Несмотря на холодный серый свет и промозглый сырой воздух, настроение у зрителей было солнечное, средиземноморское. Английский жокей под бурные одобрительные крики толпы выиграл на фаворите первый заезд.И в этот момент Сэндвик сказал, что пора идти на встречу с председателем комитета, который не мог увидеть нас раньше, потому что принимал за ленчем посла. Мы направились к зданию секретариата скачек, примыкавшему к трибунам, поднялись по лестнице, заполненной зрителями, и попали в большую комнату, где, кроме председателя, нас ждали еще пять-шесть стюардов. Пер Бьорн Сэндвик вошел первым, за ним я и потом Арне, откинувший назад свой капюшон. Председатель продолжал вопросительно смотреть на дверь, ожидая следователя из Британии. Иногда я думаю, помогало ли бы мне в работе, если бы я был толстый, лысый и в очках? Неужели рыхлый пожилой человек вызывает больше доверия и уважения, чем худощавый, шести футов ростом с густыми каштановыми волосами? Я вполне прилично зарабатывал тем или другим способом, но это почему-то упрямо не отражалось на моей внешности.— Дэйвид Кливленд, — представил меня Сэндвик, и глаза собравшихся выразили привычное разочарование.— Добрый день, — вежливо проговорил я и протянул председателю руку.— Э-э-м-м, — он прокашлялся, но быстро справился с удивлением. — Рад познакомиться с вами.Я говорил обычные любезности о том, как мне приятно увидеть Норвегию, такую живописную страну, а сам думал о том, знают ли они, что Наполеон стал генералом в двадцать четыре года.Председатель, Ларе Бальтзерсен, оказался похожим на свои письма ко мне в офис: краткий, вежливый, энергичный. Ему хватило примерно десяти секунд, чтобы понять — меня бы не назначили на такой пост, если бы не знали, что я с работой справлюсь. Поэтому я решил, что нет необходимости объяснять ему, что мой босс внезапно умер восемнадцать месяцев назад и поставил стюардов перед выбором, который они собирались сделать несколько позже.— По телефону вы казались мне старше, — просто заметил Бальтзерсен, и я согласился, сообщив, что так говорят многие.— Вы можете посмотреть, у нас здесь все, — продолжал он. — Попросите кого-нибудь... Арне будет переводить для тех, кто не говорит по-английски.— Спасибо.— Вам что-нибудь нужно еще? Значит, вторая встреча не предполагается, мелькнула мысль, но я сказал:— Если возможно, я хотел бы встретиться с вами в конце дня, прежде чем уеду.— Разумеется, безусловно. Мы хотим услышать, что вам удалось найти. Давайте соберемся здесь после последнего заезда.Стюарды в сомнении покачали головой, и я полагал, что полностью оправдаю их невысокое мнение о своих способностях. Торопясь или заскучав, они потянулись к дверям, и в комнате остались только Арне и председатель.— Пиво? — предложил Бальтзерсен. Арне сказал да, а я — нет. Несмотря на огромную печь, от которой тянуло жаром, для пива было холодно.— Далеко ли граница со Швецией? — спросил я.— По дороге километров восемьдесят, — ответил Бальтзерсен.— Много формальностей?— Не для скандинавов на собственных машинах, — покачал он головой. — Там несколько пропускных пунктов. Но ни один из пограничных постов не помнит, чтобы в тот вечер англичанин пересекал границу.— Да, знаю. И даже как пассажир в норвежской машине. Могли бы его заметить, если бы он скорчился на полу рядом с водителем и накрылся половиком?Они задумались, потом Бальтзерсен решил, что скорей всего его бы не заметили, и Арне согласился с ним.— Не вспомните ли вы кого-нибудь, кто бы мог увезти его в своей машине? Из деловых соображений или по дружбе. Из тех, кто близок к скачкам?— Я не очень хорошо знаю Шермана, — с сожалением сказал Бальтзерсен. Арне немного поморгал и добавил, что это мог бы быть Гуннар Холт или кто-то из его конюхов.— Холт говорит, что отвез его только на скачки, — заметил я, но подумал, что до звонка Эммы Шерман у него было достаточно времени, чтобы съездить в Швецию и вернуться.— Гуннар может сказать не правду, если она ему больше подходит, — возразил Арне.