Пальцем указал Марине – ты остаешься наверху и держишь ситуацию на мушке. Остальные – готовимся вниз.
Благо, что внизу шумели и смотрели по сторонам, не удосуживаясь поглядывать вверх. А к краю чердачных досок, задавливая собственными телами шорохи, ползли спецназовцы. Насколько возможно, отыскивали опору для толчка. Пытались распределить меж собой боевиков. Себе Заремба выбрал рослого, с выступающей челюстью чечена. Он не являлся старшим среди экипажа «таблетки», но хозяйская поступь и короткие реплики выдавали в нем негласного лидера. У боевиков подобное случалось частенько – командира выдвигает род, тейп, клан…
Дождались, когда прибывшая пятерка собралась вместе. И десантниками без парашютов, выпрастав когти-ножи, шестиголовой пятнистой птицей свалились на них сверху спецназовцы. «Дзя» не кричали и ногами не махали, движение делалось одно – нож в противника.
– А-а, – захрипели разом все пятеро. Пытались отскочить, достать оружие – и кто-то дотянулся до спасительного спускового крючка. Очередь раздалась короткая, всего в два патрона. Но в той тесноте, что крутилась в кошаре, пули не могли не попасть хотя бы в кого-нибудь. Но раз следующих выстрелов не последовало, достали и стрелка. Оглядеться, узнать, кто убит или ранен, Заремба не мог. Его противник оказался необычайно силен. Силен тем не отточенным, не сформированным в искусство бойца буйством, под чей кулак и гнев лучше не попадать. Такой сам увертывается интуитивно, а сдаваться не умеет. Только цена неотшлифованного алмаза все равно в десятки раз ниже стоимости изделия, которого коснулся рукой мастер.
Зарембу шлифовали всю его жизнь – в суворовском, воздушно-десантном училищах, спецназе ГРУ. Может, кто-нибудь из профессионалов-рукопашников увидел бы в его подготовке шероховатости, захотел бы убрать определенные выступы или провалы, но недостатки сильнее высвечиваются, когда идет бой на равных.
А здесь, едва боевик рукой-корягой сумел отбить первый удар и сам замахнулся для своего, способного размозжить голову, подполковник перехватил «Короля джунглей» лезвием назад. Самое неприятное в готовящемся приеме – очутиться на мгновение спиной к врагу, но по долгому замаху противника нетрудно определялось, что контрприема не последует. Чечня именно такая – необузданная, сильная, но неотточенная.
Резко развернувшись через спину, сбоку вонзил кинжал во врага спецназовец. Чеченец, захлебнувшийся на замахе, замер от боли, в глазах прочиталось недоумение и страх: как же так, я не мог проиграть, откуда боль?
– Игорь ранен, – раздался голос Туманова, наконец-то увидевшего, в кого вошли пули.
В летчика! Можно было не сомневаться и предугадать сразу. Дважды ему испытывать судьбу не стоило – однажды Чачух уже катапультировался из горящего самолета. Тогда спасся. А сейчас, имей даже дюжину спортивных разрядов, в рукопашной схватке в тесноте это не поможет.
Хотя наверное все было банальнее и проще: Игорь не дотянулся в своем прыжке до противника. Марине же стрелять в суматоху – кувалдой долбить комара в лукошке с яйцами. Своего врага Заремба для гарантии еще поддел, вздернул, и лишь когда тот обмяк, отпустил с ножа.
Схватка заканчивалась. Дождевик додавливал своего чечена, Волонихин с Мариной склонились над Игорем, а Туманов высматривал ситуацию на улице.
– Проверь «таблетку», – крикнул ему подполковник.
– Движок работает.
– Игоря в машину.
Сам выскочил из кошары последним, хотя двое из пятерых чеченцев еще по-детски стонали от ран, умоляя о сострадании и помощи. Но Туманов поторопил:
– Командир.
Пограничник уже сидел за рулем, и лишь Заремба прыгнул в кузов, включил скорость. Для группы оставалась открытой единственная дорога – обратно в лес. Но когда есть машина, можно промчаться опушкой, пока хватит бензина.
Летчик лежал на полу кузова, и хотя его голову держала в своих ладонях Марина, из сомкнутых губ Игоря пробивалась струйка крови. Волонихин на ходу пытался перевязать ему грудь.
– Что у него? – попросил известий Заремба.
– Тяжело. Тряски не выдержит.
– Василий, стой.
