А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Послышался гул одобрения. Всего минуту назад Филип был уверен в своей победе, но, увы, она ускользнула из его рук. Теперь все монахи были на стороне Ремигиуса, видя в нем наиболее надежного кандидата, человека, способного объединить братьев, дабы противостоять Осберту. Филип не сомневался, что насчет последнего Ремигиус лгал, но это уже не имело значения. Напуганные монахи наверняка поддержат Ремигиуса, вследствие чего Кингсбриджский монастырь ожидали долгие годы дальнейшего упадка.
Не успели братья опомниться, как помощник приора подвел черту:
– А сейчас давайте разойдемся и будем думать и молить Господа Бога, чтобы Он наставил нас на путь истинный. – Он встал и вышел в сопровождении Эндрю, Пьера и Джона, выглядевших хотя и несколько ошарашенными, но все же победителями.
Как только они удалились, все разом заговорили.
– Не думал, что Ремигиус способен выкинуть такой номер, – сказал Милиус.
– Уверен, что он лжет, – с горечью отозвался Филип.
Подошедший к ним Катберт слышал слова Филипа.
– Какая разница, лжет он или нет? Вполне достаточно пригрозить.
– В конечном итоге правда обнаружится, – не унимался Филип.
– Не обязательно, – покачал головой Милиус. – Предположим, епископ не станет двигать Осберта. Ремигиус тут же заявит, что епископ отступил перед единой волей монастыря.
– Я не собираюсь сдаваться, – упрямо сказал Филип.
– Но что еще мы можем сделать? – воскликнул Милиус.
– Мы должны узнать правду.
– Это невозможно.
Филип мучительно искал выход из положения.
– А почему мы не можем просто-напросто спросить? – сказал он.
– Спросить? Что ты имеешь в виду?
– Спросить епископа, что он собирается делать.
– Но как?
– Пошлем в епископский дворец письмо, – вслух размышлял Филип. Он посмотрел на Катберта. Тот пребывал в задумчивости.
– Это можно. Я то и дело посылаю гонцов. Могу и во дворец послать одного.
– И спросишь епископа о его намерениях, – скептически сказал Милиус.
Филип нахмурился.
– Епископ нам ничего не скажет, – согласился с Милиусом Катберт.
Внезапно Филипа осенило, и, найдя решение, он взволнованно ударил кулаком о ладонь.
– Верно! – сказал он. – Епископ не скажет. А архидиакон скажет.
* * *
В ту ночь Филипу снился брошенный младенец, которого они назвали Джонатаном. Ребенок лежал на паперти часовни обители Святого-Иоанна-что-в-Лесу, а Филип находился внутри, служа заутреню, когда из чащи вынырнул волк и крадучись стал пробираться через поляну по направлению к малышу. Филип боялся пошевельнуться, чтобы не нарушить торжественный ход службы и не вызвать нареканий со стороны присутствовавших там Ремигиуса и Эндрю (хотя на самом деле ни один из них в жизни не был в его обители). Он решил закричать, но, как ни старался, ни звука не вырывалось из его раскрывавшегося рта. Наконец он сделал такую отчаянную попытку, что проснулся. Дрожа всем телом, Филип лежал в темноте и слушал, как вокруг него дышат спящие монахи. Постепенно до него стало доходить, что все увиденное было лишь сном.
С тех пор как Филип прибыл в Кингсбридж, он ни разу не вспомнил о Джонатане. Интересно, что он будет делать с этим малышом, если станет приором? Тогда все будет иначе. Младенец, живущий в маленьком, затерявшемся в лесу монастыре, не привлекает особого внимания. Если же его привезти в Кингсбридж, это вызовет настоящий переполох. С другой стороны, что в этом плохого? А люди пусть поболтают языками. Будь Филип приором, он был бы волен поступать, как ему заблагорассудится: мог бы взять в Кингсбридж Джонни Восемь Пенсов, чтобы тот ухаживал за малюткой. Эта мысль ему чрезвычайно понравилась. «Я непременно так и сделаю», – уже подумал Филип, но тут вспомнил, что, скорее всего, стать приором ему не удастся.
