягкая, жирная земля властно требовала заботы. Милостивая и капризная, как женщина. Босые ноги продавливали взлохмаченные валы почвы. Покачивая длинными рогами, быки размеренно влекли плуг. Глубокая борозда уходила вверх по склону. В будущее.
5
Регебал с интересом наблюдал, как скульпторы снимали дощечки формы. Отточенное жало долота поскрипывало между досками. Нажим. Поворот. Планки и холст разошлись в разные стороны. Матово залоснился алебастр. Небольшая фигурная капитель ионического стиля лежала перед зодчими на деревянной подставке. Грек, скульптор, удовлетворенно хмыкнул.
– Первая и без раковин. Дом будет удачным. Харикл, освобождайте все остальные! Прошу господина поближе! Если фасад из ионических колонн придется не по нраву блистательному Регебалу, то внутренние опоры перистиля мы можем сделать коринфскими. Это обойдется на сотню денариев дороже.
Вельможа, старательно обходя кучи толченого алебастра и извести, прошел к настилу с сохнувшими заливками. Согласно распоряжению императора Траяна Августа все дакийские союзники римлян получили право строительства домов в столице провинции Дакии Колонии Ульпия Траяна. Старейшины и вожди доставали припрятанное золото, нанимали римских и греческих архитекторов и, гордые оказанной милостью, возводили себе здания по римскому типу. Постройки нуворишей-даков отличались подчас большей латинизацией, чем строгие дома коренных римлян и италиков.
Регебал превзошел всех. На одну только закладку своего жилого комплекса бывший родич царя истратил три тысячи золотых драхм. Еще не были готовы атрий и таблины, а он, подражая римским нобилям, посадил на цепь у входных ворот раба-привратника из пленных роксоланов. Молодой юноша с перебитыми в кавалерийской схватке ногами хмуро открывал и закрывал окованную бронзовыми полосами калитку.
Ежевечерне Дакиск (он устраивался в Тибуске, поближе к родовым гнездам), Регебал и несколько вождей-даков надевали галльские туники, зашнуровывали высокие римские сапоги, набрасывали расшитые плащи и являлись в бывший дворец Децебала, превращенный Траяном в ставку, засвидетельствовать искреннее почтение цезарю. От римлян их отличали разве что массивные золотые и серебряные бляхи священных символов Замолксиса на груди.
– Пришла пора подумать о наших душах, – неоднократно поговаривал последнее время Дакиск. – Юпитер «петухов» оказался сильнее Замолксиса и Богини Утренней Зари. На поля Кабиров нам путь заказан, Регебал. Так, может, попробуем устроиться на полях Элисия?
Вельможа уклончиво отнекивался.
– Мне не по душе скитаться бесплотной тенью по сырым лугам за речушкой с ледяной водой. В конце концов никто не мешает нам приносить жертвы и Замолксису, и Кабирам, и Юпитеру.
Роскошный храм Юпитера Всеблагого Величайшего, стены и колонны которого были видны с любого места Колонии Ульпия Траяна, болезненно привлекал расчетливые взоры переметчиков. Каменщики уже положили опорные балки крыши. Освящение жилища бога приближалось с каждым днем. Из Рима прибыла группа жрецов для участия в церемонии. Регебал с Дакиском передали через доверенных людей по пятьсот драхм каждому священнослужителю-римлянину.
– А чем отличается коринфская капитель от ионической? – хозяин слегка пристукнул носком римской каллиги резные ярусы болванки. Архитектор распрямился.
– Ионическая скромнее и толще. Коринфская же покрывается по кругу изображениями виноградных и лавровых листьев, различных плодов. Она тоньше, ажурнее, наряднее.
– Наряднее?
– Да, в Риме предпочитают коринфские колонны.
– В Риме... Делай коринфские. Вперемешку с этими. За деньгами я не постою!
– Но, почтенный Регебал, осмелюсь заметить, что типы нельзя смешивать. Получится крикливо. И заносчиво. У нас в Греции давно...
– То в Греции, – перебил Регебал разглагольствующего грека, – а я, слава богам, имею честь жить в городе, носящем имя Траяна Августа! И потому делай по-моему!
