Почему-то это оказалось даже труднее, чем извлечь его: я порезался сам и уколол острием Скандора, который обернулся и возмущенно фыркнул, а Блейз ударил рукоятью по голове.
– Проклятие, Блейз, – раздраженно бросила Флейм, – что это тебе приспичило играть со шляпой этого проповедника? Нас могли убить, пока ты развлекалась.
– Он приказал своему приспешнику ударить меня дубинкой, Флейм, а потом кинул в тюрьму. Можешь мне поверить: я испытывала искушение еще и не так разделаться с этим лицемерным выродком. – Блейз оглянулась через плечо и усмехнулась. – Ты видела, какое у него было лицо, когда мы уезжали?
Флейм хихикнула. Я почувствовал, что оказался в компании двух умалишенных, сбежавших из местного сумасшедшего дома.
Я дождался, пока от погони нас стало отделять приличное расстояние, перехватил у Блейз поводья и остановил Скандора. Мы миновали спуск к реке, и сумерки наконец сгустились. Мимо прошел фонарщик, и на столбах закачались, мигая, масляные фонари. В этот час большинство горожан сидели дома за вечерней трапезой, и нас как будто никто не видел – если не считать все того же щенка-переростка, который теперь обнюхивал ноги селвера.
– В чем дело? – оборачиваясь в седле, спросила Блейз.
– Слезайте, – едва сдерживая гнев, бросил я. – Слезайте обе.
– Хорошо, – ответила она, – только нельзя ли нам сначала проехать немного дальше? На мой вкус, мы еще слишком близко от этой кучи навоза – бюро по делам религии и закона.
– Слезайте, – холодно повторил я. – Просто слезайте и оставьте меня в покое.
– Ай-ай, – раздался сзади голос Флейм, – что это ты вдруг полез в бутылку?
Блейз поспешно перебила ее:
– Флейм, этого беднягу вонючие лицемеры-жрецы только что заставили убить собственную жену. Он вправе быть не в духе.
– Не будем говорить о том, что сделали со мной они, – взорвался я, – и с моей женой тоже. А вот вы… Что сделали со мной вы? У вас что, мозги как у древоточца, и вы не видите, что натворили? Я гражданин Мекате. Мне предстоит всю жизнь прожить на этом острове, а вы только что превратили меня в беглеца, устроившего побег из тюрьмы и скрывающегося от правосудия. Жрец сможет узнать мое имя по книге записей в гостинице. А я как раз узнал, что случается с жителями Небесной равнины, перебежавшими дорожку феллианам. Моя жена умерла всего лишь за то, что легла с одним из них. Как вы думаете, что они сделают с человеком, который помог чьему-то побегу из их тюрьмы?
Обе женщины сидели абсолютно неподвижно.
– Ох, дерьмо, – выдохнула Флейм. – Извини меня. Я и в самом деле не подумала. Я… я не знала насчет твоей жены. Это она была в одной камере с Блейз? Я правда не знала…
Я повернулся, чтобы посмотреть на нее, и чуть не уткнулся носом в клюв птички, сидевшей у нее на плече. Она напоминала ту, которую я видел в зале гостиницы. Я и представления не имел, откуда она появилась, когда и почему. Мне казалось, что весь мир сошел с ума и вот-вот развалится на части.
Совершенно неожиданно Флейм прижалась лицом к моей спине, окутав меня облаком своего сочувствия.
– Мне в самом деле жаль, – прошептала она.
Странный жест едва не лишил меня мужества. Слишком много всего на меня свалилось. Мне хотелось дать себе волю, выплакаться, хоть немного избавиться от душившего меня чувства вины. Хорошо было бы наорать на этих женщин, встряхнуть их, чтобы они начали хоть что-то понимать… Вместо этого я сделал глубокий вдох и снова повернулся к Блейз. Она все еще сидела, извернувшись в седле, и смотрела на меня. Она кивнула, присоединяясь к высказанным Флейм чувствам.
– Мы не собирались вовлекать тебя в наши дела, – сказала она. – Мы просто хотели украсть твоего селвера. Но когда я села в седло, он побежал на площадь, и тут я поделать ничего не могла. Можем ли мы теперь как-нибудь исправить дело?
– Разве что сдаться, – прорычал я. – А уж тогда вы объясните феллианским жрецам, что случилось.
– Э-э… а что-нибудь, кроме этого? – Ей хватило совести смутиться, хоть и было ясно, что она не собирается жертвовать своей свободой ради моей.
Я только стиснул зубы в бессильном отчаянии.
