И вот представьте, принцесса Эпстейн разорена.
– Разорена! – повторил Ролан.
– Это вас останавливает? – неприязненно спросил граф.
– Нет, – просто отвечал Ролан, – но в этом ответ на вопрос, который вы мне давеча задали: «Кто вы такой, чтобы любить принцессу Эпстейн?»
Граф покачал головой и прошептал:
– Нет, вопрос остается полностью в силе, Господин Сердце! Любить принцессу Эпстейн, чтобы низвести ее до уровня простой девицы на выданье? Я ее страж. Я желаю видеть ее богатой и великой. Тот, кто спасет ее, сделается герцогом де Клар, если я буду жив и сочту его достойным. Поймите: спасти принцессу вовсе не значит отдать ее первому встречному, в дом средней руки, пусть бы даже она этого первого встречного полюбила. Спасти – значит сберечь для нее наследство ее рода. В те времена, когда еще водились настоящие дворяне, можно было сыскать немало горячих голов, готовых с радостью положить жизнь за такое дело.
Несколько мгновений Ролан напряженно размышлял.
– Я считаю себя настоящим дворянином, – сказал он, – хоть имя моего отца мне неведомо. Желал бы знать, не я ли тот первый встречный, которого она любит?
Граф отвечал:
– Взгляд юной девушки горит откровеннее языка. Я знаю лишь то, что прочел в глазах принцессы… вы готовы?
– Я люблю ее! – еле слышно промолвил Ролан.
– Не соблаговолите ли вы подать мне руку и сказать, что прощаете меня? – еще раз спросил граф в порыве обуревавших его чувств.
Ролан подал ему руку и сказал:
– Прощаю вас от всей души.
Никаких иных объяснений не последовало. Граф поднялся.
– Господин Сердце, – сказал он, – я благодарю вас и верю вам. Нам предстоит еще встретиться с глазу на глаз. А пока должен вас предупредить. Завтра, от силы послезавтра, вы получите письмо – анонимное или подписанное неким вымышленным именем…
– И начинающееся с «господин герцог»! – прервал Ролан. – Так это не вы мне писали?
– Что? – удивился граф. – Так вы уже получили?
Он встал в большом волнении и попросил:
– Не покажете ли его мне?
Ролан сразу протянул ему письмо.
В эту минуту Нита помогала Розе встать на ноги и привести в порядок платье. Девица де Мальвуа еще была очень бледна, но заметно успокоилась.
– Они самые! – пробормотал граф, голова которого склонилась на грудь.
– Кто – они? – спросил Ролан. Вместо ответа граф вслух подумал:
– Они у меня дождутся!
– А кстати, – внезапно спросил молодой человек, – вам не знаком некий виконт Аннибал Джожа?
Графа дю Бреу передернуло.
– Она к вам подослала этого? – пробормотал он.
– Только что ушел, – отвечал Ролан.
Граф положил на бледный лоб дрожащую ладонь.
– Выходит, – сказал он как бы сам себе, – она ведет двойную игру! Я знал, что она попытается их обмануть!
Он скомкал анонимное письмо и добавил:
– Так на сколько они назначили свой визит?
– Прямо сегодня, в два часа.
Господин граф дю Бреу поспешно глянул на часы, но это было излишне: в гостиной пробило два.
– Нам придется расстаться, – сказал граф. – Сегодня же вечером, сразу после предстоящей вам встречи, вам следует покинуть этот дом и известить меня о вашем новом месте пребывания. Ни на что не соглашайтесь, но главное – ничего не отвергайте. У них припасены заманчивые посулы, чтобы вас склонить, и угрозы, чтобы припугнуть.
Он замолк: Ролан улыбнулся. Принцесса и мадемуазель де Мальвуа шли через мастерскую к выходившей в сад стеклянной двери.
Пока Ролан раскланивался с ними, дверь отворилась и вошел его лакей со словами:
– Два господина желают видеть Господина Сердце. Своих имен они назвать не пожелали; они уверяют, что месье знает и ожидает их.
ДВА ГОСПОДИНА
Когда два «господина» вслед за лакеем вошли в мастерскую Господина Сердце, они застали там одного Ролана. Граф и девушки поспешно ретировались. Когда уходили, только Роза сказала несколько слов благодарности и извинения. Нита казалась задумчивой; они с Роланом так и не встретились глазами.
Садясь в коляску, все еще ожидавшую на улице Матю-рэн-Сен-Жак, Нита сказала своему опекуну:
– Друг мой, это владение мне не подходит. Буду рада, если вы расторгнете сделку.