Архитектор открыл рот, собираясь возразить, но странные звуки прервали разговор. По улице проезжали несколько армейских обозных телег. Конные римляне и даки сопровождали повозки. Загорелый сальдензий с изрезанным лицом мерно постукивал в большой погребальный барабан. Дакийские конники держали копья наконечниками вниз.
– Что это, почтенный, – лицо зодчего выражало испуг, – кого-то убили?
Каменщики прекратили работу. Рабы – костобоки и роксоланы перебрасывались взглядами. Регебал спиной почувствовал радость соплеменников.
– Продолжать! – рявкнул он. – Сейчас я все узнаю.
Истощенный трибун-римлянин еле держался в седле от потери крови. Доспехов на нем не было. В разрезе ворота туники виднелась бледная кожа. Регебал поравнялся с телегой и, идя рядом, заглянул через борта.
– Сипа!
Вельможа отшатнулся. На испачканной соломе лежал мертвый старейшина сензиев. Горло покойника багровело. Обломанное древко сарматской стрелы торчало прямо из шейной ямки. Лучник попал точно выше грудной кирасы римского панциря. Регебал содрогнулся. Веджес. Теперь вот Сипа. Кто следующий? Шурин царя приотстал. Он не стал рассматривать другие трупы. Римляне и даки подрагивали на ухабах. Конвойные время от времени поправляли свесившиеся кисти рук. Регебал тронул за ногу верховного альбокензия.
– Как это произошло?
Мужчина посмотрел на него сверху вниз. Сплюнул. Набитая опилками волчья голова под наконечником копья насмешливо скалила зубы. Черные ленты пылились по земле.
– Он выехал из Ампела. До полудня прискакал римлянин. Сказал, что даки Децебала напали на строителей дороги. Идет бой. Трибун полевой кастры послал свою британскую когорту. Сипа велел нам седлать лошадей. Микес отговаривал. Вон он! – всадник качнул подбородком в сторону седобородого мертвеца с зияющей раной от сарматского контоса в животе. – Но где там! Сипа понесся как очумелый. Никакого нападения не было. Кто-то из Децебаловых волков просто переоделся римлянином. Когорту они пропустили. А нас встретили. Сипа принял легкую смерть. Он упал первым. Сарматы, патакензии, карпы и германцы пощады не знали. Не подоспей римляне – я тоже валялся бы сейчас там.
Регебал прищурился.
– Ты видел предводителя лесных?
– Видел! – надул щеки альбокензий. – Да я узнал бы его по голосу с закрытыми глазами. Сабитуй костобокский и его сын Тарскана не прячутся в бою за спины воинов.
– Сабитуй... – прошептал сановный сальдензий. – Значит, он не пил яд на площади в Сармизагетузе в тот день.
Телеги и конники давно пылили вдали, а Регебал, прикусив губу, думал, стоя посреди дороги.
Вино не пьянило. Светильник чадил и потрескивал. В оконные проемы таблина заглядывала яркая дакийская луна. Причудливые тени ночных бабочек метались вокруг масляного фонаря в недостроенном атрии. Регебал методично наливал стакан за стаканом и опрокидывал в рот. Мрачные думы одолевали вельможу. Чтобы забыться, он приказал вечером искупать и положить в постель рабыню, но сам же прогнал ее. Страх терзал душу. «Децебал! Почему ты не умер?! Ты давно должен быть мертв. Сарматы служат тебе по-прежнему. О да! В твоих с Диегом тайниках много золота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Хаген Убей Сразу отправил лазутчиков к маркоманнам и квадам. Берсеркры организовали ряд крупных провокаций на лимесе Декуманских полей. Корнелий Тацит, наместник Верхней Германии, проявил величайшую выдержку. Траян, Авидий Нигрин и Глитий Агрикола понимали невозможность отправки войск в карательную экспедицию на земли германцев. Империи грозила опасность быть втянутой в большую и длительную войну на западе. В сочетании с пожаром лесной войны даков это попахивало поражением. Децебал, неуловимый, безжалостный, резал на постах часовых, уничтожал гарнизоны небольших кастр, команды фуражиров. Вновь в налетах стали принимать участие отряды сарматской и роксоланской кавалерии. Золото из тайников Дадесидов заставляло осмотрительных степных вождей забывать об осторожности и посылать конников в Дакию в обмен на солнечные слитки. Отравленные сарматские стрелы не знали промаха. Поводья степных коней сплошь унизывали сморщенные скальпы. Римские алы теряли всадников и лошадей в тщетной гонке за невидимым, не дающимся в руки противником.
