– Госс подрегулировал радар, потом поднял голову и поглядел через колпак кабины. – Восемнадцать градусов направо, в долине. Я поймал какие-то передвижения, но сейчас все исчезло. Наавон заложил вираж.
– Давай-ка, поглядим. Сначала пройдем на высоте. – Наавон пролетел над долиной, повернул и завис над противоположным концом. – Есть что-то?
Госс покачал головой:
– Никакого движения, никаких электромагнитных полей. Попробуй пониже и помедленнее, а я поищу тепловое излучение.
Наавон толкнул штурвал вперед, в долину, и выровнял катер в нескольких метрах над верхушками деревьев.
– Ну, как?
Госс внимательно смотрел на экран:
– Пока нет. – Красные вспышки и крапины, появившиеся на экране, показывали богатую животную жизнь внизу, но все эти следы были слишком малы для человека. – Погоди… нет, судя по тому, как оно ужвдит, это животное… – По бокам экрана появились двойные красные полосы. – Наавон…
– Вижу!
Госс поднял голову. Две ракеты поднимались в небо, таща за собой огромную сеть. Катер накренился, когда Наавон попытался увернуться, но поднятая ракетами сеть была закреплена на земле и просто накрыла катер. Наавон изо всех сил старался посадить катер прямо, но их завалило на бок и ударило о дерево, потом об увитую виноградом скальную стену. Когда Наавон открыл глаза, катер лежал на боку, колпак разбит, а на него смотрело дуло лучемета. На другом конце винтовки находился кто-то, знакомый по разведывательным совещаниям. Освальд Пейнтер.
Молодой человек ухмыльнулся:
– Ну-ну, Наавон Дор. Хорош же ты!
При свете единственного факела Наавон расхаживал по маленькой пещере-тюрьме, осматривая стены, а Госс наигрывал на флейте мечтательную мелодию. Старший офицер прекратил поиски пути к отступлению и посмотрел на своего заместителя, сидящего со скрещенными ногами на полу пещеры.
– Учитывая, что четверо наших товарищей мертвы, Госс, может быть, печальный мотив был бы уместнее? Госс опустил флейту и поднял глаза:
– В масштабе вселенной, Наавон, что такое смерть четырех наемников? Рядом со скалой, которую представляет собой план Военачальников Десятого Квадранта, мы всего лишь капелька, облачко пара…
– Ты искусно искажаешь мои слова, Госс. – Наавон скрестил руки на груди и прислонился к стене. – Ладно, дружище, выкладывай.
– Что выкладывать?
– Все, что ты хотел высказать с того дня, как «Меч» вышел на орбиту.
Госс пожал плечами, сыграл короткую фразу и замолчал, не закончив вторую.
– Мы так долго были вместе, Наавон. – Он улыбнулся. – Я знаю, что ты, если захочешь, можешь заговорить меня теориями и идеями. Я солдат и не мыслю в масштабах вселенной или тысячелетних замыслов, как умеешь ты. В том, что я говорю, есть смысл?
– Продолжай.
– Наавон, возможно, мы, как ты говоришь, всего лишь пылинки, слишком незначительные, чтобы беспокоиться о них. Но меня они беспокоят, потому что я – одна из этих пылинок. Если бы я мог увидеть и понять всю вселенную разом… Но я не могу. Я вижу эту пещеру, вижу тебя. В бою я вижу, как обливаются кровью враги и умирают друзья.
Наавон присел на корточки перед Госсом:
– Мы наемники, Госс.
Госс потер подбородок, потом похлопал флейтой по колену.
– То, что я вижу, Наавон, важно для меня. Мы разные. Ты видишь предназначение Военачальников, переделывающих вселенную; я вижу, как в один прекрасный день Арван сдается военной силе… я вижу, как эти отбросы, Мисор и Садисс, служат Военачальникам, уничтожая образ жизни…
– Наемники не находятся ни на чьей стороне, Госс, кроме…
– Кроме платежной ведомости. Знаю. Возможно, для этого нет оснований, Наавон, но я оказался в странном положении. Я участвую в войне, на которой хочу… нет, на которой я должен встать на одну из сторон, и, по-моему, сейчас я не на той стороне.
Наавон встал:
– Госс, со временем эта планета просто перестанет существовать. Как можно связывать себя с этим неустойчивым, мелким уголком настоящего, когда впереди – безграничное будущее?
– Я никогда не увижу его.
– А-ах! – Наавон отвернулся. – Что толку говорить с тобой?
– Возможно, никакого.
Командир посмотрел на Госса:
– Тогда скажи мне, Госс. Если таковы твои чувства, почему же ты не дезертировал? Почему не присоединился к жалким войскам Момуса? Почему ты по-прежнему здесь, со мной?
