Более того, в чрезмерном любопытстве Фаншон она видела неподдельный интерес и симпатию к себе. Жюдит и в голову не приходило, что камеристка может ревновать ее, она скорее жалела прислугу: наверняка Жиль ее выгнал, когда она возмутилась его грубым отношением к беременной жене.С той страшной ночи в замке Тресессон после ее свадьбы с доктором Керноа Жюдит затаила подозрительность и настороженность к мужчинам.Лишь огромная магнетическая сила Калиостро смогла избавить ее от ужасных кошмаров и ночных видений. Выздоровев, Жюдит решила следовать исключительно своим внутренним побуждениям, плохи они были или хороши: сближаться только с тем, кто ей нравится, мстить оскорбителю, не обременять себя при этом философскими, моральными или религиозными соображениями.И потом, Жюдит не понравилось, что у нее деспотично отняли Фаншон, ставшую уже неотъемлемой частью того образа жизни, который ее устраивал. Заменившая Фаншон строгая и молчаливая Анна Готье ничем не напоминала прежнюю камеристку — веселую и всегда готовую пошутить, настоящую комедийную субретку, прекрасно сочетавшую в себе наперсницу, шута и расторопную прислугу. Что касается Мадалены, то Жюдит сразу почувствовала неприязнь к этой слишком красивой, тихой и молчаливой, никогда не смеявшейся девушке.Столь не правдоподобное, почти сказочное появление своей бывшей камеристки Жюдит сочла настоящим подарком судьбы. Капитан закончил перевязку, Жюдит его поблагодарила и устроилась у изголовья раненой, предварительно отослав остальных женщин. Флакон с нашатырем, поднесенный к ее ноздрям в третий раз, привел Фаншон в чувство, и она тут же увидела лицо госпожи. Глаза горничной наполнились слезами.— Мадам!.. О мадам! Это действительно вы? 01 Слава Богу! Я уже боялась, что никогда больше не увижу ни вас, ни солнца.Она попыталась подняться, но сломанная рука причинила ей такую боль, что она со стоном упала на подушку.— Успокойтесь, Фаншон, вы в безопасности.Что за причуда скрываться в душном трюме, без света и в такую жару?! Вы же могли задохнуться.— Знаю, мадам, знаю, но… мне так нужно было вас увидеть, чтобы сказать… Хозяин выгнал меня, даже не дал возможности оправдаться, не позволил увидеть мадам. Я так не могла… Да и куда мне идти? С тех пор как мы вместе, я очень к вам привязалась. О! Я очень страдала, но была готова страдать во сто раз больше. А все зря…И Фаншон разрыдалась в три ручья. Жюдит стало жаль горничную, она отдала свой платок, и он промок в одно мгновение.— Почему же зря?— Но… но хозяин точно меня выгонит. Как только мы пристанем к берегу, он меня пересадит на другой корабль. Лучше бы меня не нашли!На земле-то уж я бы нашла возможность увидеть вас, мадам, и все рассказать…— Ну же, Фаншон, успокойтесь! Не терзайте себя. Не нужно заранее расстраиваться, ведь вы не знаете, как поведет себя мой муж.— Нет, нет, я знаю… Он меня ненавидит, а все из-за этой девчонки, она тоже меня ненавидит.Жюдит насторожилась и нахмурила брови.— Из-за девчонки? Какой же это?— Глупышки Мадалены, она ничего не поняла из того, что я ей сказала. Я знаю, она влюблена в господина, и хотела ей объяснить, что не стоит попусту терять время… хозяин любит и будет любить только госпожу. Конечно, это ей не понравилось, и она наговорила бог знает что…Фаншон могла бы рассказывать еще долго, но Жюдит ее больше не слушала. Откровения служанки заставили ее другими глазами взглянуть на поведение Жиля. Жюдит вдруг вспомнила их недавний разговор: она призналась мужу в том, что глубоко и искренне продолжает любить того человека, хотя теперь не знает даже его имени, а Турнемин неожиданно бросил ей в ответ: «И я больше не люблю вас, дорогая. Постарайтесь удержать это в своей хорошенькой головке…» Она ему не поверила, сочла, что в нем говорит мужская гордость, но теперь это короткое объяснение приобретало иное значение и встревожило ее до глубины души.Если он не любит ее, значит, полюбил другую.Чутье подсказывало Жюдит, что этой другой вполне могла стать очаровательная блондинка, которую он откопал где-то в бретонской глуши и повез с собой на край света.