– Я порой не знаю, что делать! – вскричал однажды на совещании в Кастра Траяна префект конницы Лузий Квиет. – Мои мавретанцы и галлы того и гляди откажутся конвоировать обозы и сопровождать пехотные когорты!
– Ждать! – холодно оборвал чернокожего полководца Траян. – Ждать и жечь! Все, что сопротивляется. Или вызывает подозрение на противодействие нашему пребыванию в провинции. Награждайте преданных старейшин и вождей варваров. Не пройдет и полгода, и они сами принесут живого Децебала в охотничьем мешке.
Он знал людей и войну. Главы родов устали от пожаров и крови. Сила всегда вызывала уважение. Выстроенные здания Колонии Ульпия Траяна влекли к себе дакийскую знать. Лязгающий шаг легионов, заполонивших Дакию, наглядно свидетельствовал о могуществе завоевателей. Начало марта ознаменовалось наделением ветеранов похода земельными участками. Почетная отставка легионеров в самый разгар вспышки сопротивления даков подействовала ошеломляюще. Децебал с горсткой сторонников уже не существовал для Траяна. Теперь даже колебавшиеся поняли, кто подлинный правитель Дакии. Дерзкие налеты свергнутого царя только будили скрытое раздражение. Децебал не понимал, да и не мог понять, что каждый новый успех мстителей-даков сокращает число его приверженцев. История не оставила места царю Децебалу в римской провинции Дакия.
4
– Сука! Вонючка!
– Убью!
– Прекратите во имя бессмертных богов!
– Заткнись, преторианский ополосок!
На шестнадцатом милевом знаке от Апулы кипела драка. До сорока отставных ветеранов XIII Сдвоенного, V Македонского и VII Клавдиевого легионов лупили друг друга кулаками на перекрестке Декумануса и Кардо. Священный символ Громы Грома – землемерный инструмент, считавшийся у римлян священным.
, который сутки назад устанавливали с жертвоприношением и молитвами, теперь валялся на пыльном полотне дороги, и дерущиеся топтали его ногами. Землемер и два жреца, стиснутые вошедшими в раж вояками, получали тумаки отовсюду. Меммий, подсиненный во многих местах, махал накрученным на запястье широким военным поясом. Фортунат, сбитый с ног, полз на уровне колен потасовщиков и исправно получал пинки. От своих и чужих. В пылу не разбирали. Неподалеку, как два мифических близнеца, лежали Минуций Квадрат и рябоватый центурион-преторианец. Рты оглушенных были широко открыты. Веки Квадрата подрагивали. Он начал приходить в себя.
Конец баталии положил младший сынишка Меммия. Пацан во весь дух помчался в пат и привел за собой декуриона и два десятка жен легионеров.
– Отставить! Безмозглые бараны! Меммий, сволочь! Прекрати! Всех отдам под суд! Ответите задницей!!!
Ветераны обернулись на крик. Опустили кулаки. Начали медленно расходиться. Охая и причитая, жена Квадрата принялась поливать на лоб мужа воду. Девочка-подросток подала ей чистое холщовое полотенце. Старый гастат открыл глаза.
Драку затеял Меммий. Легионеры, получившие наделы под Апулой, поначалу были довольны. Землемеры пообещали размерить участки так, как это просили отставники. По шестьдесят и одной второй югера на человека, считая землю на склонах гор по полтора югера за один. Но произошло непредвиденное. В паг демобилизовались три солдата преторианских когорт. Согласно закону преторианцы получили по двести югеров на одного человека. Меммий и компания ветеранов из рядовых гастатов взбеленились. Гвардейцы нагло потребовали отвести их наделы ближе к долине, а не горам. Недовольство, скрывавшееся в период разметки полей, прорвалось в час жеребьевки. Слово за слово, Меммий, верный своей давней привычке, засветил «пентюху с Палатина» фонарь под глазом. Чего-чего, а опыта иммуну было не занимать. Здоровый кряжистый преторианец грохнулся без чувств. Приятели того, недолго думая, в четыре кулака «приласкали» Минуция Квадрата. Когда по зубам получил землемер, равнодушных не осталось.
