Донесение было написано утром.
Форт Провиденс. 62°17' с.ш., 114°43' з.д.
2 августа 1820 г.
Милостивый государь!
Я уверен, Вы будете довольны, узнав, что экспедиция готова направиться к р. Коппермайн. Индейский вождь и его партия вчера отправлены вперед, а мы последуем за ними сегодня после полудня. Я задержался, чтобы написать это письмо. Я был так занят со времени нашего прибытия, 29 июля, переговорами с индейцами и разными необходимыми делами, что не был в состоянии написать ни лордам адмиралтейства, ни вам столь подробно о наших намерениях, как этого хотел, но так как мое письмо г-ну Гентхему содержит общие основы полученных сведений вместе с картой предполагаемого дальнейшего пути, я надеюсь, что лорды адмиралтейства и Вы не примете это за невнимание к Вашим указаниям по этому поводу. Каждое мгновение так дорого для людей в нашем положении, когда сезон для действий так краток, что нельзя терять ни минуты. Я очень озабочен тем, чтобы отправиться немедленно, для того чтобы скорее нагнать индейцев, согласно моему обещанию при их отъезде.
«Говорящую бумагу» отдали нарочному-индейцу. Господи, в скольких руках она побывает, прежде чем старый служитель с подносом для писем неслышно войдет в сумрачный кабинет секретаря адмиралтейства! Но лейтенант Франклин никак не мог предположить, что этой депеше предстоит путешествовать еще дальше. Ведь именно записку из форта Провиденс Барроу подарит русскому собирателю автографов. Ведь именно записку из форта Провиденс граф Орлов перешлет графу Румянцеву, и два года спустя краткую, но знаменательную депешу прочтут в Петербурге Иван Федорович Крузенштерн и Шишмарев.
А в то августовское утро нарочный-индеец спрятал брезентовый пакет на груди, кивнул белому вождю и степенно вышел из хижины.
Едва он переступил порог, как в хижину, толкнув индейца плечом, ввалился начальник форта Провиденс, и Франклин поморщился, услышав запах перегара.
– Никого?
– Как видите, – сухо ответил Франклин.
– И отлично. – Блейк грузно сел на лавку. – Отлично, лейтенант. У меня, право, нет желания поминать старое, но, клянусь, вы узнали меня, как только явились в Провиденс. Не так ли? А?
Франклин хмуро кивнул.
– Черт с вами, лейтенант, – продолжал Блейк. – Говорю вам: у меня нет ни малейшего желания поминать прошлое.
– У меня тоже, мистер Блейк. Однако, должен признаться, хотел бы видеть на вашем месте…
– Что поделаешь, сэр! В здешних краях… – Он недобро прищурился. – В здешних краях, говорю, и Гарри Блейк сойдет за ангела. Ладно! Итак, вы уходите? Счастливого пути, лейтенант. Вот и все, что я имел сказать вам.
Франклин глядел на него исподлобья.
Блейк поднялся, тяжело ступая, пошел к дверям.
Глава 6
Хижина у Зимнего озера
С севера двигались валкие, медлительные тучи. Пахло преющей хвоей, плотными туманами, ненастьем. Но мешки еще отягощала провизия, в баклагах еще булькала можжевеловая водка, а в расшитых кожаных кисетах шуршал табак, и потому плевать было на все.
Мичман Худ, улыбаясь, запевал «Английский флот». То была излюбленная на эскадрах песня. Ее знали кадеты королевского училища, голоса которых пускали петуха, ее басили задубелые капитаны, вышамкивали ветераны Гринвичского матросского приюта. Ту песню беззаботно насвистывал лейтенант, отправляясь на берег где-нибудь в илистом устье Ганга; ее мурлыкал вахтенный под пронзительные крики олушей и крачек Антильского моря, и бормотал, выпячивая мокрую губу, канонир, нализавшийся в кабаке Кейптауна. А теперь старая морская песня громко раздавалась над быстрой сердитой рекой.
«Все отменно хорошо» – припев этот подхватывали начальник и штурман, матрос и доктор. Все отменно, все своим чередом. В нынешнем году не видать Ледовитого океана? Жаль, но придется зимовать у истоков реки Коппермайн, где бродил некогда посланец Гудзоновской компании Самуэль Херн. Все идет своим чередом. Сперва помогут индейцы, потом – эскимосы. И да здравствует флот!
А проводники-канадцы пели свои песни. В тех песнях французские куплеты соединялись с индейским рефреном. Да, они здорово пели: «В пути повстречал я трех всадников на сытых добрых конях…»
В междуречье Маккензи и Коппермайн было уже не до песен. Тут бреди с поклажей среди голых скал, меж трухлявых валежин, по болотам, а над тобою смолкает прощальный клик лебедей, и широкий ветер несет тебе в лицо острый запах молодого снега.
