Звонили колокола. Что-то среднее между свадьбой и похоронами всемирного значения, подумала Грегги.На другой день каждый принялся определять свое место в этом новом порядке вещей.Многие граждане почувствовали потребность оскорблять друг друга, и некоторые стали давать себе в этом полную волю, пытаясь что-то доказать или выяснить.Правительство напоминало населению, что война еще не кончилась. Формально это было безусловно так, однако, кроме тех, чьи родственники оставались в плену на Дальнем Востоке или застряли в Бирме, все ощущали: война уже позади.Несколько стенографисток из Клуба стали подыскивать себе более надежные места – например, в частных компаниях, которые, в отличие от временных министерств, где многие из них работали, не были связаны с войной.Их братья и поклонники, которым до демобилизации было еще далеко, уже вовсю обсуждали перспективы, открывающиеся с наступлением мира, – покупку грузовика, например, и создание на этой основе прибыльного транспортного предприятия.
* * *
– Слушай, у меня новость, – сказала Джейн.– Подожди минутку, я дверь закрою. Тут дети такой гвалт устроили! – отозвалась Энн. И, вернувшись к телефону, сказала: – Говори, я слушаю.– Ты помнишь Николаса Фаррингдона?– Кажется, припоминаю такое имя.– Ну помнишь, я привела его в Клуб в сорок пятом, он часто у нас ужинал. Он еще с Селиной путался.– А, Николас! Тот, что на крышу лазил? Давно же это было! Ты что, его видела?– Я только что видела сообщение агентства Рейтер. Его убили во время волнений на Гаити.– Не может быть! Вот ужас! А как он там оказался?– Он там миссионером был, что ли.– Немыслимо.– Представь себе. Жуткая трагедия. А ведь я его хорошо знала.– Кошмар! Как вспомнишь все… Ты Селине сказала?– Да вот никак не могу до нее дозвониться. Ты же знаешь, какая она теперь: сама трубку не берет, надо через тысячу секретарей каких-то прорываться.– А ты могла бы неплохой материал сделать из этого для газеты, Джейн, – сказала Энн.– Само собой. Просто мне нужно еще кое-что уточнить. Конечно, столько лет прошло с тех пор, как я его знала, но материал получился бы любопытный.
* * *
Два молодых человека – поэты в силу того обстоятельства, что сочинение стихов до сих пор было их единственным постоянным занятием, – возлюбленные двух девушек из Клуба принцессы Тэкской (и в данный момент больше ничьи), оба в вельветовых брюках, сидели в кафе на улице Бэйзуотер в компании безмолвно внимающих почитательниц и беседовали о будущей новой жизни, просматривая гранки романа одного общего друга. На столике перед ними лежал экземпляр «Мирных новостей». И один молодой человек процитировал, обращаясь к другому: – «Но как нам быть, как жить теперь без варваров?Они казались нам подобьем выхода». А другой улыбнулся со скучающим видом, но преисполненный сознания, что очень немногие во всей великой метрополии и послушных ей колониях могли бы назвать источник этих строк. Улыбнувшийся молодой человек был Николас Фаррингдон, еще никому не известный и пока не имевший особых шансов стать известным.– Кто это написал? – спросила Джейн Райт, толстая девица, работавшая в издательстве; в Клубе считали, что она девушка толковая, но немножко не того круга.Ответа не последовало.– Кто это написал? – повторила Джейн. Поэт, сидевший ближе к ней, произнес,глядя сквозь толстые стекла очков:– Один александрийский поэт.– Из новых?– Нет, но для Англии он, пожалуй, новый.– А имя у него есть?Он не ответил. Молодые люди возобновили беседу. Они вели речь о постепенном угасании и упадке анархистского движения на родном острове, без конца называя какие-то имена. Просвещать девушек в этот вечер им уже наскучило. ГЛАВА 2 В общем зале Джоанна Чайлд давала урок декламации мисс Харпер, поварихе. Джоанна все время занималась с ученицами или готовилась к очередному экзамену. И ее хорошо поставленный голос то и дело раздавался по всему зданию. Джоанна брала с учениц по шесть шиллингов в час, с членов Клуба – по пять. Никто не знал, на каких условиях она занималась с мисс Харпер, – в те годы люди, владевшие ключами от буфетов, вступали в соглашения со всеми прочими на особых условиях. Метод Джоанны состоял в том, что сначала она сама с выражением читала каждую строфу, а затем просила ученицу повторить.В гостиной было слышно, как она во весь голос отчеканивает пульсирующий ритм «Гибели Германии». Гневный лик его предо мной –И клубящийся ад за мною;Где найти, где найти спасенье? покой?… Джерард Мэнли Хопкинс. «Гибель Германии » (перевод И. Комаровой).
