Вновь закололо под ухом. Ругнувшись, он огляделся, отошел к стене, присел под ней и достал монокль.
Все та же круглая фрактальная долина и мелкая пыль, завивающаяся струйками над разноцветными кругами, треугольниками и квадратами. Одиноко тут, печально — могли бы и повеселее свой сектор оформить.
Вместо ниндзя на облачке стояла Джоконда. Да Винчи перевернулся бы в гробу: эти озабоченные козлы, — возможно, хорошие программисты, но начисто лишенные художественного чутья, — присобачили к ней тело порномодели с сиськами в десять литров каждая. Пару раз Дан уже сталкивался с этой прогой, но раньше она имела более пристойный интерфейс, просто говорящий портрет Моны Лизы в золотой раме. Ее появление означало, что Раппопорт занят и не может выйти на связь.
Она разинула рот и заговорила хрипловатым, лишенным интонаций голосом:
‘Частично распознаны принципы работы Программы. Под каждого посетителя открывается база данных: досье на любого попавшего внутрь, где хранятся идентификационные сведения. При помощи феромонных меток мониторятся все перемещения и действия, они хранятся в другой базе данных. Любое перемещение или взаимодействие между гостями соответствует запросу-ответу между конкретными базами.’
‘Охренеть! — сказал Дан. — Что еще?’
‘Если гость хочет нанести зданию вред, Программа идентифицирует его как вредоносную резидентную программу. Если несколько гостей, вошедших внутрь, окажутся группой террористов, Программа идентифицирует их как конгломерат работающих сообща вирусов.’
‘И что будет?’
‘Особенности антивирусного сервиса все еще выясняются. Полагаем, при помощи полуавтономных подпрограмм вирусный файл будет помещен в карантин.’
‘Что это значит? Физически!’
Эти гады еще и анимацию использовали, взяв за основу какой-то видеофайл с порнухой или стриптизом — Джоконда, бессмысленно улыбаясь, чуть присела, разведя коленки, выпрямилась и сделал круговое движение бедрами, будто призывая невидимого партнера — в данном случае получалось, что Дана — немедленно залезть на нее и приступить к делу. Видимо, скрипт включался, когда программа автономно не могла ответить и посылала запрос к человеку-программисту, сидящему сейчас где-то в бункере на платформе посреди пролива Дрейка, где, насколько знал Данислав, у Раппопорта была основная база. Запрос-то шел почти мгновенно, но программеру ведь надо обдумать ответ, а после произнести его в микрофон компа, да потом еще Джоконда должна включить его в свои каталоги, чтобы при возникновении в будущем аналогичных задач вновь не обращаться с запросом...
Она сказала:
‘Файл-террорист будет заключен в одну из карантинных папок с ограниченными атрибутами доступа. Запрет на чтение и запись.’
‘Физически, я сказал!’ — повторил Данислав, все больше раздражаясь.
Вновь пауза. Джоконда лыбилась, блестя зубами.
‘Материальное тело будет обездвижено и помещено в тюремную кладовую. Судя по всему, это небольшие ячейки по типу сот, расположенные на каждом седьмом этаже.’
‘Обездвижен... а если он станет сопротивляться?’
‘Резидент будет стерт.’
‘Стерт... Убит? Этими антивирусными подпрограммами? Но кто они? Где?’
‘Мы работаем над этим.’ — сказала Джаконда.
‘Чтоб ты сдохла!’ — с чувством произнес он.
Джаконда откинула голову, выпятив груди так, что Дану показалось: сейчас они отвалятся и желтыми резиновыми шарами запрыгают по фрактальной равнине. Согнув руки и по-особому переплетя ноги, она крутанулась вокруг оси, словно стриптизерша вокруг невидимого шеста, затем выпрямилась, вновь стоя лицом к Даниславу.
‘Необходимо создание цепочки запросов-ответов между базой данных ‘Данислав Серба’ и базой данных ‘Вомбат’. ‘Вомбат’ включен в Программу по статусу модуля с большой степенью автономности.’
