Она держала Ховарда за плечо, точно ей пятнадцать, и она только что открыла, для чего нужны мальчики. Какая женщина… и какой мужчина. Ховарду перевалило за девяносто пять. Вы знаете, что он работал с самим Томасом Эдисоном. Факт. Это человек-история. Во время Великой депрессии 1929 года он возглавил одну из нефтяных компаний. Депрессия, очевидно, послужила причиной тому, что промышленность Ховарду опротивела. Следующие сорок лет – обычно этот возраст называют «солидным» – он провел в Гринвич-виллидж, став битником, усталым, разочарованным во всем, кроме музыки. В семидесятые Ховард снова изменил род деятельности. Он – что бы вы думали? – поступил в колледж. Когда вы достаточно стары, можно вспомнить краткое содержание своей жизни… и снова дать обет первокурсника. Что он и сделал. Ховард занялся не больше и не меньше, как математикой. Он был рядом со мной с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать.
Один из лучших моих людей. Я нетерпеливо забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Ховард, где тебя черти носят?!
– Босс, это грандиозно!!!
О чем это Арии? Я встал, чтобы посмотреть. Несколько холстов были сложены друг на друга, и Су указывал на те, что лежали в самом низу. Он сходил с ума по живописи и кино. У него были записи всех фильмов, созданные начиная с 1980 года, и огромная коллекция живописи всех времен.
У Арни были причины восхищаться картинами Ховарда. Прентис – превосходный живописец, возможно, даже великий. У него есть много обычных абстракционистских полотен, но на самом деле Ховард, сколько я его знаю, всегда был неореалистом. Взять хотя бы холсты, которые висят в его лаборатории. Они столь же просты и непретенциозны, сколь мастерски исполнены. Пейзажи, портреты, интерьеры… Но нигде в реальном мире вы не увидите этих мест. Лица на портретах лишены выражения и напоминают снимки в уголовном деле: фас, три четверти, профиль. Не все, изображенные на этих портретах, – люди. Все полотна строго одного размера. Год за годом я расспрашивал о них Ховарда, но он всегда отвечал в той манере, с помощью которой художники показывают, что вас разделяет пропасть. Думаю, он не хотел позволить нам увидеть то, что видел сам.
Арнольд окликнул меня, чтобы показать три пейзажа, которые только что обнаружил.
Он расположил их в ряд, и получилась панорама – обычно их составляют из фотоснимков. Это было едва ли не самое потрясающее, что я видел у Прентиса.
Пока я разглядывал картины, свет в комнате стал чуть более тусклым. На картинах была ночь. Серп луны освещал глубокую долину, а может быть, это было горное ущелье. Наш наблюдательный пункт находился где-то на середине склона. Поблизости виднелись чахлые кусты и вулканический шлак. Ниже, почти на дне долины возвышался замок или крепость, величественное черное строение, лунный свет очерчивал его контуры. Огромное, мощное – но что-то указывало на то, что оно пришло в запустение и разрушалось. Это был лишь остов, который медленно разлагался, превращался в прах. Замок окружали поля пурпурных цветов, их лепестки тускло мерцали в лучах луны. Может быть, люминесцентная краска? Но цветы не были красивы: даже на таком расстоянии они казались пористыми, словно состояли из гнили, из которой росли.
Я снова перевел взгляд на окружающий пейзаж. Это было самое жуткое из всего, что я видел у Прентиса. И при этом в нем было что-то знакомое. У меня даже возникло ощущение, что я уже видел это, причем среди работ того же Ховарда – хотя обычно его пейзажи вызывали скорее не страх, а благоговейный трепет. Картина не производила бы столь сильного впечатления, будь она написана на одном холсте.
Затем в дальнем конце стеллажа я заметил устройство для считывания рисунков. Мы используем такие устройства для того, чтобы загружать изображения напрямую в логические схемы компьютера. Это весьма дорогостоящая процедура: она означает, что множество вычислительных схем компьютера будут задействованы всерьез и надолго. Обычно проще загружать информацию о рисунке с кассеты, но иногда мы хотим, чтобы компьютер мог работать с картинкой напрямую и обращаться к ней непрерывно – скажем, для того, чтобы внести изменения в перспективу. Вот тогда и приходится пользоваться считывающими устройствами.
