И дай ему Бог не сойти с ума когда эта истина откроется перед ним во всей своей неприглядной наготе.
***
Раздумья профессора прервало появление двух человек в форме. Он не дошел еще в своих рассуждениях до анализа места, в которое занес его Рок. Сейчас было самое время обзавестись новыми фактами для анализа.
Вошедшие грубо поставили профессора на ноги и повели. Они вывели его из смирительной комнаты и повели по длинному коридору, с одной стороны которого было множество металлических дверей с закрытыми окошками и глазками, а с другой – перила, ограждавшие глубокий провал – этажей в пять. На уровне каждого этажа во весь объем провала была растянута стальная сеть.
В голове профессора опять начали всплывать смутные воспоминания о каком-то иностранном фильме, где действие начиналось в тюрьме. И это страшное слово «тюрьма» на миг парализовало аналитическую деятельность его мозга. А сопровождающие тем временем ввели профессора в небольшой кабинет и усадили на металлическую табуретку, привинченную к полу.
За простым канцелярским столом сидел простой советский человек в сереньком пиджачке, темном галстуке, с аккуратной прической «канадка» и с обычной перьевой авторучкой в руке. Этот человек не счел нужным представиться Дормидону Исааковичу, а велел его сопровождающим удалиться и обратился к профессору странно.
– Что, Гоша, опять буянишь? – сказал он, постукивая обратной стороной ручки по столу.
– Простите, – привстал профессор, – с кем имею честь?
– Сидеть! – неожиданно рявкнул человек из-за стола, сунул руку в какой-то ящик и извлек огромный черный пистолет, который положил под правую руку на бумаги.
Профессор обомлел.
– Давай кончать это дело по быстрому, – неожиданно ласково сказал человек. – Дело простое, что нам с тобой его мусолить. Раньше кончим, суд на доследование не вернет, быстрей на зоне отдыхать будешь. А то тут, на киче, какая тебе радость? Ни шамовки толковой, ни солнышка, ни кайфа. Я вот тебе плиту сушняка принес, курево обеспечим без проблем, а?..
– Простите, я вас не вполне понимаю, – на сей раз профессор поостерегся вставать. – Что вы имеете в виду? И почему вы используете такую странную терминологию?
– Ты что, падла, – сурово наклонился к нему человек, – косить вздумал?! Со мной такие номера не проходят. По кандею соскучился? Сейчас оформим на полную катушку. И основание есть, в камере-то бузил. Колись сука, не тяни вола. Мне всего-то знать надо, когда угнал машину и что еще натворил. Дело твое и без сознанки мертвяк, клиент-то коньки сегодня утром отбросил. Так что по полной раскрутке пойдешь, так или иначе. Но, сам понимаешь, – голос его опять стал доверительно-ласковым, – все надо оформить протоколами, культурно. Заодно есть еще дельце малое, на полсрока твоего тянет, все равно по поглощению большим меньшего пойдешь. А за дело кайф будет. Ты сейчас как, на игле? Или уже спрыгнул?
– Коллега, – попытался прижать руки к груди профессор, – я искренне рад бы вам помочь, но я совершенно… – Прижать руки к груди не удалось, так как они были за спиной в жестких наручниках. Кольцо наручников, облегающее запястье, имело зловещую тенденцию от рывков автоматически сжиматься. Рывков профессор сделал уже достаточно, поэтому кисти его занемели, а боль в запястьях добиралась до сердца. – Да снимите вы их, черт побери! – совершенно в не свойственной ему манере рявкнул профессор.
Человек за столом воссиял улыбкой.
– Совсем другой разговор. Наручники, как я понимаю, жмут немного. Оно, конечно, отрастил грабли-то… Сейчас вызову охрану, снимем. И протокольчик подпишем. Рад, что ты, Гоша, за ум берешься. Да и чего тебе в несознанку идти, когда только за наезд со смертельным ты меньше двенадцати пасок не получишь. У тебя какая ходка-то? Так, седьмая. Да, тут и на пятнашку раскрутиться можно.
Профессор, поглощенный усиливающейся болью, тупо смотрел вперед. Он не мог ни говорить, ни думать. Состояние его было предшоковым.