Пограничник сбил скорость, но протянул еще несколько метров. Но когда летчика сняли с машины и уложили на землю, развернул «таблетку» и помчался в обратном направлении, хоть как-то попытавшись запутать следы.
Раненого переложили на спальный брезент и доктор сумел закончить перевязку.
– Ждешь Туманова и за нами, – приказал Марине подполковник, первым хватаясь за смятый угол самодельных носилок. – Мы идем вдоль опушки. В горы, – он посмотрел на синеющие вдали перекаты.
– Быстрее бы ночь, – неожиданно попросил Волонихин. Заремба скосил на него взгляд – только доктор мог догадываться, что сейчас лучше для Игоря. Волонихин же оглядывался назад, волнуясь за Марину. Всем им вместе нужно было уйти как можно дальше от кошары.
А около нее тем временем началась беспорядочная пальба – так возмущаются и негодуют, а не стреляют по цели. Прибежали запыхавшиеся Марина и Туманов.
– Человек сорок, – сообщил пограничник главное известие. – Два «уазика».
– Бегом.
Пальцы не держали брезент, скользили, и хорошо, что один человек постоянно крутился, подменяя по очереди остальных. Горы только издали кажутся близкими, но это обманчивая доступность. Полазивший по ним вволю Заремба знал, что группа окажется у их подножия не раньше, чем зайдет солнце. Стрельба сзади то утихала, то возобновлялась с новой силой. Боевики нервничали из-за наступающей темноты и поливали огнем любое подозрительное место. Судя по всему, они вначале бросились в ту сторону, куда угнал и бросил в канаву «таблетку» Туманов, но потом звуки вернулись, стали ближе и явственнее. Скорее всего, боевики опять разделились на две части, намереваясь чистить рощу без устали и до победного конца.
Улучив минуту, освободившую его от раненого, подполковник выдвинулся влево на открытый участок. Село осталось далеко позади, но оттуда нарастал вой «уазика». На месте Волка он точно так же бросил бы часть отряда к подножию горы. А потому, даже только что обжегшись на открытой местности, все равно утверждался в мысли: из капкана нужно вырываться обратно в чистое поле.
Впрочем, не такое уж оно и чистое. Взгорочки, буераки, кустарники – эти вечные спутники гор, шрамили и рябили местность, и спецназовец решился:
– Сюда, в поле, – позвал он носильщиков. Сам залег на опушке, ожидая, когда из натужного воя вырвется спешащий на перехват «уазик». Но успели, успели и ребята скрыться в ложбинке, и он сам, скрючившись как кенгуру, впрыгнул в мертвую зону вслед за ними, прежде чем машина с боевиками, тяжело проседая, пересекла только что проложенный путь на свободу.
– Пошел, пошел, – перевела Марина услышанные команды. Осторожно выглянули. С «уазика» через равные промежутки спрыгивали боевики и по-гитлеровски классически становились в цепь. Хотя и оглядывались по сторонам, но шли лицом к лесу. Застонал Игорь, и Волонихин без подготовки через брючину вколол ему обезболивающее. Остальные, ощетинившись на все стороны оружием, переводили дыхание.
В небо, пенясь и шипя, ушла зеленая ракета. Чеченцы пошли искать иголку в стоге сена, где ее уже не было. С Богом, ребята. Точнее, с Аллахом!
Наконец-то нашлось у Зарембы время уделить внимание раненому. Марина обтирала ему губы смоченным в воде платком. Сквозь бинты, пулеметными лентами революционных матросов перехватившие грудь, проступала кровь, и подполковник взглянул на доктора. Тот неутешительно сжал губы и поднял вверх глаза: если помогут небеса.
Это боевикам Заремба разрешил обратиться за помощью к Аллаху, а сам больше надеялся на вертолеты. Нужно только отойти подальше и вызвать их. Уйти подальше и успеть вызвать…
– Сколько протянет?
– Мало. Нужна срочная операция.
– Командир, – позвал вездесущий Дождевик. Он успел пробежаться по всем сторонам ложбины и наверняка увидел что-то ценное. Такие, как Семен, зря не беспокоят, и подполковник поспешил к нему, лег рядом. Прапорщик указал рукой вниз. Там, метрах в трехстах от ложбины, паслось стадо овец. Но их блеющее, колышущееся грязновато-белое облако интересовало мало: рядом со стадом щипали траву два белых коня. Пастухи отсутствовали, и воображение подсказало командиру: соорудить пароконные носилки и с помощью лошадей вывезти Игоря в более безопасное место.