Ужасная догадка начала складываться у меня в сознании. Я взял одну из картин и положил на гладкую стеклянную панель на крышке устройства. Размеры совпадали идеально. Так вот почему все холсты словно вырезаны по шаблону!
Забыв про Су, я потянулся и вытащил с одной из полок под скамьей тяжелый ноутбук. Я должен докопаться до истины. Теперь этот человек на подозрении, и я должен найти какое-то разумное объяснение его поступкам.
Ноутбук служит для изучения рабочих движений. Мы используем такие, когда надо программировать на компьютере схему изменения пространственного вращения, например, во всевозможных сложных механизмах. Компьютер должен знать местонахождение каждого винтика в любой момент, чтобы предсказать технические характеристики и обнаружить неисправности. Надпись на экране гласила: «Том XIX – техника изображения рук». Я пробежал глазами текст. Тысячи грубых набросков, показывающих человека в разных позах. Рядом с каждым наброском цифры, которые указывают, какое движение следует за этим. Том XIX?! Ничего себе! Значит, Прентису пришлось завести отдельный электронный блокнот для выражения лица… по одному для каждого класса движений! Его проект – в чем бы он ни заключался – был просто грандиозным. Такое Ховард должен был планировать не один год. Судя по тому, что я только что обнаружил, семидесяти часов на 4D5 будет маловато… Да, все верно. Прентис и есть та самая крыса, что крадет у своих. Но зачем? Что он делает с украденным компьютерным временем?
За дверью послышались шаги.
Арнольд посмотрел на картину, которая так очаровала его, и тепло произнес:
– О, Ховард!
– Приветствую, – Прентис положил портфель на стеллаж и снял жакет, потом обернулся, посмотрел на меня.
– Вообще-то, это мой рабочий кабинет, – мягко заметил он.
Я не поддался. В таком состоянии уже не до любезностей.
– Прентис, тебе придется кое-что объяснить, – я жестом указал на картины и считывающее устройство. – Кто-то ворует компьютерное время, и я думаю, что это ты.
Прентис бросил взгляд на Су.
– Решили наконец-то устроить перекрестную проверку – верно, Арнольд? Ладно. Я знаю, что больше года не протяну. И знаю, за что бьюсь.
Судя по виду Арни, для него это оказалось полной неожиданностью. Целый год Прентису удавалось скрывать подлог, а сейчас он спокойно во всем признался.
– Ну да, – я фыркнул. – Что такое четыре миллиона Долларов для «Ройс Инкорпорейтед»?
– Как думаешь, что это такое? – он не стал дожидаться ответа. – Я получил это буквально только что.
Прентис полез в свой портфель и вытащил ТВ-картридж.
– Нас с Мойрой всегда приводил в ужас тот факт, что в некоторых видах искусства художнику-одиночке делать нечего. Взять ту же киноиндустрию. Большинство фильмов обходятся в миллионы долларов, для съемок задействуют сотни людей – актеров, режиссеров, операторов…
За разговором он прогонял пленку через многочисленные головки считывающего устройства. Наверно, вы думаете, что он хочет показать нам что-то из домашнего видео. Вот язва! Но я не стал его останавливать. В конце концов, он меня заинтриговал. Ради чего ему было губить свою карьеру?
– Как бы то ни было, – продолжал Прентис, – вернемся в 1957 год. Тогда я понял, каким образом человек может в одиночку создавать фильмы. С тех пор для нас с Мойрой это стало главной целью в жизни. Поначалу мы и представить себе не могли, какая эта адская работа и какими мощными должны стать компьютеры, чтобы помочь нам сделать то, чего мы хотим. Но я получил диплом, и мы ухватились за эту возможность, – он заправил ленту в приемный картридж и щелчком загнал его на место. – С помощью 4D5 мы смогли экранизировать один из величайших романов двадцатого века.
– Вы использовали 4D5, чтобы снять мультик!
Арнольд, похоже, не верил своим ушам. Он уже забыл о преступлении, из-за которого мы сюда пришли.
Впервые за все это время Прентис выказал раздражение.
– Да, представьте себе, мультик! Можете заодно назвать «Мону Лизу» мазней… Сделайте одолжение, Арнольд, выключите свет.
Лампы погасли. Прентис включил проектор. Телеэкран на стене ожил.
У меня перехватило дух.
Ночь. Пейзаж с пурпурными цветами.