***
(Позволю себе вмешаться. Глава эта близится к завершению, все вскоре вполне разрешится, так что позволю. Я вот что хотел сказать. Автор обычно отождествляет себя с героем. Толстой, говорят, бросив Анну под поезд, долго расстраивался, болел даже, плакал. А теперь представьте, каково это – отождествлять себя с Дормидоном Исааковичем в сложившейся ситуации…)
А профессор в это время находится в новом помещении. Это бетонный стакан с бетонным же полом, тут нельзя ни сесть по-человечески, ни, тем более, лечь. Можно стоять, полусогнувшись. Стоять, когда твои руки скованы за спиной, неприятно.
Тем не менее, профессор пытается думать. Для него уже абсолютно ясно, что доставшееся ему тело некоего Гоши, имеет только одно положительное качество – отменное здоровье. Вернее, два положительных качества – здоровье и отсутствие геморроя. В остальном же это тело сулит ему многие неприятности.
Из дальнейших выкриков человека за столом профессор составил небольшой реестр грехов Гошиного тела. Насторожил его грех последний, Гоша где-то угнал самосвал, на котором врезался в легковую машину «Жигули», водитель «Жигулей» умер. Фотографии искалеченных «Жигулей» и их водителя были профессору продемонстрированы. Если бы не одуряющая боль в руках, Дормидон Исаакович взвыл бы, как раненый слон. На фотографии он опознал себя. И, если верить следователю, Дормидон Исаакович Брикман скончался сегодня утром в реанимационном отделении областной клиники.
Бойкое сознание профессора в момент аварии чудесным образом переместилось в тело его убийцы, бандита Гоши, для которого тюрьма – дом родной. Переместилось, вытеснив всякое знание о старом хозяине. Некая самостоятельность рук и прочих членов была всего лишь остаточной памятью тела, своеобразным динамическим стереотипом, чисто рефлекторной памятью спинного мозга.
Все это было абсолютно ненаучно, бессмысленно, абсурдно, но это было, о чем мрачно свидетельствовали наручники, бетонные стены тюремного карцера, следователь за канцелярским столом, люди в форме с длинными дубинками. Тюрьма не вполне соответствовала профессорскому представлению о ней, но факты подтверждали ее реальность.
Профессор понимал, что пытаться настаивать на идентификации его в качестве Брикмана Д. И. бессмысленно. Его просто не станут слушать, полагая, что хитрый Гоша симулирует сумасшествие, «косит» на языке тюрьмы. (Профессор уже начал осваивать непривычную терминологию, память отложила в закоулке мозга небольшой словарик: косит – симулирует, сушняк – заварка чая, кандей – нехорошее помещение в тюрьме, содержанием в котором наказывают ослушников.)
Но вот линию поведения профессор пока еще не выработал. Признать себя Гошей, которого, похоже, знают тут и заключенные, и надзиратели, – попасть в неловкое положение при встрече со знакомыми. А при грубости здешних нравов подобная встреча может привести к результатам непредсказуемым и явно отрицательным. Утверждать, что он профессор Брикман? Тоже неэффективно.
К моменту появления надзирателей профессор решил проявлять симптомы полной амнезии – потери памяти с частичным замещением личности Гоши личностью другого человека. Решить это было легко, выполнить – сложнее. И если бы звериное Гошино тело и умный спинной мозг – основной мозг старого хозяина, – не вмешивались в ситуациях экстремальных, профессора ждало бы много разочарований и неприятностей. Но судьба была милостива к Дормидону Исааковичу. она выбрала ему столь же приспособленное к внешней среде тело, как бы выбрало в море тело дельфина, а в саване – гепарда. Гоша в местах лишения свободы был и дельфином, и гепардом, и Гошей по кличке Бармалей. Эту оригинальную кличку профессору еще предстояло узнать.
27. Очная ставка
Кто удачно сделал дело, тот для нас умен, хитер. Для кого же обернулось плохо дело, тот дурак.
Плавт
Если перевернуть выражения Пауля Лейхаузена, то отношения между человеком и кошкой могут быть намного ближе, чем между двумя человеками. Например, отношения с рыжим Васькой у его хозяина были очень близкими, ближе, чем между им и его родственниками (которых довольно много) или соседкой Еленой Ароновной. Но теперь, когда Васька превратился в рыжее вместилище для ненормального пришельца, а Елена Ароновна оказалась не зловредной соседкой, а стандартной коммунальной ведьмой, хозяину рыжего кота приходилось менять свои отношения в общении с этими незваными существами, столь бесцеремонно вторгнувшимися в его скромный быт. Тем более, что активированный телепатический орган заставил его по иному смотреть на окружающий мир.
Его воспитаннице Женечке было легче, она большую часть времени проводила в интернате, а по выходным дням вполне довольствовалась странными для взрослых, но естественными для нее порождениями Ыдыки Бе.
