О волнах атакующих аэропланов, что затапливают Европу тоннами ядовитых газов! О целых стаях гитлеровских агентов с передатчиками карманного размера! Об отравлении водопроводов и подкупах высших чиновников! И эти страхи моментально полезли наружу. А известие о мятеже местных немцев в Эйпене породило страх перед немецкими боевиками, которые якобы есть по всей Бельгии.
Очень интересно проследить механику этого «ядерного взрыва страха». Своими действиями немцы запустили цепную реакцию панического безумия, когда деморализованное и сбитое с толку бельгийское правительство своими действиями только разжигало общую панику, помогая агрессорам. Видимо, в такое идиотское положение попадут любые власти, столкнувшиеся с противником, который действует по принципам чудесной триллер-стратегии и нарушает все привычные представления о войне. Немцы смогли добиться того же эффекта, что и в Голландии: и бельгийское общество стало разрушаться.
Как пишет в своей интереснейшей книге Луи де Йонг, в первый день бельгийцы с воодушевлением встречали вступающие в их страну английские и французские войска. Их образцовый порядок внушал уверенность. Но еще не кончилось 10 мая, как радость и уверенность сменились страхом. Известие о падении укреплений на пограничье породило слухи один другой страшнее и нелепее. Во Франции случился пронемецкий переворот! Италия напала на Францию! Неприступная французская линия укреплений Мажино прорвана и немцы хлынули вглубь Франции — последней защитницы Бельгии! Все селения вокруг бельгийского Льежа безжалостно уничтожены немцами. Надо бежать прочь из Бельгии!
Моментально вспыхнула шпиономания, начались аресты предполагаемых немецких пособников и распространителей панических слухов. Над страной встал страшный призрак пятой колонны. Власти только подстегнули этот психоз. 10 мая министр обороны Бельгии выступил по радио и призвал граждан сообщать военным властям обо всех подозрительных личностях, замеченных близ укреплений и прочих военных объектов. Он предложил людям снять с автомобилей все радиоприемники. Действие этого обращения оказалось поразительным. Бельгийцы поняли это так: шпионы — на каждом шагу, а радио в машинах нужно снимать, потому что уже обнаружены вражеские агенты, получавшие инструкции с помощью автомобильных приемников. Поток сигналов бдительных граждан о множестве подозрительных субъектов буквально захлестнул бельгийских военных.
На третий день войны власти по радио заявили: мол, граждане, по всей стране высаживаются германские парашютисты-диверсанты, переодетые в гражданскую одежду и снабженные портативными передатчиками. И это сообщение было бредом воспаленного воображения — практически все немецкие ВДВ в тот момент дрались в Голландии. 5200 агентов абвера просочились сюда под видом гражданских беженцев. Но дело было сделано — и вот уже само бельгийское правительство стало главным распространителем панических слухов и генератором всеобщей шпиономании. 13 мая правительство завопило о том, что переодетые агенты немцев совершили несколько нападений на полицию. Якобы агенты эти были одеты в светло-коричневую форму, на их пуговицах — знаки свастики, на груди — значки с буквами «DAP». (Послевоенное расследование показало, что этого и в помине не было). Тут же в эфир передали еще более идиотское требование органов безопасности — дескать, граждане, надо срывать со столбов рекламные плакаты немецкого кофейного напитка «Паша», потому как на обратной стороне этих щитов с довольным турком, пьющим цикориевый кофе, коварные немцы нанесли рисунки с важной информацией о связи и транспорте нашей Бельгии. И этот бред несли в эфире на полном серьезе!
«Да, немцы, как видно, продумали все! Ни одна мелочь не ускользнула от их внимания! Ведь плакаты были развешаны давным-давно, еще в мирное время, теперь же их приходилось срочно снимать, чтобы какой-нибудь парашютист не воспользовался ими в поисках дороги к ближайшему мосту или виадуку. Да и как можно распознать подобных парашютистов? Ведь они переодеты, как сообщило правительство 13 мая, в одежду рабочих, священников или бельгийских солдат; противник привлекает даже женщин к шпионажу и совершению диверсионных актов», — писал Л. де Йонг, описывая психическую эпидемию паники в стране.
