– Ты плавал? – легкомысленно спросила она. Голос дрогнул.
На дороге послышались шаги, и тень мужчины появилась за спиной Джоанны.
– С вами все в порядке, мисс? – В его выговоре явно слышался кокни.
– Да, спасибо. Вы не поможете мне посадить кузена в машину?
Он шагнул на порог и посмотрел на меня, его глаза задержались на запястьях.
– О боже, – проговорил он.
– Ловко сделано, – сказал я.
Это был крупный мужчина лет пятидесяти, с обветренным, как у моряка, лицом; казалось, его глаза видели в этой жизни все, и большая часть виденного не вызывала у него энтузиазма.
– С законом все в порядке? – спросил он.
– В порядке, – подтвердил я. Он слегка улыбнулся:
– Тогда пойдемте. Нет смысла торчать тут.
Я неуклюже встал, оперся на Джоанну и обнял ее за шею, чтобы не упасть. И раз уж я оказался в таком положении, было бы позором упустить возможность, и я поцеловал ее. В бровь, первое, что подвернулось.
– Вы сказали «кузен»? – спросил водитель такси.
– Кузен, – твердо ответила Джоанна. Слишком, слишком твердо.
Водитель придерживал дверь будки:
– Нам лучше отвезти его к врачу.
– Нет, – возразил я. – Никакого врача.
– Тебе нужен врач, – сказала Джоанна.
– Это обморожение. – Водитель показал на мои руки.
– Нет, – настаивал я. – Это не обморожение. На лужах нет льда. Я просто замерз. Не обморозился. – Зубы у меня стучали, и я мог говорить только отрывистыми фразами.
– Что случилось с вашей спиной? – спросил водитель, увидев клочки рубашки и содранную кожу.
– Я… упал. На гравий.
Он скептически посмотрел на меня.
– Вся спина превратилась в ужасную кашу, и там много грязи, – сказала Джоанна, оглядывая меня. Ее голос звучал озабоченно.
– Смоешь, – выговорил я. – Дома.
– Вам нужен доктор, – еще раз повторил водитель. Я покачал головой:
– Мне нужен горячий чай, аспирин и сон.
– Может, ты и знаешь, что делаешь, – заметила Джоанна. – Что еще?
– Свитер.
– В такси. Ты можешь переодеться там. Чем раньше ты попадешь в горячую ванну, тем лучше.
– Будьте осторожны, мисс, – вмешался водитель. – Не грейте руки слишком быстро, иначе пальцы отвалятся.
– Заботливый парень. Я был уверен, что он ошибается. Джоанна выглядела все более озабоченной.
Мы двинулись к машине. Это было обыкновенное лондонское такси. Как удалось Джоанне так очаровать водителя, что он поехал среди ночи в неизвестную деревню? И более практическая мысль: стучал ли счетчик все это время? Стучал.
– Входи, – сказала Джоанна, открывая дверцу. – Там нет ветра.
Я послушался совета. Она вытащила из сумки бледно-голубую шерстяную кофту без воротника, свою кофту, и теплую мужского размера куртку с капюшоном на молнии. Потом деловито посмотрела на меня и взяла ножницы. Скоро остатки рубашки лежали на сиденье. Она отрезала две длинные полоски и перевязала запястья.
– Надо бы сообщить в полицию, – решил водитель такси.
– Драка по личным причинам, – покачал я головой. Джоанна помогла мне всунуть руки в кофту и в куртку и застегнула ее. Затем извлекла из сумки новые перчатки на меху, мои руки без труда вошли в них, потом термос с горячим бульоном и две чашки.
Я смотрел в темные глаза Джоанны, когда она подносила мне чашку ко рту. Я любил ее. Кто бы не любил девушку, которая подумала о горячем бульоне в такое время.
Водитель тоже взял чашку с бульоном и заметил, выставив ноги наружу, что похолодало. Джоанна с горечью посмотрела на него, и я рассмеялся.
Он оценивающе взглянул на меня и сказал:
– Может, вы и обойдетесь без доктора. Мы направились в Лондон.
– Кто это сделал? – спросила Джоанна.
– Я скажу тебе потом.
– Ладно. – Она не настаивала, нагнулась над сумкой и вытащила теплые тапочки, толстые носки и свои длинные рейтузы. – Сними брюки.
– Не могу расстегнуть молнию, – иронически пожаловался я.
– Я забыла…
– Ничего, я надену носки, если не справлюсь с брюками. – Я даже сам слышал в своем голосе страшную усталость, и Джоанна, ничего не говоря, встала на колени в покачивавшейся машине, сняла мокрые и надела сухие носки на мои безжизненные ноги.
