Около двух часов они ехали на лошадях — скакать галопом по трудной дороге нечего было и думать — и наконец добрались до маленькой бухты у мыса Икагю в том месте, где Банановая река впадала в океан. Здесь уже их ждала шлюпка под латинским парусом, с десятью гребцами.Жиль тут же понял, где прятался до сих пор Симон Легро и куда они сейчас поплывут: Черепаший остров — бывший оплот пиратов и морских разбойников, весь изрезанный гротами и тайными пещерами. Только сумасшедший мог попытаться потревожить тут бывшего управляющего.Жиль понял и то, что никому его не спасти, но без малейшего колебания прыгнул в шлюпку, которую гребцы тут же оттолкнули от берега.Сидя на корме рядом с Москитом, посматривавшим на него жадно, словно скупец на свое богатство, Жиль наблюдал, как моряки разворачивают лодку, ставят парус. Море было прекрасно, воду слегка рябил легкий бриз, доносивший запах нагретой солнцем за день земли. Густо-синее небо сплошь усеяли звезды, у Жиля даже мелькнула мысль, что, если бы ему специально пришлось выбирать, когда умереть, ничего прекрасней этой ночи он бы все равно не придумал.— Я могу закурить? — спросил он вдруг.— Почему бы нет? Руки у вас, кажется, свободны.— Да. Чего я никак не ожидал.— А зачем вас связывать? Нас семеро, а вы один. Кроме того, вы не пленник. Вы едете на деловую встречу с нашим хозяином. А это разница.— Поверьте, я высоко ценю ваше отношение.Достав из кармана верную глиняную трубочку, Жиль тщательно набил ее табаком, предоставил Москиту, решительно старавшемуся ему услужить, поднести огонь и жадно затянулся — никогда еще дым не был ему так приятен. Потом рассеянно спросил:— А что с той девицей, которую Олимпия нашла в лесу?..— С Фаншон-то?— Да. Куда вы ее дели? Отвели к Легро?— Естественно. Олимпия уже ее знала — она раньше предсказывала ей будущее. Так что сразу поняла, какую можно получить выгоду, если пригреть девку. И привела ее к нам…— Она и сейчас там?— Боже упаси! Ее уже там нет.— А что вы с ней сделали?— Убили, что же еще?! Она отвела нас к дому блондиночки, а дальше какой от нее прок? А вот вред мог бы быть — возьми она, да вернись в минуту раскаяния к хозяевам. Она же была в вас злюблена, как кошка… и знала, где прячется Легро. Сейчас гниет где-нибудь в тростниках Банановой реки. Мы всегда стараемся все предусмотреть…— Не сомневаюсь! — проговорил Жиль, с трудом подавив отвращение.Ужасная участь, которая постигла Фаншон, совершенно погасила в нем злость на девушку, теперь он испытывал лишь жалость. Она слишком многого хотела и жестоко поплатилась за дерзкие мечты. Теперь только Господь ей судья.А он. Жиль, ее прощает. В конце концов, Жюдит была права, когда утверждала, что он сам подал камеристке надежду.Подгоняемый свежим ветерком, шлюп продвигался довольно быстро, и вскоре на фоне звездного неба отчетливо вырисовалась восточная оконечность Черепашьего острова — мыс Голова Собаки.— Пора завязать глазки, господин шевалье, — сказал Жозе Кальвес и достал из кармана грязную тряпку.— Если не возражаете, лучше этим. — Жиль протянул ему свой носовой платок. Тот тщательно осмотрел его — нет ли дырок.— Ладно, сначала этим, а потом все-таки тем.А то он какой-то прозрачный.— Как хотите.И покрытый кокосовыми пальмами и густой зеленью круглый остров, приподнятый скалами над Карибским морем, словно панцирь гигантской черепахи, исчез для Турнемина под двойным слоем ткани. Жиль пожалел — он даже сам удивился этой мысли, — что ему не пришлось посетить легендарный Черепаший остров при других обстоятельствах: должно быть, тени великих французских и испанских флибустьеров до сих пор навещают таверны в порту Бастер, где, по слухам, выстраивалось у причала до восьми линейных кораблей, а пушки его форта, говорят, доставляли немало беспокойства англичанам с Ямайки.Жиль знал, что горсточка солдат по-прежнему охраняет королевский гарнизон на острове, но они спокойно сидели за стенами форта и никогда не вмешивались в то, что происходило в других концах или в глубине острова. Судя по тому, что шлюпка, не сворачивая, шла вперед, его везли не в Бастер…Чуть позже шлюпка царапнула днищем по гальке. Москит и еще один матрос помогли Жилю перебраться через борт, и нога его ступила на мягкий песок. Бывший надсмотрщик взял его за руку.