Сделав
отчаянное усилие, Домино намного опередил своих преследователей и помчался
к реке, чтобы охладить свои разгоряченные, усталые, окровавленные ноги.
Спустившись к реке, он побрел по мелкой воде против течения, наслаждаясь
прохладой. Он прошел по воде уже с четверть мили, как вдруг снова услышал
приближающийся лай и увидел собак, добежавших до реки по его следу.
Молодой лис спрятался в кустах на островке и из своего безопасного убежища
с удовольствием наблюдал, как собаки, добежав до берега, потеряли след,
носились взад и вперед, стараясь отыскать его снова, и, наконец, не найдя
ничего, совершенно сбитые с толку, повернули домой.
Быть может, лис не понимал отчетливо, что вода скрыла следы, но у него
все же создалось представление, что река - хорошее место, куда можно уйти
от неминуемой опасности. Впоследствии это подтверждалось не один раз. Так,
например, у другого берега, гораздо ниже по течению, была песчаная отмель,
на которой, по-видимому, не оставалось следов и которая, следовательно, не
могла выдать присутствие беглеца. Когда настала зима и река покрылась
тонким слоем блестящего льда. Домино увидел, что этот лед прекрасно держит
его и ломается под собакой, которая проваливается в воду.
Но самым полезным местом оказался скалистый обрыв над рекой. Под
обрывом вилась тропинка, вначале довольно широкая, а затем суживавшаяся
настолько, что еще кое-как была проходима для лисицы, но слишком узка для
охотничьей собаки. Тропинка эта огибала мыс, а потом отлого поднималась на
скалу и вела в лес, до которого любой иной дорогой было добрых две мили.
Кроме того, Домино узнал, что, когда в других местах охота плоха, у
реки всегда найдется что-нибудь съестное. Была ли то выброшенная на берег
рыба, или дохлая птица, или хоть лягушка, все же можно было утолить голод.
И у него составилось твердое убеждение, что вообще река - прекрасное
место, полезное в трудные минуты жизни. Река стала его другом.
Вот как изменился за это время наш молодой зверь.
Постоянно угрожавшая его жизни опасность удесятерилась.
С наступлением холодных осенних ночей его шуба стала гуще, пушистее и
изменила цвет. С каждым днем его шерсть все темнела, пока наконец рыжие и
серые оттенки не исчезли совсем. И всякий, кто знает толк в мехах, мог бы
сказать: "Не предвестник ли это еще большей красоты? Не станет ли этот
молодой лис настоящим черно-бурым лисом?"
Добыть шкуру черно-бурой лисицы - величайшее счастье, о котором только
может мечтать охотник. Но это сокровище тщательно охраняется хитростью и
быстротой самого зверя.
Черно-бурая лисица только зимой сильно отличается от обыкновенной.
Черно-бурого лисенка, пока он еще не переменил своей детской шубки, легко
принять за обыкновенного. Только с приближением зимы можно обнаружить
красоту счастливца. И вот, когда прошла осень и в Голдере наступили
морозные ночи, темнеющая зимняя шуба Домино с каждым днем становилась все
пышнее и гуще, хвост с белым кончиком - пушистее, а темная полоса поперек
морды - все чернее, резко выделяясь, подобно маске, среди обрамляющей ее
серебристой шерсти. Голова и шея также приобрели блестящий черный цвет.
Наконец, как звезды, усеивающие темное ночное небо, появились "блестящие
белые кончики волос на фоне черного, как мрак, меха. Тот, кто видел
черномазого лисенка в июле, ни за что не узнал бы его теперь, в ноябре, в
полном блеске благородного зимнего наряда: Домино превратился в
великолепного чернобурого лиса.

5. КРАСАВЕЦ И ЧУДОВИЩЕ
Скоро всем стало известно, что в Голдере появился чернобурый лис. Люди
уже не раз видели этого красавца, это чудо среди пушных зверей, и
некоторые полагали даже, что собаке Джюкса, черной Гекле, не раз удавалось
гнаться за ним по пятам. Так, по крайней мере, рассказывал сам Джюкс, хотя
соседи его смеялись над подобными баснями и утверждали, что черно-бурая
лисица просто издевалась над глупым псом и, заставив его бежать сломя
голову, всегда оставляла в дураках с помощью какой-нибудь из своих
бесчисленных уловок.