– Замерзли, – проговорила она.
– Я их не чувствую. – Лунный свет ярко сиял за окном машины. И я посмотрел на тапочки. Они были слишком большие для меня и, конечно, для Джоанны.
– Я всунул ноги в шлепанцы Брайена? – спросил я. После паузы она равнодушно сказала:
– Да, это тапочки Брайена.
– И куртка?
– Я купила ее как рождественский подарок.
Вот в чем дело. Не самый подходящий момент для такого открытия.
– Я не подарила ее, – заметила она, помолчав, будто приняла какое-то решение.
– Почему?
– Не подходит для респектабельной жизни в престижном пригороде. Вместо нее я подарила булавку для галстука.
– Она больше подходит, – сухо согласился я.
– Прощальный подарок, – спокойно сообщила она.
– Прости. – Я понимал, что для нее это нелегкое решение.
Она глубоко вздохнула:
– Ты сделан из железа, Роб?
– У меня чувства из железа.
Такси мчалось на большой скорости.
– Мы с трудом нашли тебя, – поменяла она тему разговора. – Понимаешь, оказалось, это большой район.
Спина и плечи ужасно болели, я сидел, прислонившись к твердой спинке, и от этого боль становилась сильнее, Я пересел на пол и положил голову и руки на колени Джоанны.
Я привык падать, вылетая из седла, особенно во время первого сезона, когда был еще неопытным жокеем, а лошади мне доставались самые плохие. Редко на мне не бывало синяков и кровоподтеков, несколько раз я ломал небольшие кости, лошадь ударяла меня копытом, и раза два или три я ходил с вывихом суставов. Но эти мелкие неприятности не оставили следа на моем оптимизме и хорошем самочувствии. Казалось, что я, как и большинство других жокеев, родился со своего рода упругой конституцией, которая позволяет перенести удар копытом и быть снова в седле если и не на следующий день, то все же гораздо раньше, чем медики считают нормальным.
На практике я научился некоторым методам, как избавляться от болезненного состояния; главный из них заключался в том, чтобы не обращать внимания на ушибы и думать о чем-нибудь приятном. Но этой ночью проверенная система действовала не очень успешно. Например, она не действовала, когда в теплой комнате Джоанны я сидел в легком кресле и смотрел, как постепенно пальцы меняют цвет от изжелта-белого до грязно-угольного, потом от иссиня-красного до красного.
Джоанна настаивала, чтобы я сейчас же снял мокрые брюки и трусы и надел ее рейтузы, они были теплые, хотя и короткие. Было странно позволить ей раздевать меня, что она делала, как мать, ничего не говоря, и, с другой стороны, это казалось совершенно естественным, потому что в детстве нас купали в одной ванне, когда родители ездили в гости друг к другу.
Она разыскала аспирин в порошках, нашлось всего три пакетика, и я проглотил их. Затем она сварила черный кофе и заставила меня выпить, добавив немного бренди.
– Надо согреться, – лаконично заметила она. – Наконец ты перестал дрожать.
Как раз в этот момент пальцы начало пощипывать, и я сказал ей об этом.
– Очень больно? – спросила она, забирая пустой кофейник.
– Терпимо.
– Тогда побудь немного один.
Я кивнул, она унесла пустой кофейник и через несколько минут вернулась с полным для себя.
Пощипывание усилилось и перешло в жжение, потом появилось чувство, будто пальцы сдавливают в тисках, все туже и туже, боль становилась все острее, и мне казалось, что сейчас пальцы расплющатся под давлением. Но они оставались такими же, только медленно становились коричневато-красными.
Джоанна вытерла у меня со лба пот.
– Тебе лучше?. -Да.
Она улыбнулась, чуть-чуть добавив в улыбку нежности, от чего мое сердце с детства делало сальто-мортале.
Теперь руки будто вынули из тисков, положили на скамейку и ритмично били молотком. Ужасно. И продолжалось это слишком долго. Я опустил голову.
Она стояла передо мной с выражением лица, которое я не мог прочитать. В глазах у нее были слезы.
– Прошло? – спросила она, моргая, чтобы избавиться от них.
– Более-менее.
Мы оба поглядели на руки, которые теперь стали ярко-красными.
– А как ноги?
– Прекрасно, – ответил я. Их возвращение к жизни прошло почти безболезненно,
– Тогда я сейчас смою грязь со спины.
– Нет, – не согласился я. – Утром.
– Там много грязи.
– Она там так долго, что еще несколько часов ничего не добавят. Мне сделали четыре противостолбнячные прививки за последние два года… и на худой конец есть пенициллин… а я так устал.