И все же, даже в страшном сне хозяин рыжего кота не мог бы себе представить доверительную беседу с коммунальной стервой, Еленой Ароновной, мешковатым вместилищем всего мелочного и неприятного, что можно найти на коммунальной кухне.
Теперь соседка пренебрегала условностями, вроде звонка во входную дверь. Она считала соседа почти своим. Проявившись на кухне, Ароновна хозяйственно накрыла на стол. Скромность местных продовольственных запасов не смутила ведьму, она быстренько телепортировала из своей квартиры печенье, хороший чай и пирожки с капустой, которая недавно испекла. Хозяина рыжего кота она поприветствовала мысленным образом толстощекого карапуза с булкой в руках и фразой:
Не напрягайся, сейчас будет кино…
На соседа, сварливо остановившегося при входе в кухню, обрушились картинки, которые, как и большинство телепатограмм, почти невозможно передать словами.
Учреждение. Стук машинок. Щелканье калькуляторов.
Входит Меф. Осматривается. Подходит к одному, другому… Все заняты, отмахиваются от него, показывают руками куда-то в угол комнаты.
В углу сидит совершенно лысый человек в нарукавниках. На лысине фломастером написано: «Фауст – вопросы только по делу!»
Меф. «Вам нужна молодость?»
Фауст. «Простите, что вы сказали?»
Меф. «Молодость, говорю, нужна?»
Фауст, внезапно раздражаясь: «Я на работе, молодой человек!».
За соседним столом полная женщина с огромным бюстом. На голове парик, с которого свисает ценник. Она заинтересована разговором.
Женщина. «Что у вас там?»
Меф. «Молодость, уважаемая Маргарита».
Женщина. «О, вы меня знаете. А что вы называете молодостью?»
Меф. «Молодостью я называю молодость. Человеческую весну».
Женщина. «Ах, как я вас понимаю. Мне-то, конечно, не нужно, мне еще рано думать о возрасте. Я для одной подружки. Бедняжка, она уже вынуждена носить парик. А что у вас – гормоны или стимуляторы?»
Меф. «Вы не поняли меня, Маргарита. Я предлагаю молодость без лекарств. Помните, как у Гете…».
Женщина неожиданно обижается. «Вот и предлагайте своему Гетину. У него, как у человека, спрашивают».
Фауст. «Ну, кажется, вопрос исчерпан. У вас что-нибудь еще, молодой человек?»
Меф. «Да нет… Разве только…».
Взмахивает рукой – столб дыма. Маргарита и Фауст молодеют.
Фауст, раздраженно: «Это уже хулиганство, молодой человек. Так и пожар можно устроить».
Маргарита чихает. «Ах, теперь я поняла – это просто шарлатан. Недавно в „Крокодиле“ был фельетон про таких знахарей. Лечили, представляете себе, куриным пометом. Их всех посадили».
Меф, изумленно: «Неужели вы ничего не замечаете»?
Фауст и Маргарита одновременно: «Мы замечаем, мы давно заметили!» Одновременно поднимают трубки телефонов и начинают вызывать милицию.
Меф. «Жалкие люди. Даже не люди, так…».
Входит милиционер. Он в большой фуражке и со свистком. Во время разговора может засвистеть ни с того ни с сего.
Милиционер. «Вызывали?». Свистит.
Меф. «Хотите стать молодым, товарищ милиционер?»
Милиционер. «Не хулиганьте, гражданин».
Меф. «Ну, я же не хулиганю».
Милиционер. «Не пререкайтесь, гражданин. Ваши документы?»
Маргарита, Фауст. «Да, да! Проверьте у него документы».
Маргарита. «С ним еще Гетин в одной шайке».
Милиционер. «Кто такой Гетин?»
Меф, вздыхает: «Не скажу».
Милиционер. «Скажете, все скажете. Что это за прописка?»
Меф. «Обыкновенная. Ад, седьмой круг, первая пещера».
Милиционер. «Так, так. Ничего, разберемся. Пройдемте, гражданин».
Меф. «Ну что ж, пройдемте».