В Клубе гордились Джоанной Чайлд не только потому, что она самозабвенно декламировала стихи, но и потому, что она – статная, миловидная, пышущая здоровьем – была поэтическим воплощением высокой белокурой дочери священника, она не знала, что такое косметика; окончив в начале войны школу, день и ночь без устали работала в приходских благотворительных организациях; во время учебы всегда была бессменной старостой; и никто никогда не видел и не мог представить себе ее плачущей, потому что по натуре она была стоиком.Так случилось, что, окончив школу, Джоанна влюбилась в викария. История эта ничем не кончилась. И Джоанна решила для себя, что это будет единственная любовь в ее жизни.Она часто слышала в детстве, а потом повторяла сама: …Может ли изменаЛюбви безмерной положить конец?Любовь не знает убыли и тлена Уильям Шекспир. Сонет 116 (перевод С.Маршака).
. Ее представления о чести и любви были заимствованы из поэзии. Она имела смутное понятие о том, чем в целом и в частностях отличается земная любовь от неземной и каковы их разнообразные признаки, но сведения об этом она черпала из богословских споров священнослужителей, бывавших в доме ее отца; поэтому ее воззрения отнюдь не сводились к простым обиходным истинам вроде формулы «В деревне люди ближе к Богу» или утверждения, что достойная девушка должна любить один раз в жизни.Джоанна считала, что ее чувство к викарию было бы недостойно называться любовью, если бы она дала волю сходному чувству, которое она начала испытывать к сменившему его новому викарию, еще более для этого подходящему и даже еще более красивому. Стоит только допустить мысль о замене предмета обожания – и разрушится все здание любви и соединенья двух сердец, вся философия шекспировского сонета – таково всегда было твердое, хоть и не высказываемое, убеждение, царившее в доме приходского священника и в верхних сферах его духовных владений. Джоанна подавила в себе склонность к новому викарию, заглушив ее теннисом и благотворительной деятельностью. Она и прежде никак не поощряла ухаживания этого молодого человека, а лишь молча думала о нем до того воскресенья, когда услышала проповедь, которую он произносил с кафедры, на тему из Евангелия от Матфея:
…Если же рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя руками и с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный; и если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную.