Господи, как все это знакомо нам хотя бы по шизофреническому 1991 году в нашей собственной стране! Я сам, читатель, до конца жизни не забуду того, как схожая мания всеобщих заговоров и шпиономании неслась по погибающему СССР. В свое время ведущий радиостанции «Эхо Москвы» Лазарь Шестаков похвалялся тем, как он умело нагнетал ужас перед военным переворотом страшных коммунистов. Сидя в Латвии в самом начале девяносто первого, он орал в эфир о том, что слышит рокот моторов приближающихся танков. Боже мой! Гусеницы лязгают! Где мой противогаз? Хотя никаких танков и в помине не было.
А незабываемые дни августа 1991-го, дни торжества клинической «демократии»? Помню, как 23 августа я, молодой репортер «Вечерней Москвы», отправился на место где произошел «бой» нажравшихся водки «защитников демократии» с военными. Если кто забыл, напомню: в ночь на 21 августа несколько боевых машин пехоты, двигаясь по Калининскому проспекту, наткнулись на заграждение из троллейбусов и группы «демократов», которые принялись вскакивать на боевую технику, швырять в нее бутылки с бензином и закрывать брезентом смотровые триплексы. Тогда трое из этих ошалевших погибли — и тут же власти лужковской Москвы решили увековечить память этих «забелдосов» (защитников Белого дома и свободы), положив на месте события три пятна из красного асфальта.
Помню, как меня отправили писать об этом репортаж. Там, на Садово-Самотечной, все еще стояли остатки баррикады и всем заправлял командир одного из отрядов «забелдосов» со звучной фамилией Карлагин. Этакий невыспавшийся и заросший щетиной интеллигент-комиссар. Битый час я не мог с ним поговорить — потому что к нему то и дело подскакивали возбужденные соратники, тараторя об обнаруженных агентах КГБ, которые, мол, так и вьются вокруг. Потом явился смурной человек с перекошенным, дергающимся лицом в советской форме — явно бывший офицер.
«Вертелся тут один рядом — подозрительный. Я у него на всякий случай документы отобрал», — заявил явно съехавший с катушек защитник демократии, протягивая Карлагину какие-то корочки, отнятые у явно случайного зеваки.
Что ж, если такое происходило без войны в Москве лета 1991-го, то можно представить себе, какой бедлам творился в Бельгии мая сорокового года, когда шла реальная война! Шпионы чудились сходящим с ума обывателям повсюду. Все это накладывалось на пугающие известия о неведомом оружии немцев и об измене в верхах. И тогда началось то, что стало подарком небес Гитлеру — начался развал бельгийской армии.
Уже 12 мая 1940 года французский историк Марк Блок видел бельгийских солдат-дезертиров на дороге близ Шарлеруа. В тот же день дезертиров, расходящихся по домам, видел и английский военный корреспондент Ходсон. Каждый дезертир говорил окружающим о подавляющей силе немецкого натиска.
Параллельно с развалом армии страх сорвал с места массы беженцев. Уже 10 мая дороги юго-восточной части Бельгии оказались запруженными толпами бегущих от войны людей. Дело в том, что правительство приказало эвакуироваться железнодорожникам и почтово-телеграфным служащим, но население, увидев их поспешный уход, рвануло следом. Движение по дорогам оказалось полностью дезорганизованным. Невозможно стало перебросить войска навстречу наступающим гитлеровцам. Поток беженцев заражал страхом все новые и новые районы, захватывая с собой тысячи их жителей. И вот уже в западную часть Бельгии прибежали полтора миллиона деморализованных, обезумевших людей. Они рвались дальше, во Францию — но французы на пять дней перекрыли границу. А когда они ее открыли, было уже поздно. Немцы начали «удар серпом» через Арденны, и в северную Францию хлынул настоящий людской водоворот, в котором смешались гражданские беженцы с отступающими из Бельгии английскими, французскими и бельгийскими солдатами.