Уходят. Маргарита и Фауст продолжают работать. С Фауста постепенно опадают волосы, загорается лысина с надписью. Маргарита полнеет, на ней возникает парик. Стучат машинки, трещат калькуляторы…
Хозяин рыжего кота устало присел на табурет, провел по влажному лбу ладонью. Услужливая Ароновна тотчас подставила ему кружку с чаем и кивнула на тарелки:
– Пирожки сама пекла, недавно. Печенье из Елисеевского, свежее. Подкрепись, соседушка. Я речью обычной говорю, потому что ты еще не привык. Не умеешь полностью мозгом слушать. Но ты не переживай, научишься. Ежели к нам перейдешь, то многому научишься. К нам часто люди переходят, есть такие люди, у которых внутренние возможности открываются сразу, будто они уже развились в разумных. Так мы их – к нам. И помогаем другие возможности открыть.
– Какие другие? – спросил ошарашенный хозяин.
– Долголетие, здоровье, способность к метаморфозам, уменье летать, предметы перемещать мыслью, самому перемещаться… многое. Вот ты, например, помнишь, кем был раньше и как жил?
– Не понял?
– Ну раньше, в прошлых жизнях?
– Кто же это помнит?..
– Кто? Мы помним. Мы хоть и долго живем, но не вечно. Полностью в энергию только высшие из нас могут воплощаться, такие как Мефис. Они почти бессмертны. А мы так, лет по пятьсот – семьсот живем, а потом вновь рождаемся. Но все из прошлой жизни помним. Вот в учебнике старом, для вас, людей, написанном, рассказано, как у вас память на прошлые жизни отняли, когда вы размножаться надумали по животному. Только вы и учебник этот похерили, аферисты разные его в источник дохода превратили. Любите вы непонятному поклоняться, вместо того, что б понять. Вон, как то я про дианетику слыхала. Ну, ребенку же ясно, что афера. Аферистом написана, из нескольких философий слеплена. Ницше там, Фрейд… И все, готово, купились люди на дианетику, большие бабки аферистам платят, надеются всесильными стать.
Елена Ароновна вкусно откусила половинку печенюшки, аппетитно отхлебнула чай и продолжила:
– В сущности, вы почти из такого же материала слеплены, что и мы. Только вы недавно разум обрели, а мы давно. Так что вы ни телом, ни, что важней, мозгом толком и пользоваться не умеете. Через несколько тысячелетий научитесь, конечно. А пока только избранные научаются. Ну, а мы их в свое братство принимаем. Вместе с нашими малышами, в подготовительные классы. Все равно почти никто из людей свои возможности полностью не осваивает.
– Послушайте, – сказал хозяин в совершенной растерянности, – столько новой информации, голова кругом. Вы мне вот что объясните, какого черта вы на пришельца этого ополчились?
– Эко ты все по-людски понимаешь, по-человески! Изгнать его надо с Земли, и поскорее. Он же не в себе и за себя не отвечает. Он такого тут натворить может! Сам бессмертный облик принял, чтоб этого психа с нашей территории убрать. Жаль, в прошлый раз не получилось, ты, кстати, помешал по дурости.
– Как я мог помешать?!
– Как, как… Не силой своей, конечно, какие у тебя силы пока, у несмышленыша. Ты канал открыл для него, канал подпитки. Вот он и вырвался. Что, не углядел, способностей не хватило? Смотри, покажу…
Соседка с явным сожалением отставила чашку и прикрыла толстые морщинистые веки. На хозяина рыжего кота нахлынули образы.
…Ландышевые лучи опоясали землю. Горела, как цветочная звезда скульптура великой сказочницы, а дети ее души буквально пылали нежнейшими оттенками. Особенно ярко светили Карлсон и Пеппи-длинный чулок. Не менее ярко светились книги Януша Корчака. Всю Польшу, погрязшую в злобе барышества, могли бы осветить и освятить Мысли этого святого человека. Но почти некому было там воспринимать это излучение.
Светились бессмертные картины, скульптуры. Светилась музыка. Светились мысли и чувства тех, кого нет в живых и тех, кто еще жив. Свечение многих шло с могил, согретых вниманием потомков. Другие, чей прах развеян временем, светили своими творениями. Их ландышевые лучи опоясали Землю и, соединившись со слабеньким лучиком, исходящим из неофита, всего этого не увидевшего, ринулись к месту схватки. Поблек сиреневый цвет атаки, излучатели отпрянули, будто их дернуло высоковольтным разрядом…
– Ну, видел теперь? – вслух сказала соседка. – Вмешиваешься туда, куда не положено! Скажи спасибо, что тебя не наказали за это. Что мы неразумных не наказываем, мы не люди.
