- Председатель совета дружины Надя Полуденная развела руками. - Тут и полсовета дружины не поместится.
- Ничего, не место красит дружину, - отбалагуривался я, а сам все пристальнее приглядывался к флигелю во дворе. Это был дворец из трех комнат, о котором стоило помечтать.
Шли уроки.
Я уже заканчивал планы работы на первую четверть, когда узкий проем двери заслонила чья-то спина.
- Долго так стоять будете? - полюбопытствовал я.
- А? Что? Фу ты, перепугал насмерть. Из десятого?
Что-то я тебя раньше не видел... Ты с какого?
- Что?
- С какого урока драпанул?
- А ты? - Свет падал мне в глаза, и я никак не мог рассмотреть лицо ученика.
"Спина" извлекла из кармана сигареты.
- У нас контроша, я бартежаю.
- В переводе на русский: прогуливаешь, убоявшись контрольной работы?
- Ой, как ты нехорошо сказал, аж у меня в сердце закололо. - Он чиркнул спичкой, прикурил. - Будешь? - Протянул мне сигареты.
- Вон! - гаркнул я.
Он стряхнул штукатурку с плеч, потушил о дверь сигарету, аккуратно вложил ее в пачку и не спеша вышел.
Товарищи! Никогда не кричите на человека. Даже если он хам. Очень противно это - кричать так, что отделяешься сам от себя и слышишь свой голос со стороны.
Когда в пионерскую заглянул Вартан Сергеевич, я уже пришел в себя.
- Напрасно вы на меня так понадеялись. Не выйдет из меня настоящего вожатого. Не выйдет, не выйдет!
- Не паникуй, Герась. Паника всегда на руку противнику. Кто же он?
Мне было легко говорить с этим веселым и мудрым человеком. Я ни разу не видел своего отца, но мне всегда казалось, что он чем-то похож на Вартана Сергеевича. В тяжелых веках его прятались добрые глаза. Ничего проницательного не было в них, но они видели все.
- Да, плохи ваши дела, Герасим Борисович, - сказал он, выслушав меня. Ты считаешь, что во всем виновата твоя молодость. Но это недостаток, от которого избавляются с каждым днем. Избавишься, не торопись.
Дело совсем не в том, что у вас с этим курильщиком небольшая разница в летах. Просто он не знает, кто ты.
И не раскисай. Орать - не метод, но на безавторитетье и глотка авторитет. А вот это уже разговор о главном.
Знаешь, как в старину купцы говорили? Сперва заработай тысячу рублей, а потом тысяча рублей будет работать за тебя. Ты пока еще нищий. А тебе нужна тысяча рублей авторитета - не меньше. "Твори, выдумывай, пробуй!" Переверни вверх тормашками всю школу, У тебя же такая силища - молодость, энергия, инициатива...
СЕЛ КОТ НА КОЛОДУ...
Первого педсовета я ждал с нетерпением. Но до пионерских дел очередь не дошла и на втором.
В мечтах все это выглядело так. Меня поздравляют.
Жмут руку. Я открываю рот, чтобы заикнуться о флигеле, но уже, оказывается, принято решение отдать его пионерам. Все растроганы взаимной предусмотрительностью. Кто-то украдкой вытирает слезу. Как в кино.
Директор школы Ефросинья Константиновна после второго педсовета устало пообещала: "Подождите, и до вас доберемся". Можно подумать, что я живу на окраине. Зачем добираться? Но я ответил искренне: "Скорее бы!" (После этого разговора кадр с вытиранием слезы из моих представлений исчез.)
Перед третьим педсоветом я сказал завучу Вере Николаевне: "Буду говорить о флигеле. Пионерская комната мала. Не помещаемся". Думал, пожмет мне руку.
Она пожала плечами: "Вряд ли что-нибудь выйдет".
Педсовет напоминал некоторые наши советы дружины. Только у нас бывало много крику, а здесь все шло организованно. Говорили о пагубности "процентомании", о необходимости добиться стопроцентной успеваемости.
Уже собрались было расходиться, но тут встала Ефросинья Константиновна.
- Я понимаю, товарищи, что все устали, но есть еще третий вопрос. Откладывать его дальше нельзя.
Я имею в виду нашу пионерскую организацию...
Я почему-то так разволновался, что стал плохо слышать. Несколько раз в речи директора мелькнуло знакомое имя: "Антон Семенович говорил...", "Антон Семенович писал..." Я не сразу сообразил, что Антон Семенович - это Макаренко. Пока я приходил в себя, Ефросинья Константиновна подвела итог.
- Таким образом, дела в пионерской организации идут из рук вон плохо. Кто хочет слова?
Слова захотела Елизавета Порфирьевна, "немка".
