Яков уже заранее купил для него у лоточника ермолку, тисненную золотом, и бублик, который надевается на ручку от сглаза.
В Рош Хашана Якова удостоили приглашения читать в синагоге утреннюю молитву. Богач Гершон был против, кричал, что не допустит, чтобы Яков, чужак, стоял перед амвоном, но остальные члены правленая общины настояли на своем. Гершон любил покрасоваться, но молитву читал из рук вон плохо. Когда Яков поднялся со скамьи, укатанный в китл и талес, в запел "Хамелех", Сарра не могла сдержать слез. Она вспомнила время, когда он был рабом у ее отца, ходил босой и оборванный и ночевал в хлеву. Теперь у него был вид святого мужа. Сарра была одета в платье золотистого цвета, а в мочках ушей болтались серьги, купленные Яковом на выплату у золотых дел мастера, на шее у нее висела нитка стеклянного жемчуга. Саррин молитвенник был в медном переплете, в когда она в нем отражалась, на нее глядела настоящая панна. Поскольку она играла роль немой, она молилась не вслух, а только бормотала. Яков выучил с ней много молитв. Она знала гораздо больше иных евреек. Все было настоящим чудом: ее любовь к Якову с первого дня, его вызволение, его возвращение к ней, весь этот трудный путь, что они проделали за почти четыре года с тех пор, как они вместе. Сколько раз ей грозила гибель и сколько чудес было с ней в с Яковом! Сарра стояла около загородки рядом с женой Гершона, и хотя та была разодета в шелк и бархат, и на шее у нее был настоящий, а ее фальшивый жемчуг. Сарра чувствовала свое превосходство. Бейле-Пеше - старая, а она, Сарра - молодая. Та не умела молиться и должна была прислушиваться к подсказке, а она грамотная и понимает даже немало древнееврейских слов. Муж Бейли-Пеши невежда, и община не пускает его петь по праздникам молитвы, а ее муж, - знаток Талмуда. Город и не подозревает, кем Яков является на самом деле. К тому же он снискал расположение помещика, и тот сделал его своим арендатором. Эти четыре года представлялись ей целой вечностью. Все, что было раньше, казалось ей случившимся с кем-то другим. Когда она вспоминала, что была когда-то Вандой, женой пьяницы Стаха, холод пробегал по ее спине. Бывали дни, когда она не думала о прошлом, настолько она вросла в еврейскую среду. Наверное, прав был Яков, говоривший, что она явилась на свет с еврейской душой, и что он лишь вернул ее к еврейскому источнику.
Яков читал и пел. Голос его звучал светло и могуче. От одной мысли, что она его жена и носит в чреве его ребенка, у нее снова и снова навертывались слезы. Чем она это заслужила? Почему Бог выделил ее из множества других дочерей польского народа? Возможно, ее заслуга в том, что с самого детства она страдала. Она горевала и изнывала от тоски с тех пор, как себя помнит. Она еще не умела как следует говорить, но в ее голове уже рождались мысли. Нередко она плакала без видимой причины, ей снились разные сны и мерещились наяву виденья, многие из которых она по сей день не могла истолковать. Ей страшно говорить об этом даже с Яковом - как бы он не подумал, что она безумная. Но что поделать с глазами, которые все это видели! Например, когда ее дедушка, отец татуси, приказал долго жить, и когда гроб с его телом несли на кладбище, она вдруг среди провожающих заметила усопшего, который шел вместе с остальными мужиками. Ванда, как звали ее тогда, хотела закричать, но он поднял палец и приложил его к губам, - в знак того, чтобы она молчала. Лишь когда гроб принесли на кладбище, образ дедушки рассеялся - не сразу, постепенно, как сгусток тумана, когда выходит солнце...
В следующую ночь дедушка навестил ее и оставил на постели охапку цветов.
У нее были и другие видения. Например, она предчувствовала возвращение Якова и потому не хотела сойтись ни с каким другим мужчиной. В сущности, она ждала его и тосковала по нему еще с детства-Женщины в синагоге думали, что она не слышит, как Яков молится, не слышит звука рога, и они подавали ей знаки, объясняли жестами и говорили о ней так, будто она при этом не присутствует. Но Бейле-Пеше во всеуслышание заявила, что Сарра вовсе не глухонемая, а притворяется, и что надо ее остерегаться. Та так ненавидела Сарру, что когда она после молитвы кивнула ей в знак того, что желает хорошего года, Бейле-Пеше не ответила и отвернулась.