28. История господина Брикмана (Калининград, СИЗО Следственный изолятор
)
Тюремщики любят читать романы и больше, чем кто-либо, нуждаются в литературе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
***
Раздумья профессора прервало появление двух человек в форме. Он не дошел еще в своих рассуждениях до анализа места, в которое занес его Рок. Сейчас было самое время обзавестись новыми фактами для анализа.
Вошедшие грубо поставили профессора на ноги и повели. Они вывели его из смирительной комнаты и повели по длинному коридору, с одной стороны которого было множество металлических дверей с закрытыми окошками и глазками, а с другой – перила, ограждавшие глубокий провал – этажей в пять. На уровне каждого этажа во весь объем провала была растянута стальная сеть.
В голове профессора опять начали всплывать смутные воспоминания о каком-то иностранном фильме, где действие начиналось в тюрьме. И это страшное слово «тюрьма» на миг парализовало аналитическую деятельность его мозга. А сопровождающие тем временем ввели профессора в небольшой кабинет и усадили на металлическую табуретку, привинченную к полу.
За простым канцелярским столом сидел простой советский человек в сереньком пиджачке, темном галстуке, с аккуратной прической «канадка» и с обычной перьевой авторучкой в руке. Этот человек не счел нужным представиться Дормидону Исааковичу, а велел его сопровождающим удалиться и обратился к профессору странно.
– Что, Гоша, опять буянишь? – сказал он, постукивая обратной стороной ручки по столу.
– Простите, – привстал профессор, – с кем имею честь?
– Сидеть! – неожиданно рявкнул человек из-за стола, сунул руку в какой-то ящик и извлек огромный черный пистолет, который положил под правую руку на бумаги.
Профессор обомлел.
– Давай кончать это дело по быстрому, – неожиданно ласково сказал человек. – Дело простое, что нам с тобой его мусолить. Раньше кончим, суд на доследование не вернет, быстрей на зоне отдыхать будешь. А то тут, на киче, какая тебе радость? Ни шамовки толковой, ни солнышка, ни кайфа. Я вот тебе плиту сушняка принес, курево обеспечим без проблем, а?..
– Простите, я вас не вполне понимаю, – на сей раз профессор поостерегся вставать. – Что вы имеете в виду? И почему вы используете такую странную терминологию?
– Ты что, падла, – сурово наклонился к нему человек, – косить вздумал?! Со мной такие номера не проходят. По кандею соскучился? Сейчас оформим на полную катушку. И основание есть, в камере-то бузил. Колись сука, не тяни вола. Мне всего-то знать надо, когда угнал машину и что еще натворил. Дело твое и без сознанки мертвяк, клиент-то коньки сегодня утром отбросил. Так что по полной раскрутке пойдешь, так или иначе. Но, сам понимаешь, – голос его опять стал доверительно-ласковым, – все надо оформить протоколами, культурно. Заодно есть еще дельце малое, на полсрока твоего тянет, все равно по поглощению большим меньшего пойдешь. А за дело кайф будет. Ты сейчас как, на игле? Или уже спрыгнул?
– Коллега, – попытался прижать руки к груди профессор, – я искренне рад бы вам помочь, но я совершенно… – Прижать руки к груди не удалось, так как они были за спиной в жестких наручниках. Кольцо наручников, облегающее запястье, имело зловещую тенденцию от рывков автоматически сжиматься. Рывков профессор сделал уже достаточно, поэтому кисти его занемели, а боль в запястьях добиралась до сердца. – Да снимите вы их, черт побери! – совершенно в не свойственной ему манере рявкнул профессор.
Человек за столом воссиял улыбкой.
– Совсем другой разговор. Наручники, как я понимаю, жмут немного. Оно, конечно, отрастил грабли-то… Сейчас вызову охрану, снимем. И протокольчик подпишем. Рад, что ты, Гоша, за ум берешься. Да и чего тебе в несознанку идти, когда только за наезд со смертельным ты меньше двенадцати пасок не получишь. У тебя какая ходка-то? Так, седьмая. Да, тут и на пятнашку раскрутиться можно.
Профессор, поглощенный усиливающейся болью, тупо смотрел вперед. Он не мог ни говорить, ни думать. Состояние его было предшоковым.
***
(Позволю себе вмешаться. Глава эта близится к завершению, все вскоре вполне разрешится, так что позволю. Я вот что хотел сказать. Автор обычно отождествляет себя с героем. Толстой, говорят, бросив Анну под поезд, долго расстраивался, болел даже, плакал. А теперь представьте, каково это – отождествлять себя с Дормидоном Исааковичем в сложившейся ситуации…)
А профессор в это время находится в новом помещении. Это бетонный стакан с бетонным же полом, тут нельзя ни сесть по-человечески, ни, тем более, лечь. Можно стоять, полусогнувшись. Стоять, когда твои руки скованы за спиной, неприятно.
