Когда поднос был приготовлен, ей подумалось, а не выпить ли чаю здесь, в кресле миссис Энтони.
Но она вспомнила, как прекрасно горит камин у нее в библиотеке. И посмотрела на поднос. Нет, поднос ей никак не унести. Придется носить одно за другим, пусть даже полчаса.
Так она и сделала, только единожды передохнув. Сначала чайник, который она сама поставила на каминную доску. Потом кувшин с кипятком – очень опасные предметы, чайник и кувшин. Чашку с блюдцем; еще одну чашку с блюдцем, на случай если вернутся Годфри или миссис Петтигру и захотят чаю; лепешечки с маслом; джем; две тарелки, два ножа, две ложечки. Еще пришлось сходить за тарелкой с печеньем «гарибальди», которое Чармиан любила макать в чай. Глядя на печеньица с изюмом, она живо припомнила, сколько разговоров про Гарибальди было в ее детстве и какие витиеватые письма писал ее отец в «Таймс»: их, бывало, зачитывали вслед за утренней молитвой. Три печенья по дороге соскользнули с тарелки и раскрошились на полу. Но она донесла тарелку, поставила ее на столик, вернулась и подобрала оброненное печенье до последней крошки. Обидно будет, если ее упрекнут в неряшестве. Впрочем, нынче она и вовсе страха не ведала. Под конец она пошла за подносом, накрытым миленькой салфеткой. Она нагнулась и подтерла лужицу возле плиты. Когда все было перенесено в комнату, она закрыла Двери, пристроила поднос на низеньком столике у кресла и старательно расположила чайный прибор. Вся эта процедура заняла двадцать минут. Она благодарно продремала в кресле еще минут пять, затем осторожно налила себе чаю, плеснув на блюдечко совсем немного, но и это немного было слито в чашку. Все как обычно, только что она в блаженном одиночестве и кипяток немного остыл. И она принялась пить чай, наслаждаясь каждым глотком.

* * *

Миссис Петтигру стояла на крыльце под щербатой лепниной и приглядывалась к своим часам. В сумеречном полусвете циферблат был почти что неразличим. Она спустилась по ступенькам и подошла к фонарю: без двадцати пять. И пошла занять прежнюю позицию, но на третьей ступеньке откуда ни возьмись появился полисмен.
– Простите, мадам, чем помочь?
– О, я тут поджидаю приятеля.
Он прошел по ступенькам, растворил скрипучую дверь и пошарил внутри лучом фонарика, словно выискивал того самого приятеля. Он с любопытством оглядел ее и пошел дальше.
«Ну, какая гадость, – думала миссис Петтигру, – вот только этого мне и не хватало: стой на холоде, болтай с полисменами, а все-таки мне почти что семьдесят четыре года». Что-то прошуршало под дверью. Она поглядела: как будто ничего, а по щиколотке как бы прошлась невидимая рука. Она отпрянула назад; на подвальных ступеньках мелькнул крысиный хвост, и она взвизгнула.
Полисмен перешел улицу: он, видимо, наблюдал за ней с той стороны, из какого-то подъезда.
– В чем дело? – спросил он.
– Крыса, – сказала она, – крыса пробежала по моим ногам.
– Не надо вам тут стоять, мадам, прошу вас.
– Я поджидаю приятеля. А вы проходите.
– Как ваша фамилия, мадам?
Ей послышалось, что он сказал: «Какая же вы милая, мадам».
Значит, она выглядит куда моложе своих лет.
– Это уж вам виднее, – кокетливо сказала она.
– Попрошу вас, мадам, не надо здесь стоять. Вы где живете?
– Вам что, делать нечего?
– Есть у вас кто-нибудь или никого? – спросил он, и она поняла, что возраст ее полисмен определил в точности, только не уверен, в своем ли она уме.
– Я поджидаю приятеля, – повторила она.
Полисмен стоял перед нею, неуверенно глядя ей в лицо, и, по-видимому, размышлял, что ему с ней делать. За дверью раздался шорох.
– Ой, крыса! – невольно вскрикнула миссис Петтигру.
И в это самое время за спиной полисмена хлопнула дверца машины.
– Вот он, мой приятель, – сказала она, пытаясь как-нибудь обойти его. – Пропустите, пожалуйста.
Полисмен обернулся и уставился на машину. Годфри уже взялся за руль.
– Годфри! Годфри! – позвала она. Но Годфри был таков.
– Не стал вас ждать ваш приятель, – заметил полисмен.
– А все из-за вас, из-за вашей болтовни.
Она кинулась вниз по ступенькам.
– Вы домой-то сами доберетесь? – крикнул ей вслед полисмен, явно радуясь, что сбыл ее с рук.
Ничего на это не ответив и мысленно проклиная подлую судьбу, она остановила такси на Кингс-роуд.
