А под лопаткой - широкий бандаж.
На мне были еще три подобные повязки: две на левом бедре, а третья - пониже колена. Они были заклеены лейкопластырем, и мы не стали их трогать.
- То, что не видит пациент, не пугает его, - изрек Джик назидательно. - Еще что-нибудь?
- Отвяжи руку.
- Ты не выдержишь!
- Попробуй.
Он засмеялся, развязал несколько узлов и снял скобки. Я понемногу распрямил руку. Ничего особенного не случилось. Сначала боль взметнулась куда-то высоко, а потом неприятное ощущение стало слабеть и боль уменьшилась.
- Может не слишком хорошо кончиться, - высказал он свое предположение.
- Мои мускулы протестуют против постоянного пребывания в одном положении.
- Ладно. А теперь что?
Из бинтов и лоскутов мы сконструировали более простую повязку, которая поддерживала локоть, но уже не была так похожа на смирительную рубашку. При необходимости я мог пользоваться кистью и даже всей рукой. После нашей операции на столе осталась целая куча бинтов и скобок.
- Отличная работа! - заявил я.
Мы встретились в холле в половине одиннадцатого. Вокруг шумная атмосфера ожидания, говорливые группки, проводившие время в поднимании бесконечных тостов за победу своих любимцев. Возле входа в коктейль-бар администрация отеля устроила настоящий водопой из шампанского.
- Дармовая выпивка, - уважительно сказал Джик, взял стакан и подставил его под струю пенистой жидкости. - И неплохая к тому же, - добавил он, отведав напиток. - За искусство! - поднял он стакан. - Упокой, Господи, душу его!
- Жизнь коротка. Искусство вечно! - с пафосом заявил я.
- Мне не нравится твоя философия, - с беспокойством поглядела на меня Сара.
- Таково было любимое выражение Альфреда Маннинга. И не волнуйся, милая, он прожил восемьдесят с хвостиком!
- Будем надеяться, что и ты проживешь столько же, - пожелала она Джику.
На ней было кремовое платье с золотыми пуговицами - изящное, строгого покроя, явно сшитое на заказ. Она выглядела как офицер в парадной форме.
- Не забудьте, - предупредил я. - Если вам покажется, что вы увидели Уэксфорда или Грина, сделайте, чтобы и они вас заметили.
- Дай-ка я еще раз взгляну на их лица!
Я достал из кармана блокнот для зарисовок и снова передал его Саре, хотя она уже изучала наброски весь вчерашний день.
- Если они и вправду так выглядят, то я, может быть, узнаю их, - продолжала она. - Можно я возьму блокнот с собой?
Джик даже засмеялся.
- Нужно отдать Тодду должное. Он умеет уловить сходство. Конечно, никакого воображения. Он рисует только то, что видит. - Голос его был полон пренебрежения.
- Тодд, а ты не обижаешься на Джика за такую оценку твоей работы?
- Ну, я ведь прекрасно знаю, что он при этом думает, - усмехнулся я.
- Успокойся, - обратился Джик к жене, - если хочешь знать, Тодд был первым студентом на нашем курсе. Хотя, конечно, профессора в художественном колледже ничего не понимают в искусстве.
- Оба вы чокнутые!
Я взглянул на часы. Мы допили шампанское и поставили стаканы.
- Поставь за меня на победителя, - попросил я Сару, целуя ее в щечку.
- Счастье может тебе изменить.
- Поставь на одиннадцатый номер!
Ее глаза потемнели от плохого предчувствия. А Джик держал бороду против ветра, готовый противоборствовать будущим бурям.
- Пошли! - сказал он. - Увидимся позднее.
Я смотрел, как они уходят, и очень жалел, что мы все втроем не можем так просто пойти на кубок. Я бы с удовольствием избежал того, что мне предстояло сделать. Интересно, что чувствуют люди, готовясь к выполнению неприятного или просто опасного задания? Лично я полагаю, самое трудное - начало. А уж как возьмешься, то некуда деваться… Но если остается время передумать, отказаться - искушение отступления деморализует.
Зачем, например, лезть на Эверест, если можно полежать у подножия на солнышке?
Вздохнув, я направился к кассиру отеля и поменял большую часть чеков на наличные. Мейзи оказалась предусмотрительной. К тому времени, когда я вернусь в Англию, от ее щедрот наверняка ничего не останется.