Масса антигитлеровских войск тогда создала дополнительный фактор «психического поражения». Ударив через Арденны к морю, немцы перерезали пути снабжения англо-французской группировки в Бельгии — и та стала отходить к порту Дюнкерк. Английские и французские солдаты очутились в отчаянном положении. Командование распалось. В этой части Бельгии (Фландрии) они чувствовали себя полностью чужими, так как не знали местного языка, а их собственные генерала забыли снабдить младших командиров топографическими картами местности. Разрозненные группы западных солдат блуждали, как в потемках, только усугубляя хаос и панику.
Шок и трепет стали перекидываться из Бельгии во Францию, куда рвались толпы ошалевших от ужаса беженцев. Органы французской войсковой контрразведки оказались парализованными: в них не имелось отделов для борьбы с замаскированными немецкими агентами, способными затесаться в массу гражданских беглецов (аналога сталинского СМЕРШа). Сами сбитые с толку, французские контрразведчики поддавались действию самых нелепых и пугающих слухов. Они нашли «выход»: принялись расстреливать на месте всех, кого подозревали в шпионаже и диверсиях. Контрразведка сама тонула в известиях о тайных агентах, которые немцы там и сям рассеивают, сбрасывая на парашютах — и потом они переодеваются как беженцы. Но беженцев-то — сотни тысяч! Как их профильтровать? Сами французские войска попали в условия жестокого информационного голода. Слухи стали единственным источником новостей, а они были одна другой страшнее. Мол, пятая колонна разбушевалась, шпионы рядятся в рясы священников или в военную форму, прогитлеровские железнодорожники в Бельгии срывают перевозки антигитлеровских войск и создают беспорядок в движении поездов. То здесь, то там среди французских войск начиналась беспорядочная пальба — по призракам немецких диверсантов. То и дело расстреливали подозрительных местных жителей.
В частях англичан обстановка была не лучше. Английский военный журналист Ходсон описывает то, чему стал очевидцем 12 мая. Он попытался было заговорить с английским капралом по пути в Брюссель. Капрал сначала заподозрил в Ходсоне немецкого шпиона и стал говорить только тогда, когда придирчиво изучил документы журналиста. Но едва беседа началась, как к капралу на велосипедах подлетели двое местных юношей. Они наперебой затараторили о том, что в соседнем лесу заметили маленького человечка с воспаленными глазами. Мы, дескать, его никогда не видели, он — явно шпион! И еще мальчики рассказали, будто поблизости опустились на парашютах два немца с пулеметами, причем один одет в форму бельгийского полицейского, а второй — в гражданское платье. Логика здесь начисто отключилась: ну как будет выглядеть гражданский с пулеметом в руках? И как он будет прыгать с парашютом, держа в руках тяжеленную железяку?
Однако страх превратил людей в животных, лишенных всякой логики. Страх смел в мусорную кучу всякие права человека, законность и прочие принадлежности демократии. Теперь цивилизованные жители западных стран ничем не отличались от сталинских подданных. Они так же доносили друг на друга, норовили расстрелять всех, кто казался им «не такими». А всеобщая мания вызывала нечто подобное массовым видениям. Люди видели то, во что верили и что боялись. Тот же Ходсон 13 мая встретил в Брюсселе перепуганную почтенную даму, которая говорила ему: мол, немцы разбрасывают взрывающиеся часы и авторучки, а после падения всего одной немецкой бомбы все дома в радиусе 150 ярдов были просто сметены с лица земли. Да, такой радиус поражения — это почти атомная бомба тактического назначения! Вот что делает страх!
В городке Левен к северо-востоку от Брюсселя арестовали сотни людей по обвинению в принадлежности к пятой колонне. В их число угодил бедняга, который решил сжечь бельгийский флаг на базарной площади из чисто патриотических соображений — ведь нельзя же допустить того, чтобы знамя попало в руки немцев! Но его обвинили в том, что тем самым он подавал дымовой сигнал врагу. И никто даже не протестовал против этого нелепейшего обвинения!