Пришедшие господа имели вид чрезвычайно внушительный. Оба были в черном с ног до головы. На обоих были белые галстуки: на толстом – широкий муслиновый платок, повязанный а-ля Дантон, на тощем – тонкий ошейник из накрахмаленного перкаля.
Плащ толстого был расстегнут и открывал новехонький жилет черного сатина, по которому струились унизанные брелоками цепочки; тощий был наглухо застегнут в свой редингот, и наружу показывался лишь уголок сорочки. Из-под штанин, немного коротковатых, виднелись белые чулки. Его редкие с проседью волосы были расчесаны на пробор и жидкими прядями спадали на плечи. Шляпа была с широкими полями.
Он вошел первым, согнувшись пополам и заранее ухмыляясь. Такие прически людям определенного возраста с острыми костями придают вид совершенно постнический, в особенности когда у них вихляются ноги и достаточно нескладное тело.
За ним выступал толстый, выпятив грудь, надув щеки, с довольной и едва ли не вызывающей улыбкой. Он так и сиял; при виде его золотых очков хотелось зажмуриться.
Учтивым холодным жестом Ролан показал куда сесть. Бывший «король» Комейроль откашлялся и сел; Добряк Жафрэ, оставаясь на ногах, произнес:
– Уважаемый господин сосед, имеем честь засвидетельствовать вам свое горячее почтение и нанести небольшой визит вежливости.
– Так это вы мне написали эту записку? – прервал его Ролан, разворачивая письмо без подписи.
Рука Комейроля, вся в перстнях, изобразила подтверждающий жест, полный откровенности и достоинства. Жафрэ уселся на краешек стула, который со скрипом заерзал по паркету.
– Мы позволили себе эту вольность, – отвечал он, сплетя свои тощие пальцы на коленях, – чтобы быть наверняка уверенными, что застанем вас дома. Речь о столь важном деле…
– Мало сказать важном: о жизненно важном! – вмешался Комейроль.
– О жизненно важном, – повторил Жафрэ. – Мой достопочтенный друг и коллега подобрал верное слово. Сейчас он возьмет на себя труд изложить суть комбинации. Я взял слово с тем, чтобы дать вам возможность составить представление о двух особах, имеющих честь сегодня предстать перед вами с намерениями самыми порядочными и честными. Несмотря на ваши весьма молодые годы, вы достаточно осведомлены о мире и знаете, милостивый государь и добрый сосед, что значит говорить…
Он сделал некоторое ударение на последние слова, и Комейроль улыбнулся в своей необъятный галстук. Ролан молча поклонился.
– У нас, благодаря Господа, нет ни малейшей причины, – продолжал Жафрэ, – скрывать от вас наши имена, занятия и достоинства, но есть обстоятельства… бумаги остаются… Мы предпочли в упомянутой записке сохранить анонимность. В беседе устной это дело иное. Verba volantnote 4. Это господин Комейроль де ла Палю, один из членов нашего правления… я имею в виду правление центрального банка недвижимости.
Комейроль и Ролан раскланялись.
– Это вы приобретаете здесь участки? – сказал Ролан.
– Случается, – отвечал Жафрэ, – в том числе от имени наследников покойного герцога де Клар, который имел весьма значительную долю в прибылях нашего замечательного заведения при жизни…
– Этот господин, – вмешался Комейроль несколько нетерпеливо, – господин Жафрэ, владелец дома напротив вашей мастерской и также член того же правления. Теперь, полагаю, мы представлены определенно и всесторонне: позволите ль перейти к делу?
– Предваряя беседу, – учтиво сказал Жафрэ, – имею сообщить, что данное соседство и является причиной, по которой я позволил себе по ходу моей импровизированной речи обратиться к Господину Сердце «уважаемый господин сосед».
– Уважаемый господин сосед, – сказал Ролан, понизив голос и посмотрев ему в глаза, – в вашем анонимном письме вы употребили также иное обращение ко мне.
– Да, и в этом все дело! – отозвался Комейроль, очень внушительно ткнув пальцем в самую серединку своих золотых очков.
Ролан заговорил снова:
– Итак, господа, перейдем к существу дела. Признаюсь, мне было бы любопытно услышать, каким образом вам стало известно о моем праве на этот герцогский титул.
Сказав это, Ролан уселся со спокойным и невозмутимым видом. Комейроль и Жафрэ переглянулись. У обоих возникла одна и та же мысль: не иначе старый Жулу разболтал!
И Комейроль добавил про себя:
«Этот несчастный бугай мне за это заплатит!»
– Должен незамедлительно предупредить вас, – начал Ролан, – что не далее как нынче утром мне нанес визит некий обходительный господин: виконт Аннибал Джожа из маркизов Палланте.