Шла вечерняя служба. Собралось много девушек со всего прихода, некоторые были в военной форме. Одна молодая особа в форме вспомогательной службы флота не отрывала глаз от викария; на щеках ее, тронутых румянцем, лежал предзакатный свет, льющийся сквозь стекла витражей; волосы, выбившиеся из-под пилотки, слегка вились. Джоанне казалось, что нет ка свете мужчины прекраснее нового викария. Он только что принял духовный сан, и вскоре ему предстояло отправиться в военно-воздушные силы. Была весна, полная приготовлений и ожиданий: вот-вот собирались открыть второй фронт, кто говорил – в Северной Африке, кто – в Скандинавии, или на Балтике, или во Франции. А Джоанна тем временем внимательно слушала молодого человека, стоявшего на кафедре, – слушала как завороженная. Он был высокий, темноволосый, глубоко посаженные глаза смотрели из-под прямых черных бровей, взгляд у него был пронзительный. Крупный рот – признак великодушия и благонравия, размышляла Джоанна, это великодушие и благонравие выдает в нем будущего епископа. Сложен он был атлетически. И гораздо яснее своего предшественника дал понять Джоанне, что неравнодушен к ней. Джоанна сидела на своем постоянном месте старшей дочери приходского священника и делала вид, что совсем не слушает этого молодого красавца. Она не смотрела на него – в отличие от смазливенькой особы в форме. Глаз, рука, говорил он, то есть самое драгоценное для нас. В Писании имеется в виду, что если самое дорогое для нас окажется преступным – по-гречески sk ' andalon , это слово, как вы знаете, сказал он, часто встречается в Писании, когда подразумевается нечестивый помысел, соблазн, камень преткновения, как, например, в высказывании Святого Павла… Сельский люд, преобладавший среди прихожан, смотрел на викария во все глаза. Джоанна решила, что она вырвет свой глаз и отсечет свою руку, вырвет и отсечет этот соблазн, угрожающий ее первой любви, этот камень преткновения, этого красавца мужчину, стоящего на кафедре. – Лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную, – гремел голос проповедника. – Геенна огненная, – продолжал он, – понятие, безусловно, негативное. Выразим эту мысль в более позитивной форме. В более позитивной форме это прозвучит так: «Лучше войти в царство Божие увечным, нежели не войти совсем».Он надеялся когда-нибудь включить эти рассуждения в свое будущее собрание проповедей – во многих отношениях он был еще очень неопытен, – правда, позднее, когда он служил капелланом в военно-воздушных силах, ему довелось лучше узнать реальную жизнь.И вот Джоанна приняла решение войти увечной в царство Божие. На увечную она была совсем не похожа. Она нашла себе работу в Лондоне и поселилась в Клубе принцессы Тэкской. В свободное время она любила читать вслух стихи. Затем, к концу войны, начала всерьез учиться декламации и всецело посвятила себя этому занятию. Увлечение викарием отступило перед увлечением поэзией, и в ожидании диплома Джоанна стала давать уроки по шесть шиллингов в час. Промчались мимо всадники лихие,Оленя моего они сразили Эндрю Марвелл. «Нимфа, оплакивающая смерть фавна» (перевод Н. Лебедевой)
. Никто в Клубе не знал толком историю Джоанны, но все решили: тут что-то возвышенное. Джоанну сравнивали с Ингрид Бергман. Она никогда не участвовала в спорах между членами Клуба и администрацией по поводу чрезмерной калорийности питания, которые велись вопреки действовавшей карточной системе. ГЛАВА 3 Любовь и деньги были самыми животрепещущими темами во всех комнатах и спальнях Клуба. На первом месте стояла любовь, деньгам отводилась вспомогательная роль: они были необходимы, чтобы поддерживать на должном уровне внешний вид и приобретать талоны на одежду по официальным ценам черного рынка – восемь талонов за фунт стерлингов.Клуб занимал просторное здание в викторианском стиле; раньше оно принадлежало частному лицу, и все интерьеры сохранились с тех пор почти без переделок. Планировкой здание ничем не отличалось от большинства женских пансионов – недорогих, но приличных, во множестве появившихся в результате женской эмансипации. Клуб принцессы Тэкской никогда не был для девушек просто гостиницей, разве что в минуты душевного разлада, который самые юные из них испытывали, когда их бросали возлюбленные.В подвале помещалась кухня, прачечная, кочегарка и склад угля. На первом этаже располагались административные помещения, столовая, общий зал и гостиная, недавно оклеенная грязно-коричневыми обоями. Эти злополучные обои были совсем некстати обнаружены в недрах одного из шкафов, а не случись этого, стены в гостиной остались бы серыми в полоску, как и в других помещениях.Молодые люди могли на правах гостей обедать в Клубе за два с половиной шиллинга. Разрешалось также принимать гостей в общем зале, на смежной с ним открытой террасе и в гостиной, которая теперь так удручала всех своими грязно-коричневыми обоями, – девушки еще не знали, что пройдет несколько лет – и многие из них оклеят стены собственных квартир обоями сходного цвета: к тому времени он войдет в моду.Выше, на втором этаже, там, где раньше, при богатом владельце, располагался огромный бальный зал, теперь был огромный дортуар. Каждое спальное место в нем было отгорожено занавесками. Здесь жили совсем молоденькие девушки – от восемнадцати до двадцати лет, – которые не успели еще отвыкнуть от школьных дортуаров сельской Англии и в такой обстановке чувствовали себя как рыба в воде. Девушки со второго этажа были еще неискушенны в обсуждении мужчин. В их разговорах все вертелось вокруг того, хорошо ли молодой человек танцует и есть ли у него чувство юмора. Предпочтение отдавалось военно-воздушным силам, а кавалеры «Креста за летные заслуги» были и вовсе вне конкуренции. Участие в битве за Англию Битва за Англию – интенсивные воздушные бои над Ла-Маншем и территорией Англии с августа 1940-го до мая 1941 г., в которых королевские ВВС отражали массированные атаки немецкой авиации.
