Глава 2
В тот же день, когда была создана новая страна – Италия, и ее выдающиеся люди заседали в ее новой столице – Италике, претор Квинт Сервилий из семьи Авгуров ехал по Via Solaria из портового города Фирмы в направлении Рима. С июня он объезжал земли к северу от Рима, двигаясь через плодородные возделанные холмы Этрурии к реке Арн, служившей границей Италийской Галлии. Оттуда он отправился на восток, в Умбрию, затем на юг, в Пицен, и к Адриатическому побережью. Квинт Сервилий был доволен собой, так как с возложенной на него задачей он справился превосходно. Перевернув каждый камешек в Италии, он не обнаружил никаких скрытых заговоров и был уверен, что не обнаружил их потому, что их не было.
Его путешествие было в полном смысле этого слова королевским. Облеченный proconsular imperium, он наслаждался роскошной возможностью ехать позади двенадцати ликторов в малиновых одеждах, перепоясанных черными с золотом ремнями и несущих свои топоры, воткнутые в пучки прутьев. Сидя на своей белоснежной лошадке, приличной больше для дамы, в посеребренном панцире поверх туники с пурпурной каймой, Квинт Сервилий из семьи Авгуров, несомненно, следовал примеру Тиграна, царя Армении, приказав рабу ехать рядом и держать зонтик, защищая хозяина от солнца. Если бы только Луций Корнелий Сулла мог видеть его – этот чудной человек смеялся бы до колик. А может быть, перешел бы к действиям и стащил бы Квинта Сервилия с его дамской лошадки да уткнул бы лицом в грязь.
Каждый день несколько слуг Квинта Сервилия опережали его, чтобы найти достойное место для размещения на квартире – обычно вилле какого-нибудь магната или магистрата, поскольку ему было небезразлично, как будет пристроено его окружение. Кроме ликторов и большой группы рабов, его эскортировали двенадцать тяжеловооруженных солдат на хороших конях. Для компании в это путешествие в качестве легата он взял с собой некого Фонтея, человека богатого, но ничтожного, снискавшего себе некоторую известность тем, что отдал свою семилетнюю дочь в коллегию весталок-девственниц (сопроводив этот шаг крупными дарами).
Казалось, что Квинту Сервилию из семьи Авгуров, который наделал в Риме много шума из ничего, не на что было жаловаться – ведь осмотрев большую часть Италии, он увидел то, что и ожидал увидеть, причем, в чрезвычайно приятной обстановке. Где бы он ни появлялся, в честь него устраивали праздники, его денежный ящик всегда был более чем наполовину полон благодаря щедрости принимавших его хозяев и устрашающему могуществу proconsular imperium, а это означало, что он может закончить год своего преторства с туго набитым кошельком, причем, за счет государства.
Via Solaria, разумеется, была той старой Соляной дорогой, которая открыла путь к процветанию Рима еще в те далекие времена, когда соль, добывавшуюся из залежей в Остии, просыпали вдоль дороги латинские солдаты-торговцы. Однако в эти новые времена Via Solaria потеряла свое значение и не содержалась в порядке забывшим о ней государством, что и обнаружил Квинт Сервилий сразу, как только покинул Фирму. Промоины, образовавшиеся в результате последнего наводнения, попадались ему каждые несколько миль. Поверхностный слой был без остатка смыт с булыжного основания и в довершение всего, когда он вступил в ущелье, ведущее к следующему крупному городу – Аскулу, дорога оказалась перегороженной оползнем. Его людям потребовалось полтора дня, чтобы расчистить безопасный проход. Это время бедный Квинт Сервилий провел на краю оползня в условиях весьма некомфортабельных.
Дорога от берега поднималась круто вверх, потому что восточная прибрежная полоса была узкой, а хребет Апеннин был высок и подступал близко к морю. Тем не менее удаленный от него Аскул был самым крупным и наиболее важным городом во всем Южном Пицене. Устрашающее кольцо каменных высоких стен словно повторяло цепь горных вершин, которыми был окружен город. Поблизости протекала река Труент, в эту пору года превратившаяся в цепочку луж, но сообразительные аскуланцы наладили снабжение водой из слоя галечника, расположенного значительно ниже ложа реки.