Дрожа как в лихорадке, он до рассвета пролежал с открытыми глазами. Помочь себе он уже ничем не мог. Говорить с монахами было бесполезно, ибо страх перед Осбертом затмил их разум. Некоторые из них даже подходили к Филипу и, как будто выборы уже состоялись, выражали свое сочувствие по поводу его поражения. Ему стоило немалых сил сдержать себя и не назвать их продажными трусами. Он только улыбался в ответ и говорил, что всякое еще может случиться. Но его вера была поколеблена. Может случиться, что архидиакона Уолерана не окажется в епископском дворце, или он будет там, но по каким-либо причинам не захочет раскрывать перед Филипом планов епископа, или – что наиболее вероятно, принимая во внимание характер архидиакона, – у него на этот счет имеются собственные соображения.
Когда забрезжил рассвет, Филип вместе с другими монахами встал и отправился в церковь на заутреню. Затем, зайдя в трапезную, намеревался позавтракать, но Милиус перехватил его и незаметным жестом поманил на кухню. Нервы Филипа были напряжены. Должно быть, гонец уже вернулся. Быстро. Наверное, он сразу же получил ответ и еще вчера вечером пустился в обратный путь. Даже если так, все равно очень быстро. Едва ли в монастырской конюшне была хоть одна лошадь, способная с такой скоростью совершить это путешествие. Но каков же ответ?
Тот, кто ждал его на кухне, был не гонец – это был сам архидиакон Уолеран Бигод.
Изумленный Филип уставился на него. Худой, в черном архидиаконском облачении, он сидел, взгромоздившись на табуретку, словно ворон на старом пне. Кончик длинного носа покраснел от холода. Чаша горячего вина согревала его белые костлявые руки.
– Хорошо, что ты приехал, – выпалил Филип.
– Я рад, что ты написал мне, – невозмутимо сказал Уолеран.
– Это правда? – потеряв терпение, спросил Филип. – Епископ назначит Осберта?
Уолеран поднял руку:
– Я разберусь. Катберт как раз рассказывает мне о вчерашних событиях.
Филип скрыл свое разочарование, что не получил прямого ответа. Он изучал лицо архидиакона, стараясь прочитать его мысли. Определенно у Уолерана были свои планы, но что это за планы, догадаться он не мог.
Катберт, которого Филип сначала не заметил, сидел у огня, макая черствый хлеб в пиво, чтобы размочить его для своих старых зубов, и излагал подробности вчерашней службы. Филип нервно ерзал, пытаясь угадать цель визита Уолерана. Он взял было кусочек хлеба, который оказался слишком черствым, затем, чтобы хоть чем-то занять руки, выпил несколько глотков разбавленного пива.
– Таким образом, – подвел наконец черту Катберт, – единственное, что нам оставалось, – это выяснить действительные намерения епископа. К счастью, Филип решился воспользоваться своим знакомством с тобой, и мы направили тебе письмо.
– Ну, теперь ты можешь ответить на наш вопрос? – нетерпеливо спросил Филип.
– Да, могу. – Уолеран поставил чашу, так и не попробовав вина. – Епископ хотел бы, чтобы его сын стал приором Кингсбриджа.
У Филипа замерло сердце.
– Значит, Ремигиус сказал правду.
– Однако, – продолжал Уолеран, – епископ не хочет ссориться с монахами.
Филип нахмурился. Это было весьма похоже на то, что предсказывал Ремигиус, но что-то здесь все-таки не так.
– Но ведь ты проделал весь этот путь не для того, чтобы сказать нам это.
Уолеран с уважением взглянул на Филипа, и тот понял, что его догадка верна.
– Нет, – произнес архидиакон. – Епископ поручил мне изучить настроение монахов. И он уполномочил меня сделать назначение от его имени. Епископская печать находится при мне, и я вправе написать указ о назначении, который станет официальным, обязательным для выполнения документом.
Филип старался переварить услышанное. Уолеран мог издать указ о назначении и скрепить его епископской печатью. Это значило, что решение вопроса о новом приоре епископ отдал в руки Уолерана, который сейчас выступал от его имени.
Филип глубоко вздохнул и сказал:
– Ты согласен с тем, что только что говорил Катберт: назначение Осберта вызовет ссору, которой епископ хотел бы избежать?
– Да, я это понимаю, – ответил Уолеран.
– Значит, ты не назначишь Осберта?
– Нет.
Этому известию монахи будут так рады, что с готовностью проголосуют за любого, кого только пожелает предложить Уолеран.
– Тогда кого же?
– Тебя... – сказал архидиакон, – или Ремигиуса.
– Способности Ремигиуса управлять монастырем...
– Я знаю его способности, – перебил Филипа Уолеран, снова подняв свою белую руку, – и твои тоже. Я знаю, кто из вас мог бы стать лучшим приором. – Он замолчал на время. – Но дело не в этом.