старило мужчину в глазах девушек, живших на втором этаже в сорок пятом году. Дюнкерк Дюнкерк – город на французском побережье Ла-Манша, около которого в июне 1940 г. немецкими войсками были окружены и разгромлены английский экспедиционный корпус и части французских войск.
тоже ассоциировался у них чуть ли не с поколением отцов. Популярностью пользовались герои Нормандской операции Нормандская операция – высадка англо-американского десанта 6 июня 1944 г. на севере Франции и открытие второго фронта во Второй мировой войне.
, которые, развалившись в мягких креслах, сидели в гостиной. И в свою очередь вовсю развлекали девушек: – Вы слышали историю о том, как два кота ездили в Уимблдон? Значит, так, один кот уговорил другого поехать в Уимблдон на теннисный матч. Посмотрели они несколько сетов, и тут второй кот говорит: «Ну и скучища! Не пойму, что ты нашел в этом теннисе». А первый отвечает: «Видишь ли, мой папа – первая ракетка среди рэкетиров».– Ой, не могу! – взвизгивали девушки и соответственно покатывались со смеху.– Но это еще не все. Позади котов сидел один полковник. Он приплелся на теннис, потому что шла война и ему нечем было заняться. Так вот, рядом с этим полковником сидел его пес. Когда коты стали разговаривать, пес поворачивается к полковнику и говорит: «Слыхал, что болтают эти два кота впереди?» – «Отстань, – отвечает полковник, – не мешай смотреть». – «Молчу, – говорит пес как ни в чем не бывало, – просто я думал, тебе будет интересно послушать говорящих котов».– Нет, правда, – раздавался потом в дортуаре всплеск щебетания, – какое потрясающее чувство юмора! – Словно это были проснувшиеся поутру птицы, а не отходящие ко сну девушки, потому что: «Нет, правда, какое потрясающее чувство юмора!» – можно было бы различить через пять часов в гармоническом птичьем гомоне парка, если бы только кто-нибудь прислушался.Этажом выше дортуара находились жилые комнаты персонала и спальни на несколько человек для тех, кому было по средствам поселиться там, а не в дортуаре. Эти двух-четырехместиые спальни обычно занимали девушки, остановившиеся в Клубе проездом, или временные члены Клуба, подыскивающие себе квартиру или комнату. Здесь же, на третьем этаже, вот уже восемь лет жили две старые девы – Колли и Джарви – вдвоем в одной комнате: они откладывали деньги на старость.А на следующем этаже собралось, словно сговорившись, большинство тех, чьим уделом должно было стать безбрачие, – перезрелые флегматичные девственницы разного возраста: те, что уже решили не выходить замуж, и те, кому рано или поздно предстояло принять такое решение, хотя они пока еще этого и не осознали.Здесь, на четвертом этаже, раньше было пять больших спален, потом их перестроили и получилось десять маленьких. В них и жили эти девицы – от сравнительно молодых недотрог, в ком так никогда и не суждено было проснуться женщине, до высокомерных, приближающихся к тридцатилетнему возрасту особ, слишком неусыпно бдительных, чтобы когда-нибудь поддаться мужчине. На том же этаже была комната Грегги, третьей старой девы. Грегги была наименее чопорной и самой добродушной из всех обитательниц четвертого этажа.Здесь же находилась комната помешанной Полины Фокс, имевшей обыкновение время от времени с особым тщанием наряжаться в длинные вечерние платья, к которым ненадолго вернулись в первые годы после войны. Она распускала по плечам волнистые волосы и надевала длинные белые перчатки. В такие вечера она, по ее словам, отправлялась ужинать со знаменитым актером Джеком Бьюкененом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