У Геклы был замечательный голос: громкий, низкий и такой звучный, что в
тихие ночи он был слышен за несколько миль. Лай этот казался механическим,
потому что собака неизменно лаяла при каждом скачке, даже когда
возвращалась домой по собственному следу.
Мальчики Джюкса воображали, что Гекла - чудесная, образцовая охотничья
собака. Но соседи говорили, что это помесь лисьего капкана и паровой
сирены, да к тому же еще угрюмая и дикая скотина. Более беспристрастные
люди признавали, что Гекла - крупный, быстроногий, злой щенок, обладающий
действительно особенным, незабываемым голосом.
Впервые я услыхал лай Геклы, когда она была заперта на ферме. Этот
звонкий, жуткий, металлический голос потом целый день стоял у меня в ушах.
И вот однажды осенью, на закате солнца, когда я бродил в лесу у
подножия Голдерских холмов, мой слух поразил тот же самый металлический
лай, доносившийся издали. Я тотчас же узнал его и догадался, что Гекла
идет по чьему-то следу. Я прислушался и вскоре понял, в чем дело.
Послышался легкий шелест листьев, и через несколько мгновений я увидел
великолепное животное - черную, как уголь, лисицу. Она на минуту
задержалась, став передними лапами на лежащий ствол дерева, чтобы
оглянуться в сторону врага. Лисица была всего в пятидесяти шагах от меня,
и я знал, что надо было делать: приложив к губам руку, я втянул в себя
воздух и громко чмокнул. Лисица тотчас повернулась ко мне и стала быстро
ползти в мою сторону.
Вот между нами уже не больше двадцати шагов. Она остановилась в
грациозной позе, с настороженными ушами, несколько загнутым кверху хвостом
и приподнятой передней лапой, стараясь определить, откуда донеслось
заманчивое чмоканье крысы или кролика.
О, что это был за мех!
Стояла еще ранняя осень, но на фоне черного блестящего меха уже резко
выделялись белая как снег грудь и светлый кончик хвоста. Желтые глаза ее
горели, как огоньки, а серебристые кончики волос окружали, как сиянием, ее
голову и шею. Мне кажется, я еще никогда в жизни не видал такого
прелестного создания. Наконец я сообразил, что это, должно быть, и есть
голдерская черно-бурая лисица. Я не двигался, она тоже. Как это часто
случается, животному, по-видимому, не приходило в голову, что перед ним
находится человек. Но лисица хорошо слышала по приближающемуся
металлическому лаю, что по ее следам идет Гекла, и повернулась, чтобы
бежать далее. Тут я снова чмокнул и еще раз имел счастье наблюдать изящную
позу насторожившегося животного. Но я выдал себя неосторожным движением, и
лисица мгновенно скрылась.
Минут десять спустя передо мною появилось другое животное: мерно лая
через каждые несколько футов, продираясь сквозь кустарник, ломая на пути
все, что не гнулось, неуклюжая, тяжелая, с налитыми кровью глазами, не
обращая ни на что внимания, кроме следа на земле, с мрачным упорством
двигаясь вперед, показалась Гекла - знаменитая Гекла, которая собиралась
помериться силами с самым быстроногим из обитателей Голдерских холмов.
Невольно становилось страшно при виде того, как этот громадный, грузный
зверь обнюхивал землю и безошибочно находил каждый поворот лисьего следа.
Было как-то жутко подумать, что след может точно сказать, куда направилась
лисица. А между тем это было так, и Гекла ни разу не повернула обратно. Я
чмокнул собаке, но с таким же успехом можно было бы чмокать какому-нибудь
капкану. Единственной ее мыслью было не терять следа, пока он не приведет
к лисице. А что было бы потом, об этом я мог судить по злым, налитым
кровью глазам собаки и по ощетинившейся шерсти на хребте. Я сам охочусь на
лисиц и люблю эту охоту, но в тот день вид прелестного создания,
преследуемого безжалостным Цербером, от которого нельзя уйти, произвел на
меня такое же впечатление, как вид ядовитой змеи, душащей прекрасную
певчую птичку.
Старинная дружба человека с собакой была забыта, и с тех пор мое сердце
перешло на сторону черно-бурого лиса.