На привале близ озера, подернутого, как морщинами, рябью, в сумерках, затушевавших лес, Акайчо присел у костра Франклина. Никогда Акайчо не заводил никчемных разговоров, и лейтенант знал, что индеец пришел неспроста. Венцеля не было: он заночевал с частью отряда милях в трех от озера, и Франклин крикнул проводника Михеля.
(Михель был индейцем из племени ирокезов. Бог весть когда и бог весть почему пристал он к вояжерам. В факториях навострился калякать с англичанами.)
Михель опустился на корточки и явно приготовился толмачить. Акайчо вежливости ради отхлебнул из фляги, предложенной Франклином. Акайчо не любил эту дрянь, ее и не пробовали в лесах до появления белых.
– Большой предводитель! – начал Акайчо. – Посмотри на это озеро и посмотри на этот лес. В озере есть рыба, а в лесу есть олени. Теперь посмотри на мешки. Видишь, каждый – как брюхо голодного волка.
«Эге, вот оно что, – обеспокоился Джон. – Нет, нет! Еще рано».
Костер, постреливая, швырял рыжие звезды. Ночь стояла черная и мохнатая. В озере что-то сильно всплескивало.
Акайчо сказал:
– В Страну Северного Ветра и глупец не идет с пустыми мешками. А зима будет ранняя.
– Что ж ты хочешь? – спросил Франклин.
Акайчо усмехнулся снисходительно: белые никогда не знают приличий.
– Не я хочу, вождь. Ты хочешь.
Франклин поморщился: дикарь не слишком-то церемонится с офицером королевского флота, не упускает случая щелкнуть по носу и напомнить, кто от кого тут зависит.
– Ну хорошо, хорошо… Жду совета, друг мой Акайчо.
– На берегу озера белые поставят хижину. Когда Дорога Солнца снова станет длинной, они пойдут к Большой Соленой Воде.
– Благодарю. Но скажи, Акайчо, не ты ли обещался привести нас к истокам реки, что течет в Большую Соленую Воду?
– Мое слово, вождь, верно, как и твое. Но я не знал, что белые так медлительны.
«Медлительны»? Черт побери, индейцы шли налегке, а вояжеры и путешественники тащили всю поклажу.
– Да, я не знал, что твои люди так медлительны и так скоро устают, – продолжал Акайчо. – Ответь: надо ль упорствовать в том, что противно разуму?
«Шельма! Он еще учит, что разумно, что неразумно…»
Акайчо выпускал через ноздри длинный табачный дым.
– Ты опечален, начальник? Не надо печалиться. Ты увидишь Большую Соленую Воду, ты увидишь друзей.
Опустив голову, Джон палкой ворошил костер. Искры взметывались, как зверьки, хищно и весело. Он долго молчал. «Ты увидишь своих друзей». Ха, Уильям Парри, должно быть, давно уж на своем корабле у берегов Канады. Согласно инструкции, рандеву где-то близ устья Коппермайн. Так задумано Мелвиллем и Барроу. Инструкция скреплена королевской печатью. Э… как это у Шекспира? «Ревущим волнам нет дела до королей…»
– Надо зимовать, – сказал Акайчо. – Но если ты пойдешь, я не покину тебя. Мне будет стыдно, коли ты и твои братья погибнут на земле моих предков.
Как сотрясались сосны и ели, как они брызгали белой пеною, как роняли вязкие слезы! А потом медленно кренились, словно мачты погибающих кораблей, и с треском, ломая ветви, рушились наземь, подминая кустарник.
На миг воцарялась погребальная тишина. С печальным шорохом сыпались иглы. И вот опять стучали топоры, но уже не размеренно и не звонко, а тупо и коротко – по ветвям, по ветвям, по сучкам, по сучкам. И вот лежало поверженное дерево, покорное, нагое, с еще мелко дрожащей вершинкой, а комель как бы дымился дымком уходящей жизни.
Бревна волокли на поляну. Там, у Зимнего озера, протесывали наскоро, без тщания. Хижина. Еще хижина. Амбар. Возникало селеньице.
Зима навалилась сразу, со свирепой силою. За ночь озеро сковало льдом, ручей онемел, а ветер свистнул, как стальной прут.
Акайчо держал слово. Его охотники били оленей, его рыбаки таскали добычу из темных прорубей. Высоко над огнем, в холодном дыму, индианки коптили рыбу. Но у Зимнего озера остановились не только англичане-путешественники и не только проводники-канадцы, но и многодетные семьи охотников. Ртов было много, боеприпасов мало. К тому же – и этого уж вовсе не предвидели флотские – недоставало топоров: с жалобным звоном ломались они о закаменевшие поленья. А костры требовали уйму дров.
Все дальше, все дальше забредали охотники Акайчо. Сперва пропадали дня на два, потом на неделю, а после и вовсе сгинули.