Но сейчас он выглядел иначе. Это было окно в другой мир. Когда я разглядывал картину, мне стало не по себе, но сейчас меня охватил ужас.
Три хрупких фигурки спускались по склону в долину. Внезапно я понял, почему пейзаж показался мне знакомым.
Прентис снял мультфильм по «Властелину Колец».
Если вы учились в английской высшей школе… Если не учились, я беру вас на работу – мое эго требует, чтобы в моей конторе хоть у одного человека образование было ниже, чем у меня. Так вот, если вы учились в английской высшей школе, то наверняка читали Толкиена. Сейчас мы смотрели сцену, где Фродо, Сэм и Горлум, проникнув в Минас Моргул, поднимаются по лестнице Кирит Унгола. Именно Минас Моргулом был тот замок в долине. У Прентиса это выглядело куда более реалистично и куда более жутко, чем я мог себе представить.
Потом до меня дошло, что Прентис что-то говорит.
– Мы с Мойрой работали тридцать лет. Рисовали эскизы, прорабатывали движения, сценарий, записывали звуковую дорожку… Но без 4D5 мы не смогли бы свести все это воедино. Мы бы так и остались с кучей рисунков, набросков и всего прочего.
Трое на склоне остановились, чтобы отдохнуть. «Камера» наехала, и теперь было слышно, как они спорят – вполголоса, но яростно. Теперь я знал, почему лица на портретах Прентиса кажутся невыразительными. В 4D5 они оживали и начинали двигаться.
Нет, это никакой не мультик. Фигуры были прекрасно прорисованы, и у каждого был свой голос. Я видел бесконечное смирение Фродо, ужас Сэма. Видел, как в глазах Горлума вспыхивают зеленые огоньки: он боролся со своим вторым «я».
Да, это был синтез живописи и результата изучения движений человеческого тела – плод гения Ховарда и 4D5-анализа. Продолжая двигаться – ровно, без толчков, – «камера» отползла назад, чтобы показать древнюю каменную лестницу, которая вела куда-то в горы. Трое встали и продолжили свой долгий путь к логову Шелоб.
Щелк! Пленка кончилась. Прентис включил свет. Пару секунд я хлопал глазами, пытаясь вернуться к реальности.
– Это только пятиминутный эпизод, – проговорил Прентис. – Общая продолжительность фильма – больше четырех часов.
Су опомнился первым.
– Господи, Ховард… Это потрясающе. Это самое великое достижение техники и искусства за последние полвека…
– Ну, наверно, – согласился Прентис. – Теперь любой писатель или художник сможет создать такую постановку.
– Уверен, – саркастически заметил я. – Каждый, кто пожелает выложить четыре миллиона доллара за компьютерное время.
Прентис обернулся ко мне.
– На самом деле нет, Боб. Компьютерное время дорого только из-за нехватки компьютеров класса 4D5. Ну, есть еще ряд проблем, которые иначе как с 4D5 не решишь. Учитывая темпы технического прогресса… подозреваю, что еще каких-то пять лет – и ты сможешь купить компьютер не хуже 4D5 за каких-нибудь десять тысяч долларов. Любой, кто очень хочет стать аниматором, сможет на такое раскошелиться.
– А ты ждать не захотел.
Он улыбнулся.
– Совершенно верно. Я ждал тридцать лет. А ты говоришь: «еще пять». Я не знаю, буду ли к тому времени хоть на что-нибудь способен.
– Замечательно. Насколько я понимаю, ты хочешь, чтобы я дал тебе шанс. Когда я с тобой разделаюсь, тебе будет не из чего выбирать для…
– Секунду, босс, – Арни прервал меня. Вне себя от злости, я обернулся.
– Су, ты что, не понимаешь? – мой голос стал выше на пол-октавы. – Прентис украл четыре миллиона долларов! Мои четыре миллиона!
– Так я и говорю о ваших деньгах, босс. Вы когда-нибудь видели «Фантазию»? Или «Волшебство»?
– Диснеевские полнометражки? Конечно.
– Догадываетесь, сколько они стоят?
– Шутки в сторону, Арни. Я же знаю, ты в этом эксперт. Так сколько?