Посланные вперед слуги отлично справились со своей задачей. Когда Квинт Сервилий достиг главных ворот Аскула, то увидел, что его вышла приветствовать небольшая толпа, по-видимому, процветающих торговцев, которые говорили не по-гречески, а по-латински, и все были в тогах, как римские граждане.
Квинт Сервилий слез со своей белоснежной женской лошади, перебросил пурпурный плащ через левое плечо и принял приветствие депутации с милостивой снисходительностью.
– Это римская или латинская колония, не так ли? – спросил он нерешительно.
Его познания в таких вопросах были не так хороши, как следовало бы, если принять во внимание то, что он был римским претором, путешествующим по Италии.
– Нет, Квинт Сервилий, но здесь живут римские торговцы: около ста человек, – ответил глава депутации, которого звали Публий Фабриций.
– Тогда где же вожди пиценов? – одновременно удивился и возмутился Квинт Сервилий. – Я ожидал, что меня будут встречать и туземцы!
– Пицены последние несколько месяцев избегают общаться с нами, римлянами, – с виноватым видом ответил Фабриций. – Я не знаю, почему, Квинт Сервилий! Но, кажется, они питают по отношению к нам весьма недобрые чувства. К тому же сегодня местный праздник в честь Пикуса.
– Пикуса? – Квинт Сервилий удивился еще больше. – У них праздник в честь дятла?
Они прошли через ворота на небольшую площадь, украшенную гирляндами из осенних цветов. Камни ее были усыпаны лепестками роз и маргаритками.
– В этих местах Пикус – это что-то вроде пиценского Марса, – объяснил Фабриций. – Он был царем древней Италии, как они считают, и привел их из сабинских земель, откуда они родом, через горы сюда, в Пицен. Когда они появились здесь, Пикус превратился в дятла и обозначил их границы, продолбив деревья.
– А-а-а… – лишь произнес Квинт Сервилий, потеряв интерес к рассказу.
Фабриций провел Квинта Сервилия и его легата Фонтея к своему роскошному особняку, расположенному на самой высокой точке внутри стен города, устроив так, что ликторы и солдаты были расквартированы поблизости в соответствующих условиях, и распорядившись, чтобы рабы гостя были поселены в его собственных помещениях для рабов. Квинт Сервилий пришел в доброе расположение духа, ощутив такое разностороннее и роскошное гостеприимство, особенно после того, как осмотрел свою комнату, по-видимому, лучшую в этом прелестном доме.
День был жаркий, солнце стояло над головой. Двое римлян искупались, потом присоединились к хозяину и из лоджии оглядывали город, его впечатляющие стены, и еще более впечатляющие горы за ними – вид, каким могут похвастаться немногие города.
– Если ты пожелаешь, Квинт Сервилий, – предложил Фабриций, – мы могли бы пойти этим вечером в театр. Сегодня играют «Вакхидов» Плавта.
– Неплохое предложение, – отозвался Квинт Сервилий, сидя в тени, в кресле, устланном подушками. – Я не был в театре с тех пор, как выехал из Рима. – Он томно вздохнул. – Я обратил внимание, везде цветы, но на улицах почти ни души. Это что, из-за праздника дятла?
– Нет, – нахмурился Фабриций. – Вероятно, надо что-то предпринять по поводу странной новой политики, которую проводят италики. Пятьдесят аскуланских детей – все италики – отправлены этим утром в Сульмо, а в Аскуле, в свою очередь, ожидают прибытия пятидесяти детей из Сульмо.
– Это необычно! Можно предположить, что они обмениваются заложниками, – сказал разнежившийся Квинт Сервилий. – По-видимому, пицены собираются воевать с марруцинами? Похоже, так оно и есть.
– Я не слыхал никаких разговоров о войне, – ответил Фабриций.
– Хорошо, тогда, во всяком случае, можно сказать, что факт отправки пятидесяти аскуланских детей из города к марруцинам и то, что взамен ожидают пятьдесят марруцинских детей, говорит о непростых отношениях между пиценами и марруцинами, – Квинт Сервилий захихикал: – О, разве было бы не замечательно, если бы они передрались между собой? Это отвлекло бы их от мысли приобрести наше гражданство, не так ли? – Он отхлебнул вина и с удивлением поднял глаза: – Дорогой Публий Фабриций! Охлажденное вино?
– Неплохая выдумка, правда? – обрадовался Фабриций, довольный тем, что ему удалось изумить римского претора, носящего столь древнее и знаменитое патрицианское имя Сервилий. – Я посылаю людей в горы каждые два дня, и мне приносят достаточно снега, чтобы охлаждать вино в течение всего лета и осени.