Чем больше молодая женщина размышляла, тем больше убеждалась что нашла ключ к разгадке. Весьма красноречивым выглядел теперь тот факт, что после заурядного доноса Жиль выгнал Фаншон, даже не выслушав ее. Наверное, он был вне себя от гнева, если так поступил, а тогда вывод напрашивается сам: Жиль влюбился. Жюдит больше в этом не сомневалась.Фаншон замолчала и из-под полуприкрытых век следила за своей госпожой, на лице которой рассеивались последние тени сомнения. Когда Жюдит собралась уходить, Фаншон снова запричитала:— Сжальтесь, госпожа, не позволяйте хозяину меня выгонять! Я умру… Я не виновата, что так привязана к вам…— Отдохните, Фаншон. Во второй раз вас уже не выгонят. Вы останетесь со мной, я сама об этом позабочусь.Она вышла из тесной каюты, а Фаншон осталась один на один с приступами ноющей боли в Руке и голове; у нее начинался жар. Однако она чувствовала необъяснимую радость и благословляла судьбу за то, что ее нашли в столь плачевном состоянии. Теперь блестящий кавалер с голубовато-ледяным взором и профилем хищной птицы не сможет отослать ее, если не захочет прослыть самым деспотичным из тиранов. Ее ждала новая жизнь, которая с лихвой вознаградит ее за страдания, перенесенные в ужасном трюме. Размышляя с нежностью и надеждой о будущем, она задремала.Поднявшись на палубу, еще хранившую следы недавнего шторма и искрящуюся от морской влаги, Жюдит увидела, что весь экипаж собрался около длинного полуюта, на котором стоял Жиль рядом с капитаном Малавуаном и старшим помощником Пьером Менаром. Море утихло, опять выглянуло солнце, и корабль, подгоняемый свежим ветерком, летел на всех парусах к гряде островов, появившихся на горизонте, но на «Кречете» царила полная тишина, какая бывает во время церковной службы. Раздавались только крики чаек и свист ветра в корабельных снастях.При появлении жены Турнемин быстро взглянул на нее, потом громко повторил вопрос, который, вероятно, уже задавал:— Итак, кто может мне сказать, как эта женщина оказалась на борту?Матросы переглядывались, качали головами, хмурились, но никто не проронил ни слова.— Мне трудно поверить, — продолжал Турнемин, — что никто ей не помогал. Или судно плохо охранялось на стоянке в Нью-Йорке? Если виновный не сознается, мне придется наказать любого из вас наугад.Казалось, тишина будет длиться бесконечно.Пьер Менар наклонился к Жилю и, прокашлявшись, тихо сказал:— Извините, господин Турнемин, но, должно быть, она проникла на корабль, пока мы были на берегу. Сигнальные огни светят слабо, почти ничего не видно. Худенькая молодая женщина, да еще в темном платье, могла проскользнуть незаметно.Жиль взглянул на него зло и подозрительно.— Господин Менар, а вы уверены, что не принимали участия в этой затее? Уж очень вы правдоподобно описываете, как все произошло.Лицо юноши вспыхнуло от крайнего негодования.— Господин Турнемин! — возмутился он. — Как вы могли позволить себе предположить, что я заинтересуюсь какой-то горничной и тайно проведу ее на судно, где имею честь служить старшим помощником? Это ниже моего достоинства.Жиль, пожав плечами, отвернулся от него. Он знал, что этот молодой глупец помешан на своем благородном происхождении и готов из кожи лезть, лишь бы его называли господином Менаром де Сен-Симфориеном. Это крайне раздражало капитана Малавуана. Он при каждом удобном случае коверкал его имя, называя то господин Менар де Сен-Как-Вас-Там, то господин Панар де Сен-Как-Бишь-Его.Это было не самое страшное, и с амбициями Менара Жиль вполне мог смириться. Больше его выводило из себя, как томно старший помощник таращился на Мадалену, ту самую Мадалену, чей прекрасный взор теперь едва задерживался на Жиле. Она явно избегала его и едва отвечала на приветствия.К тому же Мадалена охотно болтала с Менаром на палубе, поэтому недовольный Турнемин не прочь был воспользоваться подходящим предлогом — появлением Фаншон — чтобы вышвырнуть юношу с корабля. Однако веских оснований для этого было недостаточно, и Жиль успокаивал себя тем, что после прибытия в Санто-Доминго Мадалена никогда уже не попадет на «Кречет», а корабль будет постоянно в плавании, выполняя хозяйственные рейсы.Все по-прежнему молчали. Жюдит подошла к мужу.— Я хотела бы поговорить с вами о бедняжке Фаншон, — сказала она. — Не думаю, чтобы эти люди могли что-нибудь прояснить. Они знают не больше нас с вами.