Тем не менее, профессор пытается думать. Для него уже абсолютно ясно, что доставшееся ему тело некоего Гоши, имеет только одно положительное качество – отменное здоровье. Вернее, два положительных качества – здоровье и отсутствие геморроя. В остальном же это тело сулит ему многие неприятности.
Из дальнейших выкриков человека за столом профессор составил небольшой реестр грехов Гошиного тела. Насторожил его грех последний, Гоша где-то угнал самосвал, на котором врезался в легковую машину «Жигули», водитель «Жигулей» умер. Фотографии искалеченных «Жигулей» и их водителя были профессору продемонстрированы. Если бы не одуряющая боль в руках, Дормидон Исаакович взвыл бы, как раненый слон. На фотографии он опознал себя. И, если верить следователю, Дормидон Исаакович Брикман скончался сегодня утром в реанимационном отделении областной клиники.
Бойкое сознание профессора в момент аварии чудесным образом переместилось в тело его убийцы, бандита Гоши, для которого тюрьма – дом родной. Переместилось, вытеснив всякое знание о старом хозяине. Некая самостоятельность рук и прочих членов была всего лишь остаточной памятью тела, своеобразным динамическим стереотипом, чисто рефлекторной памятью спинного мозга.
Все это было абсолютно ненаучно, бессмысленно, абсурдно, но это было, о чем мрачно свидетельствовали наручники, бетонные стены тюремного карцера, следователь за канцелярским столом, люди в форме с длинными дубинками. Тюрьма не вполне соответствовала профессорскому представлению о ней, но факты подтверждали ее реальность.
Профессор понимал, что пытаться настаивать на идентификации его в качестве Брикмана Д. И. бессмысленно. Его просто не станут слушать, полагая, что хитрый Гоша симулирует сумасшествие, «косит» на языке тюрьмы. (Профессор уже начал осваивать непривычную терминологию, память отложила в закоулке мозга небольшой словарик: косит – симулирует, сушняк – заварка чая, кандей – нехорошее помещение в тюрьме, содержанием в котором наказывают ослушников.)
Но вот линию поведения профессор пока еще не выработал. Признать себя Гошей, которого, похоже, знают тут и заключенные, и надзиратели, – попасть в неловкое положение при встрече со знакомыми. А при грубости здешних нравов подобная встреча может привести к результатам непредсказуемым и явно отрицательным. Утверждать, что он профессор Брикман? Тоже неэффективно.
К моменту появления надзирателей профессор решил проявлять симптомы полной амнезии – потери памяти с частичным замещением личности Гоши личностью другого человека. Решить это было легко, выполнить – сложнее. И если бы звериное Гошино тело и умный спинной мозг – основной мозг старого хозяина, – не вмешивались в ситуациях экстремальных, профессора ждало бы много разочарований и неприятностей. Но судьба была милостива к Дормидону Исааковичу. она выбрала ему столь же приспособленное к внешней среде тело, как бы выбрало в море тело дельфина, а в саване – гепарда. Гоша в местах лишения свободы был и дельфином, и гепардом, и Гошей по кличке Бармалей. Эту оригинальную кличку профессору еще предстояло узнать.
27. Очная ставка
Кто удачно сделал дело, тот для нас умен, хитер. Для кого же обернулось плохо дело, тот дурак.
Плавт
Если перевернуть выражения Пауля Лейхаузена, то отношения между человеком и кошкой могут быть намного ближе, чем между двумя человеками. Например, отношения с рыжим Васькой у его хозяина были очень близкими, ближе, чем между им и его родственниками (которых довольно много) или соседкой Еленой Ароновной. Но теперь, когда Васька превратился в рыжее вместилище для ненормального пришельца, а Елена Ароновна оказалась не зловредной соседкой, а стандартной коммунальной ведьмой, хозяину рыжего кота приходилось менять свои отношения в общении с этими незваными существами, столь бесцеремонно вторгнувшимися в его скромный быт. Тем более, что активированный телепатический орган заставил его по иному смотреть на окружающий мир.
Его воспитаннице Женечке было легче, она большую часть времени проводила в интернате, а по выходным дням вполне довольствовалась странными для взрослых, но естественными для нее порождениями Ыдыки Бе.