— Боюсь, что Арне прав, — вздохнул Ларе Бальтзерсен, человек с аккуратно причесанными седоватыми волосами, приятным лицом и в лишенном индивидуальности костюме. Я начинал привыкать к норвежской манере поведения, и Бальтзерсен принадлежал к самой распространенной категории норвежцев — рассудительных, иногда слишком серьезных, приветливых, исполнительных, но немного заторможенных. Звезд с неба они явно не хватают, но работа будет точно выполнена. Они участвуют в крысиных гонках, но ходят шагом. Очень цивилизованно.Естественно, встречались и другие типы.— Кого я здесь ненавижу, так это пьяниц, — рассказывала Эмма Шерман. Вчера вечером я пригласил ее пообедать в отеле и потом несколько часов слушал подробности ее жизни с Бобом, ее тревоги и впечатления о Норвегии.— Когда я приехала первый раз, — вспоминала она, — я ходила обедать в зал для постояльцев гостиницы, и всегда эти мужчины подходили и спрашивали, можно ли им присесть за мой стол. Они были очень вежливы, но и очень, очень настойчивы. Они никогда не отступали, пока не добьются своего. Метрдотелю обычно приходилось просто гнать их от меня. Он мне объяснил, что все они были пьяные. Но они совсем не выглядели пьяными. Не шатались и ничего такого.— Учитывая здешнюю цену на спиртное, — засмеялся я, — трудно предположить, что они могут напиться до потери координации.— Конечно, — согласилась она, — но, во всяком случае, я перестала ходить обедать. Мне нужно как можно дольше продержаться на тех деньгах, что у меня отложены, и я терпеть не могу есть одна.Арне хлопнул меня по плечу.— Куда ты хочешь пойти сейчас? Арне принадлежал к третьей группе: люди с заскоками. Их тут встречаешь на каждом шагу.— Наверно, в весовую.Они оба согласно кивнули. Арне накинул на голову капюшон, и мы направились вниз, к выходу на ипподромное поле. Зрителей еще прибавилось, и Арне считал, что их «очень много», но все равно не создавалось впечатления битком набитых трибун. На мой взгляд, одно из величайших преимуществ жизни в Норвегии — малонаселенность. Ни разу в их медлительной столице я не видел очереди, ни толпы, ни машин, никто не толкался, не рвался вперед, чтобы получить первым. Они знали, что пространства хватит на всех, так зачем утруждать себя?Билеты в воротах, ведущих в различные секции ипподрома, разглядывали крепкие парни лет двадцати, в большинстве блондины, все с повязками на рукавах курток. Несомненно, они знали Арне, но, хотя я шел с ним, все равно тщательно проверяли мой пропуск. Их серьезные лица освещались чуть заметной улыбкой, когда они возвращали пропуск и разрешали пройти. Ларе Бальтзерсен выдал мне картонную карточку, испещренную печатями: вход в паддок, вход в весовую, вход на трибуны, и еще с двумя или тремя «вход в...», похоже, что если бы я потерял пропуск, то так и остался бы за воротами.Весовая — здание с темными деревянными стенами, белыми наличниками, красной черепичной крышей — располагалась на дальней стороне парадного круга, на который уже вышли жокеи для второго заезда. Все выглядело аккуратным, организованным, приличным. И хотя глаза у меня были натренированы замечать беспорядок в густом тумане на расстоянии пятиста шагов, тут я ничего не обнаружил. Добродушный характер наложил отпечаток даже на скачки.Некоторые конюхи, одетые в цвета владельцев, такие же, как и у жокеев, выводили лошадей. Хороший и полезный способ сразу же демонстрировать, кому принадлежит лошадь, но раньше я этого нигде не видел, о чем и сообщил Арне.— Ja, — подтвердил он. — Многие владельцы теперь одевают конюхов в свои цвета. Это помогает зрителям запоминать, кому принадлежит лошадь.Здание весовой походило на букву П, на вершине этого П была зеленая зона с декоративными кустами, образующими причудливый орнамент. Путь из весовой в паддок пролегал по относительно узким тропинкам, огибающим кустарник. Этот зеленый уголок после вида скучных бетонных трибун радовал глаз, но зато отнимал лишнее время на дорогу.В весовой Арне вдруг забыл о подслушивающей аппаратуре и, ни разу не оглянувшись, быстро представил меня официальным лицам вроде секретаря скачек и двух клерков. Я пожал всем руки и немного поболтал, но не заметил, чтобы кто-нибудь испытывал беспокойство в моем присутствии, хотя все они знали, что я разыскиваю Боба Шермана.