- Гера - молодой вожатый. А молодость - прекрасная пора. Помню, когда я была молода... - она сделала небольшую паузу, словно ожидая, что ее перебьют, - когда я впервые пришла в школу, мне тоже было нелегко. А сколько ошибок преодолеешь, пока станешь мастером педагогического процесса! - Вот, например, панибратство. Трудно избежать... А ведь я сама видела, Герочка, как вы хлопали ребенка по плечу. А завтра он вас? С детьми нельзя так. Или еще хуже - устроили на школьном дворе столовую. Подумайте, ели арбуз! И хотя корки убрали, много арбузных семян осталось. Пришлось мне очень тактично, чтобы не ронять авторитета Геры в глазах детей, позвать уборщицу.
- Надо было мне сказать.
- Вот я, Гера, и говорю. И критику любить надо.
Все.
Ефросинья Константиновна еще заметила мне, что прерывать и бросать реплики с места неприлично. Я вышел к столу. Теперь я уже держал себя в руках.
- Ладно, я с этого места. В конце кондов, за семечки... ну, семена арбузные, спасибо. Я согласен, что многое не ладится. Только почему? Я сам еще не разобрался. Одно мне ясно - нужна пионерская комната. Настоящая, большая, светлая. Чтобы совет дружины помещался. У нас же во дворе прекрасный флигель. Он мне уже во сне снится. Прошу-прошу. А все как в бабушкиной присказке:
Сел кот на колоду
Бултых в воду!
Он уж мек, мок, мок.
Он уж кис, кис, кис.
Вымок, выкис, вылез, высох.
Сел на колоду
Бултых в воду!
Он уж мок, мок, мок...
Учителя посмеялись... Потом к столу вышла Вера Николаевна. Все еще улыбаясь, она начала:
- А у новорожденного-то голосок крепок и требований куча. Ну что ж, так и должно быть. И мне нравится, Герасим Борисович, что для вас пионерские дела не третий, а первый пункт повестки дня. Иначе и быть не может. Но "дай-дай-дай" - так можно жить только в возрасте бабушкиных сказок. Придет время-мы вам и флигель дадим. Но мы вправе уже сегодня обратиться к вам с тем же словом: "Дайте стенную газету, дайте интересный сбор". Давайте не давать друг другу обещаний, а делать дело. Оно у нас единое. А с флигелем пока не выйдет. Он нужен для уроков домоводства.
"КАМОРКА ГЕРАСИМА"
У нашей стенгазеты уже было название: "Вверх по ступенькам". Но газеты не было. И никто яе знал, когда же выйдет первый номер. Пришлось собирать совет дружины.
- Если редколлегия не повесит газету завтра, мы повесим редактора, кровожадно заявила семиклассница Аня Яновская, потешно закатывая рукава на коротких толстеньких руках.
- Те:бе легко говорить, -возмутился редактор Витя Строгов. - Я тут день и ночь рисую, а ты пирожками в это время питаешься.
- Я ночью не ем, - обиделась Аня и села наместо.
- Дело не в этом, - сказала Надя Полуденная. - Просто у нас не хватает заметок. Один Витя в поле не воин.
- Не знаю, может, Витька и не воин, а я в журнале "Пионер" читал, что можно организовать КЮК, - загадочно бросил с места Димка Иголочкин и умоли.
Его на совет дружины никто не приглашал, но не мог же он расстаться с Витей! Разрешили посидеть, только пусть молчит.
- А я и не разговариваю. Я советую, - отрезал гость и лихо дунул на челочку.
- Ну тогда расскажи толком.
Димкино предложение всем понравилось. Решили открыть в школе КЮК - Клуб юных корреспондентов.
От каждого класса по два человека. Заметки собрать к завтрашнему дню. Аня Яновская - председатель КЮКа. На том сошлись - и разошлись.
Я задумался. Почему так плохо с газетой?
Завуч второй смены Вера Николаевна вошла шумно. Мне всегда казалось, что впереди нее, невидимое и неслышимое, идет хорошее настроение.
- Что так пустынна "каморка Герасима"?
- Какая каморка? - не понял я.
- Вы не знаете, что так называют вашу обитель?
Это пятиклассники. У них сейчас "Муму".
Я рассмеялся.
- А знаете. Вера Николаевна, в этом названии много горькой правды. В такую каморку не очень-то тянет зайти. Неуютно как-то. И места мало. Вот дали бы яам флигель во дворе!
- Слышали, слышали. Просить надо лучше.
- Но я же Герасим. Я глухонемой.
- Зато богатырь!
- Этого я не чувствую. Видите, газета все еще на нижней ступеньке.
Я рассказал про КЮК. Завучу понравилось.
- Советую вам, Герасим Борисович, завести сатирическую страничку.
"ГОРОД ПИШЕТ НАШИМИ ПЕРЬЯМИ!"