И все же, даже в страшном сне хозяин рыжего кота не мог бы себе представить доверительную беседу с коммунальной стервой, Еленой Ароновной, мешковатым вместилищем всего мелочного и неприятного, что можно найти на коммунальной кухне.
Теперь соседка пренебрегала условностями, вроде звонка во входную дверь. Она считала соседа почти своим. Проявившись на кухне, Ароновна хозяйственно накрыла на стол. Скромность местных продовольственных запасов не смутила ведьму, она быстренько телепортировала из своей квартиры печенье, хороший чай и пирожки с капустой, которая недавно испекла. Хозяина рыжего кота она поприветствовала мысленным образом толстощекого карапуза с булкой в руках и фразой:
Не напрягайся, сейчас будет кино…
На соседа, сварливо остановившегося при входе в кухню, обрушились картинки, которые, как и большинство телепатограмм, почти невозможно передать словами.
Учреждение. Стук машинок. Щелканье калькуляторов.
Входит Меф. Осматривается. Подходит к одному, другому… Все заняты, отмахиваются от него, показывают руками куда-то в угол комнаты.
В углу сидит совершенно лысый человек в нарукавниках. На лысине фломастером написано: «Фауст – вопросы только по делу!»
Меф. «Вам нужна молодость?»
Фауст. «Простите, что вы сказали?»
Меф. «Молодость, говорю, нужна?»
Фауст, внезапно раздражаясь: «Я на работе, молодой человек!».
За соседним столом полная женщина с огромным бюстом. На голове парик, с которого свисает ценник. Она заинтересована разговором.
Женщина. «Что у вас там?»
Меф. «Молодость, уважаемая Маргарита».
Женщина. «О, вы меня знаете. А что вы называете молодостью?»
Меф. «Молодостью я называю молодость. Человеческую весну».
Женщина. «Ах, как я вас понимаю. Мне-то, конечно, не нужно, мне еще рано думать о возрасте. Я для одной подружки. Бедняжка, она уже вынуждена носить парик. А что у вас – гормоны или стимуляторы?»
Меф. «Вы не поняли меня, Маргарита. Я предлагаю молодость без лекарств. Помните, как у Гете…».
Женщина неожиданно обижается. «Вот и предлагайте своему Гетину. У него, как у человека, спрашивают».
Фауст. «Ну, кажется, вопрос исчерпан. У вас что-нибудь еще, молодой человек?»
Меф. «Да нет… Разве только…».
Взмахивает рукой – столб дыма. Маргарита и Фауст молодеют.
Фауст, раздраженно: «Это уже хулиганство, молодой человек. Так и пожар можно устроить».
Маргарита чихает. «Ах, теперь я поняла – это просто шарлатан. Недавно в „Крокодиле“ был фельетон про таких знахарей. Лечили, представляете себе, куриным пометом. Их всех посадили».
Меф, изумленно: «Неужели вы ничего не замечаете»?
Фауст и Маргарита одновременно: «Мы замечаем, мы давно заметили!» Одновременно поднимают трубки телефонов и начинают вызывать милицию.
Меф. «Жалкие люди. Даже не люди, так…».
Входит милиционер. Он в большой фуражке и со свистком. Во время разговора может засвистеть ни с того ни с сего.
Милиционер. «Вызывали?». Свистит.
Меф. «Хотите стать молодым, товарищ милиционер?»
Милиционер. «Не хулиганьте, гражданин».
Меф. «Ну, я же не хулиганю».
Милиционер. «Не пререкайтесь, гражданин. Ваши документы?»
Маргарита, Фауст. «Да, да! Проверьте у него документы».
Маргарита. «С ним еще Гетин в одной шайке».
Милиционер. «Кто такой Гетин?»
Меф, вздыхает: «Не скажу».
Милиционер. «Скажете, все скажете. Что это за прописка?»
Меф. «Обыкновенная. Ад, седьмой круг, первая пещера».
Милиционер. «Так, так. Ничего, разберемся. Пройдемте, гражданин».
Меф. «Ну что ж, пройдемте».