– Восхитительно, – Квинт Сервилий откинулся в кресле. – А чем ты вообще занимаешься? – вдруг спросил он.
– У меня заключен договор с большинством садоводов в окрестности, – отвечал Публий Фабриций. – Я скупаю у них яблоки, груши и айву. Самые лучшие фрукты отсылаю прямо в Рим, остальные перерабатываю в джем на моем заводике, а потом и джем посылаю в Рим.
– О, это превосходно!
– Да, должен сказать, дела идут очень хорошо, – похвастался Фабриций. – Заметьте, если италики увидят, что человек с римским гражданством начинает жить лучше, чем они, то они обычно поднимают шум о монополиях и нечестном ведении торговли, в общем несут чепуху, как всякие лодыри. На самом деле они просто не хотят работать, а те, что работают, ничего не смыслят в торговле! Если мы оставим им их урожай, фрукты так и сгниют на земле. Я явился в эту холодную и забытую богами дыру не для того, чтобы отобрать у них их дело, а для того, чтобы основать свое! Когда я только начинал, они не знали, как отблагодарить меня, и были мне признательны. А теперь я персона нон грата для каждого италика в Аскуле. И мои римские друзья здесь могут рассказать то же самое, Квинт Сервилий!
– Эта история из тех, что я слышал и раньше, от Сатурнии до Ариминума, – сказал претор, посланный «вникнуть в италийский вопрос».
Когда солнцу оставалось пройти примерно треть пути по западному небосклону, и жара в этом прохладном горном воздухе стала ощущаться слабее, Публий Фабриций и его важные гости отправились в театр, к временной деревянной постройке, расположенной возле городской стены таким образом, что зрительские места оказались в тени, в то время как солнце освещало сцену, на которой должна была быть представлена пьеса. Несмотря на то что пять тысяч пиценов уже заняли места, два первых ряда полукруглого амфитеатра оставались свободными – они предназначались для римлян.
Фабриций в последнюю минуту сделал кое-какие перестановки в центре самого первого ряда. Там нашлось достаточно места, чтобы поставить курульное кресло для Квинта Сервилия, кресло для его легата и третье кресло для самого Фабриция. То, что они мешали смотреть тем, кто сидел непосредственно за ними, Фабриция не волновало. Его гость был римским претором, облеченным proconsulum imperium – человеком, значительно более важным, чем любой из италиков.
Вся компания вошла через тоннель, расположенный под закругленной cavea, и появилась в проходе примерно в двенадцати рядах от помоста, обращенного к орхестре, незанятому полукруглому пространству между зрительскими рядами и сценической площадкой. Впереди надменно шествовали ликторы, неся на плече фасции с топорами, за ними претор со своим легатом и сияющий Фабриций, а позади – двенадцать солдат. Жена Фабриция, которой гости не были представлены, села с правой стороны со своими подругами, но в следующем ряду; первый ряд предназначался исключительно для римских граждан – мужчин.
Когда процессия появилась, громкий ропот пробежал по рядам пиценов. Люди вытягивали шеи, чтобы лучше разглядеть гостей. Ропот перешел в ворчание, рык, рев, сопровождаемый выкриками и шиканьем. Скрывая свой испуг и изумление, вызванные таким враждебным приемом, Квинт Сервилий из семьи Авгуров взошел на помост, гордо подняв голову, и по-королевски уселся в свое кресло из слоновой кости, будто и не был всего лишь патрицием. Фонтей и Фабриций последовали его примеру, а ликторы и солдаты заняли места по бокам и рядом с помостом, зажав фасции и копья между голых коленей.
Началась одна из лучших и забавнейших пьес Плавта в прелестном музыкальном сопровождении. Труппа была странствующей, но хорошей. По причине ее сборности в ней были римляне, латиняне и италики; греков не было, потому что труппа специализировалась на латинских комедиях. На празднике Пикуса в Аскуле они выступали каждый год, но на этот раз обстановка была иной; подспудные антиримские настроения, прорвавшиеся наружу у пиценских зрителей, были чем-то совершенно новым. Поэтому актеры с еще большим рвением приступили к своим обязанностям, расширяя комедийные линии дополнительными нюансами, походками и жестикуляцией, решив, что до конца спектакля они сумеют развеселить пиценов и развеять их дурное настроение.