– Кто-то должен здесь быть, рядом кто-то должен находиться, – не позволил себе поддаться на совсем уж легкое решение проблемы Заремба.
– Парнишка. Кажется, тот, что приезжал в лагерь к Волку, лежит неподалеку, – Семен рассмотрел и это. – По-моему, с книжкой. Читает.
Подполковник оглянулся на Чачуха. Тот начал бредить, мотая головой в ладонях Марины.
– Надо пробовать, – решился Заремба.
Туманов, поняв, что принимается какое-то решение, подполз тоже, вгляделся в лошадей. В этот момент пастушонок встал, оглядел стадо. Да, точно связной Одинокого Волка, любимец отряда.
– Что будем делать? – привлек пограничника к решению задачи Заремба.
– Вопрос «не что», а как, – у капитана мысли сразу легли в нужном направлении.
Проблема стояла лишь в том, что делать с пастушонком. Надеяться, что он добровольно отдаст лошадей, да еще никому не сообщит об этом, могли разве что марсиане или правозащитники. А убивать ребенка, пусть даже и связника Волка, – у подполковника не поворачивался язык, чтобы отдать такой приказ.
– Жеманничаем, – вслух не согласился пограничник, уловив сомнения командира.
– Давайте я сначала переговорю с ним, – заторопился Дождевик, когда парень снова встал. Однако на сей раз для того, чтобы гнать стадо ближе к дому. Уйдут лошади – умрет Игорь… – Я миллион раз в Таджикистане и Преднестровье ходил на всякие переговоры, – успокоил командира десантник.
– В крайнем случае свяжем, поведем с собой, а потом отпустим, – подарил парню жизнь Заремба.
Прапорщик кивнул, отдал Туманову автомат. Проверил в кармане куртки пистолет. Пригладил волосы, словно в самом деле готовился к переговорам на высшем уровне.
– Марина, – позвал Заремба. – Сюда со снайперкой.
Девушка подползла, залегла рядом. Поймала в прицел паренька. Наверное, вблизи он оказался совсем мальчишкой, потому что она отстранилась от оружия и посмотрела на командира.
– Возьми на прицел! – жестко приказал подполковник, боясь оторвать взгляд от прапорщика. Семен – миротворец по натуре, но кто сказал, что их щадят пули?
Пастух заметил Дождевика почти сразу, настороженно присел. Расстояние между ними постепенно уменьшалось, и теперь занервничала Марина – Семен плохо шел, очень плохо. Создавалось впечатление, что он специально прикрывал своего партнера по переговорам, чтобы выстрел ненароком не грянул преждевременно.
– Уйди, – шептала Марина. Переместиться на новое место тем более боялась – Семен шел хотя и плохо, но быстро, стараясь одновременно и не напугать парня резкими движениями, и не оставить ему времени для раздумий. Поэтому Марина видела только спину прапорщика, ее прицел сошелся у него промеж лопаток. Именно на такой высоте вскинутой винтовки она в последний раз видела в окуляр чеченца и, если что…
Нет-нет, никаких «если что» и особенно с Семеном. Только не с Семеном. Она даже уберет палец со спускового крючка, дабы превратить винтовку в обыкновенный бинокль. Пусть минуют прапорщика любые пули. Она очень уважает его…
Не уважил чеченец. Выстрел раздался спереди, Марина только увидела через увеличительное стекло, как Семен вздрогнул, мгновение покачался, не желая падать, но ноги подкосились и он рухнул. В прицеле, на той самой нужной высоте остался один пастушонок с плащом в руках, из-под которого он скорее всего и выстрелил.
– Огонь! – крикнул Заремба.
Марина надавила на спусковой крючок. И теперь уже парень недоуменно вздрогнул, согнулся и повалился головой к тому, кто шел с миром, но кого он убил мгновением раньше.
Заремба, Марина и Туманов, уже не таясь, побежали к месту трагедии. Капитан перевернул прапорщика и бессильно опустил руки. Марина сначала глянула на мальчишку и, увидев окровавленную, развороченную выстрелом голову, вскрикнула. Надеялась, что промазала?
– Что же ты, Семен! – с болью прошептал подполковник, став на колени перед Дождевиком и обняв за плечи.
Рука прапорщика по-прежнему сжимала в кармане пистолет, вся предыдущая его служба не позволяла ему попасться на такой крючок. Не хотел стрелять первым? Не верил, что станут стрелять в него? Не давал выстрелить Марине? Безумно нелепая смерть. На нелепой войне нелепо отдать жизнь – зачем перед этим столько страдал и мучился?