Уходят. Маргарита и Фауст продолжают работать. С Фауста постепенно опадают волосы, загорается лысина с надписью. Маргарита полнеет, на ней возникает парик. Стучат машинки, трещат калькуляторы…
Хозяин рыжего кота устало присел на табурет, провел по влажному лбу ладонью. Услужливая Ароновна тотчас подставила ему кружку с чаем и кивнула на тарелки:
– Пирожки сама пекла, недавно. Печенье из Елисеевского, свежее. Подкрепись, соседушка. Я речью обычной говорю, потому что ты еще не привык. Не умеешь полностью мозгом слушать. Но ты не переживай, научишься. Ежели к нам перейдешь, то многому научишься. К нам часто люди переходят, есть такие люди, у которых внутренние возможности открываются сразу, будто они уже развились в разумных. Так мы их – к нам. И помогаем другие возможности открыть.
– Какие другие? – спросил ошарашенный хозяин.
– Долголетие, здоровье, способность к метаморфозам, уменье летать, предметы перемещать мыслью, самому перемещаться… многое. Вот ты, например, помнишь, кем был раньше и как жил?
– Не понял?
– Ну раньше, в прошлых жизнях?
– Кто же это помнит?..
– Кто? Мы помним. Мы хоть и долго живем, но не вечно. Полностью в энергию только высшие из нас могут воплощаться, такие как Мефис. Они почти бессмертны. А мы так, лет по пятьсот – семьсот живем, а потом вновь рождаемся. Но все из прошлой жизни помним. Вот в учебнике старом, для вас, людей, написанном, рассказано, как у вас память на прошлые жизни отняли, когда вы размножаться надумали по животному. Только вы и учебник этот похерили, аферисты разные его в источник дохода превратили. Любите вы непонятному поклоняться, вместо того, что б понять. Вон, как то я про дианетику слыхала. Ну, ребенку же ясно, что афера. Аферистом написана, из нескольких философий слеплена. Ницше там, Фрейд… И все, готово, купились люди на дианетику, большие бабки аферистам платят, надеются всесильными стать.
Елена Ароновна вкусно откусила половинку печенюшки, аппетитно отхлебнула чай и продолжила:
– В сущности, вы почти из такого же материала слеплены, что и мы. Только вы недавно разум обрели, а мы давно. Так что вы ни телом, ни, что важней, мозгом толком и пользоваться не умеете. Через несколько тысячелетий научитесь, конечно. А пока только избранные научаются. Ну, а мы их в свое братство принимаем. Вместе с нашими малышами, в подготовительные классы. Все равно почти никто из людей свои возможности полностью не осваивает.
– Послушайте, – сказал хозяин в совершенной растерянности, – столько новой информации, голова кругом. Вы мне вот что объясните, какого черта вы на пришельца этого ополчились?
– Эко ты все по-людски понимаешь, по-человески! Изгнать его надо с Земли, и поскорее. Он же не в себе и за себя не отвечает. Он такого тут натворить может! Сам бессмертный облик принял, чтоб этого психа с нашей территории убрать. Жаль, в прошлый раз не получилось, ты, кстати, помешал по дурости.
– Как я мог помешать?!
– Как, как… Не силой своей, конечно, какие у тебя силы пока, у несмышленыша. Ты канал открыл для него, канал подпитки. Вот он и вырвался. Что, не углядел, способностей не хватило? Смотри, покажу…
Соседка с явным сожалением отставила чашку и прикрыла толстые морщинистые веки. На хозяина рыжего кота нахлынули образы.
…Ландышевые лучи опоясали землю. Горела, как цветочная звезда скульптура великой сказочницы, а дети ее души буквально пылали нежнейшими оттенками. Особенно ярко светили Карлсон и Пеппи-длинный чулок. Не менее ярко светились книги Януша Корчака. Всю Польшу, погрязшую в злобе барышества, могли бы осветить и освятить Мысли этого святого человека. Но почти некому было там воспринимать это излучение.
Светились бессмертные картины, скульптуры. Светилась музыка. Светились мысли и чувства тех, кого нет в живых и тех, кто еще жив. Свечение многих шло с могил, согретых вниманием потомков. Другие, чей прах развеян временем, светили своими творениями. Их ландышевые лучи опоясали Землю и, соединившись со слабеньким лучиком, исходящим из неофита, всего этого не увидевшего, ринулись к месту схватки. Поблек сиреневый цвет атаки, излучатели отпрянули, будто их дернуло высоковольтным разрядом…
– Ну, видел теперь? – вслух сказала соседка. – Вмешиваешься туда, куда не положено! Скажи спасибо, что тебя не наказали за это. Что мы неразумных не наказываем, мы не люди.
28. История господина Брикмана (Калининград, СИЗО Следственный изолятор
)
Тюремщики любят читать романы и больше, чем кто-либо, нуждаются в литературе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33