– Из маркизов самого дьявола! – рыкнул Комейроль, с размаху треснув себя при этом кулаком по ляжке. – Мы знаем его как облупленного, и если дела делаются в такой манере, то меня увольте. Ваш виконт Аннибал проходимец, Господин Сердце!
– У меня сложилось именно такое впечатление, – спокойно отвечал молодой человек, – и я выставил его за дверь.
Челюсть Добряка Жафрэ сама собою отвисла, да и Комейроль удивленно замер.
– Черт! – буркнул он. – Особа, которая дергает за веревочки этого паяца, из тех, с кем лучше не шутить, молодой человек!
– Молодой человек! – улыбаясь, проговорил Ролан. – Герцогу это нипочем, дорогой мой господин де ла Палю. Я шучу, когда этого хочется мне.
– Мы ведем серьезный разговор, не так ли? – резко спросил Комейроль. – Идя к вам, мы запаслись планом кампании, но его можно и изменить, если для этого плацдарма он не годится. Разговор приобретает странный оборот. Сколько можно ходить вокруг да около? Я сам, наконец, скажу. Вы не против, Жафрэ?
– Поаккуратней, – сказал покровитель птичек. – Будьте осмотрительны, дорогой господин коллега!
Комейроль пожал плечами.
– Все чисто, как золото! – продолжал он. – Так мы раскошеливаемся, господин герцог?
– Там видно будет, – отвечал Ролан. – Ваше слово.
– Короче говоря, вы берете? Да или нет?
Ролан сидел безучастно. У Жафрэ начались нервические подергивания. Комейроль откинулся на стуле, секунду выжидал, после чего заговорил снова:
– Вы молодчина, Господин Сердце. Встав на ложную позицию, чтобы, как говорится, выяснить истину, вы почти выбили из седла моего почтенного друга и коллегу, который много чего повидал на своем веку. Я лично люблю молодых людей, которые умеют за себя постоять, и, думаю, мы поймем друг друга… Итак, вы имеете представление, чем пахнет дело?
– Ни малейшего, – отрезал Ролан. – Я вас слушаю.
– Отлично! Просто отлично! Ей-богу, вы вполне сойдете за настоящего герцога, даже мы почти поверили!
– Не собираюсь ни за кого сходить, господин сосед. Я знаю себе цену и готов вас выслушать.
– Вы крепкий малый, черт побери! Да не желтейте вы так, мэтр Жафрэ! Говорю вам, он молодчина! Я б за десять тысяч экю наличными не согласился поменять его на более сговорчивого. Да чтоб меня! Нам нужен настоящий удалец, а не манекен! Дела сами собой не делаются. Нужен первостатейный тенор, чтобы петь партию Джорджа Брауна в «Белой даме»… куплеты о любви и войне… всадники-всадники-всадники из Авенеля! Эх и рулада!
Он расхохотался и протянул Ролану руку, которую тот взял кончиками пальцев.
Тощая физиономия Добряка Жафрэ чуточку просветлела. Комейроль продолжал:
– Это верно, когда человек знает себе цену – значит, у него есть все, что нужно; но закон есть закон, он вечно требует по три справки о любом пустяке, и я нахожу, что у него есть на то причины. А иначе в Париж наехали б одни самозванцы. Потому-то и придется господину герцогу разучить вышеупомянутую песенку, всю целиком, со всеми вариациями. Он припоминает, например, что в нежном возрасте… в совсем-совсем нежном, когда ему еще не стыдно было расхаживать с физиономией, перемазанной вареньем, он жил в большом замке.
– Правда, – серьезно сказал Ролан, – я прекрасно помню: очень большой замок.
– Черт подери! – вскричал Комейроль, гогоча, меж тем как у Добряка Жафрэ рот уже совсем округлился, – вот память у людей! Помнить то, чего не было! Да чтоб меня! Господин Сердце, ах вы сердечко мое! И сколько ж это у вашего очень большого замка было башен?
Можно было и впрямь подумать, что молодой художник старается припомнить нечто из очень отдаленного детства. Комейроль так и зашелся.
– Три, четыре или шесть, валяйте, – сказал он. – Это неважно. Пусть будет восемь для ровного счета. По две на каждом углу. Самая большая была северная башня. И вся заросла плющом – всадники-всадники-всадники из Авенеля! «Белую даму» давали пятьсот раз. И комната, затянутая голубым штофом, где стояла колыбелька…
– Красно-коричневым, – шепнул Ролан. – Как сейчас вижу!
– Оох! – выкрикнул Комейроль, пузатое брюхо которого так и ходило ходуном в такт приступам смеха. – Красно-коричневой с черными цветами, да?
– Красные цветы по коричневому фону, – поправил молодой человек.