— Теперь сюда, Дэйвид. — И Арне повел меня по коридору, в конце которого виднелась открытая дверь, ведущая на скаковую дорожку. Не доходя двух шагов до этой двери, Арне резко повернул направо, и мы оказались в служебной комнате, из которой были украдены деньги. Обыкновенная канцелярия: деревянные стены, дощатый пол, деревянные столы, используемые как письменные, деревянные стулья. (У них столько лесов, из чего же еще им делать мебель?) Комнату украшали симпатичные красные клетчатые занавески и первоклассные радиаторы центрального отопления. В углу стоял вполне солидный сейф.Кроме нас, в комнате никого не было.— Все произошло здесь, — принялся объяснять Арне. — Мешки стояли на полу. — Он показал где. — Отчеты о собранных деньгах мы положили, как всегда, на этот стол. Эти отчеты у нас хранятся и теперь.Уже в который раз меня поразило, что Арне не чувствует ответственности за пропажу денег, и, насколько я мог заметить, никто и не упрекает его. Между тем в данном случае он проявил элементарную халатность, не позволительную сотруднику, отвечающему за безопасность.— У вас все та же система хранения мешков с деньгами? — спросил я.Во взгляде Арне отразилось что-то среднее между удивлением и обидой.— Нет. После того дня мы немедленно кладем мешки в сейф.У кого ключи?— Один у меня, один у секретаря скачек, один у клерка, ведущего бухгалтерию.— И каждый из вас троих думает, что кто-то другой безопасно спрятал деньги?— Правильно.Мы вышли на ипподромное поле. Несколько жокеев, накинув пальто, ждали следующего заезда, вместе с ними мы с Арне поднялись по наружной лестнице на маленькую площадку, примыкающую к зданию весовой. Она находилась в одной восьмой мили или чуть больше от финишной черты, и отсюда мы наблюдали второй заезд.Арне снова начал озабоченно оглядываться, хотя теперь на пустой площадке никого не было. Я поймал себя на том, что тоже постоянно оглядываюсь. Неужели такая мания заразна? Но болезнь прошла, когда я увидел Ринти Рэнджера, английского жокея, который знал меня. После финиша все направились к двери, ведущей в весовую, и я пошел навстречу Ринти. Арне спустился по лестнице раньше меня и ушел вперед, а я тронул Рэнджера за руку, он обернулся и удивленно воскликнул:— Привет! Фантастика увидеть вас здесь.— Приехал по делу Боба Шермана, — объяснил я. Я давно понял, если прямо говорю о том, что хочу узнать, то добиваюсь лучших результатов. Человек не тратит времени, размышляя, не подозреваю ли я его. А если он не занимает оборонительную позицию, то больше рассказывает.— Понятно. Ну и как, нашли несчастного подонка?— Нет еще.— А почему бы вам не позволить ему исчезнуть? Ринти Рэнджер так же хорошо знал Боба Шермана, как и любой жокей, кто работал рядом с ним последние пять лет. Но они не были близкими друзьями. Его замечание я понял как абстрактное выражение симпатии к коллеге и спросил, не считает ли он кражу денег самой величайшей глупостью, какую можно сделать.— Правильно, — согласился он. — Держу пари, что уже через пять минут он пожалел, что влез в такую грязную историю. Но в этом весь Боб, сначала попробовать, а потом подумать.— Что и делает его хорошим жокеем, — заметил я, вспомнив, как он, сливаясь с лошадью, с недрогнувшим сердцем бросается на барьеры.Ринти усмехнулся, его худое острое лицо посинело от холода, несмотря на теплую дубленку.— Охо-хох, лучше бы он не брал этого препятствия.— Он всегда поступал так импульсивно?— Не знаю... Вечно строил планы, как быстро разбогатеть. То, мол, надо купить землю на Багамах, то поддерживать какого-то чокнутого изобретателя, то решил рекламировать египетские пирамиды. Мы всегда говорили ему, не будь таким идиотом. Понимаете, нам не так легко даются бабки, чтобы бросать их коню под хвост.— Вы удивились, когда узнали, что он украл деньги? — спросил я.— Господи боже мой, еще как удивился. Но больше всего меня поразило, зачем он убежал? Почему бы ему не прихватить добычу и не продолжать по-прежнему работать?— Для этого нужен кураж. — Но кураж как раз у Боба Шермана был. — Кроме того, деньги лежали в тяжелых брезентовых мешках, и понадобилась бы уйма времени, чтобы переложить их. Он бы не успел на свой самолет.Ринти немного подумал, но ничего полезного в голову ему не пришло.— Идиот, — воскликнул он, — симпатичная жена, скоро будет ребенок, хорошая работа — неужели вы думаете, что у него нет ни капли здравого смысла?