Дан удивился:
‘Он что, на две стороны работает? На этих дерекламистов — и на Общежитие... На ЭА, то есть?’
‘Таков вывод, — согласилась прога. — Физически — продолжайте движение вниз. Хотя количество запросов-ответов в глобальной базе данных продолжают наращиваться по экспоненте, количество вновь открываемых персональных баз данных недавно зафиксировалось. Физически: прибывшие гости взаимодействуют между собой, но новые уже не прибывают. Это поможет нам распознать вашу персональную базу данных. Как только она будет идентифицирована, мы станем мониторить возникающие запросы-ответы и перекрестные ссылки.’
Потом она стала пропадать — не уплывать, как аватара Раппопорта, а медленно растворяться. Первыми стерлись текстуры ног и рук, затем лобок, плечи, волосы — несколько мгновений перед Даном висели две груди с ярко-розовыми сосками и чеширская улыбка, будто картина возбужденного сюрреалиста. Дан выпрямился, когда все это исчезло полностью. Он рисовать не умел, и для него аватару склепали штатные программеры Раппопорта. Сам себя Данислав увидеть не мог, только руки. Как в некоторых игрушках-шутерах Парка, когда бежишь по коридорам и палишь во всякую нечисть, постоянно видя перед собой свои запястья и пальцы, сжимающие шотган, или ракетницу, или древний калаш, но глянешь вниз — а тебя-то и нету, ни ног, ни поясницы, ничего; хотя если на уровне имеется зеркало и ты к нему подойдешь — оно твою аватару отразит. Данислав однажды специально забрался в одну из онлайн-игр и разглядел свое отражение в озере. Программисты схалтурили: из пиксельных шейдеров озера на него глянул какой-то хилый небрежно прорисованный чувак в сросшихся в одно целое пиджаке и брюках цвета хаки.
Дискотечный зал Общежития представлял собою шар со стеклянным полом, сквозь который видна была нижняя часть, заполненная водой. В графической модели здания в геовэбе это отображалось, наверное, так:
Шум здесь стоял, как на космодроме при взлете устаревшего ракетоносителя. Десятка два разноцветных софитов облаком висели под круглым сводом, а ниже над толпой носилось множество ребристых шаров — стробоскопов, из-за которых все становилось рябым, и пространство наполняла особая кислотная крапчатость, которую Дан не переносил. Когда по толпе прокатывались лучи софитов, люминесцентные блестки, усеивающие волосы, кожу и одежду, посылали во все стороны иглы света. Круглая плоская платформа — окруженная аэрационным пологом сцена, на которую только что вышел Загертоид Космо, — плавала низко над полом. Справа? Справа от сцены? Где тут ‘справа’?! Дан выругался, и сам своего голоса не услышал: зал восторженно взвыл, когда знаменитый рокер, детина под два метра ростом, с белыми волосами до ягодиц, облаченный лишь в клетчатую шотландскую юбку, босой, с динамической татуировкой, да еще и стимулированной — ярко горящие линии аж сновали по худому торсу — взмахнул руками и взревел, и скрытые динамики усилили голос так, что тот заметался, будто дубинка, над толпой, обрушиваясь на головы и стены:
— Слушай мелодию моего тела!
Ответом был рев, от мощи которого закачались стробоскопы. Позади Космо трое музыкантов, а по сути — техников, образующих вместе с Загом рок-группу ‘Ретикулярная формация’, заканчивали настраивать аппаратуру. Заг стоял, широко расставив ноги и разведя руки в стороны, выгнувшись, подняв голову — взгляд устремлен над головами, в даль, которая, несомненно, открыта взорам лишь тех, кто лабает истинный резо-рок.
— Влейся в гармонию моей крови!!
Дан пошел вдоль стены, пробираясь между разгоряченными — а что с ними станет, когда Космо возьмется за дело? — телами, в основном юными, от четырнадцати до двадцати. Под ногами вдруг что-то мелькнуло, он вздрогнул, пригляделся: в полутьме за стеклянным полом плавали крупные рыбы, тенями сновали в жидких сумерках.