– Поделитесь-ка со мною воспоминаниями детства, дорогой сосед! Даю голову на отсечение, в столовой по стенам были развешены военные трофеи, оружие!
– Оленьи рога, – отвечал Ролан, – а вокруг шесть голов ланей.
– Шесть, сынок, точно! Ох! Жафрэ, ну что за прелесть! Шесть! Ни больше ни меньше… и герб де Клар над ними!
– Ведь верно! – порывисто сказал Ролан. – Герб де Клар! Как же я забыл!
Потом потише добавил:
– Герб, вырезанный на одной гробнице, там, на кладбище Монпарнас!
Комейроль перестал смеяться: кровь бросилась ему в лицо. Жафрэ ерзал так, словно сел на кактус.
– Вот черт! Черт! – прорычал Комейроль. – Вы сильный тенор, господин герцог! Смотри ты, чтоб меня! Вы правду сейчас говорите или же мы снова репетируем нашу комедию?
– Не знаю, какие комедии предпочитаете разыгрывать вы, господа, – оборвал Ролан ледяным тоном, – я же безо всяких обиняков говорю, что думаю.
– Вот ведь черт! – повторил Комейроль. – Это высокий класс, господин герцог! Я полнею, и одышка мучит. Здесь можно курить?
Он вытаскивал свой портсигар.
– Иногда я позволяю, – мягко отвечал Ролан.
– А сейчас позволяете?
– Нет; сейчас не стоит: мы почти все обсудили.
Это было сказано таким тоном, что осторожный Жафрэ дернулся было встать; но Комейроль удержал его повелительным жестом и сказал, засовывая портсигар назад к себе в карман:
– Отлично! Просто отлично! Да чтоб меня! Вот те на! А мне-то казалось, мы только-только приступили! Приятель Жафрэ, сидите спокойно; даю вам торжественное слово, что Господин Сердце вас не укусит; бумаги при вас?
– Да, – кротко ответил Жафрэ, – у меня всегда все нужное при мне.
– Не желаете ль разъяснить скоренько нашему юному другу причины того интереса, который мы к нему проявляем? Нет? Предпочитаете, чтобы эту обязанность взял на себя я? Превосходно, дайте-ка маленькую бумажку… Дорогой мой Господин Сердце, – прервался он, беря из рук Жафрэ сложенный листок, – перед вами воспитанный человек, который всегда робеет перед особами, которых видит впервые. Но это отнюдь не тряпка, уж будьте в этом уверены! Он вас притянет к суду, не моргнув глазом и не сказав дурного слова.
– О! Господин Комейроль! – с укоризной произнес друг пернатых.
– Такой уж у него характер! – закончил бывший старший письмоводитель. – Со временем он все-таки освоится, и я рекомендую вам его как весьма одаренного христианина. Но будем говорить меньше да лучше, раз уж вы торопитесь. Мы с моим коллегой принадлежим к одной категории: оба занимаемся делами с самых младых ногтей, скопили капиталец и птицы довольно солидные, но ноги крепко держим в стременах, соображаете? Нет, не о полиции речь, разумеется, фу! Как ни крути, а лучше… И не стесняйтесь, коли понадобится что-то разузнать, мы всегда к услугам!
– Мне ничего не нужно, – прервал его Ролан.
– Как знать! Нам-то грешным все бывает нужно. Вот так, в один прекрасный день, когда дождь помешал пойти погулять, наш друг и коллега Жафрэ с любопытством узнал кусочек вашей истории.
– Я! – вскрикнул Жафрэ. – Оказывается, я!
– Он не любит выпячиваться, – продолжал Комейроль. – Может, это был я или другой кто; это ничего не меняет; у нас таких друзей-коллег много. Я сказал себе: «Что же за такой жуткий фортель он выкинул, этот добрый молодец, в минуту помрачения или опьянения, чтобы пойти пасти это стадо оборванцев чумазых, пачкунов из мастерской Каменного Сердца?»
Ролан пристально смотрел на него: Комейроль покраснел и заговорил снова, прикидываясь, что балагурит:
– Ах беда какая! Похоже, у вас пистолеты всегда заряжены, господин герцог! Хорошо, я этого не говорил, молчу. Все ваши пачкуны – сущие херувимы. На вкус и цвет товарища нет… Так вот, задавшись тем вопросом, я как-то утречком отправился на базар прикупить сведений, нет, не в полицию, честное слово! Принес полную корзину знаний – и совсем задешево! Всю вашу историю, начиная с человека, переодетого в женскую одежду, которого нашли валяющимся под фонарем, здесь рядом, на улице Сорбонны, и до безымянной могилки на кладбище Монпарнас, включая красавчика, что скачет за экипажем дам де Клар в лесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Разорена! – повторил Ролан.