– «Фантазия» появилась в 1940 году. И обошлась Диснею в два с лишним миллиона долларов. Когда тридцать пять лет спустя он занялся «Волшебством», расходы подскочили аж до двадцати миллионов. И это при том, что «Волшебство» – вещь на порядок более слабая. В наши дни для того, чтобы снять картину на хорошем уровне – не важно, анимационную или с живыми актерами – нужно потратить больше десяти миллионов долларов. Ховард открыл способ делать фильмы за гро-ши.
– И почему вы не обратились ко мне? – спросил я у Прентиса.
Ховард мрачно посмотрел на меня. У него свои представления о честности.
– Боб, положа руку на сердце, – вы уверены, что ответили бы «да»? Я художник. Возможно, я толковый исследователь, но это на втором месте. Мы с Мойрой сделали это, хотя знали, что мистер Ройс в ближайшее время спустит на нас всех собак.
– Босс, – снова вмешался Арни, – это совершенно неважно, собирался Ховард помогать вам или нет. Как бы то ни было, на нас свалилась удача.
Когда Арнольд говорит таким тоном… Четыре миллиона Долларов – не так уж страшно. Можно считать, я купил за них бесподобный фильм, о котором скоро заговорят все. Если помочь Ховарду с организацией процесса – до сих пор ему помогала только супруга, – можно будет неплохо сэкономить. В конце концов, пройдет еще лет восемь, если не больше, прежде чем мы сможем сделать компьютеры 4D5-класса такими маленькими, чтобы выйти с ними на потребительский рынок. Пока этого не произойдет, создание фильмов будет оставаться прерогативой крупных фирм.
Все эти годы Ховард будет оттачивать свое мастерство, так что конкурентам за нами не угнаться. Образно выражаясь, мы заложили фундамент новой индустрии.
Су прервал мои размышления.
– Ну что?
– Отлично, – я решил сдерживать чувства. – Полагаю, нам стоит заняться кинобизнесом.
Я и представить себе не мог, насколько был прав… До тех пор, пока мы не получили первого «Оскара».
Ученик торговца
Многие годы я был очарован рассказом Фредерика Брауна «Письмо в Феникс». Что если один человек пережил свою цивилизацию, а потом еще раз и еще? Главный герой Брауна почти бессмертен. Того же мог бы добиться и обычный человек, используя нечто вроде фрагментарной анимации. Что могло двигать таким путешественником, кроме сумасшедшего любопытства? Возможно, я мог бы взять торговца, который продает товары не в разных местах, а в разных эпохах. Но мой торговец способен двигаться только в одном направлении… и проблема оценки «потребительского спроса» в следующей точке для него действительно огромна.
В конце 1960-х я и так и сяк крутил эту идею, часть рассказа уже была написана, но я никак не мог дотянуть его до конца. Я отложил рассказ в сторону. И оказалось, что это самое удачное решение, которое я мог принять.
С 1972 по 1979 год я был женат на Джоан Д. Виндж. Конечно, мы все время обсуждали самые разнообразные проекты; разрабатывать что-либо с таким хорошим писателем – большое удовольствие. И все же, несмотря на наши постоянные споры о сюжетах, только однажды разговор коснулся этого рассказа: я показал Джоан отрывок из моего «вне временного торговца» и поделился с ней идеями возможного финала. Мы все обсудили и решили, что для того, чтобы соединить разрозненные части, рассказу необходима «канва». (Думаю, это один из немногочисленных разов, когда она или я пользовались этим приемом) Джоан написала канву и последнюю часть «Ученика торговца», затем переписала мой черновик. Результат вы видите ниже. Имейте в виду, что до определенного места писал я (с последующей правкой Джоан), а затем Джоан. Вы можете определить, кто что писал?
Властелин Файфа лорд Бакри I сидел, лениво развалясь на троне и смотрел, как два его младших сына в шутку сражаются в пустом зале для аудиенций. Кинжалы были деревянными, но соперничество самым настоящим, и мальчик помладше явно проигрывал. Лорд Бакри начал теребить тяжелую золотую серьгу. Стройный темноволосый Ганабан был его тайным любимцем. Мальчик унаследовал от отца и внешность, и склад ума.