Низко нависло небо, снег валил не переставая, и все жиже была похлебка. Голод тишком заглядывал в хижины.
Мичман Роберт вызвался первым. Ей-богу, до смерти прискучило сидеть да слушать вьюгу! Он пойдет за подмогой в форт Провиденс, к этому толсторожему Гарри Блейку.
Франклин вздохнул:
– Нет, дорогой Роберт…
Он не пускался в объяснения. Как скажешь мичману, тут нужен человек постарше, поопытнее: известно, мичманское самолюбие…
– И не вы, доктор. У вас, боюсь, начинается цинга. Что? Вам лучше знать? Нет, нет…
А штурман Бек сказал:
– Все отменно хорошо, сэр. Полагаю, за месяц-полтора.
Ах, славный малый, Джордж Бек. Посмотришь – не то поэт, не то музыкант. И манеры такие, точно с колыбели тебя пичкали наставлениями лорда Честерфильда.
– До весны я вернусь, – сказал Джордж Бек. И усмехнулся: – Уж как хотите, без меня вам не удрать к Ледовитому океану.
Хепберн встал:
– Прошу, сэр…
– Э, нет, Хепберн, – возразил Бек. – Оставайтесь-ка. С меня довольно двух-трех вояжеров. – Он опять усмехнулся. – Как они поют? «В пути повстречал я трех всадников…»
Прощаясь, Франклин сказал:
– Джордж, прошу, будьте благоразумны. Слышите, старина? В Провиденс отдохните хорошенько.
– Ладно, – ответил штурман. И пошутил: – Но я буду здесь до того, как откроется театральный сезон.
Минул месяц, минул другой. Рождество стояло у ворот, а ни от штурмана Бека, ни от индейцев Акайчо известий не было. Амбар почти опустел, пороху и пуль в обрез, рыба, как назло, не шла. Пробавлялись остатками оленины.
Доктор Ричардсон, бодрости ради, пускался в рассуждения о пользе «легкого голодания». За эту теорию, уверял доктор, ему когда-нибудь присудят в Кембридже почетную степень.
– Видите ли, господа, – объяснял хирург, – чем обильнее пища, тем изнеженнее пищеварительный тракт. Желудок работает, как каторжник, мускулы его переутомляются, подобно всем иным мускулам нашего, то есть человеческого, господа, организма. И, как свидетельствуют вскрытия, богачи, предающиеся излишествам, чаще всего умирают именно от переутомления желудков…
– Так уж и от этого самого, доктор? – Матрос Хепберн недоверчиво покачивал головою, не замечая улыбок Франклина и Худа.
– Друг мой, – серьезно отвечал Ричардсон, – когда вам доведется вскрывать трупы…
Хепберн скривился и замахал руками.
– Полноте, – не выдержал Франклин. – Будет вам пугать Хепберна. И ваше красноречие все равно не отобьет нашего аппетита.
– Как угодно, господа, как угодно, – с комическим огорчением соглашался Ричардсон. – Мое дело предупредить: поменьше еды, побольше диеты. Ну-с, хорошо! Коль скоро я живу под одной крышей с такими обжорами, не угодно ли поговорить о другом. О чем? Ну-с… Хотя бы вот о чем… А не пожелает ли уважаемый Хепберн рассказать… Что бы вы хотели рассказать, мистер Хепберн?
Матрос смущался. Ричардсон грозил ему пальцем:
– Те-те-те, знаем мы вас, милейший!
– Да что вы это, сэр? – совсем уж терялся матрос.
– А вот то, господа, вот послушайте. Помните «Принца Уэльского»? Я там… по чистой случайности разумеется… Я там видел и слышал, как наш дорогой Хепберн изображал офицеров, у которых прежде служил. Потеха! Матросы гоготали, как в цирке Астли.
– Ох, доктор, – сконфузился матрос.
Но Ричардсон не отставал:
– А когда мы вернемся в Англию, он станет изображать вас, лейтенант Франклин. Ей-богу, помяните мое слово.
Тут уж Хепберн вскочил и выбежал в сени. Лейтенант и мичман рассмеялись. А неугомонный доктор без передышки прицепился к Роберту Худу.
Роберт частенько выхвалял «петушью яму», буйные нравы мичманской артели. Доктор же Ричардсон усматривал в обычаях «петушьих ям» лишь дикость и грубость, и ему очень хотелось убедить в этом мистера Худа. По сему поводу завязывались у них диспуты: Франклин в душе соглашался с Ричардсоном, но понимал и горячность Худа.
Так они сумерничали. Мутная синь скрадывала углы, обволакивая душу тоскливым холодом. Смолкали голоса. Никто не двигался, все словно дожидались чего-то.
Но вот Хепберн доставал трут и огниво, в два коротких удара высекал искру, и уже горела свеча, распространяя запах прогорклого сала.