– Это вас останавливает? – неприязненно спросил граф.
– Нет, – просто отвечал Ролан, – но в этом ответ на вопрос, который вы мне давеча задали: «Кто вы такой, чтобы любить принцессу Эпстейн?»
Граф покачал головой и прошептал:
– Нет, вопрос остается полностью в силе, Господин Сердце! Любить принцессу Эпстейн, чтобы низвести ее до уровня простой девицы на выданье? Я ее страж. Я желаю видеть ее богатой и великой. Тот, кто спасет ее, сделается герцогом де Клар, если я буду жив и сочту его достойным. Поймите: спасти принцессу вовсе не значит отдать ее первому встречному, в дом средней руки, пусть бы даже она этого первого встречного полюбила. Спасти – значит сберечь для нее наследство ее рода. В те времена, когда еще водились настоящие дворяне, можно было сыскать немало горячих голов, готовых с радостью положить жизнь за такое дело.
Несколько мгновений Ролан напряженно размышлял.
– Я считаю себя настоящим дворянином, – сказал он, – хоть имя моего отца мне неведомо. Желал бы знать, не я ли тот первый встречный, которого она любит?
Граф отвечал:
– Взгляд юной девушки горит откровеннее языка. Я знаю лишь то, что прочел в глазах принцессы… вы готовы?
– Я люблю ее! – еле слышно промолвил Ролан.
– Не соблаговолите ли вы подать мне руку и сказать, что прощаете меня? – еще раз спросил граф в порыве обуревавших его чувств.
Ролан подал ему руку и сказал:
– Прощаю вас от всей души.
Никаких иных объяснений не последовало. Граф поднялся.
– Господин Сердце, – сказал он, – я благодарю вас и верю вам. Нам предстоит еще встретиться с глазу на глаз. А пока должен вас предупредить. Завтра, от силы послезавтра, вы получите письмо – анонимное или подписанное неким вымышленным именем…
– И начинающееся с «господин герцог»! – прервал Ролан. – Так это не вы мне писали?
– Что? – удивился граф. – Так вы уже получили?
Он встал в большом волнении и попросил:
– Не покажете ли его мне?
Ролан сразу протянул ему письмо.
В эту минуту Нита помогала Розе встать на ноги и привести в порядок платье. Девица де Мальвуа еще была очень бледна, но заметно успокоилась.
– Они самые! – пробормотал граф, голова которого склонилась на грудь.
– Кто – они? – спросил Ролан. Вместо ответа граф вслух подумал:
– Они у меня дождутся!
– А кстати, – внезапно спросил молодой человек, – вам не знаком некий виконт Аннибал Джожа?
Графа дю Бреу передернуло.
– Она к вам подослала этого? – пробормотал он.
– Только что ушел, – отвечал Ролан.
Граф положил на бледный лоб дрожащую ладонь.
– Выходит, – сказал он как бы сам себе, – она ведет двойную игру! Я знал, что она попытается их обмануть!
Он скомкал анонимное письмо и добавил:
– Так на сколько они назначили свой визит?
– Прямо сегодня, в два часа.
Господин граф дю Бреу поспешно глянул на часы, но это было излишне: в гостиной пробило два.
– Нам придется расстаться, – сказал граф. – Сегодня же вечером, сразу после предстоящей вам встречи, вам следует покинуть этот дом и известить меня о вашем новом месте пребывания. Ни на что не соглашайтесь, но главное – ничего не отвергайте. У них припасены заманчивые посулы, чтобы вас склонить, и угрозы, чтобы припугнуть.
Он замолк: Ролан улыбнулся. Принцесса и мадемуазель де Мальвуа шли через мастерскую к выходившей в сад стеклянной двери.
Пока Ролан раскланивался с ними, дверь отворилась и вошел его лакей со словами:
– Два господина желают видеть Господина Сердце. Своих имен они назвать не пожелали; они уверяют, что месье знает и ожидает их.
ДВА ГОСПОДИНА
Когда два «господина» вслед за лакеем вошли в мастерскую Господина Сердце, они застали там одного Ролана. Граф и девушки поспешно ретировались. Когда уходили, только Роза сказала несколько слов благодарности и извинения. Нита казалась задумчивой; они с Роланом так и не встретились глазами.
Садясь в коляску, все еще ожидавшую на улице Матю-рэн-Сен-Жак, Нита сказала своему опекуну:
– Друг мой, это владение мне не подходит. Буду рада, если вы расторгнете сделку.
Пришедшие господа имели вид чрезвычайно внушительный. Оба были в черном с ног до головы. На обоих были белые галстуки: на толстом – широкий муслиновый платок, повязанный а-ля Дантон, на тощем – тонкий ошейник из накрахмаленного перкаля.