Космо, не оборачиваясь, отвел руку назад, повернул ладонь горизонтально, и подошедший техник вложил в нее что-то вроде большой канцелярской кнопки: круглую липкую пластинку микрофона с торчащей из центра мономолекулярной иглой.
— Покорись ритму моего сердца!!!
Он с размаху нашлепнул микрофон на левую половину груди, и колонки наполнили зал быстрым стуком сокращающейся сердечной мышцы. И сразу же, повинуясь звуковому сигналу, облако софитов под сводом распалось, одни застыли, другие стали отплывать на своих гравитационных пузырях, третьи задергались в такт ударам: включилась цветоустановка. Космо поставил второй микрофон, журчание разогретой крови наполнило зал — оно не являлось мелодией в прямом смысле слова, но это была основа, фундамент для музыки плоти, и когда Заг, всадив третий микрофон, подхватил лежащую у ног магнитную гитару и ударил по изогнутым струнам, все это действительно превратилось в музыку: злую, бесовскую, но все же гармоничную. Визг струн наложился на журчание, барабанный стук сердца, кишечно-желудочное бульканье и причмокивание, и один из двух главных хитов ‘Ретикулярной формации’ — ‘Плоть&Кровь’, огласил зал ревущими децибелами.
Дан вышел из ступора, когда Космо запел. Здесь собрались не только студенты... собственно, не столько студенты, сколько мелкие служащие из городских контор, аэропорта, струнно-транспортной системы, всякая обслуга, юные жители городской окраины... Подростки дергались — это называлось трансовать — входить в транс, — совмещая свои ритмы с ритмом резо-рока: достигать резонанса с ним, балдеть, тащиться и отрываться по полной. Такую музыку — но релаксирующую, расслабляющую, а не возбуждающую — открыли лет сто назад, да только технологии с тех пор шагнули далеко. Что-то там происходило с ритмами мозга, когда-то Раппопорт сбросил Дану информацию об этом, но тот успел позабыть: альфы перепутывались с дельтами, а гаммы накладывались на теты... Резо-рок долотом врубался в префронтальную область лобной коры, и та судорожными вспышками откликалась на каждую ноту; мозги слушателей вскипали эндорфинами, взрывались гроздьями нейромедиаторов; змеиными хвостами извивались аксоны, и, будто железные калитки, со стуком захлопывались и распахивались синапсы.
Дан взглянул на софиты. Одни дергались в ритме сердца, другие посылали волнообразные красные лучи, создавая световой аналог журчащей крови, третьи кружились, вычерчивая на полу и сводах сияющие кольца, четвертые пульсировали пузырями света. Все это было жутко, примитивно и тупо. Там, наверху, среди элиты, ему плохо, здесь, внизу, среди плебса — ему не лучше. Куда податься? Пивные и рестораны... Он всегда лукавил, когда говорил это Калему: в ресторанах было противно, но и в пивных тоже хреново, слишком грязно и грубо, и люди везде... Он презирал тех, но и этих он тоже презирал, и боялся их всех. Так где место для него самого? Посередине? — но там скучнее всего, вверху и внизу хоть попадаются колоритные, яркие мерзавцы, а посередине, в среде нормальных обывателей, все очень серо, и тускло, и мертвенно. И что вообще у него за жизнь, для чего это все? Какой-то сумрачный лес кругом, и пути нет, ни вперед, ни назад, как же он попал сюда, в какой момент жизни начал плутать, кружиться без толку — и очутился здесь, и теперь нет ни цели, ни смысла, ни интереса... А ведь сам виноват, сам — виноват тем, что старался не вмешиваться, не принимать к сердцу, не замечать, не углубляться и не усугублять — скользил по краю, по кругу, страшась сделать шаг в сторону, чтобы не увидеть то жуткое, что живет на ином пласте реальности, в середине круга отрешенного цинизма, по которому он медленно кружился всю жизнь... Да и что за мысли лезут в голову! Это все влияние музыки... Чем Космо ширяется перед концертом, что способен выдавать такое, заморчком, что ли?