* * *
– Слушай, у меня новость, – сказала Джейн.– Подожди минутку, я дверь закрою. Тут дети такой гвалт устроили! – отозвалась Энн. И, вернувшись к телефону, сказала: – Говори, я слушаю.– Ты помнишь Николаса Фаррингдона?– Кажется, припоминаю такое имя.– Ну помнишь, я привела его в Клуб в сорок пятом, он часто у нас ужинал. Он еще с Селиной путался.– А, Николас! Тот, что на крышу лазил? Давно же это было! Ты что, его видела?– Я только что видела сообщение агентства Рейтер. Его убили во время волнений на Гаити.– Не может быть! Вот ужас! А как он там оказался?– Он там миссионером был, что ли.– Немыслимо.– Представь себе. Жуткая трагедия. А ведь я его хорошо знала.– Кошмар! Как вспомнишь все… Ты Селине сказала?– Да вот никак не могу до нее дозвониться. Ты же знаешь, какая она теперь: сама трубку не берет, надо через тысячу секретарей каких-то прорываться.– А ты могла бы неплохой материал сделать из этого для газеты, Джейн, – сказала Энн.– Само собой. Просто мне нужно еще кое-что уточнить. Конечно, столько лет прошло с тех пор, как я его знала, но материал получился бы любопытный.
* * *
Два молодых человека – поэты в силу того обстоятельства, что сочинение стихов до сих пор было их единственным постоянным занятием, – возлюбленные двух девушек из Клуба принцессы Тэкской (и в данный момент больше ничьи), оба в вельветовых брюках, сидели в кафе на улице Бэйзуотер в компании безмолвно внимающих почитательниц и беседовали о будущей новой жизни, просматривая гранки романа одного общего друга. На столике перед ними лежал экземпляр «Мирных новостей». И один молодой человек процитировал, обращаясь к другому: – «Но как нам быть, как жить теперь без варваров?Они казались нам подобьем выхода». А другой улыбнулся со скучающим видом, но преисполненный сознания, что очень немногие во всей великой метрополии и послушных ей колониях могли бы назвать источник этих строк. Улыбнувшийся молодой человек был Николас Фаррингдон, еще никому не известный и пока не имевший особых шансов стать известным.– Кто это написал? – спросила Джейн Райт, толстая девица, работавшая в издательстве; в Клубе считали, что она девушка толковая, но немножко не того круга.Ответа не последовало.– Кто это написал? – повторила Джейн. Поэт, сидевший ближе к ней, произнес,глядя сквозь толстые стекла очков:– Один александрийский поэт.– Из новых?– Нет, но для Англии он, пожалуй, новый.– А имя у него есть?Он не ответил. Молодые люди возобновили беседу. Они вели речь о постепенном угасании и упадке анархистского движения на родном острове, без конца называя какие-то имена. Просвещать девушек в этот вечер им уже наскучило. ГЛАВА 2 В общем зале Джоанна Чайлд давала урок декламации мисс Харпер, поварихе. Джоанна все время занималась с ученицами или готовилась к очередному экзамену. И ее хорошо поставленный голос то и дело раздавался по всему зданию. Джоанна брала с учениц по шесть шиллингов в час, с членов Клуба – по пять. Никто не знал, на каких условиях она занималась с мисс Харпер, – в те годы люди, владевшие ключами от буфетов, вступали в соглашения со всеми прочими на особых условиях. Метод Джоанны состоял в том, что сначала она сама с выражением читала каждую строфу, а затем просила ученицу повторить.В гостиной было слышно, как она во весь голос отчеканивает пульсирующий ритм «Гибели Германии». Гневный лик его предо мной –И клубящийся ад за мною;Где найти, где найти спасенье? покой?… Джерард Мэнли Хопкинс. «Гибель Германии » (перевод И. Комаровой).