«Что еще?» – недоумевал Филип. Что еще обсуждать, если не вопрос о том, кто может стать лучшим приором? Он посмотрел на присутствовавших. Милиус также был заинтригован, но по лицу Катберта пробежала легкая улыбка, словно ему было известно, что к чему.
– Как и ты, – сказал Уолеран, – я озабочен тем, чтобы столь важные посты в нашей Церкви занимались энергичными и способными людьми, независимо от их возраста, а не вручались в качестве награды за долгую службу старикам, чья набожность гораздо выше, чем их способности управлять.
– Конечно, – поспешно кивнул Филип, считая эту лекцию не вполне уместной.
– А посему вы трое и я должны действовать сообща.
– Не понимаю, к чему ты клонишь, – заговорил Милиус.
– А я понимаю, – заметил Катберт.
Уолеран улыбнулся ему и вновь повернулся к Филипу.
– Буду откровенным, – сказал он. – Сам епископ уже стар. Наступит день, когда он умрет и нам понадобится новый епископ, так же как сегодня нам нужен новый приор, Монахи Кингсбриджа будут избирать его, ибо епископ Кингсбриджский одновременно является и аббатом монастыря.
Филип насупился. Все это к делу не относилось. Они выбирали приора, а не епископа.
Но Уолеран продолжал:
– Конечно, у монахов не будет полной свободы выбора, так как и у архиепископа, и у самого короля могут быть свои виды, но, в конце концов, именно монахи утверждают такое назначение. И когда придет время, вы трое сможете повлиять на это решение.
Катберт кивал, как будто его догадка подтвердилась, но сейчас и до Филипа начала доходить суть слов архидиакона.
– Ты хочешь, чтобы я сделал тебя приором Кингсбриджа. А я хочу, чтобы ты сделал меня епископом, – закончил Уолеран.
Вот в чем дело!
Не говоря ни слова, Филип смотрел на Уолерана. Все было очень просто. Архидиакон хотел заключить сделку.
Филип был потрясен. Конечно, это не совсем то, что покупка или продажа духовного сана, но и здесь чувствовалось что-то неприятное, торгашеское.
Он постарался трезво взглянуть на предложение Уолерана. Он станет приором! При этой мысли его сердце учащенно забилось. И прочь всякую болтовню, когда можно получить в свои руки целый монастырь.
Возможно, в какой-то момент Уолеран сделается епископом. Какой из него выйдет епископ? Конечно же, весьма авторитетный. Похоже, у него не было серьезных недостатков. Возможно, он слишком по-светски, практично подходил к служению Господу, но тогда это же можно сказать и о Филипе. Однако Филип чувствовал, что, в отличие от него, Уолеран мог быть довольно жестоким, но он также чувствовал, что жестокость эта была вызвана решимостью архидиакона защищать и лелеять интересы Церкви.
Кто еще мог бы стать кандидатом, когда в конце концов епископ умрет? Вполне вероятно, Осберт. Случаи, когда, несмотря на официальное требование к священникам соблюдать обет безбрачия, духовный сан переходил от отца к сыну, были отнюдь не редки. Разумеется, будучи епископом, Осберт сможет принести Церкви гораздо больше вреда, чем в качестве приора. Поэтому стоило поддержать даже и худшего, чем Уолеран, кандидата, лишь бы быть уверенным, что Осберт не станет епископом.
А другие претенденты? Бесполезно гадать. Возможно, пройдут годы, прежде чем старый епископ отойдет в лучший мир.
– Мы не можем гарантировать, что ты будешь избран, – сказал Катберт Уолерану.
– Я знаю, – отозвался тот, – Я только прошу, чтобы вы назвали меня кандидатом. Соответственно то же самое и я предлагаю вам взамен.
Катберт кивнул.
– На это я согласен, – торжественно произнес он.
– И я тоже, – сказал Милиус.
Двое монахов и архидиакон посмотрели на Филипа. Терзаемый сомнениями, он колебался, понимая, что негоже так выбирать епископа, но сейчас в руках Уолерана была судьба монастыря. Может быть, неправильно выменивать одну церковную должность на другую – это тебе не базар, – но если он откажется, Ремигиус сможет стать приором, а Осберт – епископом!