— Я вас поведу…Прошли пляж. На смену песку пришла каменистая твердь дороги, потом земля стала упругой, в траве и листьях. По прохладе, ароматам сандала, лимонного дерева и папоротника Жиль догадался, что они шли по лесу. Словно в насмешку над звуками тяжелых мужских шагов запел соловей, затрепетали листья, потом все смолкло.Путь их оказался на удивление извилистым.То поднимался, то шел под уклон, то резко сворачивал, Жиль даже подумал, не заставляют ли его несколько раз ходить по кругу? Потом вдруг каменистая тропинка круто пошла вниз, в нос ударил запах костра и жареного мяса, он становился все сильнее и сильнее, а под ногами снова оказался пологий уклон, покрытый песком. Сквозь толстую повязку Жиль все же увидел яркий огонь костра и ощутил его тепло.— Ну вот, — сказал Москит. — Он сам пришел, без сопротивления.— И правильно сделал, — буркнул низкий голос. — Сними с него тряпку и убирайся! Потом свое получишь.Москит так нервничал, что оцарапал Жилю висок. Повязка упала. Прямо перед Турнемином пылал большой костер — дым его уходил в отверстие под самым сводом пещеры, — а по другую сторону костра стоял и смотрел на него мужчина.Рядом на столе из золоченого дерева лежали связки бумаги, стояли серебряный кувшинчик и чарка. Именно таким Жиль представлял себе настоящего рабовладельца: каждая деталь его костюма свидетельствовала о том, чем он занимался, от запыленных сапог до грязной рубашки в потеках пота, вина и каких-то более темных пятнах, возможно, высохшей крови. За поясом с золотыми заклепками хлыст и два пистолета с длинными стволами, но даже они были лишними, портрет и без того казался полным: круглое бородатое лицо выглядело едва ли не случайной деталью.Турнемин спокойно выдержал взгляд черных глаз из-под кустистых бровей, он даже не шевельнулся…— Я рад, что вы приняли мое приглашение, шевалье! — сказал Легро нагло, словно обращаясь к ровне. — Давно хотел с вами встретиться.— Кто же вам мешал, Симон Легро? Признаюсь, я тоже искал этой встречи. Мне давно нужно с вами рассчитаться, не люблю откладывать долги на потом…— Вот это мне нравится. Кстати, вы, шевалье, мне вообще понравились, чему я сам удивляюсь.Сложись все иначе, я бы постарался перетянуть вас на свою сторону.— Не могу ответить вам тем же. Даже если бы вы не совершили всего того, в чем я вас вправе обвинить, я никогда не взял бы вас к себе на службу: вы принадлежите к категории людей, которую я ненавижу, вы палач.— Может, вас это и удивит, но мне совершенно безразлично ваше мнение. Будем считать, что обмен приветствиями окончен. Выпьете стаканчик испанского вина?— Разумеется, нет! Я пью лишь с друзьями…Хватит предисловий. Вы похитили Мадалену Готье, я пришел сюда выкупить ее свободу. Что вы хотите за нее?Легро налил себе из серебряного кувшинчика, стал мелкими глотками пить, внимательно поглядывая на собеседника поверх блестящего края чарки.— Чего хочу? — сказал он наконец. — Хочу, чтобы вы отдали мне «Верхние Саванны». Ничего больше… но и не меньше.— Нет.Легро удивленно вскинул густые брови, потом присел на край стола, наклонился, взял пространный документ и пробежал его глазами.— Вы, видимо, не совсем меня поняли. У вас, господин де Турнемин, нет выбора: или вы отдаете мне «Верхние Саванны», вернее, продаете — я вам заплачу. Видите, я с вами честен. Я дам вам… скажем, десять тысяч ливров. Больше не могу: это все мои сбережения. Так вот: или вы продаете плантацию, или я убью девицу.— И вы думали, что я соглашусь? Послушайте меня, господин Легро: я не собирался расплачиваться за жизнь Мадалены Готье своим имением, я заплачу за нее своей жизнью. Убейте меня, а ее отпустите.На сей раз брови Легро взлетели еще выше.— А на что мне ваша жизнь? Умри вы — я же не стану законным владельцем «Верхних Саванн».Хотя, конечно, если плантация останется без защиты, ее легче будет прибрать к рукам.— Не очень-то на это рассчитывайте. «Верхние Саванны» даже не нуждаются теперь в моей защите: там больше нет рабов. А это значит, что оборонять ее будут три сотни вооруженных мужчин, твердо знающих, что борются не только за имение, но и за собственную жизнь и собственную свободу.