Резо-рок действовал на Дана не так, как на остальных. Его вдруг посетил странный глюк: окружающие люди представились перед мысленным взором в виде обезличенных баз данных, набора файлов в обширной библиотеке, и каждое случайное прикосновение горячих тел, каждый поцелуй в засос под ядерным светом, каждый окрик сквозь рев музыки — запросами-ответами, выстреливающими от одного ярлыка к другому пунктирными стрелками, механическим движением неживых ярлыков в голографическом объемном мониторе...
Круглая сцена плыла в полуметре над стеклянным полом, расталкивая танцующих мягким прорезиненным краем. Кое-кто пытался влезть на нее, но не мог преодолеть аэрационный полог и падал обратно, спиной в толпу. Прижавшись к стене, Дан присел на корточки, глядя вниз: странные рыбы, наверное, мутация какая-нибудь — скорее всего не случайная, но целенаправленная — сновали из стороны в сторону, иногда переворачиваясь пухлыми синеватыми брюхами кверху, описывали круги, опускались к невидимому дну или всплывали, глядя выпуклыми инопланетянскими очами... Боже, да они танцуют! Его передернуло, и к горлу подступила тошнота. Здоровенная рыба с умными глазами, выплывающая из темно-зеленых глубин, касающаяся его холодными губами, иногда просто целующая, а иногда утягивающая на дно, в липкие сумерки, полные непонятного движения, чуждой жизни, — это был его персональный кошмар, повторяющийся не часто, но регулярно, из-за которого он всегда просыпался в холодном поту, вскрикивал, чуть не подскакивал над кроватью, и Ната, конечно, сразу тоже просыпавшаяся, долго потом успокаивала его, гладя по груди и плечам и шепча на ухо что-то нежно-бессмысленное.
Кольнуло за правым ухом. Дан зажмурился, встал, не обращая внимания на толчки, сделал несколько шагов вдоль стены, открыл глаза... дверь. Вот она, прямоугольная и узкая, огороженная высоким, по плечи, кольцом из металлических труб, с проходом, за которым на полу сидит охранник-бюрик.
Пожилой мужик, сложив ноги по-турецки, обеими руками держал рукоятку болевой жерди, чуть покачиваясь — не в ритме резо-рока, но подчиняюсь своему личному, пульсирующему сейчас в его голове, от глазного нерва и до мозжечка, ритму. На правый зрачок был наклеен стикерс: круглый полупрозрачный лепесток. Та это дверь или не та? А что если в зале имеются другие... Вновь легкие уколы за ухом. Да слышу я! Вы там совсем охренели, вдруг у меня нет сейчас возможности выйти на связь? Он оглянулся. Танцевал весь зал, слаженно, как не должно быть, если в пляске участвует столько народа. Тела, пусть не абсолютно, но повторяли движения того тела, что скакало по круглой сцене: резо-рок передавал слушателям послания из одного источника, будто Заг Космо, защищенный аэрационным пологом, был лаборантом, облаченным в костюм, который снимал электрические импульсы, шедшие на мышцы Зага через спинной мозг, а все остальные в зале — лишь копирующими его движения антропоморфными манипуляторами, погруженными в агрессивную кислотную среду из ядовитого света и разъедающей органику музыки.
Опять кольнуло за ухом. Дан попятился, спиной протиснувшись между трубами, повернулся: стикерсмэн сел так, чтобы лицезреть проход и шугануть болевой жердью любого, кто попытается сунуться, но теперь он ничего не видел и не слышал, вернее, видел и слышал, но переломленное, измененное до неузнаваемости гормональным лепестком на глазу. Дан подергал плоскую ручку — заперта дверь. Что и требовалось доказать. Ясное дело, зачем же ее станут держать откры... тут она сама собой мягко отъехала в сторону, показав короткую лесенку и коридор. Дан вошел, дверь закрылась, и музыка сразу стала на два порядка тише.