Уже 12-13 мая Ходсон услышал от солдат английского пехотного полка речи о том, будто немецкие шпионы в английской форме проникли в некоторые британские штабы. Там же ему поведали, что во время перепахивания местного поля обнаружился знак, подобный тем, который применяется противником для обозначения местонахождения штабов — длинную стрелку … на подставке, к которой прикреплены три патефонные пластинки. Любой огонек в ночи казался сигналом. Войска охватывало чувство, что кругом — одно предательство. Начались аресты даже старших офицеров английского корпуса, казавшихся подозрительными. В каждом необычно одетом штатском тоже видели вражеского агента.
В общем, все это уже напоминало записи бесед психиатра с пациентами. Длинные стрелки с музыкальными дисками… Кажется, еще немного — и мирные бельгийцы начали бы сжигать всех подозрительных на кострах, убивая всякого, кто хоть немногим отличается от толпы.
Бельгия разваливалась на глазах. Все части, состоящие из жителей Эйпена и Мальмеди, были лишены оружия — их бросили рыть окопы. Их считали потенциально пронемецкими. Дело в том, что Бельгия — это союзное государство, состоящее из двух разных народов — германоязычных фламандцев и франкоговорящих валлонов. Даже сейчас Бельгия, созданная искусственно в 1830 году из части французских и голландских земель, испытывает угрозу распада. Валлоны терпеть не могут фламандцев — и наоборот. А в 1940 году эта нелюбовь была куда сильнее. Еще до войны Германия поддерживала денежными субсидиями националистическую Фламандскую национальную лигу, издававшую свой еженедельник. Эта лига призывала не воевать с братьями по крови, германцами. Одновременно среди валлонов действовало националистическое движение рексистов, которое спонсировала фашистская Италия. Поэтому с началом войны 10 мая бельгийское правительство приказало в массовом порядке бросить в тюрьмы всех активных фламандских националистов и валлонских рексистов.
И начался своего рода «маленький 1937-й год» в бельгийском исполнении. Получилось так же, как у Сталина в СССР: он приказывал брать троцкистов и ленинцев, а местные органы, стремясь выслужиться и достичь личных целей, бросали в мясорубку репрессий всех по своему произволу. Так, 10 мая полиция стала арестовывать всех активистов Фламандской национальной лиги и немецких подданных в своих районах по заранее подготовленным спискам. Да вот беда: в одних местах эти списки составлялись добросовестно, в других — шаляй-валяй. В них для простоты заносили, например, всех подписчиков фламандского еженедельника. И потому аресты получились беспорядочными. Например, 10 мая пришли и за лидером валлонских сепаратистов Леоном Дегреллем, и за вождями фламандских наци. Однако Дегрелля оставили за решеткой, а некоторых фламандцев отпустили 12 мая на свободу без всяких объяснений. В других местах стали забирать всех, кого ни попадя. В третьем случае аресты распространились на коммунистов, в числе которых оказались пять депутатов парламента. Полиция тоже поддалась паническим слухам и истеричным требованиям общественности брать всех «не таких».
Уже 13 мая бельгийские тюрьмы оказались переполненными. Пришлось отпускать на волю военнослужащих, отбывавших сроки за сравнительно мелкие преступления и гражданских заключенных — ибо нужно было освободить место для тысяч «немецких шпионов». Самых подозрительных решили погрузить в поезда и вывезти на территорию Франции.
Творились страшные вещи. Как пишет де Йонг, в одном из поездов, вышедших из Брюсселя, томились 1100 человек — немецких подданных, большинство которых были евреями, бежавшими от Гитлера. Среди тех, кого депортировали из Валлонии, были националисты Дегрелля, коммунисты, подозрительные лица из Эйпена и других районов Бельгии с немецким населением, торговцы, полицейские. Здесь был студент-иранец, исключенный из университета по подозрению во враждебной деятельности. Или, например, инженер из Югославии, которого арестовали за то, что он несколько раз подряд проехал вверх и вниз на лифте. Несчастный пытался объяснить, что убирал вещи с верхнего этажа, опасаясь немецких зажигательных бомб. Но соседи были уверены, что он продает сигналы немецким самолетам — и югослава забрали. Среди арестованных замечали много священников — их сочли шпионами, переодевшимися в рясы.