— Глупость какая! Да я без всякого труда найду поддержку у любого соседнего плантатора: они все считают вас опасным чудаком… а может, и войска губернатора помогут. Но мне не хочется терять время, там много надо сделать до наступления мореходного сезона.— Сделать? Что же, позвольте узнать?— Вам и в самом деле интересно? Так вот, дорогой мой, я собираюсь основательно заняться работорговлей. Полей больше не будет, на их месте я построю большие бараки. Привезенных из Африки рабов будут приводить тут в порядок и обучать разным работам: начиная с обработки хлопка и кончая прислуживанием в доме. А потом их, выдрессированных, послушных и умелых, продадут куда дороже в Луизиану или в южные штаты Соединенных Штатов. Как видите, у меня большие замыслы, но и выгоду они сулят огромную, вы уж поверьте. Так что, будете подписывать?— Никогда. И ни за что.— Даже так? Ладно, посмотрим. Идите-ка сюда.Жиль сделал несколько шагов. Пространство в глубине пещеры, кстати сказать, оборудованной не без удобств, было отгорожено занавеской.Легро схватил ее за край и отдернул одним движением. У Турнемина вмиг пересохло в горле, кровь бросилась ему в лицо: Мадалена, не прикрытая ничем, кроме белокурых распустившихся волос, скорчилась на матрасе — щиколотку ее обхватывала цепь, другой конец которой был прикован к кольцу в стене грота. Рядом с ней, поджав ноги, сидела Олимпия в варварском красно-черном одеянии, расшитом золотом, и серьезно раскладывала белые камешки из одной большой кучки на несколько одинаковых небольших.Появление Жиля вырвало из горла девушки стон отчаяния, она перекатилась на живот, уткнув лицо в руки. Олимпия же лишь любезно улыбнулась Турнемину.— Добро пожаловать, господин шевалье. Уже забираете свою хорошенькую любовницу? Наши мужчины огорчатся — она им очень понравилась.— У них еще будет возможность полюбоваться ею поближе, — сказал Легро.Он быстро наклонился, поднял с земли нечто вроде деревянной колотушки и ударил в подвешенный к выступу скалы гонг: мощный гул наполнил пещеру.Откуда ни возьмись, появилось человек двадцать — несколько из них, не дожидаясь команды, бросились на Жиля и повисли у него на руках, пользуясь тем, что он буквально окаменел, увидев наконец обнаженной ту, о которой так давно мечтал. Только теперь он начал яростно сопротивляться, но, как ни велика была его сила, врагов оказалось слишком много. Не прошло и минуты, как его связали и, словно сверток, бросили к ногам Легро.— Раз вы не хотите поладить со мной по-хорошему, — сказал тот и по-волчьи оскалился, — придется убить прелестное дитя. Но умирать она будет долго, вам хватит времени передумать.— Подлец! Что вы собираетесь сделать? Это же невинный ребенок…— Невинный ребенок? С такой-то аппетитной грудкой и круглой попкой? Бросьте! Не может быть, чтобы мужчина с вашей репутацией не попробовал ее. Однако придется разделить трапезу с другими. Вы же, кажется, выступали за равенство? Ну так вот: я придумал для вашей прелестной девочки довольно приятный способ умереть, во всяком случае, поначалу… Я отдам ее своим ребятам, и они, каждый из них, возьмут ее на ваших глазах столько раз, сколько захотят. Потом, если и этого не хватит, чтобы вас переубедить, ее ублажит осел. Можете представить, какова она будет после этого. Ну что, приступим?— Вы не можете так поступить. Убейте меня, и дело с концом.— Как, вы хотите, чтобы я лишил вас такого зрелища? Да ни за что в жизни… Переверните девку и привяжите!Вопли несчастной Мадалены наполнили грот.Какой-то старик и еще один бандит помоложе с помощью Олимпии перевернули девушку, и при свете факелов, свисающих на крюках с потолка пещеры, взорам присутствующих открылась вся красота ее обнаженного тела: отливающий перламутром живот с золотистой пеной внизу, белоснежная, увенчанная розовыми сосками грудь, нежные ноги — тот, что помоложе, грубо раздвинул их, но его остановила Олимпия.— Погоди, — сказала она. — Пусть бедняжка хоть немного удовольствия получит.