Септимий поднял перевернутую урну с раскатившимися во все стороны дощечками номеров. Жрец наотрез отказался продолжать процедуру. Но у легионеров, остывших от драки, был такой жалкий вид, что слуга богов, в прошлом тоже член армейского коллектива, не выдержал.
– Ладно! Но ты, Меммий, еще попомнишь этот день!
– Надо бы! – поддержал жреца снизу стонущий Минуций Квадрат. Его жена, худая светлая гельветка, злобно посмотрела на иммуна.
– Раскудахтались... – ветеран напыжился, хотя имел смущенный вид. Один из преторианцев с двумя ссадинами под ухом, посовещавшись с товарищами, выступил вперед:
– Септимий, давай, чтобы ни вашим ни нашим. Один надел 197 в долине и два – на косогоре.
– Барра! Давно бы так! Манилий! Неси сюда амфору моего секретного!
Сынишка Меммия в синей замызганной тунике побежал по дороге в поселок. Декурион установил сосуд на подставку, затем поднял и водрузил на прежнее место изображение священного инструмента. Жрец скороговоркой прочел молитвы Термину и Юпитеру Величайшему и открыл жеребьевку.
Ветераны замялись. Никому не хотелось испытывать судьбу первым. Взгляды обратились к зачинщику свалки. Меммий сплюнул, покрутил головой и, косолапо ступая, приблизился к кувшину. Дунул в ладонь, отгоняя подальше нечисть, и запустил руку внутрь.
– Четырнадцатый!!! – не веря самому себе, заорал иммун.
Воистину, ради того, чтобы вытащить номер с лучшим наделом, можно было позволить себе десяток зуботычин. Торжественной колонной потянулись к жребию легионеры.
Под конец дела поспел сын Меммия. Маленькая, замшелая с одного бока амфора пошла по рукам. Солдаты разглядывали замазанное смолой горлышко. Читали выдавленную дату закупорки. Одиннадцать лет выдержки.
– И где ты умудрился достать, Милан?
Иммун, счастливо щурясь, похлопывал глиняные бока емкости.
– Хо-хо! Спросите о чем-нибудь полегче.
Он привычными движениями отбил замазку и сильными зубами вытащил деревянную затычку.
– Минуций! Друг! Прости старого товарища за сегодняшний подарок, тебе начинать!
Квадрат насупился, потом не без тайной гордости принял амфору и покрутил головой «Ну и шельма же ты, Меммий! Но видят боги, нет у меня приятеля ближе!», приложил ко рту и сделал несколько больших глотков. На лице его появилось выражение величайшего удовольствия.
– Нектар! Десны слипаются – такое густое.
Квадрат перемигнулся с буяном и дипломатическим жестом протянул сосуд старшему преторианцу.
– Аникет! Забудем обиды. Нам жить вместе. Юпитер и Конс Конс – бог мудрых решений.
– тому свидетели. Ио!
– Да я ничего!.. – преторианец несколько виновато потупился и весьма лихо присосался к сосуду.
– Э-э!!! Хватит! – загомонили вокруг. – Дальнейшее примирение проведете без нас! Нашли повод!
Амфора пошла по кругу. Не отказались ни жрецы, ни землемер. От драки не осталось и воспоминаний. Прошедшие сотни поединков и битв солдаты весело смеялись, показывая один другому синяки и ушибы.
– Меммий без склоки не может.
– Эй, сосед! Пей и не думай ни о чем!
– Фортунат! Не горюй! Отойдет, как только начнешь пахать!
– Не знаю, как вы, но я думаю, такому склочнику, как Меммий, самый раз быть эдилом пага!
– Верно!
– Ребята! Клянусь Беллоной! А ведь кончилась наша служба! Все!
Меммий пьяно зарыдал. Легионеры переглянулись. Вокруг куда ни кинь взор расстилались дакийские горы. Кое-где на склонах начала пробиваться молодая трава. Пахло пробуждающейся землей. Римляне неожиданно засмотрелись на местность, где им суждено жить. Седые, иссеченные шрамами мужи. Ушла их молодость. Другим теперь пропоет боевая труба команду «Поход!». Иные центурионы скомандуют молодым гастатам. На щеках ветеранов появились слезы.
– Будем жить! – вытирая глаза, громко сказал декурион Септимий.