Плащ толстого был расстегнут и открывал новехонький жилет черного сатина, по которому струились унизанные брелоками цепочки; тощий был наглухо застегнут в свой редингот, и наружу показывался лишь уголок сорочки. Из-под штанин, немного коротковатых, виднелись белые чулки. Его редкие с проседью волосы были расчесаны на пробор и жидкими прядями спадали на плечи. Шляпа была с широкими полями.
Он вошел первым, согнувшись пополам и заранее ухмыляясь. Такие прически людям определенного возраста с острыми костями придают вид совершенно постнический, в особенности когда у них вихляются ноги и достаточно нескладное тело.
За ним выступал толстый, выпятив грудь, надув щеки, с довольной и едва ли не вызывающей улыбкой. Он так и сиял; при виде его золотых очков хотелось зажмуриться.
Учтивым холодным жестом Ролан показал куда сесть. Бывший «король» Комейроль откашлялся и сел; Добряк Жафрэ, оставаясь на ногах, произнес:
– Уважаемый господин сосед, имеем честь засвидетельствовать вам свое горячее почтение и нанести небольшой визит вежливости.
– Так это вы мне написали эту записку? – прервал его Ролан, разворачивая письмо без подписи.
Рука Комейроля, вся в перстнях, изобразила подтверждающий жест, полный откровенности и достоинства. Жафрэ уселся на краешек стула, который со скрипом заерзал по паркету.
– Мы позволили себе эту вольность, – отвечал он, сплетя свои тощие пальцы на коленях, – чтобы быть наверняка уверенными, что застанем вас дома. Речь о столь важном деле…
– Мало сказать важном: о жизненно важном! – вмешался Комейроль.
– О жизненно важном, – повторил Жафрэ. – Мой достопочтенный друг и коллега подобрал верное слово. Сейчас он возьмет на себя труд изложить суть комбинации. Я взял слово с тем, чтобы дать вам возможность составить представление о двух особах, имеющих честь сегодня предстать перед вами с намерениями самыми порядочными и честными. Несмотря на ваши весьма молодые годы, вы достаточно осведомлены о мире и знаете, милостивый государь и добрый сосед, что значит говорить…
Он сделал некоторое ударение на последние слова, и Комейроль улыбнулся в своей необъятный галстук. Ролан молча поклонился.
– У нас, благодаря Господа, нет ни малейшей причины, – продолжал Жафрэ, – скрывать от вас наши имена, занятия и достоинства, но есть обстоятельства… бумаги остаются… Мы предпочли в упомянутой записке сохранить анонимность. В беседе устной это дело иное. Verba volantnote 4. Это господин Комейроль де ла Палю, один из членов нашего правления… я имею в виду правление центрального банка недвижимости.
Комейроль и Ролан раскланялись.
– Это вы приобретаете здесь участки? – сказал Ролан.
– Случается, – отвечал Жафрэ, – в том числе от имени наследников покойного герцога де Клар, который имел весьма значительную долю в прибылях нашего замечательного заведения при жизни…
– Этот господин, – вмешался Комейроль несколько нетерпеливо, – господин Жафрэ, владелец дома напротив вашей мастерской и также член того же правления. Теперь, полагаю, мы представлены определенно и всесторонне: позволите ль перейти к делу?
– Предваряя беседу, – учтиво сказал Жафрэ, – имею сообщить, что данное соседство и является причиной, по которой я позволил себе по ходу моей импровизированной речи обратиться к Господину Сердце «уважаемый господин сосед».
– Уважаемый господин сосед, – сказал Ролан, понизив голос и посмотрев ему в глаза, – в вашем анонимном письме вы употребили также иное обращение ко мне.
– Да, и в этом все дело! – отозвался Комейроль, очень внушительно ткнув пальцем в самую серединку своих золотых очков.
Ролан заговорил снова:
– Итак, господа, перейдем к существу дела. Признаюсь, мне было бы любопытно услышать, каким образом вам стало известно о моем праве на этот герцогский титул.
Сказав это, Ролан уселся со спокойным и невозмутимым видом. Комейроль и Жафрэ переглянулись. У обоих возникла одна и та же мысль: не иначе старый Жулу разболтал!
И Комейроль добавил про себя:
«Этот несчастный бугай мне за это заплатит!»
– Должен незамедлительно предупредить вас, – начал Ролан, – что не далее как нынче утром мне нанес визит некий обходительный господин: виконт Аннибал Джожа из маркизов Палланте.