Госс поднял флейту и внимательно посмотрел на нее:
– В масштабе мироздания, Наавон, мои соображения – пустяк: присяга одного солдата служить другому. Как я сказал, это пустяк, но для меня это важно. – Госс снова заиграл.
Наавон поднял голову. В камеру вошел одетый в алое с пурпуром человек с факелом.
– Идите со мной. Вы, двое, будете обедать с Алленби.
Костер в центре большой подземной комнаты шипел и трещал, отбрасывая на стены большие тени сидящих вокруг него. Алленби посмотрел направо, где сидела предсказательница Гене, пытаясь поймать ее взгляд. Гене, однако, была поглощена изучением двух арванианских офицеров, сидящих напротив нее. Алленби посмотрел на обеспокоенное лицо Наавона Дора; трудно было поверить, что арванианин озабочен только фактом пленения. Тот, кого звали Госс, смотрел, как Дишну, второстепенный клоун из Дирака, исполняет комическую пантомиму о человеке, строящем дом резиновыми инструментами. Клоун закончил и поклонился.
Алленби захлопал:
– Великолепно, Дишну. – Он полез в кошелек и вытащил несколько медяков. – Вот.
Предсказательница и униформист по имени Пейнтер также подали клоуну медяки. Потом Дишну посмотрел на арванианина по имени Госс. Госс залез во внутренний карман кителя и вытащил бумажник.
– Превосходное представление, клоун. Кредиты Десятого Квадранта принимаются?
Дишну нахмурился:
– У тебя нет медяков?
Госс пожал плечами:
– Мне кажется, в сложившихся обстоятельствах эти деньги могли бы быть многообещающей валютой.
Алленби засмеялся и бросил Госсу маленький кошелек:
– Вот, я поменяю твои бумажки.
Госс подал клоуну несколько медяков, потом передал кошелек Наавону. Другой арванианин, казалось, сильно удивился, потом взял несколько медяков и вложил в руку Дишну. Алленби потер руки:
– А теперь, возможно, немножко магии?
Дишну сел и кивнул:
– Да, Великий Алленби, мне бы хотелось увидеть твою иллюзию с ночным цветком.
Пейнтер засмеялся.
– Возможно, нашим гостям хотелось бы выступить?
Госс вытащил флейту:
– С удовольствием.
Пейнтер покачал головой:
– Тебе удовольствие, а нам страдание.
Госс ткнул флейтой в Пейнтера:
– Если не ошибаюсь, Пейнтер, ты наряжен разнорабочим…
– Униформистом.
Госс кивнул:
– Может, тогда нам посмотреть твое выступление? Возможно, ты продемонстрируешь нам поднятие, погрузку и перевозку? – Пейнтер вспыхнул.
Госс поднес флейту к губам и сыграл сложное упражнение. Потом он заиграл печальный, запоминающийся мотив. Разговоры у других костров стихли; все, находящиеся в пещере, слушали. Алленби чувствовал, как в груди закипают слезы: флейта Госса вызывала в душе образы боли, одиночества и бессмысленности бытия. До войны это, возможно, был бы просто еще один мотив. Но, слушая, он понимал, что эта солдатская песня рассказывает о риске, о завоеванных и потерянных мирах, о стремлении к смерти, о жизни, переполненной событиями, но лишенной смысла. Неожиданно песня умолкла. Алленби поднял глаза. Пейнтер, кивнув, наклонился и опустил медяки в руку арванианина.
Предсказательница Гене положила руку на плечо Алленби, но тут Наавон встал, наклонился и вытащил из костра головешку. Он повернулся, вышел из круга позади Дишну и начал рисовать углем на стене пещеры. Алленби не мог уловить смысла небрежных линий и кривых, но все время, пока Наавон рисовал, он чувствовал, как рука Гене сжимает его плечо.
– Есть! – шепнула она. – Теперь я могу читать их!
Пока арванианский офицер рисовал, Гене поманила зазывалу, тихонько передала ему несколько мовиллов и что-то шепнула на ухо. Зазывала кивнул и прокрался к своему костру. Предсказательница снова повернулась к Алленби:
– Я уже послала весточку Джеде. Пусть готовит цирк к представлению.
– Зачем?
– Великий Алленби, ты должен предложить арванианам перемирие.
Алленби нахмурился:
– Ты уверена?
Гене тоже нахмурилась:
– Предсказательница я или нет?
– Ты, конечно, предсказательница, – прошептал Алленби, – но Наавон Дор захочет знать основание для перемирия.
– Скажи ему, что перемирие тебе нужно, чтобы устроить представление.
– Представление…
– Прошу прощения, – вмешался Госс. – У вас принято болтать во время представления?