Да, именно об этом я и думал.— Но в любом случае мне он оказал любезность, — усмехнулся Ринти, — я получил его лошадь на Больших национальных здесь. — Он чуть распахнул дубленку, чтобы показать мне цвета владельца на его жокейской форме. — Владелец, парень по имени Торп, вообще не очень доволен Бобом. По его расчетам, лошадь должна была выиграть в тот последний день, когда Боб был здесь. Он говорит, что Боб засиделся на старте, потом слишком рано рванул вперед, не нашел места на внешней стороне скаковой дорожки, не правильно взял препятствие с водой, ну, сами понимаете, в общем, во всем виноват Боб.— Но все же он опять нанял английского жокея.— О, конечно. Знаете, сколько наших жокеев-стиплеров здесь? Человек пятнадцать. И конюхи в основном англичане или ирландцы. Не так уж много парней, которые, как мы, свободны и могут сами предлагать себя. Но для постоянной работы здесь мало скачек. Некоторые по субботам ездят в Швецию. Там скачки в субботу, а здесь по четвергам и воскресеньям. Тогда все нормально.— Вы часто приезжали сюда вместе с Бобом?— По-моему, в этом году три или четыре раза, но я приезжал и в прошлом году, а он нет.— На сколько дней?— Обычно только на один день. — Мой вопрос удивил его. — В Англии у нас скачки в субботу в полдень. В шесть тридцать вечера самолет. И в воскресенье мы здесь. Вечером последним рейсом домой или в крайнем случае в понедельник в восемь пятнадцать утра. Иногда мы прилетаем сюда в воскресенье утром. Но тогда приезжаешь весь взвинченный, потому что боишься любой задержки.— Вы хорошо узнали людей за это время?— А почему вы спрашиваете?— Как вы считаете, мог ли Боб тут с кем-то подружиться?— Господи боже мой, нет. Насколько я знаю, нет. Если он с кем и подружился, то мне это неизвестно. Конечно, он знаком с тренерами, владельцами. Вы имеете в виду девушек?— В частности, тоже. А были у него девушки?— Не думаю. Он любит свою миссис.— Вы не будете возражать, если я попрошу вас вспомнить, с кем Боб был особенно близок?— Если хотите, пожалуйста. — Его опять удивил мой вопрос.Ринти задумался и по-настоящему сосредоточился. Я ждал, не торопя его, а сам рассматривал зрителей. По британским стандартам, в основном молодежь, лет до тридцати, половина из них блондины, все в ярких куртках, голубых, красных, оранжевых, желтых — своего рода бессистемная униформа, будто дизайнер придумал ее для хора на сцене.Ринти поднял голову, и его взгляд словно бы вернулся из прошлого в нынешний день.— Не могу вам точно сказать... Он останавливался раза два у мистера Сэндвика и говорил, что ему легче с сыном хозяина, чем с самим хозяином... Я видел однажды сына... Они с Бобом стояли рядом и болтали. В перерыве между заездами. Но я бы не сказал, что они были большими друзьями или что-нибудь в таком роде.— Сколько сыну примерно лет?— Сыну? Шестнадцать-семнадцать. Может, восемнадцать.— Кто-то еще?— Ну... Один из конюхов Гуннара Холта. Ирландец. Падди О'Флагерти. Боб хорошо его знал, потому что Падди работал у старого Тэскера Мейсона, где Боб учился. Когда-то они даже вместе были конюхами, понимаете? По-моему, Боб любил останавливаться у Гуннара Холта из-за Падди.— А вы не знаете, у Падди есть машина?— Понятия не имею. А почему бы вам не спросить у него? Он где-то здесь сегодня.— Вы были тут в тот день, когда Боб исчез?— Нет.— Ну... М-м-м... Не можете ли вы вспомнить чего-то такого, что вас поразило?— Какой чертовски хитрый вопрос! Дайте подумать... Вроде бы ничего такого... разве что... он оставил здесь свое седло.— Боб?— Да. В раздевалке. И шлем. Он, должно быть, знал, несчастный идиот, что больше нигде в мире ему не разрешат участвовать в скачках. Иначе бы он никогда не оставил седло и шлем.Спускаясь по лестнице, я размышлял о том, что Ринти не много мне добавил, но, если бы было достаточно фактов, полиция этой или другой страны уже давно нашла бы Боба Шермана. Рэнджер проводил меня вниз, и я пожелал ему удачи в Больших национальных скачках.— Спасибо, — поблагодарил он. — Но не могу пожелать вам того же. Оставьте несчастного подонка в покое.Внизу Арне беседовал с Пером Бьорном Сэндвиком, они с улыбкой повернулись ко мне, приглашая включиться в их разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22