В Клубе гордились Джоанной Чайлд не только потому, что она самозабвенно декламировала стихи, но и потому, что она – статная, миловидная, пышущая здоровьем – была поэтическим воплощением высокой белокурой дочери священника, она не знала, что такое косметика; окончив в начале войны школу, день и ночь без устали работала в приходских благотворительных организациях; во время учебы всегда была бессменной старостой; и никто никогда не видел и не мог представить себе ее плачущей, потому что по натуре она была стоиком.Так случилось, что, окончив школу, Джоанна влюбилась в викария. История эта ничем не кончилась. И Джоанна решила для себя, что это будет единственная любовь в ее жизни.Она часто слышала в детстве, а потом повторяла сама: …Может ли изменаЛюбви безмерной положить конец?Любовь не знает убыли и тлена Уильям Шекспир. Сонет 116 (перевод С.Маршака).
. Ее представления о чести и любви были заимствованы из поэзии. Она имела смутное понятие о том, чем в целом и в частностях отличается земная любовь от неземной и каковы их разнообразные признаки, но сведения об этом она черпала из богословских споров священнослужителей, бывавших в доме ее отца; поэтому ее воззрения отнюдь не сводились к простым обиходным истинам вроде формулы «В деревне люди ближе к Богу» или утверждения, что достойная девушка должна любить один раз в жизни.Джоанна считала, что ее чувство к викарию было бы недостойно называться любовью, если бы она дала волю сходному чувству, которое она начала испытывать к сменившему его новому викарию, еще более для этого подходящему и даже еще более красивому. Стоит только допустить мысль о замене предмета обожания – и разрушится все здание любви и соединенья двух сердец, вся философия шекспировского сонета – таково всегда было твердое, хоть и не высказываемое, убеждение, царившее в доме приходского священника и в верхних сферах его духовных владений. Джоанна подавила в себе склонность к новому викарию, заглушив ее теннисом и благотворительной деятельностью. Она и прежде никак не поощряла ухаживания этого молодого человека, а лишь молча думала о нем до того воскресенья, когда услышала проповедь, которую он произносил с кафедры, на тему из Евангелия от Матфея:
…Если же рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя руками и с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный; и если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную.
Шла вечерняя служба. Собралось много девушек со всего прихода, некоторые были в военной форме. Одна молодая особа в форме вспомогательной службы флота не отрывала глаз от викария; на щеках ее, тронутых румянцем, лежал предзакатный свет, льющийся сквозь стекла витражей; волосы, выбившиеся из-под пилотки, слегка вились. Джоанне казалось, что нет ка свете мужчины прекраснее нового викария. Он только что принял духовный сан, и вскоре ему предстояло отправиться в военно-воздушные силы. Была весна, полная приготовлений и ожиданий: вот-вот собирались открыть второй фронт, кто говорил – в Северной Африке, кто – в Скандинавии, или на Балтике, или во Франции. А Джоанна тем временем внимательно слушала молодого человека, стоявшего на кафедре, – слушала как завороженная. Он был высокий, темноволосый, глубоко посаженные глаза смотрели из-под прямых черных бровей, взгляд у него был пронзительный. Крупный рот – признак великодушия и благонравия, размышляла Джоанна, это великодушие и благонравие выдает в нем будущего епископа. Сложен он был атлетически. И гораздо яснее своего предшественника дал понять Джоанне, что неравнодушен к ней. Джоанна сидела на своем постоянном месте старшей дочери приходского священника и делала вид, что совсем не слушает этого молодого красавца. Она не смотрела на него – в отличие от смазливенькой особы в форме. Глаз, рука, говорил он, то есть самое драгоценное для нас. В Писании имеется в виду, что если самое дорогое для нас окажется преступным – по-гречески sk ' andalon , это слово, как вы знаете, сказал он, часто встречается в Писании, когда подразумевается нечестивый помысел, соблазн, камень преткновения, как, например, в высказывании Святого Павла… Сельский люд, преобладавший среди прихожан, смотрел на викария во все глаза. Джоанна решила, что она вырвет свой глаз и отсечет свою руку, вырвет и отсечет этот соблазн, угрожающий ее первой любви, этот камень преткновения, этого красавца мужчину, стоящего на кафедре. – Лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную, – гремел голос проповедника. – Геенна огненная, – продолжал он, – понятие, безусловно, негативное. Выразим эту мысль в более позитивной форме. В более позитивной форме это прозвучит так: «Лучше войти в царство Божие увечным, нежели не войти совсем».