– Из маркизов самого дьявола! – рыкнул Комейроль, с размаху треснув себя при этом кулаком по ляжке. – Мы знаем его как облупленного, и если дела делаются в такой манере, то меня увольте. Ваш виконт Аннибал проходимец, Господин Сердце!
– У меня сложилось именно такое впечатление, – спокойно отвечал молодой человек, – и я выставил его за дверь.
Челюсть Добряка Жафрэ сама собою отвисла, да и Комейроль удивленно замер.
– Черт! – буркнул он. – Особа, которая дергает за веревочки этого паяца, из тех, с кем лучше не шутить, молодой человек!
– Молодой человек! – улыбаясь, проговорил Ролан. – Герцогу это нипочем, дорогой мой господин де ла Палю. Я шучу, когда этого хочется мне.
– Мы ведем серьезный разговор, не так ли? – резко спросил Комейроль. – Идя к вам, мы запаслись планом кампании, но его можно и изменить, если для этого плацдарма он не годится. Разговор приобретает странный оборот. Сколько можно ходить вокруг да около? Я сам, наконец, скажу. Вы не против, Жафрэ?
– Поаккуратней, – сказал покровитель птичек. – Будьте осмотрительны, дорогой господин коллега!
Комейроль пожал плечами.
– Все чисто, как золото! – продолжал он. – Так мы раскошеливаемся, господин герцог?
– Там видно будет, – отвечал Ролан. – Ваше слово.
– Короче говоря, вы берете? Да или нет?
Ролан сидел безучастно. У Жафрэ начались нервические подергивания. Комейроль откинулся на стуле, секунду выжидал, после чего заговорил снова:
– Вы молодчина, Господин Сердце. Встав на ложную позицию, чтобы, как говорится, выяснить истину, вы почти выбили из седла моего почтенного друга и коллегу, который много чего повидал на своем веку. Я лично люблю молодых людей, которые умеют за себя постоять, и, думаю, мы поймем друг друга… Итак, вы имеете представление, чем пахнет дело?
– Ни малейшего, – отрезал Ролан. – Я вас слушаю.
– Отлично! Просто отлично! Ей-богу, вы вполне сойдете за настоящего герцога, даже мы почти поверили!
– Не собираюсь ни за кого сходить, господин сосед. Я знаю себе цену и готов вас выслушать.
– Вы крепкий малый, черт побери! Да не желтейте вы так, мэтр Жафрэ! Говорю вам, он молодчина! Я б за десять тысяч экю наличными не согласился поменять его на более сговорчивого. Да чтоб меня! Нам нужен настоящий удалец, а не манекен! Дела сами собой не делаются. Нужен первостатейный тенор, чтобы петь партию Джорджа Брауна в «Белой даме»… куплеты о любви и войне… всадники-всадники-всадники из Авенеля! Эх и рулада!
Он расхохотался и протянул Ролану руку, которую тот взял кончиками пальцев.
Тощая физиономия Добряка Жафрэ чуточку просветлела. Комейроль продолжал:
– Это верно, когда человек знает себе цену – значит, у него есть все, что нужно; но закон есть закон, он вечно требует по три справки о любом пустяке, и я нахожу, что у него есть на то причины. А иначе в Париж наехали б одни самозванцы. Потому-то и придется господину герцогу разучить вышеупомянутую песенку, всю целиком, со всеми вариациями. Он припоминает, например, что в нежном возрасте… в совсем-совсем нежном, когда ему еще не стыдно было расхаживать с физиономией, перемазанной вареньем, он жил в большом замке.
– Правда, – серьезно сказал Ролан, – я прекрасно помню: очень большой замок.
– Черт подери! – вскричал Комейроль, гогоча, меж тем как у Добряка Жафрэ рот уже совсем округлился, – вот память у людей! Помнить то, чего не было! Да чтоб меня! Господин Сердце, ах вы сердечко мое! И сколько ж это у вашего очень большого замка было башен?
Можно было и впрямь подумать, что молодой художник старается припомнить нечто из очень отдаленного детства. Комейроль так и зашелся.
– Три, четыре или шесть, валяйте, – сказал он. – Это неважно. Пусть будет восемь для ровного счета. По две на каждом углу. Самая большая была северная башня. И вся заросла плющом – всадники-всадники-всадники из Авенеля! «Белую даму» давали пятьсот раз. И комната, затянутая голубым штофом, где стояла колыбелька…
– Красно-коричневым, – шепнул Ролан. – Как сейчас вижу!
– Оох! – выкрикнул Комейроль, пузатое брюхо которого так и ходило ходуном в такт приступам смеха. – Красно-коричневой с черными цветами, да?
– Красные цветы по коричневому фону, – поправил молодой человек.