Когда она приехала, Годфри был занят перекорами с Чармиан.
– А я говорю, что ты не могла приготовить чай и принести его сюда. Ну, сама подумай. Все это тебе приснилось.
Чармиан обернулась к миссис Петтигру.
– Ведь правда, миссис Петтигру, вас не было дома с обеда?
– Мейбл, – поправила миссис Петтигру.
– Да, правда, Мейбл? Я сама приготовила чай и сама его сюда принесла. А Годфри мне не верит, вот чудак.
– Это я вам здесь накрыла к чаю, а потом вышла прогуляться, – сказала миссис Петтигру. – С тех пор как миссис Энтони изволит уходить рано, мне такие прогулки стали прямо-таки необходимы.
– Ну вот видишь? – сказал Годфри Чармиан.
Чармиан промолчала.
– Надо же, целую историю придумала, – сказал Годфри. – Как она встала, сама себе чай приготовила. А то я не знаю, что этого быть не могло.
– Знаешь, Годфри, у меня, видимо, отказывают не только физические, но и умственные способности, – сказала Чармиан. – Прямая мне дорога в Суррей, в тот самый пансионат. Да, это дело решенное.
– Что ж, – сказала миссис Петтигру, – может, оно и вернее.
– Да нет, милая, ну зачем же тебе в пансионат, – воспротивился Годфри. – Никто этого и не предлагает. Я только говорю...
– Прости, Годфри, я пошла спать.
– Что вы, что вы, а как же ужин, – сказала миссис Петтигру.
– Спасибо, ужинать мне не хочется, – сказала Чармиан. – Я вдоволь напилась чаю.
Миссис Петтигру сделала движение, как бы собираясь взять Чармиан под руку.
– Спасибо, я прекрасно дойду сама.
– Ну, зачем же так раздражаться. Надо как следует выспаться, а то ведь нас завтра, если помните, фотографируют, – заметила миссис Петтигру.
Чармиан медленно вышла из комнаты и поднялась по лестнице.
– Виделись с юристом? – спросила миссис Петтигру.
– Адский холод, – сказал Годфри.
– Вы с поверенным виделись?
– Вообще-то говоря, нет, его вызвали по неотложному делу. В другой раз повидаемся. Завтра, Мейбл, я вам обещаю.
– По неотложному, – передразнила она. – У вас нынче было назначено с юристом, а не с доктором. Ей-богу, вы хуже Чармиан.
– Да, Мейбл, да, с юристом. Не кричите только, миссис Энтони услышит.
– Миссис Энтони ушла. И она вообще глухая. Вы где сегодня болтались?
– Ну как, – сказал он, – я съездил это самое... в полицию.
– Куда?
– Да в полицейский же участок. И там проторчал бог знает сколько.
– Вот что, Годфри, вы заметьте себе, что улик у вас против меня нет, понятно? А вам нужны доказательства. Попробуйте только. Что вы им там сказали? Ну-ка выкладывайте, вы им что сказали?
– В точных словах не припомню. Что хватит уже, пора принять меры. Сестру мою, говорю, он и так уже изводит больше шести месяцев, говорю. А теперь за меня принялся, говорю, и пора бы вам пошевелиться. Я им говорю...
– Ох, это все тот звонок. Вас что, больше ничего не занимает? Я вас спрашиваю, Годфри, вас что...
Он ссутулился в кресле.
– Адский холод, – сказал он. – У нас как, нет немного виски?
– Нет, – сказала она. – У нас нет.
По пути в спальню он бесшумно приоткрыл дверь к Чармиан.
– Еще не спишь? – спросил он шепотом.
– Нет, нет, – сказала она, просыпаясь.
– Как себя чувствуешь? Ничего не надо?
– Нет, ничего, спасибо, Годфри.
– Не надо, не уезжай в пансионат; – шепотом сказал он.
– Годфри, я сама сегодня приготовила чай.
– Хорошо, – сказал он, – пусть сама. Только не уезжай.
– Годфри, – сказала она, – послушай-ка моего совета, напиши Эрику. Ты бы лучше поладил с Эриком.
– Как? Ты это почему говоришь?
Но она не объяснила, почему она это говорит, и он остался в недоумении: он ведь и сам думал написать Эрику. То ли Чармиан понимала про него и вообще про все куда больше, чем ему казалось, то ли ей это случайно взбрело на ум?

* * *

– Только сначала обещайте, – сказала Олив Мэннеринг, – что вы никак не злоупотребите полученными сведениями.
– Обещаю, – сказал Алек Уорнер.
– Потому что, – объяснила Олив, – это дело серьезное, и мне оно доверено под строжайшим секретом. Я бы в жизни никому не сказала.
– И я не скажу, – заверил Алек.