Приподняв голову Мадалены, она влила ей в рот содержимое золотого кувшинчика и, выпустив голову девушки, как нечто совершенно ненужное, забегала проворными пальчиками по ее телу: постепенно крики ужаса Мадалены сменились счастливыми стонами. Жиль, у которого от удивления глаза чуть не вылезли из орбит, увидел, как чистая Мадалена-недотрога мурлычет и корчится, словно пришедшая на охоту кошка, под ласками колдуньи. Олимпия встала.— Готова! Ждет не дождется. Кто первый?— Я и сам бы рад, да вот занят с господином.Ну так как, шевалье, вы уступаете мне плантацию? Одно ваше слово, и вы сами сможете воспользоваться добрым расположением девушки, которое разбудила в ней наша Олимпия. Посмотрите-ка, наша перепелочка сама так и напрашивается.Теперь уже Мадалену никто не держал. Закатив глаза, сжав грудь руками, она постанывала, раскачивая бедрами, словно ища партнера. Жиль, изнемогая от желания и бессильной ярости, закрыл глаза, чтобы немного прийти в себя. Сколько еще он выдержит? И зачем терпеть? Помощи ждать неоткуда, даже смерть не спасет — он не может достать из-за голенища свой скальпель.— Давай, Москит! Ты будешь первым. Заслужил.Жиль открыл глаза. И увидел, как Жозе Кальвес буквально бросился на Мадалену, с силой вошел в нее, но даже он сам вскрикнуть не успел: захрипевший было от удовольствия Москит вдруг завопил от боли. В спине у него торчала неизвестно кем выпущенная индейская стрела…Жиль обернулся и увидел, что у входа в пещеру, на скале, стоит Понго, а к нему уже подбегают вооруженные чернокожие — целый отряд под предводительством Франсуа Бонго. Негр — Фула одним взмахом мачете отсек голову разбойнику, . пытавшемуся загородить ему дорогу, — кровь забила фонтаном.Вторая стрела Понго вонзилась в горло Олимпии, а Симон Легро буквально исчез под накатившей на него волной черных тел, ощетинившейся смертоносными клинками. Он даже выстрелить ни разу не успел.— Развяжите меня! — вопил Жиль, старавшийся справиться с путами. — Да развяжите же наконец!Франсуа Бонго одним движением мачете перерезал веревки, Турнемин даже не поблагодарил, его — он бросился на черные спины, под которыми скрылся Симон Легро.— Оставьте его! Я сам с ним разделаюсь! Он мой!..Но когда бывшие рабы, которых бывший управляющий подвергал таким мукам, отошли в сторону, на земле остался лежать окровавленный труп, и подоспевший Франсуа отсек ему голову.— Это для Дезире! — сказал он, засовывая свой трофей в мешок.А Жиль, обернувшись, попал прямо в объятия Понго — забыв о своей легендарной невозмутимости, индеец смеялся и плакал одновременно.— Моя рад, что успевать!..— Понго! Дружище! А я думал, тебя нет в живых! Как тебе удалось привести столько народу?Как ты нашел эту пещеру?— Легко! И очень везти тоже. Понго идти по следу убийца госпожа Готье, след приводить к Банановая река, там найти девица Фаншон, не до конца мертвая. Лечить… Но толка нет. Долго умирать и объяснять дорога к пещера…Похоронив по-христиански Фаншон, Понго вернулся в «Верхние Саванны». По дороге он, спрятавшись за кустом, видел, как Москит уводил Жиля, но догадался, что не стоило убивать посланца Легро, поспешил к Финнегану и с его помощью собрал отряд из работников плантации.В сражение с Легро готовы были вступить все как один. Понго повел отряд в Порт-Марго, без особых трудностей добыл три баркаса и посадил в них всех своих воинов.— Остальное — легко! Убивать часовые и нападать на Легро — твоя сам видеть.Жиль не помнил, чтобы кроличье лицо индейца светилось таким счастьем, такой гордостью.Турнемин горячо обнял друга.— Ты спас мне жизнь, Понго! Ты спас «Верхние Саванны» и всех их обитателей! Ты спас Мадалену..И тут только с удивлением заметил, что в пылу сражения, в радости освобождения совсем забыл про девушку. Она по-прежнему лежала на матрасе, почти без сознания. Окружившие ее чернокожие сбросили Москита, но до нее дотронуться не осмеливались.Нагнувшись к девушке. Жиль заметил, что ноги ее испачканы кровью, и понял, что Москитв своем диком порыве успел лишить ее девственности. Он увидел валявшуюся неподалеку шелковую простыню, осторожно завернул в нее Мадалену и, освободив ее от цепей, поднял на руки, собираясь унести. Но Понго его остановил.— Нет. Пусть отдыхать! Ночь не кончаться и море бурлить. Наша возвращаться только день.— Ты что, хочешь оставить ее тут? Среди трупов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45