15 мая из города Брюгге на трех автобусах отправили 78 арестованных, сковав их попарено наручниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Очень интересно проследить механику этого «ядерного взрыва страха». Своими действиями немцы запустили цепную реакцию панического безумия, когда деморализованное и сбитое с толку бельгийское правительство своими действиями только разжигало общую панику, помогая агрессорам. Видимо, в такое идиотское положение попадут любые власти, столкнувшиеся с противником, который действует по принципам чудесной триллер-стратегии и нарушает все привычные представления о войне. Немцы смогли добиться того же эффекта, что и в Голландии: и бельгийское общество стало разрушаться.
Как пишет в своей интереснейшей книге Луи де Йонг, в первый день бельгийцы с воодушевлением встречали вступающие в их страну английские и французские войска. Их образцовый порядок внушал уверенность. Но еще не кончилось 10 мая, как радость и уверенность сменились страхом. Известие о падении укреплений на пограничье породило слухи один другой страшнее и нелепее. Во Франции случился пронемецкий переворот! Италия напала на Францию! Неприступная французская линия укреплений Мажино прорвана и немцы хлынули вглубь Франции — последней защитницы Бельгии! Все селения вокруг бельгийского Льежа безжалостно уничтожены немцами. Надо бежать прочь из Бельгии!
Моментально вспыхнула шпиономания, начались аресты предполагаемых немецких пособников и распространителей панических слухов. Над страной встал страшный призрак пятой колонны. Власти только подстегнули этот психоз. 10 мая министр обороны Бельгии выступил по радио и призвал граждан сообщать военным властям обо всех подозрительных личностях, замеченных близ укреплений и прочих военных объектов. Он предложил людям снять с автомобилей все радиоприемники. Действие этого обращения оказалось поразительным. Бельгийцы поняли это так: шпионы — на каждом шагу, а радио в машинах нужно снимать, потому что уже обнаружены вражеские агенты, получавшие инструкции с помощью автомобильных приемников. Поток сигналов бдительных граждан о множестве подозрительных субъектов буквально захлестнул бельгийских военных.
На третий день войны власти по радио заявили: мол, граждане, по всей стране высаживаются германские парашютисты-диверсанты, переодетые в гражданскую одежду и снабженные портативными передатчиками. И это сообщение было бредом воспаленного воображения — практически все немецкие ВДВ в тот момент дрались в Голландии. 5200 агентов абвера просочились сюда под видом гражданских беженцев. Но дело было сделано — и вот уже само бельгийское правительство стало главным распространителем панических слухов и генератором всеобщей шпиономании. 13 мая правительство завопило о том, что переодетые агенты немцев совершили несколько нападений на полицию. Якобы агенты эти были одеты в светло-коричневую форму, на их пуговицах — знаки свастики, на груди — значки с буквами «DAP». (Послевоенное расследование показало, что этого и в помине не было). Тут же в эфир передали еще более идиотское требование органов безопасности — дескать, граждане, надо срывать со столбов рекламные плакаты немецкого кофейного напитка «Паша», потому как на обратной стороне этих щитов с довольным турком, пьющим цикориевый кофе, коварные немцы нанесли рисунки с важной информацией о связи и транспорте нашей Бельгии. И этот бред несли в эфире на полном серьезе!
«Да, немцы, как видно, продумали все! Ни одна мелочь не ускользнула от их внимания! Ведь плакаты были развешаны давным-давно, еще в мирное время, теперь же их приходилось срочно снимать, чтобы какой-нибудь парашютист не воспользовался ими в поисках дороги к ближайшему мосту или виадуку. Да и как можно распознать подобных парашютистов? Ведь они переодеты, как сообщило правительство 13 мая, в одежду рабочих, священников или бельгийских солдат; противник привлекает даже женщин к шпионажу и совершению диверсионных актов», — писал Л. де Йонг, описывая психическую эпидемию паники в стране.