– Конечно, мы оставим тебя, если ты настаиваешь, – продолжала Блейз. – Нам нужно добраться до ближайшего анклава гхемфов. Ты случайно не знаешь, где…
– Если ты думаешь, что гхемфы вам помогут, то у тебя морская лихорадка, не иначе. Они никогда не нарушают закон.
– И все-таки мне нужно найти гхемфов. Нам требуются некоторые сведения, которыми они, возможно, располагают. – Взгляд ее был твердым. Она не просила меня об услуге; она явно ожидала, что я ей помогу.
– Сотворение, хватает же у тебя духа чего-то от меня хотеть!
На этот раз она просто молча кивнула. Я снова дернул за поводья.
– Мне это по дороге, – сказал я со вздохом.
Я все еще не мог поверить в то, как быстро рушится мой привычный мир…

Анклав гхемфов был невелик: десяток домов на берегу старицы, заполняющейся водой во время прилива, что извивалась по окраинам города. Вся эта местность была полна прудов со стоячей водой, соединенных скрытыми мангровыми зарослями протоками, в которые вода попадала во время высоких приливов. Переплетение ветвей и торчащих из болотистой почвы корней создавало почти непреодолимый барьер, скрывавший анклав гхемфов. Эти существа предпочитали уединение и, похоже, не очень страдали от обилия москитов.
Неподалеку от анклава гхемфов начиналась одна из двух троп, карабкающихся по Обрыву и ведущих на Небесную равнину. Гхемфы установили на тропе знак, указывающий на вход в их поселение: без него обнаружить узкую дорожку было бы трудно. Мы остановились у развилки, и Блейз осветила знак откуда-то взявшимся у нее фонарем, чтобы убедиться: мы попали туда, куда хотели. На дощечке значилось всего два слова: «Гхемфы. Татуировка». Цена указана не была, да этого и не требовалось: услуги гхемфов ценились одинаково на всех Райских островах. Не имело значения, был ли знак гражданства фигуркой кролика с телом из дешевого перламутра, как у меня, или изображением глаза с дорогим аквамарином в качестве радужки, как у цирказеан. Вы получали татуировку с тем камнем, который соответствовал вашему гражданству, и на том дело заканчивалось. Единственное, за что люди когда-либо хвалили гхемфов, была их неподкупность. От них нельзя было добиться нарушения закона, какую бы взятку вы им ни предложили.
Проблема гражданства не слишком беспокоила нас, жителей Небесной равнины, но я слышал достаточно о порядках в других местах, чтобы знать: жизнь без него была нелегкой. Отсутствие соответствующей татуировки делало человека бесправным, не имеющим легального статуса. Его могли на законных основаниях выслать из любого островного государства, и те не имеющие гражданства, кому удавалось выжить, становились преступниками или отправлялись в места вроде косы Гортан.
Мы свернули с основной тропы и при свете фонаря стали пробираться к домам. К тому времени уже, должно быть, наступила полночь, хоть определить время по звездам я не мог: в воздухе Мекатехевена было слишком много дыма и миазмов, и дымка скрывала небо.
Пес по-прежнему сопровождал нас, то путаясь под ногами у Скандора, то исчезая в чаще; выныривал он оттуда весь перемазанный грязью. Его лапы больше напоминали лапы травяного льва, а не собаки: они были размером с лепешку и, похоже, имели перепонки между пальцами. Я даже засомневался, собака ли это. Бегал пес тоже странно: его задняя часть все время норовила обогнать переднюю, и в результате никогда нельзя было точно сказать, бежит он прямо на вас или куда-то в другое место. На шкуре участки свалявшейся шерсти чередовались с проплешинами, словно выеденными паразитами. Одного взгляда на это чудовище было достаточно, чтобы начать чесаться.
Блейз дернула за поводья, останавливая Скандора.
– Это и есть их дома? – спросила она меня. Строения, к которым вела дорожка, скрывались в темноте, как и следовало ожидать в это время суток, а под деревьями и вовсе ничего нельзя было разглядеть.
– Думаю, да, – ответил я. – Я никогда здесь раньше не бывал. Ты собираешься кого-нибудь разбудить?
– В этом нет нужды, – раздался голос из темноты. – Вам нужно сделать татуировку?
– Нет, – ответила Блейз. – Мне просто нужен кто-нибудь из гхемфов, а лучше бы кто-нибудь из их старейшин.
Последовало короткое молчание, затем донеслось:
– Я здешний старейшина.