Дома Сарра приготовила Якову праздничную трапезу. Он произнес молитву освящения пищи и дал ей отпить от своего вина. Затем он подал ей локоть хлеба с медом, а она ему - рыбную голову, морковь и все другие блюда, которые полагается есть в еврейский Новый год. Праздник витал в самом воздухе, в бледно-голубом небе. Даже деревья и травы благоухали по-ноБогоднему. Сарре казалось, что она воочию видит Бога, восседающего на огненном троне, перед ним раскрыта Книга жизни и смерти, шестикрылые ангелы дрожат и трепещут, а рука каждого человека вписывает в Книгу свой собственный удел, свою судьбу. Тайный страх сдавливал ей грудь: возможно, ее уже приговорили к смерти? Если так, пусть хотя бы останется жив ребенок ее и Якова...
После трапезы Яков пошел в синагогу читать псалмы. Сарра прилегла. Внутри уже шевелилось дитя, подрагивая ножками. Завтра все те, кто лишился своих родителей, должны будут читать поминальные молитвы. Но кого вспомнить ей? Отца Яна Бжика? Она спросила Якова, и он, после долгих колебаний, решил, что она должна пропустить то место, где перечисляются имена усопших. Сарра вовсе не сирота. Ее настоящий отец - это праотец Авраам...
2.
Яков сквозь сон почувствовал, что его тормошат. Он открыл глаза. Возле него стояла Сарра и будила его. Она проговорила:
- Яков, начинается...
- У тебя начались боли?
- Да.
Яков сразу встрепенулся. Ему показалось, что никогда еще он не был таким усталым и так мучительно не жаждал сна. Зевота раздирала его рот. Страх одолевал его. В полутьме силуэт Сарры казался огромным, вздутым целая глыба страданий. Он преисполнился жалости. Слезы навернулись ему на глаза.
- Я схожу за повитухой.
- Обожди еще. Может рано...
Сарра не говорила, а лепетала. Она помнила обещание - во время родов не выдать тайну своей немоты. Но кто мог знать, на что способен человек в таком состоянии? Со всех сторон подстерегала опасность. Яков вышел, чтобы отворить ставни. Полумесяц, который обычно светит в течение десяти дней раскаяния, уже закатился, но от звезд падал отблеск. Яков не знал, что ему делать. Дать ей чего-нибудь сладкого? В летние месяцы Сарра заготовила вишневку и разное варенье из крыжовника, смородины и клубники. Вдруг он заметил, что кадушка наполовину пуста и решил пойти к колодцу за водой. Нехорошо роженицу оставлять одну. Но на стенах висели бумажки с соответствующими выдержками из священных книг. Кроме того он оставил открытой дверь и велел Сарре твердить магические слова, которые дал ему софер для обуздания разных бесов:
Гора высока, небо - это моя кожа,
Земля - мои башмаки, небо - мое платье.
Защити меня, Господь Бог,
Чтобы меч меня не сразил,
Чтобы рог меня не пронзил,
Чтобы зуб меня не размолол,
Чтобы вода не поглотила.
Под Черным морем лежит белый камень,
В горле у ястреба торчит твердая кость...
Так как жена Якова должна была вот-вот родить, он ходил не на все молитвы о прощении. Но другие мужчины между Новым Годом и Судным днем шли молиться еженощно. Среди идущих Яков узнал богача Гершона. Всего несколько дней назад он кричал, что если Яков выйдет к амвону, будет кровопролитие и дал понять, что донесет на него начальству. Для местечка не было секретом, каким образом разбогател Гершон. Перед погромом кто-то отдал ему под заклад свое добро. Владелец погиб. Гершон, когда наследники потребовали у него имущество отца, дал ложную клятву, что ничего под заклад не брал. А теперь он с женой, дочерьми и зятьями идет молить прощения. Как это понять? Неужели Гершон думает, что сможет обмануть Всевышнего? После тридцати с небольшим прожитых на свете лет, Яков не переставал удивляться тому, что многие евреи соблюдают лишь те законы Торы, которые относятся к Богу. Строго придерживаясь разных правил и обычаев, по существу, ее имеющих глубоких корней в Торе и Талмуде, они с легким сердцем нарушают самые святые заповеди, и даже основные Десять заповедей. Они хотят быть хорошими по отношению к Богу, а не к людям. Но разве Бог нуждается в их услугах? Что нужно отцу от своих детей кроме того, чтобы они не поступали несправедливо по отношению друг к другу?... Яков, наклонившись над колодцем, вздыхал. Это-то и оплакивали пророки. Возможно, поэтому не приходит Мессия... Он начерпал воды и поспешил к Сарре. Она стояла на пороге, скорчившись от боли.