– А-а! – закричал Меммий и запел:
Прячьте, мамы дочерей!
Мы ведем к вам лысого развратника.
Взявшись за плечи, они спускались вниз по склону и подтягивали запевале слаженным хором. Вечные солдаты вечных легионов. А сзади нестройной гурьбой шли их разноплеменные жены и дети.
Изо всех сил налегая на рукояти плуга, Меммий пахал свое поле. Коренастый раб из даков-сальдензиев держал волов под дышлом и уверенно вел борозду. Второй на краю участка готовил зерна ячменя. Развязав мешок, наполнял легкие переносные короба. Крепкий загорелый мальчишка, сын ветерана, умело мешал кормовую сечку для волов. Прямо посреди межи топорщилось воткнутое копье иммуна. На всякий случай. Даки не обращали на оружие никакого внимания. Здесь не было рабов и господина. Поле уравняло мужчин. Мягкая, жирная земля властно требовала заботы. Милостивая и капризная, как женщина. Босые ноги продавливали взлохмаченные валы почвы. Покачивая длинными рогами, быки размеренно влекли плуг. Глубокая борозда уходила вверх по склону. В будущее.
5
Регебал с интересом наблюдал, как скульпторы снимали дощечки формы. Отточенное жало долота поскрипывало между досками. Нажим. Поворот. Планки и холст разошлись в разные стороны. Матово залоснился алебастр. Небольшая фигурная капитель ионического стиля лежала перед зодчими на деревянной подставке. Грек, скульптор, удовлетворенно хмыкнул.
– Первая и без раковин. Дом будет удачным. Харикл, освобождайте все остальные! Прошу господина поближе! Если фасад из ионических колонн придется не по нраву блистательному Регебалу, то внутренние опоры перистиля мы можем сделать коринфскими. Это обойдется на сотню денариев дороже.
Вельможа, старательно обходя кучи толченого алебастра и извести, прошел к настилу с сохнувшими заливками. Согласно распоряжению императора Траяна Августа все дакийские союзники римлян получили право строительства домов в столице провинции Дакии Колонии Ульпия Траяна. Старейшины и вожди доставали припрятанное золото, нанимали римских и греческих архитекторов и, гордые оказанной милостью, возводили себе здания по римскому типу. Постройки нуворишей-даков отличались подчас большей латинизацией, чем строгие дома коренных римлян и италиков.
Регебал превзошел всех. На одну только закладку своего жилого комплекса бывший родич царя истратил три тысячи золотых драхм. Еще не были готовы атрий и таблины, а он, подражая римским нобилям, посадил на цепь у входных ворот раба-привратника из пленных роксоланов. Молодой юноша с перебитыми в кавалерийской схватке ногами хмуро открывал и закрывал окованную бронзовыми полосами калитку.
Ежевечерне Дакиск (он устраивался в Тибуске, поближе к родовым гнездам), Регебал и несколько вождей-даков надевали галльские туники, зашнуровывали высокие римские сапоги, набрасывали расшитые плащи и являлись в бывший дворец Децебала, превращенный Траяном в ставку, засвидетельствовать искреннее почтение цезарю. От римлян их отличали разве что массивные золотые и серебряные бляхи священных символов Замолксиса на груди.
– Пришла пора подумать о наших душах, – неоднократно поговаривал последнее время Дакиск. – Юпитер «петухов» оказался сильнее Замолксиса и Богини Утренней Зари. На поля Кабиров нам путь заказан, Регебал. Так, может, попробуем устроиться на полях Элисия?
Вельможа уклончиво отнекивался.
– Мне не по душе скитаться бесплотной тенью по сырым лугам за речушкой с ледяной водой. В конце концов никто не мешает нам приносить жертвы и Замолксису, и Кабирам, и Юпитеру.
Роскошный храм Юпитера Всеблагого Величайшего, стены и колонны которого были видны с любого места Колонии Ульпия Траяна, болезненно привлекал расчетливые взоры переметчиков. Каменщики уже положили опорные балки крыши. Освящение жилища бога приближалось с каждым днем. Из Рима прибыла группа жрецов для участия в церемонии. Регебал с Дакиском передали через доверенных людей по пятьсот драхм каждому священнослужителю-римлянину.