6. ЗИМНЯЯ ЖИЗНЬ ДОМИНО
Пришла зима, и деревенские мальчишки принялись за свою беспорядочную
охоту на лисиц. Пустив вперед двух-трех псов, они плетутся обычно позади
пешком, со своими ружьями.
Однажды на след Домино напала настоящая конная охота с целой сворой
собак, но Домино скрылся в скалах возле реки. С каждым удачным уходом от
своих врагов он становился все сильнее и все лучше умел сбивать с толку
преследователей. Кроме того, он совершенствовался еще и в уменье владеть
собой. Страшный лай громадной собаки пугал его по-прежнему, но Домино
научился преодолевать свой страх, и мужество его все возрастало.
Он вел теперь обычную жизнь одинокого лиса. У него не было норы - лисы
зимой мало живут в норах. Он ложился спать на открытых местах, где защитой
от холода ему служили его пышная, густая шуба и пушистый хвост. А острый
нюх надежно охранял его от приближающейся опасности.
Спал он только днем, на солнце. Таков уже неписаный закон лисиц: "Ночь
существует для охоты, день - для сна". Когда после захода солнца начинало
темнеть, Домино отправлялся на поиски пищи.
Ошибочно думают, будто всякое дикое животное может видеть в
непроглядной тьме; нет, свет ему нужен. Разумеется, он ему нужен гораздо
меньше, чем человеку, но все-таки немного света требуется и для него.
Животное может лучше пробираться ощупью в темноте, чем человек, но все же
оно передвигается лишь ощупью. Животные не любят яркого полуденного света.
Любимое их время - мягкий полумрак. При луне или в звездную ночь зимой,
когда лежит снег, охотиться удобнее всего.
Итак, едва садилось солнце, Домино выходил на охоту. Он бежал рысцой,
держась против ветра, сворачивал в стороны, чтобы обследовать всякую
заманчивую заросль, всякий заросший травой буерак, наведывался во все
места, где ему когда-нибудь посчастливилось прежде, и подбегал ко всякому
приметному столбу, камню или углу ограды понюхать, не побывала ли там
недавно какая-нибудь лисица. Ведь лисицы, подобно собакам и волкам, имеют
обыкновение оставлять свои следы у каждого камня и столба. Затем он бежал
по вершинам холмов, принюхиваясь, не донесется ли с ветром запах
съестного. При малейшем шорохе он останавливался и стоял неподвижно, пока
не убеждался, что ничего не случилось, или подкрадывался, словно кошка,
поближе, чтобы лучше разузнать, в чем дело. Иногда он взбирался на
какое-нибудь пригнувшееся к земле дерево, чтобы осмотреться, или, если
дерева не было, делал высокий дозорный прыжок вверх.
Во время этих ночных походов он вовсе не избегал фермерских дворов,
охраняемых собаками. По мере заселения пустынных мест число лисиц там
увеличивается, так как каждая ферма служит для них источником пищи и
непременно имеет двух-трех постоянных нахлебников лисьей породы. Так и наш
Домино, несмотря на присутствие собак, все-таки бежал от одной фермы к
другой. Если нужно было остерегаться собаки, он останавливался на
некотором расстоянии и вызывающе лаял. Если собака выскакивала на его лай,
он удирал, а если никто не отзывался, он делал вывод, что собака заперта.
Тогда он смело прокрадывался во двор и хватал все, что попадалось.
Разумеется, наилучшей добычей ему казалась жирная курица, которую он
мгновенно заставлял замолчать, сжав ей шею зубами. Но порой Домино
приходилось довольствоваться и брошенными курам объедками хлеба или дохлой
крысой, выброшенной из крысоловки. Он не гнушался даже таскать куски из
свиного корыта.
Почти всегда, хотя и не каждую ночь, он находил съестное, а ведь, в
общем, иметь хороший ужин раз пять в неделю вполне достаточно для того,
чтобы не потерять жира и протянуть зиму.

7. ДОМИНО НАХОДИТ СЕБЕ ПОДРУГУ
Ни одно дикое животное не блуждает бесцельно с места на место - каждое
из них имеет свой родной округ, определенный участок для охоты. За этот
участок оно готово сражаться и будет защищать его от всякого другого
животного своей породы.
Многочисленные наблюдения показывают, что охотничий округ лисицы
обыкновенно простирается на три-четыре мили от норы во все стороны.