- Позови повитуху!
Яков поставил ведро с водой и побежал к повитухе. Он постучал в ее ставни, но никто не ответил. Может быть она в синагоге? Яков помчался туда. Он заглянул за перегородку, где молятся женщины, но повитухи там не было. Мужчине не положено в святом месте заговаривать с женщинами, но дело шло о спасении жизни.
- Где бабка? У моей жены начались роды! - Женщины зашикали на него, чтобы он не мешал молиться. Некоторые стали давать советы. Возможно.
она у другой роженицы, которая только что родила? Одна из молящихся отложила молитвенник.
- Я пойду к вашей жене. Новая жизнь важнее всего... - сказала она.
Яков направился к дому другой роженицы. Дорога была сплошь в рытвинах и буграх. Ему обрисовали, где та живет, но он не знал, куда постучать. Из синагоги донесся хор голосов молящихся евреев: Бог милостивый и милосердный!... - Как невероятно прозвучал этот возглас среди ночи! После резни, после всех погромов евреи все еще называют Бога милостивым и милосердным! Яков стоял потрясенный. Продолжать ли ему искать бабку, побежать ли домой? От внутренней муки на лице его выступил пот, рубаха взмокла. Отец в небесах, спаси ее! - взмолился он. Он взглянул на небо, усеянное звездами. Когда рожала его первая жена, рай ей небесный, он был еще совсем мальчишкой и толком не знал, что такое женщина. У жены была мать, сестры, тетки. Он, Яков, сидел за книгой, к нему пришли и сообщили о том, что он стал отцом и его следует поздравить. Так было, когда появился на свет первый ребенок. Так же - когда второй и третий. Теперь все это казалось таким далеким, будто происходило в другой жизни. Он стал звать бабку, но на голос его, словно в дремучем лесу, отзывалось только эхо. Он бросился к дому. Там уже горел огонь в печи. Кипятилась вода. Женщина, пришедшая из синагоги достала из корзины, где Сарра держала белье, простыни. В плошке с маслом горел фитилек. Сарра лежала на кровати. Она не кричала, но лицо ее было перекошено. Яков хотел было заговорить с ней, спросить, как она себя чувствует, но тут же вспомнил, что она должна притворяться немой. Женщина засучила рукава. На лице ее читалась женская опытность. Она спросила:
- Бабка придет?
- Я не смог найти ее.
- Не беспокойтесь, все равно еще рано. Так легко это не бывает...
И она подложила полено в печку.
В глазах Сарры таилась боль, но она пыталась улыбаться, как бы говоря: не огорчайся. Он смотрел на нее со смешанным чувством любви и удивления. Он теперь увидел в ней Ванду, дочь Яна Бжика, ту самую, которая приносила ему на гору, ежедневно под вечер, чего-нибудь поесть. Все казалось нереальным ее присутствие здесь, разыгрываемая ею немота. Как это все произошло? спрашивал себя в недоумении Яков, - когда и каким образом? Она носила косынку, которую носят еврейки. На ее груди висел амулет, на стене - листки со священными текстами, а под подушкой лежала Книга Бытия. Он вырвал христианскую дочь у долгих поколений, отнял у матери, сестер, у всех близких. Он лишил ее, даже языка. А чем он ей воздал? У нее здесь, кроме него, никого не было. Он подверг ее опасностям, от которых можно было спастись разве что чудом. Теперь он как бы впервые отдал себе отчет, каким испытанием для нее все это было. Он приблизился к ней и погладил по голове. И тут она выкинула чисто гойскую штуку - схватила его руку и стала целовать. Еще хорошо, что женщина стояла лицом к печке, а то в Пилице было бы уже о чем говорить, над чем посмеяться...
3.