– Только для научных целей, – сказала Олив.
– Разумеется.
– А ваши записи – они как? – спросила Олив. – Потому что фамилий нигде не должно быть.
– Все указания на действительные фамилии будут уничтожены после моей смерти. Идентификация описаний абсолютно исключена.
– О'кей, – согласилась Олив. – Но боже ты мой, он сегодня был в жутком состоянии. Ей-богу, даже жалко его стало. И все миссис Петтигру, можете себе представить.
– Застежки и тому подобное?
– Нет, совсем не то. Это дело прошлое.
– Шантаж.
– Ну да. Она, видимо, перекопала всю его жизнь.
– И докопалась до связи с Лизой Брук.
– И до этого, и много еще до чего. Был там какой-то денежный скандал, связанный с пивоварней Колстона, его в свое время замяли. Миссис Петтигру все вызнала. Она добралась до самых его потайных бумаг.
– В полицию он не обратился?
– Нет, он боится.
– А зря, они бы его защитили. Чего он боится? Ты не спрашивала?
– Больше всего своей жены. Не хочет, чтобы жена узнала. Тут гордость, что ли, мне непонятно. Я ее, конечно, в жизни не видела, но она вроде бы всегда была женщина религиозная, знаменитая писательница и тому подобное, и все ей сочувствовали, что она такая тонкая, а он такой грубый.
Алек Уорнер строчил в блокноте.
– Чармиан, – заметил он, – не удивится про Годфри ровным счетом ничему. А ты, значит, говоришь, что он боится, как бы она чего-то не узнала?
– Боится, и даже очень.
– Кого ни спроси, буквально всякий скажет, что она его боится. И обходится он с нею по-хамски.
– Ну, я-то знаю, только что он сам говорит. Выглядит он сейчас ужас как скверно.
– На цвет лица внимания не обратила?
– Багровый цвет. Боже ты мой, и похудел как.
– Сутулится больше прежнего?
– Ох, гораздо больше. Прямо будто выпотрошили его. Миссис Петтигру виски под замком держит.
Алек сделал запись в блокнотике.
– Это ему в конечном счете на пользу, – проронил он. – В его годы нельзя столько пить. И как же он думает уладить с миссис Петтигру?
– Пока деньгами. Но ей надо все больше и больше – он уже просто отчаялся. А сейчас новое дело – она хочет, чтобы он переписал на нее завещание. И сегодня он должен был пойти к юристу, а вместо этого сбежал ко мне. Он думает, может, мне уговорить Эрика, пусть приедет и пугнет ее – внакладе, мол, не останется. Только Эрик на семью сильно обижен, а с матерью у него трудные счеты, особенно теперь, когда романы ее переиздаются; и факт, между прочим, тот, что Эрик свое все равно получит, раньше или позже...
– Эрик, – сказал Алек, – не из наших. Ты давай дальше про Годфри.
– Он говорит, вот бы с Эриком помириться. Я ему обещала, что напишу за него Эрику, я и напишу обязательно, только вот я говорю...
– Миссис Петтигру располагает собственными средствами?
– Ох, ну я не знаю. С такой ведь женщиной, с ней никогда толком ничего не знаешь, правда? По-моему, вряд ли особенно располагает. Я тем более вчера про нее кое-что слышала.
– А именно?
– Видите ли, – сказала Олив. – Я это слышала от Рональда Джопабокома, он вчера заходил. Это не от Годфри.
– О чем разговор? – сказал Алек. – Сама же знаешь, Олив, что дополнительные усилия я всегда оплачиваю дополнительно.
– О'кей, – сказала Олив, – все путем. Я просто хотела засечь: пошел новый текст.
Алек улыбнулся ей, словно шаловливой племяннице.
– Рональд Джопабоком, – сказала она, – подумал и решил не оспаривать завещание Лизы Брук, раз уж Цунами умерла. Это ведь она решила вынести дело в суд. А Рональд говорит, что все это получается как нельзя более гадко: вот, мол, Гай Лит не исполнял супружеских обязанностей. Миссис Петтигру ужасно рассердилась, что дело прекращается: они ведь с Цунами вместе подали в суд. И не сумела прибрать к рукам Рональда, хотя всю зиму ох как старалась. Рональд в душе очень самостоятельный, не знаете вы старика Рональда. Он глухой, это конечно, только...
– Я знаю Рональда сорок с лишним лет. Крайне любопытно, что он показался тебе самостоятельным человеком.
– Он шума не затевает, он тихо стоит на своем, – сказала Олив. Рональда она встретила, когда ходила с дедушкой по картинной галерее, уже после смерти Цунами, и потом пригласила обоих стариков поужинать.
– Но раз вы знаете Рональда сорок лет, что я буду говорить. – Милая моя, положим даже, я знаю Рональда и больше сорока лет, но ты-то знаешь его иначе.