Он надеялся когда-нибудь включить эти рассуждения в свое будущее собрание проповедей – во многих отношениях он был еще очень неопытен, – правда, позднее, когда он служил капелланом в военно-воздушных силах, ему довелось лучше узнать реальную жизнь.И вот Джоанна приняла решение войти увечной в царство Божие. На увечную она была совсем не похожа. Она нашла себе работу в Лондоне и поселилась в Клубе принцессы Тэкской. В свободное время она любила читать вслух стихи. Затем, к концу войны, начала всерьез учиться декламации и всецело посвятила себя этому занятию. Увлечение викарием отступило перед увлечением поэзией, и в ожидании диплома Джоанна стала давать уроки по шесть шиллингов в час. Промчались мимо всадники лихие,Оленя моего они сразили Эндрю Марвелл. «Нимфа, оплакивающая смерть фавна» (перевод Н. Лебедевой)
. Никто в Клубе не знал толком историю Джоанны, но все решили: тут что-то возвышенное. Джоанну сравнивали с Ингрид Бергман. Она никогда не участвовала в спорах между членами Клуба и администрацией по поводу чрезмерной калорийности питания, которые велись вопреки действовавшей карточной системе. ГЛАВА 3 Любовь и деньги были самыми животрепещущими темами во всех комнатах и спальнях Клуба. На первом месте стояла любовь, деньгам отводилась вспомогательная роль: они были необходимы, чтобы поддерживать на должном уровне внешний вид и приобретать талоны на одежду по официальным ценам черного рынка – восемь талонов за фунт стерлингов.Клуб занимал просторное здание в викторианском стиле; раньше оно принадлежало частному лицу, и все интерьеры сохранились с тех пор почти без переделок. Планировкой здание ничем не отличалось от большинства женских пансионов – недорогих, но приличных, во множестве появившихся в результате женской эмансипации. Клуб принцессы Тэкской никогда не был для девушек просто гостиницей, разве что в минуты душевного разлада, который самые юные из них испытывали, когда их бросали возлюбленные.В подвале помещалась кухня, прачечная, кочегарка и склад угля. На первом этаже располагались административные помещения, столовая, общий зал и гостиная, недавно оклеенная грязно-коричневыми обоями. Эти злополучные обои были совсем некстати обнаружены в недрах одного из шкафов, а не случись этого, стены в гостиной остались бы серыми в полоску, как и в других помещениях.Молодые люди могли на правах гостей обедать в Клубе за два с половиной шиллинга. Разрешалось также принимать гостей в общем зале, на смежной с ним открытой террасе и в гостиной, которая теперь так удручала всех своими грязно-коричневыми обоями, – девушки еще не знали, что пройдет несколько лет – и многие из них оклеят стены собственных квартир обоями сходного цвета: к тому времени он войдет в моду.Выше, на втором этаже, там, где раньше, при богатом владельце, располагался огромный бальный зал, теперь был огромный дортуар. Каждое спальное место в нем было отгорожено занавесками. Здесь жили совсем молоденькие девушки – от восемнадцати до двадцати лет, – которые не успели еще отвыкнуть от школьных дортуаров сельской Англии и в такой обстановке чувствовали себя как рыба в воде. Девушки со второго этажа были еще неискушенны в обсуждении мужчин. В их разговорах все вертелось вокруг того, хорошо ли молодой человек танцует и есть ли у него чувство юмора. Предпочтение отдавалось военно-воздушным силам, а кавалеры «Креста за летные заслуги» были и вовсе вне конкуренции. Участие в битве за Англию Битва за Англию – интенсивные воздушные бои над Ла-Маншем и территорией Англии с августа 1940-го до мая 1941 г., в которых королевские ВВС отражали массированные атаки немецкой авиации.