Господи, как все это знакомо нам хотя бы по шизофреническому 1991 году в нашей собственной стране! Я сам, читатель, до конца жизни не забуду того, как схожая мания всеобщих заговоров и шпиономании неслась по погибающему СССР. В свое время ведущий радиостанции «Эхо Москвы» Лазарь Шестаков похвалялся тем, как он умело нагнетал ужас перед военным переворотом страшных коммунистов. Сидя в Латвии в самом начале девяносто первого, он орал в эфир о том, что слышит рокот моторов приближающихся танков. Боже мой! Гусеницы лязгают! Где мой противогаз? Хотя никаких танков и в помине не было.
А незабываемые дни августа 1991-го, дни торжества клинической «демократии»? Помню, как 23 августа я, молодой репортер «Вечерней Москвы», отправился на место где произошел «бой» нажравшихся водки «защитников демократии» с военными. Если кто забыл, напомню: в ночь на 21 августа несколько боевых машин пехоты, двигаясь по Калининскому проспекту, наткнулись на заграждение из троллейбусов и группы «демократов», которые принялись вскакивать на боевую технику, швырять в нее бутылки с бензином и закрывать брезентом смотровые триплексы. Тогда трое из этих ошалевших погибли — и тут же власти лужковской Москвы решили увековечить память этих «забелдосов» (защитников Белого дома и свободы), положив на месте события три пятна из красного асфальта.
Помню, как меня отправили писать об этом репортаж. Там, на Садово-Самотечной, все еще стояли остатки баррикады и всем заправлял командир одного из отрядов «забелдосов» со звучной фамилией Карлагин. Этакий невыспавшийся и заросший щетиной интеллигент-комиссар. Битый час я не мог с ним поговорить — потому что к нему то и дело подскакивали возбужденные соратники, тараторя об обнаруженных агентах КГБ, которые, мол, так и вьются вокруг. Потом явился смурной человек с перекошенным, дергающимся лицом в советской форме — явно бывший офицер.
«Вертелся тут один рядом — подозрительный. Я у него на всякий случай документы отобрал», — заявил явно съехавший с катушек защитник демократии, протягивая Карлагину какие-то корочки, отнятые у явно случайного зеваки.
Что ж, если такое происходило без войны в Москве лета 1991-го, то можно представить себе, какой бедлам творился в Бельгии мая сорокового года, когда шла реальная война! Шпионы чудились сходящим с ума обывателям повсюду. Все это накладывалось на пугающие известия о неведомом оружии немцев и об измене в верхах. И тогда началось то, что стало подарком небес Гитлеру — начался развал бельгийской армии.
Уже 12 мая 1940 года французский историк Марк Блок видел бельгийских солдат-дезертиров на дороге близ Шарлеруа. В тот же день дезертиров, расходящихся по домам, видел и английский военный корреспондент Ходсон. Каждый дезертир говорил окружающим о подавляющей силе немецкого натиска.
Параллельно с развалом армии страх сорвал с места массы беженцев. Уже 10 мая дороги юго-восточной части Бельгии оказались запруженными толпами бегущих от войны людей. Дело в том, что правительство приказало эвакуироваться железнодорожникам и почтово-телеграфным служащим, но население, увидев их поспешный уход, рвануло следом. Движение по дорогам оказалось полностью дезорганизованным. Невозможно стало перебросить войска навстречу наступающим гитлеровцам. Поток беженцев заражал страхом все новые и новые районы, захватывая с собой тысячи их жителей. И вот уже в западную часть Бельгии прибежали полтора миллиона деморализованных, обезумевших людей. Они рвались дальше, во Францию — но французы на пять дней перекрыли границу. А когда они ее открыли, было уже поздно. Немцы начали «удар серпом» через Арденны, и в северную Францию хлынул настоящий людской водоворот, в котором смешались гражданские беженцы с отступающими из Бельгии английскими, французскими и бельгийскими солдатами.