— Как вам будет угодно. Капитан, дайте экипажу команду разойтись. Будем считать, что ничего особенного не произошло, вполне вероятно, что девушка действовала в одиночку. Слушаю вас, сударыня, — добавил он и предложил ей руку, приглашая пройтись.Они подошли к перилам и остановились около кормовых огней. Отсюда им хорошо было видно все, что делается на судне. Резкий порыв ветра взметнул полы пестрого платья Жюдит; справившись с платьем, она завязала покрепче белый кисейный шарф.— Может, лучше вернуться? — спросил Жиль. — Здесь сильный ветер.— Вы забыли, что мы с вами родом из Бретани, — улыбнулась Жюдит. — Мне нравится ветер, а в тропиках особенно. С ним легче переносить эту липкую жару… — И продолжала уже другим тоном:— Жиль, что вы собираетесь делать с Фаншон?— А что я должен с ней делать? В Кап-Франсе поместим ее в больницу, где ее будет лечить уже врач, а не наш капитан Малавуан, а как только выздоровеет, посадим ее на корабль, идущий во Францию. Слава Богу, кораблей во Францию хватает: ведь торговля между Санто-Доминго, богатейшей колонией королевства, и метрополией процветает.— Она столько вынесла, чтобы остаться, а вы хотите отправить ее назад? Не слишком ли суровое наказание за пустячное прегрешение? Не знаю, где вы найдете слуг, которые бы не подглядывали за господами и не перемывали бы им косточки, — усмехнулась она. — Впрочем, мы по-разному смотрим на вещи: лично я бы наказала доносчика. Нужно вовсе лишиться представления о приличиях, чтобы явиться к хозяину и передать ему кухонные сплетни.То, что Жюдит приравняла Мадалену к обычной прислуге, возмутило Жиля; он уже открыл рот, чтобы ответить что-нибудь резкое, но вовремя сдержался. Жюдит не знала, кто ему все рассказал, и было бы глупо и даже опасно открывать ей имя девушки. Жиль также осознавал, что если бы не его любовь к Мадалене, он никогда бы не выгнал Фаншон из-за такого пустяка; по большому счету Жюдит была права.— Ну, хорошо, — вздохнул он, — что я, по-вашему, должен делать?— Прошу вас, оставьте ее при мне. Тогда в Нью-Йорке я не стала противиться вашему решению, но и не скрывала, что оно мне неприятно:Фаншон меня очень устраивала. Знаю, что она вам не нравится, даже вызывает неприязнь…— Черт возьми, какую неприязнь? Я же сам взял ее с собой, когда мы покидали Францию.Жюдит передернула плечами и отвернулась, но так, чтобы Жиль мог любоваться ее тонким изящным профилем — он великолепно смотрелся на фоне голубого неба. Тут Турнемин заметил, что губы жены слегка дрожат.— Я вас понимаю. Бедняжка лишний раз напоминает вам то место, откуда я взяла ее в услужение, и тех, кто там жил. Умоляю вас, поверьте, не общие воспоминания привязывают меня к Фаншон. Просто она всегда весела, отважна и умела, хорошо знает мои вкусы, мои причуды, если угодно, за это я ее и люблю. И потом…— Что потом?Жюдит резко повернулась, ее прекрасные темные глаза обратились на мужа.— На этом пути к неизведанному Фаншон — все, что осталось у меня от Франции, от Парижа.Боюсь, роль первооткрывателя мне не совсем по душе: все время хочется поговорить с кем-то о родных местах.Что-то заставило сильнее забиться холодное сердце Жиля. Господи! Как же она хороша: блестящие от подступивших слез глаза, трепетные губы, нежная загорелая кожа, впитавшая тепло солнца и морские блики. На мгновение он вновь увидел маленькую речную нимфу из Бретани и подумал: как глупо устроена жизнь! Как сильно он ее любил, это было совсем недавно! Как случилось, что теперь между ними столько преград?Призрак мнимого доктора Керноа, мучительная мысль о Мадалене и дорогие сердцу воспоминания об ушедшей Розенне: они жгли сильнее, чем раздумья о живых. Сейчас, после стольких испытаний, они с Жюдит могли бы быть вместе, но Жиль не испытывал к этому очаровательному созданию ничего, кроме затаенного недоверия… и влечения, которое умрет только вместе с ним.При других обстоятельствах их плавание к берегам Вест-Индии с ее знойными пейзажами могло бы стать великолепным свадебным путешествием: они растворились бы в безбрежной нежности и языческой страсти. Ну почему мечты сбываются так поздно?Он вздрогнул от прикосновения теплой и нежной руки Жюдит.