старило мужчину в глазах девушек, живших на втором этаже в сорок пятом году. Дюнкерк Дюнкерк – город на французском побережье Ла-Манша, около которого в июне 1940 г. немецкими войсками были окружены и разгромлены английский экспедиционный корпус и части французских войск.
тоже ассоциировался у них чуть ли не с поколением отцов. Популярностью пользовались герои Нормандской операции Нормандская операция – высадка англо-американского десанта 6 июня 1944 г. на севере Франции и открытие второго фронта во Второй мировой войне.
, которые, развалившись в мягких креслах, сидели в гостиной. И в свою очередь вовсю развлекали девушек: – Вы слышали историю о том, как два кота ездили в Уимблдон? Значит, так, один кот уговорил другого поехать в Уимблдон на теннисный матч. Посмотрели они несколько сетов, и тут второй кот говорит: «Ну и скучища! Не пойму, что ты нашел в этом теннисе». А первый отвечает: «Видишь ли, мой папа – первая ракетка среди рэкетиров».– Ой, не могу! – взвизгивали девушки и соответственно покатывались со смеху.– Но это еще не все. Позади котов сидел один полковник. Он приплелся на теннис, потому что шла война и ему нечем было заняться. Так вот, рядом с этим полковником сидел его пес. Когда коты стали разговаривать, пес поворачивается к полковнику и говорит: «Слыхал, что болтают эти два кота впереди?» – «Отстань, – отвечает полковник, – не мешай смотреть». – «Молчу, – говорит пес как ни в чем не бывало, – просто я думал, тебе будет интересно послушать говорящих котов».– Нет, правда, – раздавался потом в дортуаре всплеск щебетания, – какое потрясающее чувство юмора! – Словно это были проснувшиеся поутру птицы, а не отходящие ко сну девушки, потому что: «Нет, правда, какое потрясающее чувство юмора!» – можно было бы различить через пять часов в гармоническом птичьем гомоне парка, если бы только кто-нибудь прислушался.Этажом выше дортуара находились жилые комнаты персонала и спальни на несколько человек для тех, кому было по средствам поселиться там, а не в дортуаре. Эти двух-четырехместиые спальни обычно занимали девушки, остановившиеся в Клубе проездом, или временные члены Клуба, подыскивающие себе квартиру или комнату. Здесь же, на третьем этаже, вот уже восемь лет жили две старые девы – Колли и Джарви – вдвоем в одной комнате: они откладывали деньги на старость.А на следующем этаже собралось, словно сговорившись, большинство тех, чьим уделом должно было стать безбрачие, – перезрелые флегматичные девственницы разного возраста: те, что уже решили не выходить замуж, и те, кому рано или поздно предстояло принять такое решение, хотя они пока еще этого и не осознали.Здесь, на четвертом этаже, раньше было пять больших спален, потом их перестроили и получилось десять маленьких. В них и жили эти девицы – от сравнительно молодых недотрог, в ком так никогда и не суждено было проснуться женщине, до высокомерных, приближающихся к тридцатилетнему возрасту особ, слишком неусыпно бдительных, чтобы когда-нибудь поддаться мужчине. На том же этаже была комната Грегги, третьей старой девы. Грегги была наименее чопорной и самой добродушной из всех обитательниц четвертого этажа.Здесь же находилась комната помешанной Полины Фокс, имевшей обыкновение время от времени с особым тщанием наряжаться в длинные вечерние платья, к которым ненадолго вернулись в первые годы после войны. Она распускала по плечам волнистые волосы и надевала длинные белые перчатки. В такие вечера она, по ее словам, отправлялась ужинать со знаменитым актером Джеком Бьюкененом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12