Может немая плакать? Может ли она кричать, когда ей больно? Сарра плакала и кричала, но она, несмотря на боль, не произносила ни единого слова. С самого начала стало ясно, что ребенок идет трудно. Уже наступила середина следующего дня, а Сарра все еще не разрешилась. Она лежала вся в поту, с осунувшимся лицом и широко раскрытыми глазами. Повитуха то входила, то выходила. Пришла проведать роженицу старая бабка-нееврейка. Руки ее были черны от земли. Она только что копала репу. Вокруг постели стояли женщины, каждая давала свой совет. Зная, что она не слышит, они разговаривали с ней знаками. Другие обращались к Якову, который стоял во дворе. Пробовали разные средства и лекарства. Одна кормящая мать нацедила из груда молока и Сарре дали его выпить. Ей принесли кусочек пасхальной мацы в велели держать в зубах. Старая еврейка, из благотворительниц, положила руку Сарре на живот и стала произносить заклинания. Привели еврея, который в первый день Рош Хашана читал в синагоге главу из Книги Пророков. Он возложил руки на мезузу и произнес соответствующий стих из Библии, повторив его три раза. Одна женщина сказала, что у Гершона есть чаша, на которой начертаны священные слова. Если подержать ее над пупом роженицы, та мгновенно разрешается. Чаша эта обладает такой силой, что если держать ее дольше положенного времени, у роженицы могут вывалиться внутренности. Кто-то пошел к жене Гершова, но она сказала, что чаша разбилась.
Снова наступила ночь, а Сарра все еще кричала. Женщины переполошились и заспорили между собой. 0дна говорила, что Сарре надо дать козье молоко с медом, другая советовала голубиный помет, политый вином, кто-то принес отросток прошлогоднего этрога. Достали монету, заговоренную святым реб Михеле из Злочева. На руку роженицы намотали нитку и протянули ее до синагоги, а там привязали к дверце священного шкафа, где находится Тора. Это средство считали последним. Если оно не поможет - не поможет ничто. Сарра должна была потянуть рукой так, чтобы дверца открылась. Но нитка порвалась, и все сочли это дурной приметой. Так как роженица глухая, то при ней говорили все. Сама бабка сказала:
- Боюсь, что из этого теста хлеба уже не получится...
- Спасти хотя бы ребенка!
- Что станет вдовец делать с младенцем?
- Уж кто-нибудь подвернется...
- Это несчастье уже причислится к новому году, - заметила женщина-благотворительница.
- Но ведь теперь самое время, когда решается жребий.
- Бывает, что достается и горький...
Сарра больше не в силах была сдержаться. Крик вырвался из ее горла помимо воли:
- Пока что я еще жива! - прорыдала она по-еврейски, - я еще не умерла.
Ошарашенные женщины отступили.
- Мамочки мои, она говорит!
- Снова чудо?
- Она не немая!
- Гершон прав!...
- Ой, люди добрые, я этого не выдержу! - одна из женщин потеряла сознание.
Якова при этом не было. Он пошел к синагогальному служке просить еще кусочек пасхальной мацы, так как первый упал и испачкался в крови.
Все женщины закричали разом. В Пилице услышали шум и стали сбегаться. Пришли женщины погребального общества, уверенные, что роженица скончалась. Они уже готовы были зажечь свечи у изголовья покойницы. С ними пришли так же и мужчины. В дом набилось полно людей. Налезали на кровать, на которой лежала, раздираемая болью, Сарра. Она вдруг заговорила по-польски с деревенским акцентом:
- Что вам надо от меня? Уходите отсюда! - выкрикивала она на родном языке, - вы притворяетесь добренькими, но вы скверные! Вы хотите похоронить меня и подсунуть Якову кого-нибудь из своих, но я еще жива! И мой ребенок жив! Слишком рано вы радуетесь, слишком рано!... Если бы всемогущий Бог желал, чтобы я умерла, он бы не дал мне пройти через все то, через что я прошла...
Это была польская речь не еврейки, а гои. Женщины побелели.
- Горе мне, из нее говорит злой дух!
- В Сарру вселился злой дух! - завопил кто-то на дворе в ночную темноту.