Возможно, впрочем, что округ одной лисицы отчасти совпадает с округами
других лисиц. Но к таким постоянным соседям животное скоро привыкает,
хорошо изучив их наружность и запах их следов; в конце концов соседи
перестают обращать друг на друга внимание.
Совершенно иное дело, если в округе появляется чужой зверь. Тогда
приходится биться или уходить.
Когда "Снежный месяц" пошел на ущерб, Домино, достигший полного
расцвета своих сил, одетый в роскошный мех, начал страдать от одиночества.
Временами безотчетное стремление к общению с кем-нибудь заставляло его
долго просиживать на пригорке вблизи какой-нибудь фермы, прислушиваясь к
лаю собак, если это не было особенно опасно, или даже нарочно вызывать их
на погоню за собой. Иногда он останавливался на вершине освещенного луной
холма и испускал протяжный лающий вой. Ученые называют его лисьим лаем, а
охотники зовут тоскливым плачем:
Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу,
Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу...
Однажды, в одну из ночей "Голодного месяца". Домино печально завывал,
не надеясь, что кто-нибудь отзовется. Воя, он еще сильнее чувствовал свое
одиночество.
По-людскому "Голодный месяц" называется февраль. Зима стала понемногу
сдавать, подул мягкий, влажный юго-восточный ветер, тот самый, который
несет с собою таинственное веяние весны.
Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу,
Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу... -
снова повторил свой призыв Домино и, зорко осмотревшись кругом, на этот
раз уловил вдали тень, промелькнувшую по белому покрову полей. Пока он
следил за ней, насторожив уши, другая тень быстро пронеслась по снегу, но
уже ближе, и Домино пустился вслед за нею.
Человек знает всех своих соседей только по наружности и легко
ошибается, если они хоть слегка изменят ее. Лисица в этом отношении стоит
выше: она знает своих соседей по запаху их следов, их тела и, кроме того,
по наружности, а все это вместе не может измениться до неузнаваемости.
Через несколько мгновений Домино уже напал на след второй тени, и сразу же
чутье безошибочно подсказало ему, что это след рыжего лиса, который живет
на Шобане. У Рыжего издавна были тут права охоты, и потому Домино спокойно
побежал дальше. Но когда он напал на другой след, оставленный первой
тенью, кровь его тотчас же вскипела жаждой битвы: это был след чужой лисы,
зашедшей в его места, и он помчался в погоню. Однако, по мере того как он
бежал, принюхиваясь к следу, гнев его пропадал, уступая место иному
чувству.
Он еще раз принюхался к следу и со всех ног бросился по нему вдогонку.
Нос его, этот чудесный, непостижимый вожатый, уже шептал: "Скорей!"
С удвоенным пылом понесся он вперед и вдруг еще раз напал на след
Рыжего. Всего несколько минут назад Домино пересек этот след совершенно
равнодушно, но теперь все изменилось: опять новое чувство переполнило его.
Теперь это была бешеная злоба. Вся его шерсть, от ушей до хвоста,
ощетинилась.
Наконец, пробежав три-четыре поляны, он увидел обеих лисиц. То, что они
делали, не походило ни на преследование, ни на драку, и было неясно, в
мире они или во вражде. Чужая лиса, небольшая рыжая самочка с пышной белой
манишкой, отбегала немного вперед. Рыжий быстро настигал ее, и тогда она
оборачивалась и кидалась на него. Он отскакивал, но не огрызался. Так они
продолжали бежать, бросаясь из стороны в сторону. При виде этой сцены
целая буря страсти и гнева овладела Домино.
Ему почему-то казалось, что он имеет больше прав на внимание
Белогрудки, и он был немало озадачен, когда она отвергла его еще
энергичнее, чем соперника. С диким рычаньем Домино обернулся к Рыжему. Тот
поднял хвост, выпрямился и, оскалившись, показал два ряда страшных зубов.
Несколько секунд они стояли так один против другого. Воспользовавшись
этим, Белогрудка опять пустилась бежать. Соперники быстро последовали за
нею, угрожая друг другу на бегу, и Домино первый нагнал беглянку. Она
остановилась и огрызнулась, но не очень сердито. Рыжий подошел с другой
стороны и увидел, что ему угрожают и Домино и Белогрудка.
Соперники схватились между собой.
1 2 3 4 5 6 7