К несчастью, в рядах артистов также произошел раскол. В то время как римляне умышленно играли только для людей, сидевших в первом ряду на помосте, латиняне и италики сосредоточили внимание на коренных аскуланцах. После пролога наступили завязка сюжета, веселый обмен репликами между главными персонажами, и под трели флейты спел прелестный дуэт. Затем подошел черед первого canticum, арии славного тенора, исполняемой под аккомпанемент лиры. Певец, италик из Самния, известный как своим голосом, так и способностью изменять авторский текст пьесы, выступил на авансцену и обратился прямо к сидящим на почетном помосте:
«Привет, привет тебе, претор из Рима!
Но лучше бы, все же, проехал ты мимо!
Мы здесь собрались на праздник Пикалии
Не для того, чтоб смотреть на регалии.
Гляньте, как он расселся спесиво,
Будто ничто для него не диво.
Видно, совсем он набитый дурак,
Что сунул нос в наш рабочий барак.
Давайте же вместе, друзья аскуланцы,
Выкинем вон отсюда засранца.
Ох как грозно глядит он с насеста,
А тронь – и останется мокрое место.
Задайте же вместе, друзья, неплохую
Трепку этому римскому…
Дайте пинка и нагните пониже –
Пусть он у нас для начала полижет!»
Ему не удалось продолжить свою импровизированную песню. Один из телохранителей Квинта Сервилия вытащил торчавшее у него между коленей копье и, не удосужившись даже встать, метнул его. Самнитский тенор упал бездыханным, копье пробило его грудь и вышло из спины, на лице его так и застыло выражение крайнего презрения.
Воцарилась глубокая тишина. Пиценская публика, не веря, что такое могло случиться, не знала, что теперь делать. Пока все сидели, остолбенев, актер-латинянин Саунион, любимец толпы, перебежал в дальний конец сцены и лихорадочно стал говорить, пока четверо его товарищей уносили труп, а двое актеров-римлян в спешке удирали.
– Дорогие пицены, я не римлянин! – кричал Саунион, вцепившись, как обезьяна, в одну из колонн и ерзая по ней вверх и вниз, а маска болталась на его пальцах. – Умоляю вас не смешивать меня с этой публикой, – он указал на римский помост. – Я всего лишь латинянин, дорогие пицены, я так же страдаю от фасций, гуляющих вдоль и поперек по нашей любимой Италии. Я так же сожалею о поступках этих самонадеянных римских хищников!
В этот момент Квинт Сервилий встал со своего курульного кресла, сошел с помоста, пересек площадку орхестры и поднялся на сцену.
– Если ты не хочешь, актер, чтобы копье пронзило твою грудь, убирайся отсюда! – сказал Квинт Сервилий Сауниону. – Никогда в жизни я не терпел таких оскорблений! Будьте довольны, италийские подонки, что я не приказал моим людям истребить вас в изрядном количестве!
Он повернулся к публике, акустика была настолько хороша, что Квинт Сервилий мог говорить, не повышая голоса, и его слышали люди на самом верху cavea.
– Я никогда не забуду того, что здесь было сказано! – резко выговорил он. – Авторитету Рима нанесено смертельное оскорбление! Жители этой италийской навозной кучи дорого заплатят, это я вам обещаю!
То, что случилось дальше, произошло так стремительно, что после никто ничего не мог понять и толком восстановить события. Все пять тысяч пиценов ринулись одной вопящей массой на два первых римских ряда, спрыгнули на свободный полукруг орхестры и оттуда бросились на солдат, ликторов, римских граждан в тогах и их разукрашенных женщин плотной волной тел и дергающих, тянущих, хватающих рук. Ни одно копье не успело подняться, ни один меч не был вынут из ножен, ни один топор не был вытащен из пучков прутьев. Солдаты и ликторы, люди в тогах и их женщины – все буквально оказались разорванными на куски. Театр представлял собой кровавый хаос; куски тел перебрасывались, как мячики, с одной стороны орхестры на другую. Толпа пронзительно вопила и визжала, рыдала от радости и ненависти и превратила сорок римских чиновников, двести римских торговцев и их жен в кучи кровавого мяса. Фонтей и Фабриций погибли одними из первых.
Не избежал подобной участи и Квинт Сервилий из семьи Авгуров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67