Евреи в Пилице слышали уже про всякое, во чтобы злой дух вселился в роженицу, да еще во время десяти дней покаяния, - такого еще не случалось... Весь город забегал и закричал. Матери запретили взрослым дочерям заглядывать в этот страшный дом, прежде чем они не наденут, спереди и сзади, фартуки. Парни и мальчишки также пытались протиснуться туда, где, раскрывшись, лежала Сарра. Но женщины преградили им дорогу. Кто-то наткнулся на стул, на котором стояла плошка со светильным маслом, и огонек погас. Попытались снова зажечь светильник огнем от печки, но в давке пролилось масло. Те, кто находился внутри, хотели выйти. Толпа снаружи рвалась в дом. В дверях была давка, образовалась пробка - не войти и не выйти. Все это было похоже на всеобщее безумие. Падали парики и чепцы, рвались платья. У одной женщины рассыпались бусы. То и дело раздавался чей-нибудь резкий голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
В Рош Хашана Якова удостоили приглашения читать в синагоге утреннюю молитву. Богач Гершон был против, кричал, что не допустит, чтобы Яков, чужак, стоял перед амвоном, но остальные члены правленая общины настояли на своем. Гершон любил покрасоваться, но молитву читал из рук вон плохо. Когда Яков поднялся со скамьи, укатанный в китл и талес, в запел "Хамелех", Сарра не могла сдержать слез. Она вспомнила время, когда он был рабом у ее отца, ходил босой и оборванный и ночевал в хлеву. Теперь у него был вид святого мужа. Сарра была одета в платье золотистого цвета, а в мочках ушей болтались серьги, купленные Яковом на выплату у золотых дел мастера, на шее у нее висела нитка стеклянного жемчуга. Саррин молитвенник был в медном переплете, в когда она в нем отражалась, на нее глядела настоящая панна. Поскольку она играла роль немой, она молилась не вслух, а только бормотала. Яков выучил с ней много молитв. Она знала гораздо больше иных евреек. Все было настоящим чудом: ее любовь к Якову с первого дня, его вызволение, его возвращение к ней, весь этот трудный путь, что они проделали за почти четыре года с тех пор, как они вместе. Сколько раз ей грозила гибель и сколько чудес было с ней в с Яковом! Сарра стояла около загородки рядом с женой Гершона, и хотя та была разодета в шелк и бархат, и на шее у нее был настоящий, а ее фальшивый жемчуг. Сарра чувствовала свое превосходство. Бейле-Пеше - старая, а она, Сарра - молодая. Та не умела молиться и должна была прислушиваться к подсказке, а она грамотная и понимает даже немало древнееврейских слов. Муж Бейли-Пеши невежда, и община не пускает его петь по праздникам молитвы, а ее муж, - знаток Талмуда. Город и не подозревает, кем Яков является на самом деле. К тому же он снискал расположение помещика, и тот сделал его своим арендатором. Эти четыре года представлялись ей целой вечностью. Все, что было раньше, казалось ей случившимся с кем-то другим. Когда она вспоминала, что была когда-то Вандой, женой пьяницы Стаха, холод пробегал по ее спине. Бывали дни, когда она не думала о прошлом, настолько она вросла в еврейскую среду. Наверное, прав был Яков, говоривший, что она явилась на свет с еврейской душой, и что он лишь вернул ее к еврейскому источнику.
Яков читал и пел. Голос его звучал светло и могуче. От одной мысли, что она его жена и носит в чреве его ребенка, у нее снова и снова навертывались слезы. Чем она это заслужила? Почему Бог выделил ее из множества других дочерей польского народа? Возможно, ее заслуга в том, что с самого детства она страдала. Она горевала и изнывала от тоски с тех пор, как себя помнит. Она еще не умела как следует говорить, но в ее голове уже рождались мысли. Нередко она плакала без видимой причины, ей снились разные сны и мерещились наяву виденья, многие из которых она по сей день не могла истолковать. Ей страшно говорить об этом даже с Яковом - как бы он не подумал, что она безумная. Но что поделать с глазами, которые все это видели! Например, когда ее дедушка, отец татуси, приказал долго жить, и когда гроб с его телом несли на кладбище, она вдруг среди провожающих заметила усопшего, который шел вместе с остальными мужиками. Ванда, как звали ее тогда, хотела закричать, но он поднял палец и приложил его к губам, - в знак того, чтобы она молчала. Лишь когда гроб принесли на кладбище, образ дедушки рассеялся - не сразу, постепенно, как сгусток тумана, когда выходит солнце...
В следующую ночь дедушка навестил ее и оставил на постели охапку цветов.
У нее были и другие видения. Например, она предчувствовала возвращение Якова и потому не хотела сойтись ни с каким другим мужчиной. В сущности, она ждала его и тосковала по нему еще с детства-Женщины в синагоге думали, что она не слышит, как Яков молится, не слышит звука рога, и они подавали ей знаки, объясняли жестами и говорили о ней так, будто она при этом не присутствует. Но Бейле-Пеше во всеуслышание заявила, что Сарра вовсе не глухонемая, а притворяется, и что надо ее остерегаться. Та так ненавидела Сарру, что когда она после молитвы кивнула ей в знак того, что желает хорошего года, Бейле-Пеше не ответила и отвернулась.