За ухом кололо беспрерывно. Дан оглядел пустой короткий коридор, открытую дверь, освещенное помещение за ней. Уже привычным движением уселся под стеной и достал девайсы.
Голос Джоконды изменился. Словно на синтезаторе скопировали обычный мужской басок — теперь в ее речи присутствовали нормальные человеческие интонации, но в тоже время он звучал с металлическим призвоном. Да еще и картавил.
‘Происходит нечто странное.’
‘Да ну? — откликнулся Данислав. — Информационная наполненность данного сообщения стремится к нулю. Нечто странное происходит с самого начала, как я сюда попал. Так в чем дело? И это вы открыли дверь?’
‘Дверь... да, мы. Судя по всему, Кибервомбат работает на две стороны. Он отличается...’
‘Кибервомбат? — перебил Дан. — Что это значит? С кем я говорю?’
‘Я — человек, — объявила Джоконда. — Позже программа вновь будет переведена в полуавтономный режим. Новый ник дан в связи с высокой степенью вероятности киборгизации физического тела индивидуума, на которого в Программе открыта база данных ‘Вомбат’... Что я сейчас сказал? Не перебивайте, Серба! Я запутаюсь. Так... Кибервомбат имеет развитые хакерские таланты, ЭА наняла его для обеспечения функционирования отдельных, еще до конца не притертых элементов системы Программа/Общежитие на время вечеринки. С другой стороны, мы с большой вероятностью констатируем: Кибервомбат действует в интересах дерекламистов. Двигайтесь к нижней области Общежития’.
‘Это что за нижняя область?’
Джоконда надолго замолчала. На этот раз никакие скрипты не включались, она окаменела:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Все та же круглая фрактальная долина и мелкая пыль, завивающаяся струйками над разноцветными кругами, треугольниками и квадратами. Одиноко тут, печально — могли бы и повеселее свой сектор оформить.
Вместо ниндзя на облачке стояла Джоконда. Да Винчи перевернулся бы в гробу: эти озабоченные козлы, — возможно, хорошие программисты, но начисто лишенные художественного чутья, — присобачили к ней тело порномодели с сиськами в десять литров каждая. Пару раз Дан уже сталкивался с этой прогой, но раньше она имела более пристойный интерфейс, просто говорящий портрет Моны Лизы в золотой раме. Ее появление означало, что Раппопорт занят и не может выйти на связь.
Она разинула рот и заговорила хрипловатым, лишенным интонаций голосом:
‘Частично распознаны принципы работы Программы. Под каждого посетителя открывается база данных: досье на любого попавшего внутрь, где хранятся идентификационные сведения. При помощи феромонных меток мониторятся все перемещения и действия, они хранятся в другой базе данных. Любое перемещение или взаимодействие между гостями соответствует запросу-ответу между конкретными базами.’
‘Охренеть! — сказал Дан. — Что еще?’
‘Если гость хочет нанести зданию вред, Программа идентифицирует его как вредоносную резидентную программу. Если несколько гостей, вошедших внутрь, окажутся группой террористов, Программа идентифицирует их как конгломерат работающих сообща вирусов.’
‘И что будет?’
‘Особенности антивирусного сервиса все еще выясняются. Полагаем, при помощи полуавтономных подпрограмм вирусный файл будет помещен в карантин.’
‘Что это значит? Физически!’
Эти гады еще и анимацию использовали, взяв за основу какой-то видеофайл с порнухой или стриптизом — Джоконда, бессмысленно улыбаясь, чуть присела, разведя коленки, выпрямилась и сделал круговое движение бедрами, будто призывая невидимого партнера — в данном случае получалось, что Дана — немедленно залезть на нее и приступить к делу. Видимо, скрипт включался, когда программа автономно не могла ответить и посылала запрос к человеку-программисту, сидящему сейчас где-то в бункере на платформе посреди пролива Дрейка, где, насколько знал Данислав, у Раппопорта была основная база. Запрос-то шел почти мгновенно, но программеру ведь надо обдумать ответ, а после произнести его в микрофон компа, да потом еще Джоконда должна включить его в свои каталоги, чтобы при возникновении в будущем аналогичных задач вновь не обращаться с запросом...