– Поделитесь-ка со мною воспоминаниями детства, дорогой сосед! Даю голову на отсечение, в столовой по стенам были развешены военные трофеи, оружие!
– Оленьи рога, – отвечал Ролан, – а вокруг шесть голов ланей.
– Шесть, сынок, точно! Ох! Жафрэ, ну что за прелесть! Шесть! Ни больше ни меньше… и герб де Клар над ними!
– Ведь верно! – порывисто сказал Ролан. – Герб де Клар! Как же я забыл!
Потом потише добавил:
– Герб, вырезанный на одной гробнице, там, на кладбище Монпарнас!
Комейроль перестал смеяться: кровь бросилась ему в лицо. Жафрэ ерзал так, словно сел на кактус.
– Вот черт! Черт! – прорычал Комейроль. – Вы сильный тенор, господин герцог! Смотри ты, чтоб меня! Вы правду сейчас говорите или же мы снова репетируем нашу комедию?
– Не знаю, какие комедии предпочитаете разыгрывать вы, господа, – оборвал Ролан ледяным тоном, – я же безо всяких обиняков говорю, что думаю.
– Вот ведь черт! – повторил Комейроль. – Это высокий класс, господин герцог! Я полнею, и одышка мучит. Здесь можно курить?
Он вытаскивал свой портсигар.
– Иногда я позволяю, – мягко отвечал Ролан.
– А сейчас позволяете?
– Нет; сейчас не стоит: мы почти все обсудили.
Это было сказано таким тоном, что осторожный Жафрэ дернулся было встать; но Комейроль удержал его повелительным жестом и сказал, засовывая портсигар назад к себе в карман:
– Отлично! Просто отлично! Да чтоб меня! Вот те на! А мне-то казалось, мы только-только приступили! Приятель Жафрэ, сидите спокойно; даю вам торжественное слово, что Господин Сердце вас не укусит; бумаги при вас?
– Да, – кротко ответил Жафрэ, – у меня всегда все нужное при мне.
– Не желаете ль разъяснить скоренько нашему юному другу причины того интереса, который мы к нему проявляем? Нет? Предпочитаете, чтобы эту обязанность взял на себя я? Превосходно, дайте-ка маленькую бумажку… Дорогой мой Господин Сердце, – прервался он, беря из рук Жафрэ сложенный листок, – перед вами воспитанный человек, который всегда робеет перед особами, которых видит впервые. Но это отнюдь не тряпка, уж будьте в этом уверены! Он вас притянет к суду, не моргнув глазом и не сказав дурного слова.
– О! Господин Комейроль! – с укоризной произнес друг пернатых.
– Такой уж у него характер! – закончил бывший старший письмоводитель. – Со временем он все-таки освоится, и я рекомендую вам его как весьма одаренного христианина. Но будем говорить меньше да лучше, раз уж вы торопитесь. Мы с моим коллегой принадлежим к одной категории: оба занимаемся делами с самых младых ногтей, скопили капиталец и птицы довольно солидные, но ноги крепко держим в стременах, соображаете? Нет, не о полиции речь, разумеется, фу! Как ни крути, а лучше… И не стесняйтесь, коли понадобится что-то разузнать, мы всегда к услугам!
– Мне ничего не нужно, – прервал его Ролан.
– Как знать! Нам-то грешным все бывает нужно. Вот так, в один прекрасный день, когда дождь помешал пойти погулять, наш друг и коллега Жафрэ с любопытством узнал кусочек вашей истории.
– Я! – вскрикнул Жафрэ. – Оказывается, я!
– Он не любит выпячиваться, – продолжал Комейроль. – Может, это был я или другой кто; это ничего не меняет; у нас таких друзей-коллег много. Я сказал себе: «Что же за такой жуткий фортель он выкинул, этот добрый молодец, в минуту помрачения или опьянения, чтобы пойти пасти это стадо оборванцев чумазых, пачкунов из мастерской Каменного Сердца?»
Ролан пристально смотрел на него: Комейроль покраснел и заговорил снова, прикидываясь, что балагурит:
– Ах беда какая! Похоже, у вас пистолеты всегда заряжены, господин герцог! Хорошо, я этого не говорил, молчу. Все ваши пачкуны – сущие херувимы. На вкус и цвет товарища нет… Так вот, задавшись тем вопросом, я как-то утречком отправился на базар прикупить сведений, нет, не в полицию, честное слово! Принес полную корзину знаний – и совсем задешево! Всю вашу историю, начиная с человека, переодетого в женскую одежду, которого нашли валяющимся под фонарем, здесь рядом, на улице Сорбонны, и до безымянной могилки на кладбище Монпарнас, включая красавчика, что скачет за экипажем дам де Клар в лесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54