Предстояло ждать четыре часа. Я провел их в номере, успокаивая нервы тем, что рисовал вид, открывающийся из окна. Над горизонтом висели черные тучи, словно паутиной оплетя небо. Особенно в направлении Флемингтонского ипподрома. Я надеялся, что во время кубка сохранится сухая погода.
За полчаса до первого заезда я вышел из отеля и неторопливо направился к торговому району. Магазины и лавки, разумеется, были закрыты. День Мельбурнского кубка - национальный праздник.
Ради кубка австралийцы готовы на все!
Я вынул правую руку из перевязи и осторожно просунул ее в рукав пиджака. Слишком уж запоминается мужчина в пиджаке, наброшенном на одно плечо. Оказалось, что если зацепить большим пальцем пояс брюк, то создается достаточная поддержка для больной руки.
Всегда оживленная улица Свенстона была не похожа на себя. Люди бежали по ней, что вообще свойственно мельбурнским пешеходам, но количество их значительно уменьшилось. В трамваях было больше свободных мест, чем пассажиров. В машинах, проносившихся мимо, водители занимались небезопасным на такой скорости делом: крутили ручки приемников. Оставалось пятнадцать минут до начала скачек. Ежегодно в это время вся страна замирает.
Джик приехал вовремя во взятой напрокат машине. Он остановился возле галереи «Ярра Ривер», открыл багажник и натянул на себя коричневый халат, какие обычно носят кладовщики и разносчики овощей. Потом вынул маленький приемник, включил его и поставил на крышу машины. Комментатор рассказывал, что жокеи на ипподроме Флемингтон вышли на парад.
- Привет, - сказал Джик, когда я приблизился к нему. - Все готово?
Я молча кивнул, подошел ко входу в галерею и пнул дверь ногой. Она была надежно заперта. Джик снова принялся рыться в багажнике, в котором нашлось кое-что, приобретенное еще в магазинах Алис-Спрингса.
- Перчатки, - сказал Джик, передавая мне одну пару, а другую натягивая на свои руки. Вид у них был слишком новый и слишком чистый. Тыльной стороной своих перчаток я вытер крыло машины Джика. Он посмотрел и сделал то же самое.
- Ручки и пластырь!
Он передал мне две обычные хромированные ручки, которые привинчиваются к поверхности шурупами. Ручки прочные и достаточно большие, чтобы за них можно было спокойно ухватиться рукой.
Некоторое время я крепко держал одну ручку, пока Джик прикреплял пластырь к пластинам с отверстиями для шурупов. У нас не было возможности привинтить ручки там, где нам было нужно. Следовательно, их следовало приклеить.
- А теперь давай другую. Ты сможешь пару минут поддержать ее левой рукой?
Я молча кивнул. Джик проделал такую же операцию с другой ручкой. Прошло несколько прохожих, не обративших на нас никакого внимания. В принципе, здесь нельзя было ставить машину, но никто не потребовал, чтобы мы уехали.
Мы прошли по тротуару к галерее. Ее фасад не представлял собой ровной линии. С правого края она нарушалась нишей для двери. Между витриной и стеклянной входной дверью было окно. К его стеклу мы и прикрепили ручку.
Естественно, это делал Джик. Через минуту он подергал ручки, но уже не смог их оторвать. Мы вернулись к машине.
Еще трое прохожих прошли мимо, поворачивая головы, чтобы послушать приемник, все еще стоявший на крыше. Они улыбнулись, разделяя общенациональное увлечение. С приближением решающего момента улица все больше и больше пустела.
- «…Виноградник выступает от мистера Хадсона из Аделаиды. У него есть шансы финишировать первым. В Корнфилдском кубке он пришел четвертым, а в Рендвике вторым, обогнав Головоломку, которая перед тем одержала победу над Полднем».
- Перестань слушать проклятый репортаж! - резко проговорил Джик.
- Прости.
- Готов?
- Да.
Мы снова подошли ко входу в галерею. Даже не оглянувшись на возможных свидетелей, Джик достал алмазный резец, которым пользуются окантовщики картин, и, нажимая изо всех сил, провел инструментом по краю стекла в раме. Я заслонял его от любопытных глаз.
- Держи правую ручку, - приказал он, переходя налево.
Я обогнул его и взялся за ручку. Если по улице кто-нибудь и проходил, то на нас не обращали никакого внимания.
- Когда стекло поддастся, - предостерег Джик, - ради Бога, не выпусти его из рук.
- Ладно.
- Подопри стекло коленом. Осторожнее, осторожнее!
Я сделал, как велел Джик. Он завершил четвертый длинный разрез.