Джоанна не спорила. Она заставила меня, нелепо одетого в голубую кофту и черные рейтузы, лечь в свою постель. Я был похож на второсортного балетного танцора с похмелья. Простыня еще сохраняла очертания ее тела, как она лежала, когда я разбудил ее, и на подушке оставалось углубление от ее головы. Я положил голову в это углубление со странным чувством восторга. Она заметила мою улыбку и правильно поняла ее.
– Это первый раз, когда ты лег в мою постель. И последний.
– Есть у тебя сердце, Джоанна?
Она села на край матраса и посмотрела на меня.
– Это нехорошо для кузенов.
– А если бы мы не были кузенами?
– Не знаю. – Она вздохнула. – Но мы кузены.
Она наклонилась и поцеловала меня в лоб, пожелав спокойной ночи.
Я не мог сдержаться, обнял ее за плечи и притянул к себе, и поцеловал по-настоящему. Первый раз. Я всегда подавлял и сдерживал свое чувство. Это был слишком жадный, слишком страстный, даже отчаянный поцелуй, я знал, но не мог остановиться. На какой-то момент она расслабилась и вернула мне поцелуй, но это было короткое мгновение, и я даже подумал, что мне почудилось, но потом она резко встала.
Я не удерживал ее. Она стояла и смотрела на меня, на лице не было никаких эмоций. Ни возмущения, ни отвращения, ни любви. Ни слова не говоря, она пошла к софе в другом конце комнаты, легла и укрылась одеялом, протянула руку к настольной лампе и выключила свет.
Ровный, хорошо контролируемый голос сказал через комнату:
– Спокойной ночи, Роб.
– Спокойной ночи, Джоанна. Наступила тишина.
Я перевернулся на живот и уткнулся лицом в ее подушку.
13
Не знаю, спала она или нет. В комнате было тихо. Время тянулось медленно.
Теперь кровь в руках яростно стучала, но меня это не тревожило. Мне было хорошо, хотя и больно. К завтрашнему полудню, подумал я и поправил себя – к нынешнему полудню, они должны быть способны работать. Должны.
Едва рассвело, я услышал, как Джоанна пошла в узкую ванную-кухню, почистила зубы и приготовила кофе. Субботнее утро, подумал я. День Зимнего кубка. Но я не вскочил с постели, радостно приветствуя наступивший день. Я медленно перевернулся с живота на бок, закрыв глаза от боли в каждой мышце от шеи до пояса; спину и запястья остро саднило. Я и вправду чувствовал себя неважно.
Джоанна вошла в комнату с дымящимся кофейником и поставила его на столик возле постели. Лицо у нее было бледно и ничего не выражало.
– Кофе? – спросила она, лишь бы что-то сказать.
– Спасибо.
– Как ты себя чувствуешь? – Вопрос прозвучал как на приеме у врача.
– Живой. Наступила пауза.
– Ну пожалуйста, – воскликнул я. – Или ударь меня, или улыбнись – или то, или другое. Не стой так с трагическим видом, будто Альбертхолл сгорел в первую ночь после представления «Прометея».
– Черт возьми, Роб, – сказала она, и лицо у нее сморщилось от смеха.
– Перемирие?
– Перемирие, – согласилась Джоанна, все еще улыбаясь. Она даже снова села на край матраса. Я перевел себя в сидячее положение, морщась от боли и высвобождая руку из-под простыни, чтобы взять кофе.
Рука очень напоминала гроздь свежих говяжьих сосисок. Я вытащил вторую. Еще одна гроздь. Кожа на обеих руках страшно натянулась, и они выглядели неестественно красными.
– Проклятье. Который час?
– Около восьми. А в чем дело?
Восемь часов. Мой заезд в два тридцать. Я должен быть в Аскоте самое позднее в час тридцать, дорога на такси займет минут пятьдесят. Пусть будет час с дорожными пробками. Мне остается четыре с половиной часа, чтобы сделать себя способным для скачек. И, судя по тому, как я себя чувствую, работа предстоит тяжелая.
Я начал размышлять, что делать. Турецкие бани с паром и массажем? Ноя потерял слишком много кожи, чтобы эта идея вызывала удовольствие. Гимнастический зал? Возможно, но там слишком резкие движения. Легкий галоп в парке? Хорошее решение в любой день, кроме субботы, когда парк битком набит маленькими девочками, прогуливающимися верхом в сопровождении конюхов. Или еще лучше галоп на скаковой лошади в Эпсоне, но нет ни времени договориться, ни объяснения, зачем мне это нужно.
– В чем дело? – повторила Джоанна. Я объяснил.
– Ты серьезно? Ты решил участвовать сегодня в скачках?
– Да.
– Но ты не сможешь.