— Жиль, — чуть слышно взмолилась она, — оставьте мне хотя бы это! Не отсылайте Фаншон…Он не удержался и, прежде чем отпустить руку жены, быстро поднес ее к губам.— Хорошо, она может остаться. Но пусть прикусит язычок. А не то пусть пеняет на себя.Повелительный тон хозяина быстро развеял мимолетное чувство, возникшее между ними. Жюдит поправила развязавшийся от ветра шарф, повернулась и пошла к лестнице.— Благодарю вас, — холодно произнесла она напоследок. — Я сама прослежу, чтобы слова Фаншон вам больше не передавали.Непонятно, почему Жиль рассердился: судьба служанки была ему безразлична, но в последних словах Жюдит он почувствовал смутную угрозу;Турнемин поспешил в кают-компанию, свое привычное убежище, и углубился в чтение одной из теснившихся на полке книг. Это был трактат Бове-Разо «Искусство выращивания индиго», которую добыл для него владелец одной книжной лавки Нью-Йорка; Жиль попытался сосредоточиться на разведении «синей травы» — он изучал это руководство с самого отплытия. Но безуспешно. Время высаживания семян, способы орошения, болезни ценной культуры сейчас его не интересовали. Неожиданное возвращение Фаншон взбудоражило Жиля сильнее, чем он предполагал, но еще больше выводила его из себя привязанность Жюдит к горничной — живому напоминанию о ненавистном для него прошлом.Внезапный порыв ветра накренил судно, чернильница опрокинулась, книги и карты посыпались на пол, а у Жиля появился подходящий предлог прервать работу, чему он был несказанно рад.«Кречет» снова вошел в полосу сильнейшего ливня. Выходя из кают-компании. Жиль накинул дождевик и пошел на мостик к капитану Малавуану.С того момента, как Турнемин покинул палубу, прошло не так уж много времени, а небо, еще недавно такое голубое, теперь стало свинцовым из-за тяжелых туч, гонимых бешеным ветром.Судно боролось с огромными волнами: на их гладких валах вскипала белая пена, в ней то и дело скрывались бушприт корабля и фигура кречета, расправившего крылья; босые матросы на реях демонстрировали чудеса акробатики, пытаясь убрать паруса.Жиль подставил лицо яростному ветру, радуясь тому, как под его порывами разлетаются черные мысли, — он всегда искал бури и наслаждался ею с беззаботностью юности. Парусник совсем затерялся в безбрежном океане: громадные волны, подхлестываемые ураганом, обрушивали на него потоки пены, грозя поглотить хрупкое судно. Жиля это ничуть не страшило. Он не обращал внимания на бушующее море, потому что не сомневался: «Кречет» выстоит.Да и капитан Малавуан был на посту: его зычные команды перекрывали рев волн и войветра.Широко расставив огромные ножищи, старый морской волк с посиневшими губами кричал в рупор — казалось, он повелевал разгулявшейся стихией, как рыжеволосый бог Нептун.Жиль с трудом добрался до мостика. Капитан встретил его широкой довольной улыбкой: несомненно, моряк был уверен в судне, и такая переделка доставляла ему не меньшее удовольствие, чем самому Турнемину.— Мы вошли в зону урагана. Ну и шквал был!Теперь-то мы в самом центре, вот и стало тише.Жаль, время теряем: ветер сносит нас с курса.— Нам некуда спешить, капитан. Лишь бы женщины выдержали.— Они же бретонки, сударь. Настоящие дочери моря. Что касается парижанки, я ей дал столько опиума, что она не проснется, даже если потолок рухнет ей на голову. Впрочем, скоро все утихнет.— Как скоро, по-вашему?Малавуан пожал плечами.— Самое позднее, завтра утром. В тропиках бури очень свирепы, но проносятся быстро.И действительно, перед рассветом ветер прекратился, волны улеглись, а когда первые лучи солнца осветили просторы Атлантики, люди увидели блестящую голубовато-сизую гладь бескрайнего моря. Бриз дул так слабо, что на развернутых парусах «Кречет» едва продвигался вперед.Когда совсем рассвело, с парусника заметили судно, приближавшееся к нему с наветренной стороны по левому борту; капитан Малавуан разглядывал его в подзорную трубу.— Итальянская бригантина, но что за снасти… — проворчал он. — Бьюсь об заклад, она побывала на английской верфи. А идет, между прочим, под испанским флагом.Жиль тоже наблюдал появившийся корабль в подзорную трубу, потом нахмурился и с отвращением поморщился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45