– Миссис Петтигру он терпеть не может, – сказала Олив, туманно улыбнувшись. – Немного ей перепало после Лизиной смерти. Пока что она получила Лизину беличью шубку, вот и все.
– А ей не приходило в голову оспаривать Лизино завещание на собственный страх и риск?
– Нет: ей объяснили, что надеяться не на что. Жалованье ей миссис Брук выплачивала аккуратно, чего же еще? Да и лишних денег у нее не хватило бы на такие расходы. Джопабокомы брали расходы на себя. Конечно, согласно завещанию, после смерти Гая Лина деньги все причитаются ей. Но он-то всем говорит, как прекрасно себя чувствует. Так что будьте уверены – миссис Петтигру вытянет все, что сможет, из бедняги Годфри.
Алек Уорнер кончил записи и закрыл блокнот. Олив вручила ему стакан с джином.
– Бедный старик Годфри, – сказала Олив. – Он и так-то был расстроен. Ему позвонил тот, ну, который изводит его сестру, ну, то есть либо позвонил, либо так ему показалось: разницы-то никакой, правда?
Алек Уорнер снова раскрыл блокнот и достал перо из жилетного кармана.
– Что он сказал?
– То же самое. «Придется умереть», в этом роде.
– Всегда соблюдай точность. Даме Летти он говорил: «Помните, что вас ждет смерть». Годфри было сказано то же самое?
– Наверно, да, – сказала она. – Трудная какая работа.
– Да, знаю, мой друг. Что поделаешь. В какое время дня ему позвонили?
– Утром. Я что знаю, то знаю. Он мне сказал – сразу после того, как доктор ушел от Чармиан.
Алек дописал последнюю строчку и снова закрыл блокнот.
– А Гай Лит поставлен в известность, что судебный процесс прекращен?
– Не знаю. Это и решено-то было только вчера к вечеру.
– Может быть, его еще не оповестили, – сказал Алек. – А Гай такой человек, что ему Лизины деньги будут очень и очень кстати. В последнее время ему приходилось туговато. Он был довольно-таки стеснен в средствах.
– Да ему уж и жить недолго осталось, – сказала Олив.
– Лизины деньги помогут ему скрасить остаток дней. Я так понимаю, что эти сведения не слишком конфиденциальны?
– Нет, – сказала Олив, – только про миссис Петтигру и Годфри – это конфиденциально.
Алек Уорнер пошел домой и написал письмо Гаю Литу:
"Дорогой Гай – не знаю, первым ли я оповещаю Вас, что Рональд Джопабоком и миссис Петтигру прекратили судебный процесс и оспаривать завещание Лизы не будут.
Примите мои поздравления и пожелания как можно дольше пользоваться новообретенным благополучием.
Извините за эту попытку предварить официальное извещение. Если же мне посчастливилось и я оказался первым вестником, то, пожалуйста, не сочтите за труд проверить Ваш пульс и смерить температуру немедля по прочтении этого письма, затем через час после прочтения и на следующее утро и сообщите мне результаты измерений плюс Ваш обычный пульс и температуру, если они Вам известны.
Эти данные окажут мне неоценимую помощь в моих изысканиях. Заранее глубоко обязанный Вам
Искренне Ваш Алек Уорнер.
Р. С. Любые дополнительные сведения о Вашей реакции на эту добрую новость, само собой разумеется, чрезвычайно желательны".
Алек Уорнер сходил отправил письмо и вернулся к своим картотекам. Дважды его отрывал телефон. Сначала позвонил Годфри Колстон, досье на которого Алек как раз держал в руке.
– А, – сказал Годфри, – вы дома.
– Да. Вы меня никак не могли застать?
– Да нет, – сказал Годфри. – Вот что, у меня к вам разговор. Вы знаете кого-нибудь из полиции?
– Близко никого не знаю, – сказал Алек, – с тех пор как Мортимер вышел в отставку.
– От Мортимера никакого проку, – сказал Годфри. – Это насчет тех анонимных звонков. Мортимер проваландался с ними несколько месяцев, и теперь этот типчик принялся за меня.
– Я свободен между девятью и десятью. Может быть, заглянете к нам в клуб?
Алек вернулся к своим записям. Через четверть часа раздался второй телефонный звонок. Звонил незнакомый мужчина, и он сказал:
– Помните, что вас ждет смерть.
– Вас не затруднит повторить ваше сообщение? – сказал Алек.
Тот повторил.
– Благодарю вас, – сказал Алек и успел положить трубку первым.
Он извлек собственную карточку и сделал соответствующую запись. Потом сделал отсылку с подробным объяснением к другой картотеке. И наконец записал кое-что у себя в дневнике, закончив запись словами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21