Повелитель Равнинных Земель был высоким мужчиной, его некогда каштановые взъерошенные волосы уже начали седеть на висках. Голубые глаза на худощавом лисьем лице все еще взирали на мир с приводящей в замешательство резкостью, хотя многолетний опыт и научил его прятать свои мысли. Более двадцати лет прошло с тех пор, как он выиграл в битве за власть над своими землями. Не будь он умен и осторожен, он бы не удержал в руках опасное место правителя. Сейчас, когда Ганабан крикнул: «Трэйс, посмотри, что там!», в его глазах вспыхнуло столь не свойственное ему выражение одобрения. Стоило брату отвлечься, отвернувшись, как Ганабан хорошенько ударил его в грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Один из лучших моих людей. Я нетерпеливо забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Ховард, где тебя черти носят?!
– Босс, это грандиозно!!!
О чем это Арии? Я встал, чтобы посмотреть. Несколько холстов были сложены друг на друга, и Су указывал на те, что лежали в самом низу. Он сходил с ума по живописи и кино. У него были записи всех фильмов, созданные начиная с 1980 года, и огромная коллекция живописи всех времен.
У Арни были причины восхищаться картинами Ховарда. Прентис – превосходный живописец, возможно, даже великий. У него есть много обычных абстракционистских полотен, но на самом деле Ховард, сколько я его знаю, всегда был неореалистом. Взять хотя бы холсты, которые висят в его лаборатории. Они столь же просты и непретенциозны, сколь мастерски исполнены. Пейзажи, портреты, интерьеры… Но нигде в реальном мире вы не увидите этих мест. Лица на портретах лишены выражения и напоминают снимки в уголовном деле: фас, три четверти, профиль. Не все, изображенные на этих портретах, – люди. Все полотна строго одного размера. Год за годом я расспрашивал о них Ховарда, но он всегда отвечал в той манере, с помощью которой художники показывают, что вас разделяет пропасть. Думаю, он не хотел позволить нам увидеть то, что видел сам.
Арнольд окликнул меня, чтобы показать три пейзажа, которые только что обнаружил.
Он расположил их в ряд, и получилась панорама – обычно их составляют из фотоснимков. Это было едва ли не самое потрясающее, что я видел у Прентиса.
Пока я разглядывал картины, свет в комнате стал чуть более тусклым. На картинах была ночь. Серп луны освещал глубокую долину, а может быть, это было горное ущелье. Наш наблюдательный пункт находился где-то на середине склона. Поблизости виднелись чахлые кусты и вулканический шлак. Ниже, почти на дне долины возвышался замок или крепость, величественное черное строение, лунный свет очерчивал его контуры. Огромное, мощное – но что-то указывало на то, что оно пришло в запустение и разрушалось. Это был лишь остов, который медленно разлагался, превращался в прах. Замок окружали поля пурпурных цветов, их лепестки тускло мерцали в лучах луны. Может быть, люминесцентная краска? Но цветы не были красивы: даже на таком расстоянии они казались пористыми, словно состояли из гнили, из которой росли.
Я снова перевел взгляд на окружающий пейзаж. Это было самое жуткое из всего, что я видел у Прентиса. И при этом в нем было что-то знакомое. У меня даже возникло ощущение, что я уже видел это, причем среди работ того же Ховарда – хотя обычно его пейзажи вызывали скорее не страх, а благоговейный трепет. Картина не производила бы столь сильного впечатления, будь она написана на одном холсте.
Затем в дальнем конце стеллажа я заметил устройство для считывания рисунков. Мы используем такие устройства для того, чтобы загружать изображения напрямую в логические схемы компьютера. Это весьма дорогостоящая процедура: она означает, что множество вычислительных схем компьютера будут задействованы всерьез и надолго. Обычно проще загружать информацию о рисунке с кассеты, но иногда мы хотим, чтобы компьютер мог работать с картинкой напрямую и обращаться к ней непрерывно – скажем, для того, чтобы внести изменения в перспективу. Вот тогда и приходится пользоваться считывающими устройствами.
Ужасная догадка начала складываться у меня в сознании. Я взял одну из картин и положил на гладкую стеклянную панель на крышке устройства. Размеры совпадали идеально. Так вот почему все холсты словно вырезаны по шаблону!
Забыв про Су, я потянулся и вытащил с одной из полок под скамьей тяжелый ноутбук. Я должен докопаться до истины. Теперь этот человек на подозрении, и я должен найти какое-то разумное объяснение его поступкам.