Она сказала:
‘Файл-террорист будет заключен в одну из карантинных папок с ограниченными атрибутами доступа. Запрет на чтение и запись.’
‘Физически, я сказал!’ — повторил Данислав, все больше раздражаясь.
Вновь пауза. Джоконда лыбилась, блестя зубами.
‘Материальное тело будет обездвижено и помещено в тюремную кладовую. Судя по всему, это небольшие ячейки по типу сот, расположенные на каждом седьмом этаже.’
‘Обездвижен... а если он станет сопротивляться?’
‘Резидент будет стерт.’
‘Стерт... Убит? Этими антивирусными подпрограммами? Но кто они? Где?’
‘Мы работаем над этим.’ — сказала Джаконда.
‘Чтоб ты сдохла!’ — с чувством произнес он.
Джаконда откинула голову, выпятив груди так, что Дану показалось: сейчас они отвалятся и желтыми резиновыми шарами запрыгают по фрактальной равнине. Согнув руки и по-особому переплетя ноги, она крутанулась вокруг оси, словно стриптизерша вокруг невидимого шеста, затем выпрямилась, вновь стоя лицом к Даниславу.
‘Необходимо создание цепочки запросов-ответов между базой данных ‘Данислав Серба’ и базой данных ‘Вомбат’. ‘Вомбат’ включен в Программу по статусу модуля с большой степенью автономности.’
Дан удивился:
‘Он что, на две стороны работает? На этих дерекламистов — и на Общежитие... На ЭА, то есть?’
‘Таков вывод, — согласилась прога. — Физически — продолжайте движение вниз. Хотя количество запросов-ответов в глобальной базе данных продолжают наращиваться по экспоненте, количество вновь открываемых персональных баз данных недавно зафиксировалось. Физически: прибывшие гости взаимодействуют между собой, но новые уже не прибывают. Это поможет нам распознать вашу персональную базу данных. Как только она будет идентифицирована, мы станем мониторить возникающие запросы-ответы и перекрестные ссылки.’
Потом она стала пропадать — не уплывать, как аватара Раппопорта, а медленно растворяться. Первыми стерлись текстуры ног и рук, затем лобок, плечи, волосы — несколько мгновений перед Даном висели две груди с ярко-розовыми сосками и чеширская улыбка, будто картина возбужденного сюрреалиста. Дан выпрямился, когда все это исчезло полностью. Он рисовать не умел, и для него аватару склепали штатные программеры Раппопорта. Сам себя Данислав увидеть не мог, только руки. Как в некоторых игрушках-шутерах Парка, когда бежишь по коридорам и палишь во всякую нечисть, постоянно видя перед собой свои запястья и пальцы, сжимающие шотган, или ракетницу, или древний калаш, но глянешь вниз — а тебя-то и нету, ни ног, ни поясницы, ничего; хотя если на уровне имеется зеркало и ты к нему подойдешь — оно твою аватару отразит. Данислав однажды специально забрался в одну из онлайн-игр и разглядел свое отражение в озере. Программисты схалтурили: из пиксельных шейдеров озера на него глянул какой-то хилый небрежно прорисованный чувак в сросшихся в одно целое пиджаке и брюках цвета хаки.