Хорошая штука металлолом! Кто не знает, сколько новых отличных машин и станков ежегодно получает страна из никому не нужных ржавых банок и кастрюль.
И все-таки, когда говорят "собирайте металлолом", это звучит как "будьте осторожны с огнем". Вроде кто-то этого не знает. Примелькалось, "приелось".
Я начал с математиков. Они пошли навстречу, и три дня на арифметике, алгебре, геометрии занимались "металлоломными головоломками". Я это ощутил сразу.
- Герасим Борисович, а вы знаете, что мы можем собрать лома на полтепловоза?
- А вот решите задачку: "Класс собрал семьдесят килограммов металлического лома..."
- Нет, вы только послушайте! Из лома, который мы соберем, можно выплавить стали на столько перьев, что ими будет писать весь город! И даже больше.
- "Сто бабушек, поплакав, сдали в металлолом старые дырявые тазы. Из них сделали столько стиральных машин, что каждая шестая бабуся смогла разогнуть спину. Спрашивается! почему они не догадались сделать это раньше?"
В воскресенье школьный двор преобразился. Кругом виднелись лозунги:
"Город пишет нашими перьями!"
"Убедим бабушек отдать дырявые тазы!"
"Старый лом - новый металл!"
"Дарю школе перьев на целый год!"
Я объявил, что сегодня у нас необычный сбор дружины. Он продлится целый месяц, пока не подведем итоги другого сбора - сбора металлолома. Каждый мобилизован! Каждый считается солдатом великого похода за большой металл. Отряд-победитель получит право пойти летом в трехдневный поход.
Больше всех отличился Димка Иголочкин. На какие только ухищрения он не пускался! Придумал себе звание "спеццветмет" ("специалист по цветным металлам").
На школьном дворе из-за него разыгрался настоящий скандал, Димка притащил самовар, старенький, но вполне исправный. Прибежала бабка. Бабка - за Димку, Димка - за самовар. Бабка тянет-потянет - оттянуть не может.
Кричит:
- Разорил, разбойник! Чтоб тебе пусто было!
- Бабуся, - урезонивает Димка, - постыдись.
Я же тебе объяснял, что из одного самовара можно сде...
- Приди домой, я тебе покажу, что из тебя можно сделать. Деда моего самовар. Тульский, со свистом...
Самовар мы вернули. А про Димку в школе ходил анекдот.
Стоит Димка на трамвайной остановке и зевает.
- Чего ты? - спрашивают.
- Жду. Трамвай пройдет - рельс возьму.
"ЗАЧЕМ ОН БИЛ МЯЧ НОГОЙ!"
За что учителя любят школу? Каждый, наверное, ответит по-своему.
В дверь кабинета Веры Николаевны поскреблись, и на пороге появился Федотыч, неслышный, неслово"
охотливый человек - завхоз.
- Разбили, - доложил он.
- Что?
- Стекло.
- Где?
Когда все стало ясным, Федотыч так же неслышно исчез. К моему удивлению, лицо завуча не выразило никакой досады.
- Люблю школу за то, что в ней всегда что-нибудь случается, улыбнулась Вера Николаевна и, отложив все дела, пошла на место происшествия.
Мне часто теперь приходит в голову, что настоящий учитель - оптимист до мозга костей. Потому что самое страшное в его деле - опустить руки.
Когда Вера Николаевна вернулась, за ней плелся Димка Иголочкин. Лицо его было скучным.
- Значит, не ты?
- Не я.
- А кто же тогда?
- А я почем знаю.
- Кто, кроме тебя, был во дворе?
- Витька. Мы в баскет играли.
- Может быть, он?
- Нет.
- А кто же тогда?
- А я почем знаю!
Было ясно, что пластинку "заело" надолго.
- Не понимаю только, зачем он бил мяч ногой? - листая журнал, спросила Вера Николаевна равнодушно.
- Так он же не ногой...
Димка осекся. Мне даже показалось, что он покраснел.
- Вы все видели?
- Нет. Я прочитала. По глазам прочитала.
Димка отвернулся к стене.
Вера Николаевна лукаво подмигнула мне и обратилась к ученику:
- А теперь, Дима, давай разберемся, помог ты Вите или нет?
- Чего разбираться! Витьке теперь влетит от отца.
Он знаете какой...
- С Витиным отцом я поговорю сама, а вот что будешь делать ты? Кто же тебе после этого будет верить?
Иголочкин был окончательно изобличен и послан за дневником. Я встал.
- Вартан Сергеевич говорит, что у вас богатая педагогическая интуиция...
- Вы его больше слушайте, - прервала меня Вера Николаевна. - Он все свои таланты другим приписывает.
- А вот этот случай?
- Просто некоторый опыт.