Масса антигитлеровских войск тогда создала дополнительный фактор «психического поражения». Ударив через Арденны к морю, немцы перерезали пути снабжения англо-французской группировки в Бельгии — и та стала отходить к порту Дюнкерк. Английские и французские солдаты очутились в отчаянном положении. Командование распалось. В этой части Бельгии (Фландрии) они чувствовали себя полностью чужими, так как не знали местного языка, а их собственные генерала забыли снабдить младших командиров топографическими картами местности. Разрозненные группы западных солдат блуждали, как в потемках, только усугубляя хаос и панику.
Шок и трепет стали перекидываться из Бельгии во Францию, куда рвались толпы ошалевших от ужаса беженцев. Органы французской войсковой контрразведки оказались парализованными: в них не имелось отделов для борьбы с замаскированными немецкими агентами, способными затесаться в массу гражданских беглецов (аналога сталинского СМЕРШа). Сами сбитые с толку, французские контрразведчики поддавались действию самых нелепых и пугающих слухов. Они нашли «выход»: принялись расстреливать на месте всех, кого подозревали в шпионаже и диверсиях. Контрразведка сама тонула в известиях о тайных агентах, которые немцы там и сям рассеивают, сбрасывая на парашютах — и потом они переодеваются как беженцы. Но беженцев-то — сотни тысяч! Как их профильтровать? Сами французские войска попали в условия жестокого информационного голода. Слухи стали единственным источником новостей, а они были одна другой страшнее. Мол, пятая колонна разбушевалась, шпионы рядятся в рясы священников или в военную форму, прогитлеровские железнодорожники в Бельгии срывают перевозки антигитлеровских войск и создают беспорядок в движении поездов. То здесь, то там среди французских войск начиналась беспорядочная пальба — по призракам немецких диверсантов. То и дело расстреливали подозрительных местных жителей.
В частях англичан обстановка была не лучше. Английский военный журналист Ходсон описывает то, чему стал очевидцем 12 мая. Он попытался было заговорить с английским капралом по пути в Брюссель. Капрал сначала заподозрил в Ходсоне немецкого шпиона и стал говорить только тогда, когда придирчиво изучил документы журналиста. Но едва беседа началась, как к капралу на велосипедах подлетели двое местных юношей. Они наперебой затараторили о том, что в соседнем лесу заметили маленького человечка с воспаленными глазами. Мы, дескать, его никогда не видели, он — явно шпион! И еще мальчики рассказали, будто поблизости опустились на парашютах два немца с пулеметами, причем один одет в форму бельгийского полицейского, а второй — в гражданское платье. Логика здесь начисто отключилась: ну как будет выглядеть гражданский с пулеметом в руках? И как он будет прыгать с парашютом, держа в руках тяжеленную железяку?
Однако страх превратил людей в животных, лишенных всякой логики. Страх смел в мусорную кучу всякие права человека, законность и прочие принадлежности демократии. Теперь цивилизованные жители западных стран ничем не отличались от сталинских подданных. Они так же доносили друг на друга, норовили расстрелять всех, кто казался им «не такими». А всеобщая мания вызывала нечто подобное массовым видениям. Люди видели то, во что верили и что боялись. Тот же Ходсон 13 мая встретил в Брюсселе перепуганную почтенную даму, которая говорила ему: мол, немцы разбрасывают взрывающиеся часы и авторучки, а после падения всего одной немецкой бомбы все дома в радиусе 150 ярдов были просто сметены с лица земли. Да, такой радиус поражения — это почти атомная бомба тактического назначения! Вот что делает страх!
В городке Левен к северо-востоку от Брюсселя арестовали сотни людей по обвинению в принадлежности к пятой колонне. В их число угодил бедняга, который решил сжечь бельгийский флаг на базарной площади из чисто патриотических соображений — ведь нельзя же допустить того, чтобы знамя попало в руки немцев! Но его обвинили в том, что тем самым он подавал дымовой сигнал врагу. И никто даже не протестовал против этого нелепейшего обвинения!