Однако разумные доводы сейчас казались тщетными домыслами. Он не мог устоять перед желанием стать приором, несмотря ни на какие «за» и «против». Он вспомнил, как молился накануне Богу и как поведал ему о своем намерении бороться за это место. Сейчас он снова поднял к небесам глаза и в мыслях своих обратился к Всевышнему: «Но, Господи, если не желаешь ты, чтобы сие случилось, сделай неподвижным мой язык, и сомкни мои уста, и сдержи дыхание мое, и пусть онемею я».
Затем он посмотрел на Уолерана и сказал:
– Я согласен.
* * *
Кровать приора была гигантских размеров, в три раза шире любой из тех, на которых когда-либо приходилось спать Филипу. Деревянное ложе находилось на высоте в половину человеческого роста, а сверху на него был положен пуховый матрац. Чтобы уберечь спящего от сквозняков, со всех сторон кровать была задрапирована занавесями, на которых терпеливыми руками набожных женщин были вышиты сцены из библейской жизни. Филип рассматривал ложе с некоторым опасением. Даже то, что приор имел собственную спальню, казалось ему излишней расточительностью – сам он никогда не имел своей спальни, – и вот сегодня он впервые будет спать один. А такая кровать – это уж слишком. Он бы предпочел матрац, набитый соломой, принесенный из общей опочивальни, а этой кровати место в больнице, где она сможет облегчить страдания старых больных монахов. Хотя, конечно, эта кровать не предназначалась исключительно для Филипа. Когда в монастыре остановится какой-нибудь особо знатный гость – епископ, лорд или даже сам король, – он займет эту спальню, а приор найдет себе местечко где-нибудь еще.
– Сегодня ты выспишься от души, – сказал Уолеран не без некоторой неприязни.
– Надеюсь, что да, – неуверенно промолвил Филип.
Все произошло очень быстро. Прямо там же, на кухне, Уолеран написал послание к монастырю, в котором монахам приказывалось незамедлительно провести выборы и желаемым кандидатом назывался Филип. Это послание он подписал именем епископа и скрепил его епископской печатью. Затем все четверо отправились в часовню.
Как только Ремигиус увидел их, он понял, что битва проиграна. Уолеран зачитал послание, и, когда прозвучало имя Филипа, монахи радостно приветствовали его. У Ремигиуса хватило разума отказаться от голосования и признать свое поражение.
И Филип стал приором.
Конец службы Филип провел словно в бреду, затем он направился через лужайку к дому приора, располагавшемуся в юго-восточной части монастыря, дабы вступить во владение своей резиденцией.
Когда он увидел кровать, то понял, что его жизнь изменилась окончательно и бесповоротно. Теперь он был другим, особенным, стоящим особняком от остальных монахов. У него были власть и привилегии. Но на него легла и ответственность. Он один должен был сделать так, чтобы эта маленькая община из сорока пяти монахов смогла выжить и начала процветать. Если они будут голодать, это будет его вина; если они предадутся пороку, ответственным за это будет он; если они опозорят святую Церковь, Бог спросит с него. Но Филип помнил, что сам же и взвалил на себя это бремя, и теперь он должен был его нести.
Первым делом надо будет собрать монахов в церкви и отслужить торжественную мессу. Был двенадцатый день Рождества, праздник Крещения. На службу придут все жители Кингсбриджа и множество народу из окрестных селений. Хороший кафедральный собор с крепкой монашеской общиной и зрелищными богослужениями мог бы привлечь тысячу людей и даже больше. Даже в мрачный собор Кингсбриджа съедутся большинство местных дворян, так как служба – это еще и возможность встретиться с соседями, поговорить о делах.
Но прежде Филип должен был обсудить с Уолераном кое-что еще, и вот теперь они наконец остались одни.
– Те сведения, которые я тебе передал... – начал он. – О графе Ширинге...
– Я не забыл, – кивнул архидиакон, – они могут быть поважнее, чем вопрос о том, кто станет приором или епископом. Граф Бартоломео уже прибыл в Англию. Завтра его ожидают в Ширинге.
– И что ты собираешься делать? – с тревогой спросил Филип.
– Попробую использовать сэра Перси Хамлея. Честно говоря, я надеюсь, он будет сегодня среди прихожан.
– Слышал о нем, но никогда не видел.
– Это такой толстый лорд с безобразной женой и довольно привлекательным сыном. Жену-то ты не пропустишь – она как бельмо на глазу.
– А почему ты думаешь, что они встанут на сторону короля Стефана против графа Бартоломео?
– Они страстно ненавидят графа.
– За что?
– Их сынок, Уильям, посватался к графской дочке, но она ему отказала, и свадьба расстроилась.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Столпы Земли'



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21