Дома Сарра приготовила Якову праздничную трапезу. Он произнес молитву освящения пищи и дал ей отпить от своего вина. Затем он подал ей локоть хлеба с медом, а она ему - рыбную голову, морковь и все другие блюда, которые полагается есть в еврейский Новый год. Праздник витал в самом воздухе, в бледно-голубом небе. Даже деревья и травы благоухали по-ноБогоднему. Сарре казалось, что она воочию видит Бога, восседающего на огненном троне, перед ним раскрыта Книга жизни и смерти, шестикрылые ангелы дрожат и трепещут, а рука каждого человека вписывает в Книгу свой собственный удел, свою судьбу. Тайный страх сдавливал ей грудь: возможно, ее уже приговорили к смерти? Если так, пусть хотя бы останется жив ребенок ее и Якова...
После трапезы Яков пошел в синагогу читать псалмы. Сарра прилегла. Внутри уже шевелилось дитя, подрагивая ножками. Завтра все те, кто лишился своих родителей, должны будут читать поминальные молитвы. Но кого вспомнить ей? Отца Яна Бжика? Она спросила Якова, и он, после долгих колебаний, решил, что она должна пропустить то место, где перечисляются имена усопших. Сарра вовсе не сирота. Ее настоящий отец - это праотец Авраам...
2.
Яков сквозь сон почувствовал, что его тормошат. Он открыл глаза. Возле него стояла Сарра и будила его. Она проговорила:
- Яков, начинается...
- У тебя начались боли?
- Да.
Яков сразу встрепенулся. Ему показалось, что никогда еще он не был таким усталым и так мучительно не жаждал сна. Зевота раздирала его рот. Страх одолевал его. В полутьме силуэт Сарры казался огромным, вздутым целая глыба страданий. Он преисполнился жалости. Слезы навернулись ему на глаза.
- Я схожу за повитухой.
- Обожди еще. Может рано...
Сарра не говорила, а лепетала. Она помнила обещание - во время родов не выдать тайну своей немоты. Но кто мог знать, на что способен человек в таком состоянии? Со всех сторон подстерегала опасность. Яков вышел, чтобы отворить ставни. Полумесяц, который обычно светит в течение десяти дней раскаяния, уже закатился, но от звезд падал отблеск. Яков не знал, что ему делать. Дать ей чего-нибудь сладкого? В летние месяцы Сарра заготовила вишневку и разное варенье из крыжовника, смородины и клубники. Вдруг он заметил, что кадушка наполовину пуста и решил пойти к колодцу за водой. Нехорошо роженицу оставлять одну. Но на стенах висели бумажки с соответствующими выдержками из священных книг. Кроме того он оставил открытой дверь и велел Сарре твердить магические слова, которые дал ему софер для обуздания разных бесов:
Гора высока, небо - это моя кожа,
Земля - мои башмаки, небо - мое платье.
Защити меня, Господь Бог,
Чтобы меч меня не сразил,
Чтобы рог меня не пронзил,
Чтобы зуб меня не размолол,
Чтобы вода не поглотила.
Под Черным морем лежит белый камень,
В горле у ястреба торчит твердая кость...
Так как жена Якова должна была вот-вот родить, он ходил не на все молитвы о прощении. Но другие мужчины между Новым Годом и Судным днем шли молиться еженощно. Среди идущих Яков узнал богача Гершона. Всего несколько дней назад он кричал, что если Яков выйдет к амвону, будет кровопролитие и дал понять, что донесет на него начальству. Для местечка не было секретом, каким образом разбогател Гершон. Перед погромом кто-то отдал ему под заклад свое добро. Владелец погиб. Гершон, когда наследники потребовали у него имущество отца, дал ложную клятву, что ничего под заклад не брал. А теперь он с женой, дочерьми и зятьями идет молить прощения. Как это понять? Неужели Гершон думает, что сможет обмануть Всевышнего? После тридцати с небольшим прожитых на свете лет, Яков не переставал удивляться тому, что многие евреи соблюдают лишь те законы Торы, которые относятся к Богу. Строго придерживаясь разных правил и обычаев, по существу, ее имеющих глубоких корней в Торе и Талмуде, они с легким сердцем нарушают самые святые заповеди, и даже основные Десять заповедей. Они хотят быть хорошими по отношению к Богу, а не к людям. Но разве Бог нуждается в их услугах? Что нужно отцу от своих детей кроме того, чтобы они не поступали несправедливо по отношению друг к другу?... Яков, наклонившись над колодцем, вздыхал. Это-то и оплакивали пророки. Возможно, поэтому не приходит Мессия... Он начерпал воды и поспешил к Сарре. Она стояла на пороге, скорчившись от боли.