Ноутбук служит для изучения рабочих движений. Мы используем такие, когда надо программировать на компьютере схему изменения пространственного вращения, например, во всевозможных сложных механизмах. Компьютер должен знать местонахождение каждого винтика в любой момент, чтобы предсказать технические характеристики и обнаружить неисправности. Надпись на экране гласила: «Том XIX – техника изображения рук». Я пробежал глазами текст. Тысячи грубых набросков, показывающих человека в разных позах. Рядом с каждым наброском цифры, которые указывают, какое движение следует за этим. Том XIX?! Ничего себе! Значит, Прентису пришлось завести отдельный электронный блокнот для выражения лица… по одному для каждого класса движений! Его проект – в чем бы он ни заключался – был просто грандиозным. Такое Ховард должен был планировать не один год. Судя по тому, что я только что обнаружил, семидесяти часов на 4D5 будет маловато… Да, все верно. Прентис и есть та самая крыса, что крадет у своих. Но зачем? Что он делает с украденным компьютерным временем?
За дверью послышались шаги.
Арнольд посмотрел на картину, которая так очаровала его, и тепло произнес:
– О, Ховард!
– Приветствую, – Прентис положил портфель на стеллаж и снял жакет, потом обернулся, посмотрел на меня.
– Вообще-то, это мой рабочий кабинет, – мягко заметил он.
Я не поддался. В таком состоянии уже не до любезностей.
– Прентис, тебе придется кое-что объяснить, – я жестом указал на картины и считывающее устройство. – Кто-то ворует компьютерное время, и я думаю, что это ты.
Прентис бросил взгляд на Су.
– Решили наконец-то устроить перекрестную проверку – верно, Арнольд? Ладно. Я знаю, что больше года не протяну. И знаю, за что бьюсь.
Судя по виду Арни, для него это оказалось полной неожиданностью. Целый год Прентису удавалось скрывать подлог, а сейчас он спокойно во всем признался.
– Ну да, – я фыркнул. – Что такое четыре миллиона Долларов для «Ройс Инкорпорейтед»?
– Как думаешь, что это такое? – он не стал дожидаться ответа. – Я получил это буквально только что.
Прентис полез в свой портфель и вытащил ТВ-картридж.
– Нас с Мойрой всегда приводил в ужас тот факт, что в некоторых видах искусства художнику-одиночке делать нечего. Взять ту же киноиндустрию. Большинство фильмов обходятся в миллионы долларов, для съемок задействуют сотни людей – актеров, режиссеров, операторов…
За разговором он прогонял пленку через многочисленные головки считывающего устройства. Наверно, вы думаете, что он хочет показать нам что-то из домашнего видео. Вот язва! Но я не стал его останавливать. В конце концов, он меня заинтриговал. Ради чего ему было губить свою карьеру?
– Как бы то ни было, – продолжал Прентис, – вернемся в 1957 год. Тогда я понял, каким образом человек может в одиночку создавать фильмы. С тех пор для нас с Мойрой это стало главной целью в жизни. Поначалу мы и представить себе не могли, какая эта адская работа и какими мощными должны стать компьютеры, чтобы помочь нам сделать то, чего мы хотим. Но я получил диплом, и мы ухватились за эту возможность, – он заправил ленту в приемный картридж и щелчком загнал его на место. – С помощью 4D5 мы смогли экранизировать один из величайших романов двадцатого века.
– Вы использовали 4D5, чтобы снять мультик!
Арнольд, похоже, не верил своим ушам. Он уже забыл о преступлении, из-за которого мы сюда пришли.
Впервые за все это время Прентис выказал раздражение.
– Да, представьте себе, мультик! Можете заодно назвать «Мону Лизу» мазней… Сделайте одолжение, Арнольд, выключите свет.
Лампы погасли. Прентис включил проектор. Телеэкран на стене ожил.
У меня перехватило дух.
Ночь. Пейзаж с пурпурными цветами.
Но сейчас он выглядел иначе. Это было окно в другой мир. Когда я разглядывал картину, мне стало не по себе, но сейчас меня охватил ужас.
Три хрупких фигурки спускались по склону в долину. Внезапно я понял, почему пейзаж показался мне знакомым.
Прентис снял мультфильм по «Властелину Колец».