При свечах пили чай, благо заварки было вдоволь, а потом лежа курили, благо еще был табак.
На дворе кто-то вздыхал, ухал, потом будто бы подходил к дому и возился за дверью, как приблудный пес.
Глава 7
Толсторожий мутит воду
Блейк был трезв, как пустая бутылка. Но, право, лучше б уж он был пьян. Видит бог, дело простое и ясное, а вот поди ж ты…
– Послушайте, мистер Бек, я ничего не имею против вас… – Начальник форта привалился к столу, оперев жирную щеку на руку. – Черт возьми, вы даже мне нравитесь, штурман. Ей-богу, нравитесь…
Бек нетерпеливо цыкнул языком:
– Я польщен, мистер Блейк, но…
– Э! Какие еще «но»? Вы человек молодой… Вам который? Двадцать шесть? Ну так слушайте, против вас я ничего не имею.
– Ваша настойчивость, мистер Блейк, внушает мне мысль, что вы имеете что-то против моих друзей. Ну что ж вы молчите?
Блейк угрюмо елозил пятерней по столу. И вдруг осклабился:
– Ошибаетесь, молодой человек.
– Очень хорошо. Итак, вы дадите нам… Муки сколько, мистер Блейк?
– Охо-хо-хо, вы опять за свое. Я ведь не играю в прятки, штурман. Продовольствия разве что воробья прокормить.
– Но индейцы утверждают…
– Индейцы! Что они знают, прохвосты? Я начальник, я знаю!
– Однако поймите… мистер Блейк! Ваши соотечественники терпят бедствие. Вы понимаете? Бед-ствие!
– Хорошо, штурман. Нет, нет, постойте, не надо благодарностей. Я не к тому… Слушайте, там, в Лондоне, адмиралтейство обо всем договаривается с Гудзоновской компанией. Верно? Ну, вот, вот… А форт Провиденс пока принадлежит другой компании. Северо-Западной! Вот так-то. И у меня нет никаких распоряжений, дорогой мой.
– Распоряжений? Но вы же не хуже меня знаете, что слияние обеих компаний решено. Стало быть…
– У меня нет распоряжений кормить экспедицию. Понятно?
– Мне только одно понятно… – Джордж стиснул кулаки. – Подл…
– Стоп! – окрысился Блейк. – Стоп, парень! Я не терплю оскорблений!
– А я не терплю подлецов!
Блейк словно обмяк.
– А теперь, – произнес он вяло, – теперь убирайтесь. И знайте: я, начальник форта Провиденс, сумел бы кое-чем снабдить вашу дурацкую экспедицию. Но вот не желаю. Я не желаю, я, Гарри Блейк! Понятно? А? Понятно?
Джордж хлопнул дверью.
– Пристрелю… пристрелю, – бормотал он, мотая головой и шагая куда глаза глядят.
Индеец Михель окликнул его у ворот форта. Бек вздрогнул:
– А… это ты…
– Михель все слышал, сэр. Надо туда – Атабаска, сэр.
Озеро Атабаска? Форт Чипевайан? Еще сотни миль? И наверняка не встретишь в пути «всадников на добрых сытых конях».
Бек сказал:
– Ты со мной?
– Михель не бросает в беде.
– А те двое? – сказал Бек.
– Михель спрашивал – они согласны.
Четверо – Бек, Михель и двое канадцев – ушли к озеру Атабаска. Быть может, там, в форту Чипевайан, им повезет.
За годы флотской службы Джордж изведал бискайские бури, натиски айсбергов. Он знал штормовые вахты, когда тебя колотит обо что попало, когда ты вымокнешь до нитки и продрогнешь до кишок. Слыхал он и горячий свист ядер, и яростный вой, когда корабли сваливаются в абордажной схватке. И штурман Джордж искренне полагал, что познал уж все, что может выпасть на долю настоящего мужчины. Но теперь, в походе от Большого Невольничьего озера к озеру Атабаска, Джордж понял, что он не знал еще очень и очень многого. Не знал, как от белого снега темнеет в глазах, как мороз гнет спину, словно горе, как голод подгибает колени; не знал, что такое подняться на ноги, когда с маху грохнешься на землю, споткнувшись о заметенный снегом валун, и какое надо терпение, чтобы на ветру из мерзлого хвороста сладить костерок! И еще не знал Джордж Бек, как сотрясает душу слабый запах человеческого жилья, как стучит сердце при виде чернеющих вдали хижин! Кто-то подхватил его под руку. Джордж не противился. Однако у него достало сил сказать:
– Надеюсь, тут уютно, как клопу в ковре?
Тут и впрямь жилось недурно. Служащие компании и окрестные индейцы отнюдь не голодали. Кое-чем можно было поживиться в этом форте Чипевайан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19