ЧЬЮ ДУШУ ЖЕЛАЕТЕ?
Увы! Мои собственные опыты в педагогике оставляли желать лучшего.
Я знаю, что со мной это больше никогда не случится. Именно поэтому я должен рассказать обо всем.
Скука - такая штука: кто не работает, того и ест.
Тот день с самого начала был какой-то скучный. Бывают такие дни в школе. От них головная боль. Самое лучшее лекарство в этом случае заняться делом.
Пойти в читалку, развеяться, задумать что-нибудь совершенно удивительное. Но нельзя - "служба". Иной раз сидишь в школе до ночи, уборщица никак не выгонит, а уйти на час раньше - разговоров и объясненин не оберешься.
Во всяком случае, высиживал я в учительской оставшиеся полтора часа и слушал, о чем говорит Елизавета Порфирьевна со своими студентами-практикантами.
- Вы, Костя, слишком либеральничаете, - долетало до меня. - Вам нужно больше твердости. И вообще запомните правило: кто не выгнал ни одного ученика из класса, тот не учитель.
Дальше я не слушал, но последняя фраза засела в моей разбухшей от гудения голове. "Не выгонишь - не станешь..." Прозвенел звонок. Ко мне подошла Вера Николаевна. Оказывается, заболела учительница литературы. Завуч попросила меня пойти на урок к пятиклассникам. Видимо, я изменился в лице, потому что она слегка тронула меня за локоть и улыбнулась.
- Да вы не бойтесь. "Муму" почитаете им вслух. Ну?
Впервые я вошел в класс почти учителем. Я даже не испугался, до такой степени струсил. Пока вел перекличку, немного пришел в себя. В классе не было четверых. Против их фамилий поставил в журнале "н".
Рыжая голова с передней парты, внимательно следившая за кончиком моего пера, с сожалением изрекла:
"Герасим Борисович, не туда". От волнения я поставил все четыре "н" в географию (ее сегодня не было в расписании). Я отложил журнал.
- Встань. Твоя фамилия, по-моему, Кащенко?
- Ага, - кивнула голова. - От вы имена запоминаете!
Я покосился в журнал.
- Так вот... Яша. Разве ты не знаешь, что журнал ведет учитель? И что подглядывать некрасиво?
- Так вы же не учитель, - искренне удивился Кащенко и сел на место. Волосы торчали на его голове клочьями, словно застывшие язычки маленького костра.
"Этого... удалю, - решил я. - Посмотрим, кто кого... боится..."
Я сейчас прогоняю свою совесть сквозь строй воспоминаний, связанных с тем уроком. Кащенко я всетаки... Да, да... Он сопротивлялся. Но все-таки я его вытолкал.
Судьба иронична. На сей раз ирония ее была зла.
Когда меня совершенно замучило раскаяние и я готов был идти извиниться к Яше, он сам явился ко мне... с повинной. Как я понял, "под давлением общественности" (которая шныряла вокруг с сияющими лицами).
Конечно, дергать за косу соседку на уроке, да еще когда читают "Муму", нельзя. Но я-то не мог забыть, что я ставил цель...
Угрызения совести могут загрызть насмерть. Тогда я вышел из класса совсем больной.
- Герасим Борисович, вы не расстраивайтесь, он у нас вообще такой. У него и рыбки сдохли. А у его соседа собака с ума сошла, - успокаивали меня пятиклассники как могли. - Идемте во двор, в "Чью душу желаете?" поиграем.
Вытащили меня на воздух.
Земля качалась подо мной, но упорно не проваливалась.
- Гера-асима Бори-исыча! - отрезвляюще донеслось до меня.
Как все просто в этой игре! Чью душу желаете, та и ваша. Разбежался, прорвал крепко сжатые руки в шеренге напротив - и душа твоя. Веди ее с победным криком в свой стан. Как все просто в этой игре!
ВРЕМЯ ЖИТЬ И ВРЕМЯ ОТДЫХАТЬ
Люблю школу. Мне нравится ходить по ее гулким коридорам во время уроков, кружиться в бешеном ритме ее перемен. Здесь все как в шахматах. Каждое острое положение имеет десяток решении, но только один ход верный. На обдумывание даются секунды, постоянный цейтнот приучает к быстроте и смелому риску.
Вера Николаевна любит повторять: "Если учителне горит на работе, то пусть он сгорит".
Старшему вожатому тоже прохлаждаться нет време ни. Дела идут, бегут. Сроки наступают на горло.
Хвать - не все сделано. Рук не хватает. Эх, иметь бы их тысячу!
- Нет, почему же! Две руки плюс одна хорошая голова - это уже ничего, посмеивается Вартан Сергеевич.
Про случай с Яшей Кащенко я ему не рассказывал.
1 2 3 4 5 6