- Нажми легонько!
Я нажал. Колено Джика тоже было плотно прижато к стеклу. Левой рукой он ухватил хромированную ручку, а правой начал простукивать тяжелое стекло по периметру.
В свое время Джик много этим занимался, хотя, возможно, и не при таких обстоятельствах. Большой прямоугольник равномерно подался под нашим давлением и отделился без малейшего осколка. Весь вес пришелся на ручку, которую я держал правой рукой. Джик поддерживал свою сторону руками, коленями и проклятиями.
- Черт возьми, только не выпусти!
- Порядок.
Вибрация, возникшая, когда мы вынимали стекло, прекратилась, и Джик перехватил у меня правую ручку. Ловко повернув стеклянный прямоугольник так, что тот открылся, словно дверь, Джик шагнул внутрь и, ухватив стеклянное полотно за обе ручки, вынул его из рамы и прислонил к стене.
Потом он вылез опять наружу, и мы пошли к машине. Оттуда уже невозможно было заметить, что галерея закрыта теперь не так надежно. Да и некому было особо приглядываться!
- «…большинство жокеев уже в седлах, и лошади сейчас займут стартовые места…»
Я взял приемник. Джик положил стеклорез, взял ножовку, молоток и зубило, закрыл багажник, и мы вошли в помещение через импровизированный вход. Преступник часто выдает себя, потому что старается спрятаться. Если вести себя так, будто то, что ты делаешь, обычнейшая вещь, то для возникновения подозрений требуется гораздо больше времени.
Конечно, лучше всего было бы сразу после вторжения открыть входную Дверь, но она была заперта на два надежных замка, а у нас не было ключей.
- Лестница с той стороны, - сказал я.
- Веди.
Мы прошли по ковру к лестнице. Вот и щит с рубильником. Мы включили только освещение подвала.
«Теперь придется поволноваться, - подумал я. - Достаточно любому полицейскому пройтись по улице и поинтересоваться, почему машина стоит в недозволенном месте, и путь за решетку обеспечен нам обоим».
- «…лошади выходят на старт. Квадрат впереди, он нервничает и не слушается Тедда Пестера…»
Мы спустились по лестнице. Я свернул к конторе, а Джик прошел дальше по коридору.
- Вернись назад! - забеспокоился я. - Если стальная решетка опустится…
- Успокойся. Ты уже предупреждал… - Джик остановился за порогом самой дальней комнаты и какое-то время внимательно рассматривал картины, а потом быстро вернулся ко мне: - Все в порядке. Маннинги там, все три штуки. И еще одна вещь, которая сразит тебя наповал. Сбегай посмотри, пока я открою вот эту дверь!
- «…идет кентером, готовятся к старту, напряжение на трибунах возрастает…»
Я воспользовался его советом и заглянул в комнату, стараясь держаться подальше от всяких электрических устройств. Действительно, все три картины Маннинга не покинули своих мест. Но дальше в том же ряду висело полотно, которое, по словам Джика, должно было меня сразить. Гнедой конь с поднятой головой прислушивается к чему-то на фоне величественной усадьбы. Картина Рауля Милле, которую мы видели в Алис-Спрингсе.
Я возвратился к Джику, который молотком и зубилом уже успел выбить замок из двери конторы.
- Что? - спросил он. - Тоже копия?
- Трудно определить с такого расстояния, но похоже на подлинник…
Мы вошли в контору и принялись за дело.
- «…участники вышли на старт и двигаются по кругу, проверяя подпруги».
Я поставил приемник на стол Уэксфорда. Практичный Джик обратил внимание на ящики письменного стола. Они были незапертыми и пустыми. Шкафчик, где была размещена картотека, не открывался. Но Джик, знавший технологию изготовления таких вещей, справился с ним.
В незапертых ящиках лежали каталоги и канцелярские принадлежности. А взломанный шкафчик оказался кладезем находок. Нет, сначала я этого не сообразил. Обычные цапки с заурядными заголовками.
- «…первым претендентом на получение приза в сто тысяч долларов называют…»
В конторе было много картин в рамах. И большинство из них стояло рядком на полу. Джик стал торопливо перебирать их, просматривая, как альбом с пластинками.
- «…помощники начинают разводить участников по местам. Отсюда я вижу, как горячится Виноградник…»
Половину папок в верхнем ящике занимали страховые полисы и Ценные бумаги. Я не знал, что искать, и это осложняло дело.
- Боже! - воскликнул вдруг Джик. - Ну-ка взгляни на это!