– А чем отличается коринфская капитель от ионической? – хозяин слегка пристукнул носком римской каллиги резные ярусы болванки. Архитектор распрямился.
– Ионическая скромнее и толще. Коринфская же покрывается по кругу изображениями виноградных и лавровых листьев, различных плодов. Она тоньше, ажурнее, наряднее.
– Наряднее?
– Да, в Риме предпочитают коринфские колонны.
– В Риме... Делай коринфские. Вперемешку с этими. За деньгами я не постою!
– Но, почтенный Регебал, осмелюсь заметить, что типы нельзя смешивать. Получится крикливо. И заносчиво. У нас в Греции давно...
– То в Греции, – перебил Регебал разглагольствующего грека, – а я, слава богам, имею честь жить в городе, носящем имя Траяна Августа! И потому делай по-моему!
Архитектор открыл рот, собираясь возразить, но странные звуки прервали разговор. По улице проезжали несколько армейских обозных телег. Конные римляне и даки сопровождали повозки. Загорелый сальдензий с изрезанным лицом мерно постукивал в большой погребальный барабан. Дакийские конники держали копья наконечниками вниз.
– Что это, почтенный, – лицо зодчего выражало испуг, – кого-то убили?
Каменщики прекратили работу. Рабы – костобоки и роксоланы перебрасывались взглядами. Регебал спиной почувствовал радость соплеменников.
– Продолжать! – рявкнул он. – Сейчас я все узнаю.
Истощенный трибун-римлянин еле держался в седле от потери крови. Доспехов на нем не было. В разрезе ворота туники виднелась бледная кожа. Регебал поравнялся с телегой и, идя рядом, заглянул через борта.
– Сипа!
Вельможа отшатнулся. На испачканной соломе лежал мертвый старейшина сензиев. Горло покойника багровело. Обломанное древко сарматской стрелы торчало прямо из шейной ямки. Лучник попал точно выше грудной кирасы римского панциря. Регебал содрогнулся. Веджес. Теперь вот Сипа. Кто следующий? Шурин царя приотстал. Он не стал рассматривать другие трупы. Римляне и даки подрагивали на ухабах. Конвойные время от времени поправляли свесившиеся кисти рук. Регебал тронул за ногу верховного альбокензия.
– Как это произошло?
Мужчина посмотрел на него сверху вниз. Сплюнул. Набитая опилками волчья голова под наконечником копья насмешливо скалила зубы. Черные ленты пылились по земле.
– Он выехал из Ампела. До полудня прискакал римлянин. Сказал, что даки Децебала напали на строителей дороги. Идет бой. Трибун полевой кастры послал свою британскую когорту. Сипа велел нам седлать лошадей. Микес отговаривал. Вон он! – всадник качнул подбородком в сторону седобородого мертвеца с зияющей раной от сарматского контоса в животе. – Но где там! Сипа понесся как очумелый. Никакого нападения не было. Кто-то из Децебаловых волков просто переоделся римлянином. Когорту они пропустили. А нас встретили. Сипа принял легкую смерть. Он упал первым. Сарматы, патакензии, карпы и германцы пощады не знали. Не подоспей римляне – я тоже валялся бы сейчас там.
Регебал прищурился.
– Ты видел предводителя лесных?
– Видел! – надул щеки альбокензий. – Да я узнал бы его по голосу с закрытыми глазами. Сабитуй костобокский и его сын Тарскана не прячутся в бою за спины воинов.
– Сабитуй... – прошептал сановный сальдензий. – Значит, он не пил яд на площади в Сармизагетузе в тот день.
Телеги и конники давно пылили вдали, а Регебал, прикусив губу, думал, стоя посреди дороги.
Вино не пьянило. Светильник чадил и потрескивал. В оконные проемы таблина заглядывала яркая дакийская луна. Причудливые тени ночных бабочек метались вокруг масляного фонаря в недостроенном атрии. Регебал методично наливал стакан за стаканом и опрокидывал в рот. Мрачные думы одолевали вельможу. Чтобы забыться, он приказал вечером искупать и положить в постель рабыню, но сам же прогнал ее. Страх терзал душу. «Децебал! Почему ты не умер?! Ты давно должен быть мертв. Сарматы служат тебе по-прежнему. О да! В твоих с Диегом тайниках много золота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56