Если вы учились в английской высшей школе… Если не учились, я беру вас на работу – мое эго требует, чтобы в моей конторе хоть у одного человека образование было ниже, чем у меня. Так вот, если вы учились в английской высшей школе, то наверняка читали Толкиена. Сейчас мы смотрели сцену, где Фродо, Сэм и Горлум, проникнув в Минас Моргул, поднимаются по лестнице Кирит Унгола. Именно Минас Моргулом был тот замок в долине. У Прентиса это выглядело куда более реалистично и куда более жутко, чем я мог себе представить.
Потом до меня дошло, что Прентис что-то говорит.
– Мы с Мойрой работали тридцать лет. Рисовали эскизы, прорабатывали движения, сценарий, записывали звуковую дорожку… Но без 4D5 мы не смогли бы свести все это воедино. Мы бы так и остались с кучей рисунков, набросков и всего прочего.
Трое на склоне остановились, чтобы отдохнуть. «Камера» наехала, и теперь было слышно, как они спорят – вполголоса, но яростно. Теперь я знал, почему лица на портретах Прентиса кажутся невыразительными. В 4D5 они оживали и начинали двигаться.
Нет, это никакой не мультик. Фигуры были прекрасно прорисованы, и у каждого был свой голос. Я видел бесконечное смирение Фродо, ужас Сэма. Видел, как в глазах Горлума вспыхивают зеленые огоньки: он боролся со своим вторым «я».
Да, это был синтез живописи и результата изучения движений человеческого тела – плод гения Ховарда и 4D5-анализа. Продолжая двигаться – ровно, без толчков, – «камера» отползла назад, чтобы показать древнюю каменную лестницу, которая вела куда-то в горы. Трое встали и продолжили свой долгий путь к логову Шелоб.
Щелк! Пленка кончилась. Прентис включил свет. Пару секунд я хлопал глазами, пытаясь вернуться к реальности.
– Это только пятиминутный эпизод, – проговорил Прентис. – Общая продолжительность фильма – больше четырех часов.
Су опомнился первым.
– Господи, Ховард… Это потрясающе. Это самое великое достижение техники и искусства за последние полвека…
– Ну, наверно, – согласился Прентис. – Теперь любой писатель или художник сможет создать такую постановку.
– Уверен, – саркастически заметил я. – Каждый, кто пожелает выложить четыре миллиона доллара за компьютерное время.
Прентис обернулся ко мне.
– На самом деле нет, Боб. Компьютерное время дорого только из-за нехватки компьютеров класса 4D5. Ну, есть еще ряд проблем, которые иначе как с 4D5 не решишь. Учитывая темпы технического прогресса… подозреваю, что еще каких-то пять лет – и ты сможешь купить компьютер не хуже 4D5 за каких-нибудь десять тысяч долларов. Любой, кто очень хочет стать аниматором, сможет на такое раскошелиться.
– А ты ждать не захотел.
Он улыбнулся.
– Совершенно верно. Я ждал тридцать лет. А ты говоришь: «еще пять». Я не знаю, буду ли к тому времени хоть на что-нибудь способен.
– Замечательно. Насколько я понимаю, ты хочешь, чтобы я дал тебе шанс. Когда я с тобой разделаюсь, тебе будет не из чего выбирать для…
– Секунду, босс, – Арни прервал меня. Вне себя от злости, я обернулся.
– Су, ты что, не понимаешь? – мой голос стал выше на пол-октавы. – Прентис украл четыре миллиона долларов! Мои четыре миллиона!
– Так я и говорю о ваших деньгах, босс. Вы когда-нибудь видели «Фантазию»? Или «Волшебство»?
– Диснеевские полнометражки? Конечно.
– Догадываетесь, сколько они стоят?
– Шутки в сторону, Арни. Я же знаю, ты в этом эксперт. Так сколько?
– «Фантазия» появилась в 1940 году. И обошлась Диснею в два с лишним миллиона долларов. Когда тридцать пять лет спустя он занялся «Волшебством», расходы подскочили аж до двадцати миллионов. И это при том, что «Волшебство» – вещь на порядок более слабая. В наши дни для того, чтобы снять картину на хорошем уровне – не важно, анимационную или с живыми актерами – нужно потратить больше десяти миллионов долларов. Ховард открыл способ делать фильмы за гро-ши.
– И почему вы не обратились ко мне? – спросил я у Прентиса.
Ховард мрачно посмотрел на меня. У него свои представления о честности.