Блейз соскользнула на землю и передала мне поводья. Не говоря ни слова, она протянула гхемфу правую руку ладонью вверх, и смутная тень, стоявшая перед одним из домов, приблизилась. Блейз подняла фонарь, чтобы осветить то, что держала на ладони. Я заметил блеск золота. Гхемф издал изумленное шипение. Что бы Блейз ни показала ему, это явно поразило его, но взять то, что она ему протягивала, гхемф не попытался.
– Кто это сделал? – спросил он. Я говорю «он», но на самом деле ни малейшего представления о том, какого это существо пола, я не имел; даже нюх ничего мне не сказал. Впрочем, гхемфы вообще не имели запаха; в этом отношении они были так же незаметны, как утренняя роса.
– Эйлса, – ответила Блейз. – Она также оказала мне честь, сообщив свое духовное имя.
– Это действительно большая честь, – прошептал гхемф. – И ты пришла сюда, чтобы сообщить о ее смерти.
– Э-э… да. Ты… ты ее знал?
– Она не из моего выводка. Мы никогда не встречались.
Блейз кивнула, хотя я не был уверен, что слова гхемфа оказались ей понятны.
– Уже поздно, – сказала она. – Мне о многом нужно рассказать, но, может быть, лучше отложить это до утра. Нет ли здесь места, где мы могли бы укрыться на ночь?
Гхемф, казалось, растерялся, словно Блейз попросила его о чем-то, что было не в его власти, но потом показал в сторону темного строения и ответил:
– Вон там есть амбар.
– Это нам прекрасно подойдет.
– Там найдется корм и вода для вашего селвера. Для себя у вас вода есть? – спросил гхемф, распахивая перед нами двери амбара.
– На ночь хватит, – ответила Блейз.
– Тогда я пожелаю вам приятного отдыха. – Гхемф растаял в темноте. Я не видел, в какой дом он вошел, да и вошел ли. Я не мог разглядеть его в темноте, но мне показалось, что он был мокрым, а то, что я принял за одежду, было всего лишь набедренной повязкой или полотенцем. Мне это показалось странным. С какой бы стати ему купаться в темноте?
Амбар оказался большим, так что мы смогли улечься на соломе, да и Скандору хватило места. Появление большого незнакомого пса повергло в панику двух коз и десяток кур, ночевавших в амбаре, но как только переполох прекратился, мы наконец смогли устроиться на ночь с относительным комфортом. Прежде чем закрыть глаза, я сказал:
– Это ведь ваш пес, верно? Уж мне он точно не принадлежит.
Блейз рассмеялась в темноте.
– Да. Это Следопыт. Он наполовину ныряльщик с островов Фен – водяная собака.
– Ага. Я просто хотел удостовериться…
– Вот видишь, Блейз? – проворчала Флейм. – Ему тоже не нравится эта здоровенная кормушка для блох.
– Неблагодарные! – возмущенно воскликнула Блейз. – Скольких феллиан сегодня искусал этот пес, защищая нас!
Думаю, тут она была права. Только симпатичнее от этого зверюга не стала.
Задолго до рассвета меня разбудил кошмар, которого я не мог и не хотел потом вспоминать. Видит небо: действительность была достаточно ужасной. Взгляд, который бросила на меня Джастрия… Момент, когда камень размозжил ей висок… треск костей, запах крови. Джастрии больше не было, и вина за то, что легкое облачко ее жизни рассеялось, лежала на мне.
Джастрия… Как мог я так ее подвести?
Я скинул тагард, который использовал как одеяло, и вышел наружу. Ночью прошел дождь, и воздух немного посвежел. Кое-где даже проглядывало чистое небо с сияющими на нем звездами. Стоял месяц Двух Лун, и я прошел по залитой лунным светом дорожке мимо домов к берегу реки. Там имелся причал, и ступени вели к заполнявшей русло грязи – прилив еще не начался, – но нигде не было видно лодок. Я уселся на причале, удивляясь тому, как много звуков рождается на окружающих болотах: кто-то шлепал по грязи, крабы щелкали клешнями, илистые прыгуны хлопали хвостами, отмечая границы своих владений, – тысячи голосов, которые я слышал, но не мог понять.
Я все думал о том, что сделал неправильно, почему так и не смог помочь Джастрии. Я был не в силах найти ответы на свои вопросы и кончил тем, что просто расплакался. Мучительные всхлипывания раздирали меня, поднимаясь из каких-то темных глубин моего существа.