Марина продолжала завывать то ли над Семеном, то ли над мальчишкой. А скорее всего, над собой. Нельзя давать снайперам смотреть в лица тех, кого они убивают. Наверное, будь на месте Семена кто-то другой, она вообще не смогла бы выстрелить в парнишку. А здесь ответила кровью за кровь. И – плачет. Заремба вдруг сделал простой и честный вывод: это оттого, что чеченский народ так и не стал врагом для народа русского. Противником в бою – да. Но случись завтра прекратить войну, жажды мщения и озверения не будет…
На нелепой войне – еще и нелепые мысли. Командиру нужно думать о своих людях, а не о душе противника, будь он завтра хоть десять раз другом и партнером.
– Марина, берешь лошадей.
Сам с Тумановым подхватил Семена и понес к тревожно высматривающим их из ложбины Работяжеву и доктору. Уложили прапорщика рядом с бредившим летчиком. Летчики и десантники всегда вместе.
Гитлеровская цепь чеченцев тем временем скрылась в лесу. За те два выстрела, что прозвучали, подполковник особо не волновался – мало ли в Чечне стреляют по делу и без дела. Теперь дождаться темноты и уйти на другую сторону трассы. И тогда не то что следов – запаха «Кобры» не останется. А там, на другой стороне есть свои поля, леса, овраги. Перед самыми сумерками вызвать вертолеты и вывезти хотя бы ребят…
– Мы за жердями, – вместо Семена взял на себя роль солдата Туманов. И подтянул за собой Работяжева. Заремба успел протянуть им своего «Короля», у которого по спинке лезвия шла глубокая и грубая бороздка пилы. Лошади, несмотря на смену хозяев, паслись рядом мирно, не пытаясь умчать в поле. Небо продолжало сереть, и наступающие сумерки были более всего на руку для окончання операции. Если Москве столь важны захваченные документы, почему не вытаскивают группу с помощью войск? Боятся больших потерь? А Семен – не потеря? Да он один стоит десятка…
Тут Заремба оборвал себя. У каждого солдата на войне своя судьба, и менять десять жизней на одну – это заставить плакать в десять раз больше матерей. Рыть десять могил вместо одной. И кого записывать в эту несчастную десятку?..
– Алле! Оба, алле, – тронул подполковника и Марину Волонихин. – Хватит.
Заремба встрепенулся: он дал повод тормошить себя? Приводить в чувство?
И вдруг признался себе, он просто боится посмотреть на убитого и раненого. Увольняясь из армии, думал, что больше никогда не увидит смерть друзей. А тем более гибель подчиненных. И даже вылетая в Чечню, надеялся на чудо – пронесет. Должно пронести. Желательно.
Не получилось. И единственное спасение в том, о чем, идиот, жалел в Балашихе – что не он набирал команду. Он не привел ни одного человека! Каким внутренним облегчением обернулось это! Он не находил явных просчетов при проведении операции, и, скорее всего, беды случились бы при любом другом командире. Но совесть теперь успокаивала: не он, не он позвал Игоря и Дождевика лететь в Чечню…
Приползли с жердями пограничник и Работяжев. Лаги подтолкнули под бока раненому, принялись связывать их с брезентом. Пока копошились, заметно стемнело, и решили трогаться без промедления.
– Семена усаживаем верхом, – распорядился Заремба. – И привязываем.
Дольше пришлось повозиться с носилками – и опыта особого не имелось, и капроновые шнуры так впивались в кожу лошадей, что те начинали переступать с ноги на ногу, пытаясь освободиться от неудобного груза. Пришлось снимать с себя куртки, подкладывать под рубцы. Остатки веревок и шнуров пустили на уздечки, и Работяжев взял двойку под уздцы.
– На ту сторону трассы, – подтвердил свое первоначальное решение командир.
– Но, м-милые, пошли, – тронул лошадей сапер.
Шли ходко, скрываясь в складках местности и кустарниках и удаляясь все дальше от прочесываемого леса. Какое-то время пришлось постоять перед трассой, ожидая, когда она освободится полностью, быстро проскочили ее, придерживая Семена. И только после этого Заремба включил рацию и начал настраиваться на Москву.
Похоже, их ждали с таким нетерпением, что даже переспросили:
– Это точно вы?
– Да, это я, «Кобра», – перешел с цифрового позывного на условное обозначение группы подполковник. – У нас один «двухсотый» и один «трехсотый».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22