– Боб, положа руку на сердце, – вы уверены, что ответили бы «да»? Я художник. Возможно, я толковый исследователь, но это на втором месте. Мы с Мойрой сделали это, хотя знали, что мистер Ройс в ближайшее время спустит на нас всех собак.
– Босс, – снова вмешался Арни, – это совершенно неважно, собирался Ховард помогать вам или нет. Как бы то ни было, на нас свалилась удача.
Когда Арнольд говорит таким тоном… Четыре миллиона Долларов – не так уж страшно. Можно считать, я купил за них бесподобный фильм, о котором скоро заговорят все. Если помочь Ховарду с организацией процесса – до сих пор ему помогала только супруга, – можно будет неплохо сэкономить. В конце концов, пройдет еще лет восемь, если не больше, прежде чем мы сможем сделать компьютеры 4D5-класса такими маленькими, чтобы выйти с ними на потребительский рынок. Пока этого не произойдет, создание фильмов будет оставаться прерогативой крупных фирм.
Все эти годы Ховард будет оттачивать свое мастерство, так что конкурентам за нами не угнаться. Образно выражаясь, мы заложили фундамент новой индустрии.
Су прервал мои размышления.
– Ну что?
– Отлично, – я решил сдерживать чувства. – Полагаю, нам стоит заняться кинобизнесом.
Я и представить себе не мог, насколько был прав… До тех пор, пока мы не получили первого «Оскара».
Ученик торговца
Многие годы я был очарован рассказом Фредерика Брауна «Письмо в Феникс». Что если один человек пережил свою цивилизацию, а потом еще раз и еще? Главный герой Брауна почти бессмертен. Того же мог бы добиться и обычный человек, используя нечто вроде фрагментарной анимации. Что могло двигать таким путешественником, кроме сумасшедшего любопытства? Возможно, я мог бы взять торговца, который продает товары не в разных местах, а в разных эпохах. Но мой торговец способен двигаться только в одном направлении… и проблема оценки «потребительского спроса» в следующей точке для него действительно огромна.
В конце 1960-х я и так и сяк крутил эту идею, часть рассказа уже была написана, но я никак не мог дотянуть его до конца. Я отложил рассказ в сторону. И оказалось, что это самое удачное решение, которое я мог принять.
С 1972 по 1979 год я был женат на Джоан Д. Виндж. Конечно, мы все время обсуждали самые разнообразные проекты; разрабатывать что-либо с таким хорошим писателем – большое удовольствие. И все же, несмотря на наши постоянные споры о сюжетах, только однажды разговор коснулся этого рассказа: я показал Джоан отрывок из моего «вне временного торговца» и поделился с ней идеями возможного финала. Мы все обсудили и решили, что для того, чтобы соединить разрозненные части, рассказу необходима «канва». (Думаю, это один из немногочисленных разов, когда она или я пользовались этим приемом) Джоан написала канву и последнюю часть «Ученика торговца», затем переписала мой черновик. Результат вы видите ниже. Имейте в виду, что до определенного места писал я (с последующей правкой Джоан), а затем Джоан. Вы можете определить, кто что писал?
Властелин Файфа лорд Бакри I сидел, лениво развалясь на троне и смотрел, как два его младших сына в шутку сражаются в пустом зале для аудиенций. Кинжалы были деревянными, но соперничество самым настоящим, и мальчик помладше явно проигрывал. Лорд Бакри начал теребить тяжелую золотую серьгу. Стройный темноволосый Ганабан был его тайным любимцем. Мальчик унаследовал от отца и внешность, и склад ума.
Повелитель Равнинных Земель был высоким мужчиной, его некогда каштановые взъерошенные волосы уже начали седеть на висках. Голубые глаза на худощавом лисьем лице все еще взирали на мир с приводящей в замешательство резкостью, хотя многолетний опыт и научил его прятать свои мысли. Более двадцати лет прошло с тех пор, как он выиграл в битве за власть над своими землями. Не будь он умен и осторожен, он бы не удержал в руках опасное место правителя. Сейчас, когда Ганабан крикнул: «Трэйс, посмотри, что там!», в его глазах вспыхнуло столь не свойственное ему выражение одобрения. Стоило брату отвлечься, отвернувшись, как Ганабан хорошенько ударил его в грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12