- Позови повитуху!
Яков поставил ведро с водой и побежал к повитухе. Он постучал в ее ставни, но никто не ответил. Может быть она в синагоге? Яков помчался туда. Он заглянул за перегородку, где молятся женщины, но повитухи там не было. Мужчине не положено в святом месте заговаривать с женщинами, но дело шло о спасении жизни.
- Где бабка? У моей жены начались роды! - Женщины зашикали на него, чтобы он не мешал молиться. Некоторые стали давать советы. Возможно.
она у другой роженицы, которая только что родила? Одна из молящихся отложила молитвенник.
- Я пойду к вашей жене. Новая жизнь важнее всего... - сказала она.
Яков направился к дому другой роженицы. Дорога была сплошь в рытвинах и буграх. Ему обрисовали, где та живет, но он не знал, куда постучать. Из синагоги донесся хор голосов молящихся евреев: Бог милостивый и милосердный!... - Как невероятно прозвучал этот возглас среди ночи! После резни, после всех погромов евреи все еще называют Бога милостивым и милосердным! Яков стоял потрясенный. Продолжать ли ему искать бабку, побежать ли домой? От внутренней муки на лице его выступил пот, рубаха взмокла. Отец в небесах, спаси ее! - взмолился он. Он взглянул на небо, усеянное звездами. Когда рожала его первая жена, рай ей небесный, он был еще совсем мальчишкой и толком не знал, что такое женщина. У жены была мать, сестры, тетки. Он, Яков, сидел за книгой, к нему пришли и сообщили о том, что он стал отцом и его следует поздравить. Так было, когда появился на свет первый ребенок. Так же - когда второй и третий. Теперь все это казалось таким далеким, будто происходило в другой жизни. Он стал звать бабку, но на голос его, словно в дремучем лесу, отзывалось только эхо. Он бросился к дому. Там уже горел огонь в печи. Кипятилась вода. Женщина, пришедшая из синагоги достала из корзины, где Сарра держала белье, простыни. В плошке с маслом горел фитилек. Сарра лежала на кровати. Она не кричала, но лицо ее было перекошено. Яков хотел было заговорить с ней, спросить, как она себя чувствует, но тут же вспомнил, что она должна притворяться немой. Женщина засучила рукава. На лице ее читалась женская опытность. Она спросила:
- Бабка придет?
- Я не смог найти ее.
- Не беспокойтесь, все равно еще рано. Так легко это не бывает...
И она подложила полено в печку.
В глазах Сарры таилась боль, но она пыталась улыбаться, как бы говоря: не огорчайся. Он смотрел на нее со смешанным чувством любви и удивления. Он теперь увидел в ней Ванду, дочь Яна Бжика, ту самую, которая приносила ему на гору, ежедневно под вечер, чего-нибудь поесть. Все казалось нереальным ее присутствие здесь, разыгрываемая ею немота. Как это все произошло? спрашивал себя в недоумении Яков, - когда и каким образом? Она носила косынку, которую носят еврейки. На ее груди висел амулет, на стене - листки со священными текстами, а под подушкой лежала Книга Бытия. Он вырвал христианскую дочь у долгих поколений, отнял у матери, сестер, у всех близких. Он лишил ее, даже языка. А чем он ей воздал? У нее здесь, кроме него, никого не было. Он подверг ее опасностям, от которых можно было спастись разве что чудом. Теперь он как бы впервые отдал себе отчет, каким испытанием для нее все это было. Он приблизился к ней и погладил по голове. И тут она выкинула чисто гойскую штуку - схватила его руку и стала целовать. Еще хорошо, что женщина стояла лицом к печке, а то в Пилице было бы уже о чем говорить, над чем посмеяться...
3.