Уже 12-13 мая Ходсон услышал от солдат английского пехотного полка речи о том, будто немецкие шпионы в английской форме проникли в некоторые британские штабы. Там же ему поведали, что во время перепахивания местного поля обнаружился знак, подобный тем, который применяется противником для обозначения местонахождения штабов — длинную стрелку … на подставке, к которой прикреплены три патефонные пластинки. Любой огонек в ночи казался сигналом. Войска охватывало чувство, что кругом — одно предательство. Начались аресты даже старших офицеров английского корпуса, казавшихся подозрительными. В каждом необычно одетом штатском тоже видели вражеского агента.
В общем, все это уже напоминало записи бесед психиатра с пациентами. Длинные стрелки с музыкальными дисками… Кажется, еще немного — и мирные бельгийцы начали бы сжигать всех подозрительных на кострах, убивая всякого, кто хоть немногим отличается от толпы.
Бельгия разваливалась на глазах. Все части, состоящие из жителей Эйпена и Мальмеди, были лишены оружия — их бросили рыть окопы. Их считали потенциально пронемецкими. Дело в том, что Бельгия — это союзное государство, состоящее из двух разных народов — германоязычных фламандцев и франкоговорящих валлонов. Даже сейчас Бельгия, созданная искусственно в 1830 году из части французских и голландских земель, испытывает угрозу распада. Валлоны терпеть не могут фламандцев — и наоборот. А в 1940 году эта нелюбовь была куда сильнее. Еще до войны Германия поддерживала денежными субсидиями националистическую Фламандскую национальную лигу, издававшую свой еженедельник. Эта лига призывала не воевать с братьями по крови, германцами. Одновременно среди валлонов действовало националистическое движение рексистов, которое спонсировала фашистская Италия. Поэтому с началом войны 10 мая бельгийское правительство приказало в массовом порядке бросить в тюрьмы всех активных фламандских националистов и валлонских рексистов.
И начался своего рода «маленький 1937-й год» в бельгийском исполнении. Получилось так же, как у Сталина в СССР: он приказывал брать троцкистов и ленинцев, а местные органы, стремясь выслужиться и достичь личных целей, бросали в мясорубку репрессий всех по своему произволу. Так, 10 мая полиция стала арестовывать всех активистов Фламандской национальной лиги и немецких подданных в своих районах по заранее подготовленным спискам. Да вот беда: в одних местах эти списки составлялись добросовестно, в других — шаляй-валяй. В них для простоты заносили, например, всех подписчиков фламандского еженедельника. И потому аресты получились беспорядочными. Например, 10 мая пришли и за лидером валлонских сепаратистов Леоном Дегреллем, и за вождями фламандских наци. Однако Дегрелля оставили за решеткой, а некоторых фламандцев отпустили 12 мая на свободу без всяких объяснений. В других местах стали забирать всех, кого ни попадя. В третьем случае аресты распространились на коммунистов, в числе которых оказались пять депутатов парламента. Полиция тоже поддалась паническим слухам и истеричным требованиям общественности брать всех «не таких».
Уже 13 мая бельгийские тюрьмы оказались переполненными. Пришлось отпускать на волю военнослужащих, отбывавших сроки за сравнительно мелкие преступления и гражданских заключенных — ибо нужно было освободить место для тысяч «немецких шпионов». Самых подозрительных решили погрузить в поезда и вывезти на территорию Франции.
Творились страшные вещи. Как пишет де Йонг, в одном из поездов, вышедших из Брюсселя, томились 1100 человек — немецких подданных, большинство которых были евреями, бежавшими от Гитлера. Среди тех, кого депортировали из Валлонии, были националисты Дегрелля, коммунисты, подозрительные лица из Эйпена и других районов Бельгии с немецким населением, торговцы, полицейские. Здесь был студент-иранец, исключенный из университета по подозрению во враждебной деятельности. Или, например, инженер из Югославии, которого арестовали за то, что он несколько раз подряд проехал вверх и вниз на лифте. Несчастный пытался объяснить, что убирал вещи с верхнего этажа, опасаясь немецких зажигательных бомб. Но соседи были уверены, что он продает сигналы немецким самолетам — и югослава забрали. Среди арестованных замечали много священников — их сочли шпионами, переодевшимися в рясы.
15 мая из города Брюгге на трех автобусах отправили 78 арестованных, сковав их попарено наручниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60