Я так погрузился в свое горе, что не учуял приближения Блейз. Слышать я тоже ничего не слышал: несмотря на свои размеры, она могла передвигаться неслышно, как травяной лев по лужайке. Я обнаружил, что Блейз рядом, только когда она села на причал и обняла меня за плечи. Она позволила мне выплакаться, потом протянула платок. Практичная женщина. Платок был мне очень нужен.
– Не думаю, что ты мог что-то сделать, чтобы ее спасти, – сказала Блейз, когда я наконец успокоился. – Она хотела умереть, вот и все.
Я чувствовал себя совершенно открытым перед ней, и мне было все равно. Шепотом я спросил:
– Но почему, почему?
– Иногда, – заговорила Блейз, старательно подбирая слова: похоже было, что ей уже случалось размышлять об этом, – иногда люди рождаются не в том мире, который им подходит. Они стараются понять его, но не могут. Некоторые ищут выход в том, чтобы попытаться изменить мир: такие становятся революционерами. Другие пробуют переделать себя, чтобы соответствовать ожиданиям окружающих, и оказываются ужасно несчастными, вроде крабов, пытающихся плавать, как рыбы: такое просто противно их природе. Многие из этих людей, подобно Джастрии, в конце концов просто сбегают в надежде, что найдется место, где никто не будет требовать от них, чтобы они стали такими же, как все. Мечта о свободе обычно оказывается иллюзией: ведь свои проблемы они уносят вместе с собой. Беда Джастрии заключалась в том, что она не знала, как управлять собственной судьбой. Ее трагедия была трагедией женщины, которая ничего не умеет: для таких нет шанса вырваться. У мужчин обычно бывает больший выбор.
– Что же мне было делать? – спросил я, на самом деле не ожидая ответа. Найти его должен был я сам, но ответила мне Блейз.
– Ты не мог решить ее проблемы, – сказала она скорее раздраженно, чем сочувственно. – Они принадлежали только ей. И в конце концов она смогла найти лишь один способ их разрешить. Так проявилась ее слабость, а не твоя.
– Она говорила об этом с тобой? – Я почувствовал горечь, даже ревность.
– Да, хотя и не прямо. Мы много о чем говорили. Она знала, что ее ждет смерть. Она хотела, чтобы кто-то ее понял, а рядом оказалась я.
Прозрение было как ослепительная вспышка.
– Она могла бежать с тобой вместе, ведь верно? Она тоже могла спастись. Ты ей это предлагала, да? О небеса, она отказалась от свободы, которую ты ей предложила!
Блейз с сочувствием посмотрела на меня.
– Да.
Меня передернуло; все мое существо восставало против этой мысли.
– Целый день я лез из кожи вон, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто выслушал бы, кто имел бы власть остановить расправу. Менодианский патриарх. Командир гвардии. Канцлер. Сам повелитель… И все это время у нее была возможность спастись, а она от нее отказалась. – Я испытывал ужасную горечь по отношению к Джастрии и пытался с ней бороться. Джастрия была мертва; так как же я мог на нее сердиться? Но только я все равно был в ярости.
– Таков был ее выбор, – сказала Блейз.
Я вытаращил на нее глаза, готовый выместить свой гнев на той, что совсем его не заслуживала.
– Ты что, не могла ее заставить? А ты хоть пыталась?
Глаза Блейз сверкнули, но ответила она спокойно:
– Я пригрозила, что ударю ее рукоятью меча по голове и вынесу ее бесчувственное тело на плече. Она ответила, что стоит мне сделать шаг к ней, и она закричит и скажет стражникам, что у меня – отмычка и меч. Так что я оставила ее в покое. Она хотела умереть сильнее, чем я – спасти ее жизнь; это так – можешь мне поверить.
Она говорила правду: мой нос это подтвердил.
Мне не сразу удалось найти слова, чтобы выразить мысль, которая уже давно не давала мне покоя: мучительное подозрение, никак не желавшее уходить.
– Я не могу избавиться от чувства… что она хотела именно меня сделать своим убийцей, потому что… потому… – Я умолк: дальше говорить я не мог, слова были слишком ужасны.
Сначала Блейз не поняла, о чем я, потом изумленно взглянула на меня.
– Ты хочешь сказать – она попросила тебя не потому, что боялась боли сама, а чтобы причинить боль тебе?
Я кивнул и попытался объяснить, все время помня о том, что рядом со мной женщина, которая носит меч не в виде украшения.
– Убить другого человека – самое ужасное, что может совершить житель Небесной равнины. Это единственное преступление, которое наказывается пожизненным изгнанием. Мы там, у себя, даже мышей не убиваем.
1 2 3 4 5 6 7 8