Может немая плакать? Может ли она кричать, когда ей больно? Сарра плакала и кричала, но она, несмотря на боль, не произносила ни единого слова. С самого начала стало ясно, что ребенок идет трудно. Уже наступила середина следующего дня, а Сарра все еще не разрешилась. Она лежала вся в поту, с осунувшимся лицом и широко раскрытыми глазами. Повитуха то входила, то выходила. Пришла проведать роженицу старая бабка-нееврейка. Руки ее были черны от земли. Она только что копала репу. Вокруг постели стояли женщины, каждая давала свой совет. Зная, что она не слышит, они разговаривали с ней знаками. Другие обращались к Якову, который стоял во дворе. Пробовали разные средства и лекарства. Одна кормящая мать нацедила из груда молока и Сарре дали его выпить. Ей принесли кусочек пасхальной мацы в велели держать в зубах. Старая еврейка, из благотворительниц, положила руку Сарре на живот и стала произносить заклинания. Привели еврея, который в первый день Рош Хашана читал в синагоге главу из Книги Пророков. Он возложил руки на мезузу и произнес соответствующий стих из Библии, повторив его три раза. Одна женщина сказала, что у Гершона есть чаша, на которой начертаны священные слова. Если подержать ее над пупом роженицы, та мгновенно разрешается. Чаша эта обладает такой силой, что если держать ее дольше положенного времени, у роженицы могут вывалиться внутренности. Кто-то пошел к жене Гершова, но она сказала, что чаша разбилась.
Снова наступила ночь, а Сарра все еще кричала. Женщины переполошились и заспорили между собой. 0дна говорила, что Сарре надо дать козье молоко с медом, другая советовала голубиный помет, политый вином, кто-то принес отросток прошлогоднего этрога. Достали монету, заговоренную святым реб Михеле из Злочева. На руку роженицы намотали нитку и протянули ее до синагоги, а там привязали к дверце священного шкафа, где находится Тора. Это средство считали последним. Если оно не поможет - не поможет ничто. Сарра должна была потянуть рукой так, чтобы дверца открылась. Но нитка порвалась, и все сочли это дурной приметой. Так как роженица глухая, то при ней говорили все. Сама бабка сказала:
- Боюсь, что из этого теста хлеба уже не получится...
- Спасти хотя бы ребенка!
- Что станет вдовец делать с младенцем?
- Уж кто-нибудь подвернется...
- Это несчастье уже причислится к новому году, - заметила женщина-благотворительница.
- Но ведь теперь самое время, когда решается жребий.
- Бывает, что достается и горький...
Сарра больше не в силах была сдержаться. Крик вырвался из ее горла помимо воли:
- Пока что я еще жива! - прорыдала она по-еврейски, - я еще не умерла.
Ошарашенные женщины отступили.
- Мамочки мои, она говорит!
- Снова чудо?
- Она не немая!
- Гершон прав!...
- Ой, люди добрые, я этого не выдержу! - одна из женщин потеряла сознание.
Якова при этом не было. Он пошел к синагогальному служке просить еще кусочек пасхальной мацы, так как первый упал и испачкался в крови.
Все женщины закричали разом. В Пилице услышали шум и стали сбегаться. Пришли женщины погребального общества, уверенные, что роженица скончалась. Они уже готовы были зажечь свечи у изголовья покойницы. С ними пришли так же и мужчины. В дом набилось полно людей. Налезали на кровать, на которой лежала, раздираемая болью, Сарра. Она вдруг заговорила по-польски с деревенским акцентом:
- Что вам надо от меня? Уходите отсюда! - выкрикивала она на родном языке, - вы притворяетесь добренькими, но вы скверные! Вы хотите похоронить меня и подсунуть Якову кого-нибудь из своих, но я еще жива! И мой ребенок жив! Слишком рано вы радуетесь, слишком рано!... Если бы всемогущий Бог желал, чтобы я умерла, он бы не дал мне пройти через все то, через что я прошла...
Это была польская речь не еврейки, а гои. Женщины побелели.
- Горе мне, из нее говорит злой дух!
- В Сарру вселился злой дух! - завопил кто-то на дворе в ночную темноту.
Евреи в Пилице слышали уже про всякое, во чтобы злой дух вселился в роженицу, да еще во время десяти дней покаяния, - такого еще не случалось... Весь город забегал и закричал. Матери запретили взрослым дочерям заглядывать в этот страшный дом, прежде чем они не наденут, спереди и сзади, фартуки. Парни и мальчишки также пытались протиснуться туда, где, раскрывшись, лежала Сарра. Но женщины преградили им дорогу. Кто-то наткнулся на стул, на котором стояла плошка со светильным маслом, и огонек погас. Попытались снова зажечь светильник огнем от печки, но в давке пролилось масло. Те, кто находился внутри, хотели выйти. Толпа снаружи рвалась в дом. В дверях была давка, образовалась пробка - не войти и не выйти. Все это было похоже на всеобщее безумие. Падали парики и чепцы, рвались платья. У одной женщины рассыпались бусы. То и дело раздавался чей-нибудь резкий голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27