Алленби поднял брови и пожал плечами:
– Извини, Госс. Никто не хотел обидеть твоего командира.
Госс кивнул и обратил взгляд к рисунку, начавшему обретать форму под головешкой Наавона.
– Помните об этом, когда придет время платить моему командиру гонорар.
Два дня спустя Алленби стоял на опушке большой поляны, наблюдая, как две роты вооруженных арванианских наемников общаются с тремя сотнями вооруженных защитников Момуса. Оба отряда собрались на поляне, ожидая начала парада-алле. Этого достаточно, чтобы проверить, доверяешь ли ты предсказателям. Визг паровой каллиопы послужил сигналом, и толпа на дальнем конце поляны расступилась, пропуская клоунов в ярких костюмах, а за ними – вереницу ящеров, коней, жонглеров, акробатов, платформу на колесах, везущую воздушных гимнастов, потом саму каллиопу, ревущую марш, который можно было услышать даже на расстоянии двух дней пути при встречном ветре.
Арваниане и момусиане по большей части избегали друг друга. Но вот начали образовываться маленькие группки. Момусиане указывали на различных звезд арены, объясняли любопытным наемникам номера. К заходу солнца, где-то на середине представления, факелы, закрепленные по периметру, освещали момусиан и арваниан, передающих друг другу кувшины с заболонным вином, обсуждающих достоинства различных номеров и… смеющихся.
Алленби почувствовал, что рядом кто-то есть, обернулся и встретил взгляд Наавона Дора.
– Командир Дор.
Наавон кивнул:
– Лорд Алленби. Можно задать вопрос?
– Конечно, хотя не обещаю ответить.
– Это перемирие, цирк… почему вы предложили это?
Алленби пожал плечами:
– Вы знаете о наших предсказателях, старший офицер?
Наавон нахмурился:
– Та, которую зовут Гене, что-то такое поняла в моем рисунке, не так ли?
– И в песне Госса.
Наавон опустил глаза, потом покачал головой:
– Гене увидела во мне что-то, что не допустит уничтожения этого цирка. Как она видит то, чего не вижу я?
– Она обучена этому.
Наавон кивнул.
– А увидела ли она, что это перемирие может стать миром?
– Глазам предсказателя не все ясно, Наавон Дор. Ясно только, что мы не служим ничьему предназначению, кроме собственного – цирка.
– Как Гене увидела это во мне?
Алленби пожал плечами:
– Трудно объяснить, да я и сам не понимаю. Сомневаюсь, понимает ли это сама Гене. Она увидела в твоем рисунке много смыслов, однако и много противоречий. – Алленби пожал плечами. – Я не увидел ничего. Увидел только огромную руку с сотней крохотных галактик в ладони, печальное лицо и одинокий кулак. – Алленби потер подбородок. – Наступит ли мир?
Наавон поднял голову, его глаза расширились от ужаса.
– Садисс!
Аллечби поднял голову и увидел пронесшиеся в небе челноки.
– Что это? Какое предательство кроется здесь, Дор?
Но Наавон уже бежал на поляну, громко приказывая погасить факелы и всем прятаться. Потом он пропал за стеной пламени, извергшегося из поляны.
Перед смертью арванианский командир приказал заместителю объединить арванианский отряд с войсками Момуса, чтобы уничтожить Садисса и марионеточный режим Мисора. Алленби он сказал: «Возьми цирк и распространи его по всей галактике… по всей вселенной. Мы все следуем за богами; моим предназначением был… пустой дух. Следуй за своим богом: это цирк; это твоя сила».
Не прошло и четырех месяцев, как Мисор и его приверженцы погибли, а адмирал Садисс сбежал на командном корабле, успев, однако, причинить серьезный ущерб «Мечу». Цирк также пострадал, и потребовался почти год, чтобы заменить номера и оборудование. За тот же год ткачи Момуса поставили парусину, лесорубы снизили цены на древесину, а рудники Куумика предоставили оснащение для установки шатра. Арваниане и Егеря привели «Меч» в полную готовность и переименовали его в «Город Барабу П». Два столетия спустя цирк вернулся на звездную дорогу.
Бансом опустил последний лист книги Шелема и посмотрел на собравшуюся труппу. Лисса, инспектор манежа, дунула в свисток, а арванианин Госс нажал на клавиши каллиопы. Звуки наполнили обширный грузовой трюм, смешавшись с радостными криками труппы. Все двинулись в ночь, к улицам Кукью.
Когда трюм опустел, Бансом кивнул.
Нас ждет успех: мы не можем проиграть.
Он посмотрел на открытые двери трюма.
Я я буду жрецом. Спасибо, Шелем.




1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22