– В этом все дело. Сейчас мы должны обсудить, как сделать, чтоб я смог.
– Я не то хотела сказать, – запротестовала она. – Ты выглядишь совсем больным. Тебе надо спокойно отлежаться в постели хотя бы один день.
– Я отлежусь завтра. Сегодня мы с Темплейтом участвуем в Зимнем кубке. – Она стала энергично отговаривать меня, и тогда я объяснил, почему я должен участвовать. Я рассказал о ненависти Кемп-Лоура к жокеям и о том, что случилось вчера, когда она нашла меня в телефонной будке. Я не смотрел на нее, когда рассказывал об эпизоде в сбруйной, по понятным причинам мне было противно описывать свое бессилие даже ей, и, безусловно, я никогда не повторю рассказа кому-нибудь еще.
Когда я замолчал, она с полминуты смотрела на меня без единого слова – тридцать долгих секунд, – потом откашлялась и проговорила:
– Да, понимаю. Тогда нам лучше поскорей взяться за дело, чтобы ты был готов к скачкам. – Я улыбнулся. – С чего начнем?
– Горячая ванна и завтрак. И можно послушать прогноз погоды?
Она включила радио, там передавали какую-то отвратительную утреннюю музыку, и начала убирать в комнате. Сложила одеяло, которым укрывалась ночью, и взбила подушки на софе. Музыка прекратилась, и в восемь тридцать начался обзор утренних газет, потом прогноз погоды и объявление распорядителей скачек в Аскоте о том, что, несмотря на легкий мороз, соревнования состоятся.
Джоанна выключила радио и обернулась ко мне:
– Ты твердо решил ехать в Аскот?
– Твердо,
– Хорошо… Тогда я скажу тебе… Вчера вечером я смотрела передачу «Скачки недели».
– Неужели? – удивился я. – Ты смотришь передачу о скачках?
– Да, смотрю иногда, после того как показали тебя. Если я дома. Короче говоря, вчера вечером я смотрела.
– И?
– Он, – нам не надо было уточнять, кого она имеет в виду, – он почти все время говорил о Зимнем кубке, заготовил биографии лошадей и тренеров и тому подобное. Я ждала, что он упомянет тебя, но он даже имени не назвал. Он только говорил, как великолепен Темплейт, и ни слова о тебе. Но вот что, я подумала, ты должен знать. Он сказал: мол, это такие важные скачки, что он сам будет их комментировать и сам возьмет интервью у жокея-победителя. Если ты сможешь выиграть, он будет вынужден рассказывать, как ты сделал это, уже довольно горькая пилюля, а потом ему еще придется поздравлять тебя на глазах у нескольких миллионов зрителей.
Я благоговейно взглянул на нее.
– Ты гений! – воскликнул я.
– Так же как он интервьюировал тебя после скачек на Святки, – добавила она.
– Думаю, после скачек на Святки он решил мою судьбу. А ты, как вижу, часто смотришь передачи Кемп-Лоура?
Она взглянула на меня, чуть откинувшись назад.
– Да… это не тебя я видела прошлым летом скромно сидевшего в последнем ряду на моем концерте в Бирмингеме?
– Наверно, свет рампы ослепил тебя, – возразил Я;
– Ты постоянно удивляешь меня.
Я отбросил простыню. При дневном свете черные дамские рейтузы выглядели еще более нелепо.
– Мне лучше встать. У тебя найдется что-нибудь дезинфицирующее, бинт и бритва?
– Только несколько полосок пластыря, – сказала она извиняющимся тоном, – и бритва, которой я брею ноги. Тут на соседней улице аптека, она сейчас уже открыта. Я составлю список. – Она начала писать на старом конверте.
Когда она ушла, я встал и отправился в ванную. Легко сказать – отправился в ванную. Я чувствовал себя так, будто какая-то чересчур усердная прачка несколько раз выварила меня в котле. Меня раздражало, что такими простыми средствами Кемп-Лоур внес в мое тело столько беспорядка. Я повернул краны, снял рейтузы и носки и влез в ванну. Голубая кофта прилипла к спине, а повязки, нарезанные из рубашки, – к запястьям. Я лежал в горячей воде, не трогая их, и ждал, когда они отмокнут.
Постепенно пар сделал свое дело, расслабил мышцы, и я смог крутить плечами и двигать головой, не заливаясь слезами, как прорвавшаяся плотина. Каждые несколько минут я добавлял горячей воды, так что к тому времени, когда пришла Джоанна, я был уже по горло в воде, и тепло дошло до костей. Ночью она высушила брюки и трусы и, пока я освобождался от голубой кофты и неохотно вылезал из ванны, выгладила их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24