- Что там такое?
- «…свыше ста тысяч зрителей собралось сегодня здесь, чтобы стать свидетелями того, как двадцать три скакуна поведут борьбу на дистанции в две мили… или три тысячи двести метров…»
В конце ряда Джик рассматривал первое из трех полотен без рам, скатанных в рулон, нетуго перетянутый бечевкой. Я глянул через его плечо. Полотно просто вопило, что это Маннинг, не говоря уже о том, что в правом нижнем углу четкими буквами было выведено: «Альфред Маннинг». Оно изображало четырех жокеев на лошадях, идущих кентером по треку. И краска на нем еще не просохла.
- А на других что? - спросил я.
Джик развернул рулон. И остальные две картины оказались такими же.
- «…Виноградник несет лишь пятьдесят килограммов, и у него удобная предбарьерная позиция, так что вполне возможно…»
- Продолжай осмотр, - сказал я и вернулся к картотеке.
Фамилии, даты, адреса… Я нетерпеливо потряс головой. Нам нужно было что-то более весомое, чем просто подделки Маннинга, а я ничего не мог отыскать.
- Боже! - воскликнул Джик, смотря в большую папку, в каких хранят гравюры. Папка стояла между столом и стеной. И Джик глядел на нее как громом пораженный.
Мои глаза скользнули по заголовку «Иностранные покупатели» и остановились на нем. Иностранные покупатели. Я открыл папку: списки людей, фамилии и адреса. Расположены по странам.
Великобритания.
Длинный список. Не по алфавиту. Не хватит времени прочесть его обстоятельно. Немало фамилий почему-то вычеркнуто.
- «…стартовали! Вот момент, которого вы все ждали! А впереди - Специальный Приз».
- Взгляни сюда! - показал пальцем Джик.
«Дональд Стюарт» - вычеркнуто. «Шропшир» - вычеркнуто. У меня даже дух захватило.
- «…впервые они проходят мимо трибун в таком порядке: Специальный Приз, Квадрат, Новинар, Жучок, Виноградник…»
- Взгляни сюда! - не унимался Джик.
- Возьми с собой, - прервал я его. - До конца скачек меньше трех минут, и тогда Мельбурн вернется к жизни.
- Но…
- Бери, бери… И те три копии.
- «…впереди все еще Специальный Приз, вторым, сразу за ним, Новинар, потом Жучок…»
Я вставил ящик на место.
- Теперь бери папку - и ходу!
Я взял приемник и инструмент Джика, а ему хватило забот с тремя картинами и громадной папкой для гравюр.
- «…на самом дальнем от нас участке круга до сих пор впереди Специальный Приз, а на второе место Выходит Виноградник…»
Мы поднялись по лестнице, выключили свет. Вышли на улицу. Машина все еще стояла там, где мы ее оставили. Полицейских не было. Все слушали радио.
- «…на последнем повороте Специальный Приз отстает. Теперь впереди Новинар».
На улице ни души. Джик уложил все в багажник. Возбужденный голос комментатора еле перекрывал вопли толпы: «…Виноградник выходит на прямую третьим с Жучком… По ближайшему к трибунам кругу вперед очень быстро проходит Хомут…»
- Все? Можно ехать?
Я покивал головой, чувствуя, что во рту пересохло. Мы уселись в машину. Диктору уже приходилось кричать:
- «…первым финиширует Хомут, на корпус от него отстал Жучок, Новинар третий, а потом Виноградник и Счастливчик…»
Под радостные возгласы зрителей Джик завел двигатель и тронулся с места.
- «… рекордное время! Послушайте радостные крики! Еще раз повторяю результат Мельбурнского кубка. Порядок призеров… Первый - Хомут, принадлежащий мистеру Роберту Хэму… Второй - Жучок…»
- Ух! - вздохнул Джик, задорно задрав бороду и обнажая в широкой ухмылке десны. - Недурно поработали! Мы могли бы выкрасть документы у паршивых политиков, если бы нас кто-нибудь нанял для такого дела.
- Не получится. Большая конкуренция, - возразил я и тоже улыбнулся.
У нас обоих была эйфория, как у людей, которым посчастливилось избежать серьезной опасности.
- Не спеши, - сказал я, - все еще впереди!
Джик подъехал к отелю, поставил машину и занес все ко мне в номер. Он двигался проворно, ловко и расчетливо, затрачивая минимум времени, чтобы быстрее вернуться на ипподром к Саре и сделать вид, будто он все время был там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21