Дискотечный зал Общежития представлял собою шар со стеклянным полом, сквозь который видна была нижняя часть, заполненная водой. В графической модели здания в геовэбе это отображалось, наверное, так:
Шум здесь стоял, как на космодроме при взлете устаревшего ракетоносителя. Десятка два разноцветных софитов облаком висели под круглым сводом, а ниже над толпой носилось множество ребристых шаров — стробоскопов, из-за которых все становилось рябым, и пространство наполняла особая кислотная крапчатость, которую Дан не переносил. Когда по толпе прокатывались лучи софитов, люминесцентные блестки, усеивающие волосы, кожу и одежду, посылали во все стороны иглы света. Круглая плоская платформа — окруженная аэрационным пологом сцена, на которую только что вышел Загертоид Космо, — плавала низко над полом. Справа? Справа от сцены? Где тут ‘справа’?! Дан выругался, и сам своего голоса не услышал: зал восторженно взвыл, когда знаменитый рокер, детина под два метра ростом, с белыми волосами до ягодиц, облаченный лишь в клетчатую шотландскую юбку, босой, с динамической татуировкой, да еще и стимулированной — ярко горящие линии аж сновали по худому торсу — взмахнул руками и взревел, и скрытые динамики усилили голос так, что тот заметался, будто дубинка, над толпой, обрушиваясь на головы и стены:
— Слушай мелодию моего тела!
Ответом был рев, от мощи которого закачались стробоскопы. Позади Космо трое музыкантов, а по сути — техников, образующих вместе с Загом рок-группу ‘Ретикулярная формация’, заканчивали настраивать аппаратуру. Заг стоял, широко расставив ноги и разведя руки в стороны, выгнувшись, подняв голову — взгляд устремлен над головами, в даль, которая, несомненно, открыта взорам лишь тех, кто лабает истинный резо-рок.
— Влейся в гармонию моей крови!!
Дан пошел вдоль стены, пробираясь между разгоряченными — а что с ними станет, когда Космо возьмется за дело? — телами, в основном юными, от четырнадцати до двадцати. Под ногами вдруг что-то мелькнуло, он вздрогнул, пригляделся: в полутьме за стеклянным полом плавали крупные рыбы, тенями сновали в жидких сумерках.
Космо, не оборачиваясь, отвел руку назад, повернул ладонь горизонтально, и подошедший техник вложил в нее что-то вроде большой канцелярской кнопки: круглую липкую пластинку микрофона с торчащей из центра мономолекулярной иглой.
— Покорись ритму моего сердца!!!
Он с размаху нашлепнул микрофон на левую половину груди, и колонки наполнили зал быстрым стуком сокращающейся сердечной мышцы. И сразу же, повинуясь звуковому сигналу, облако софитов под сводом распалось, одни застыли, другие стали отплывать на своих гравитационных пузырях, третьи задергались в такт ударам: включилась цветоустановка. Космо поставил второй микрофон, журчание разогретой крови наполнило зал — оно не являлось мелодией в прямом смысле слова, но это была основа, фундамент для музыки плоти, и когда Заг, всадив третий микрофон, подхватил лежащую у ног магнитную гитару и ударил по изогнутым струнам, все это действительно превратилось в музыку: злую, бесовскую, но все же гармоничную. Визг струн наложился на журчание, барабанный стук сердца, кишечно-желудочное бульканье и причмокивание, и один из двух главных хитов ‘Ретикулярной формации’ — ‘Плоть&Кровь’, огласил зал ревущими децибелами.
Дан вышел из ступора, когда Космо запел. Здесь собрались не только студенты... собственно, не столько студенты, сколько мелкие служащие из городских контор, аэропорта, струнно-транспортной системы, всякая обслуга, юные жители городской окраины... Подростки дергались — это называлось трансовать — входить в транс, — совмещая свои ритмы с ритмом резо-рока: достигать резонанса с ним, балдеть, тащиться и отрываться по полной. Такую музыку — но релаксирующую, расслабляющую, а не возбуждающую — открыли лет сто назад, да только технологии с тех пор шагнули далеко. Что-то там происходило с ритмами мозга, когда-то Раппопорт сбросил Дану информацию об этом, но тот успел позабыть: альфы перепутывались с дельтами, а гаммы накладывались на теты... Резо-рок долотом врубался в префронтальную область лобной коры, и та судорожными вспышками откликалась на каждую ноту; мозги слушателей вскипали эндорфинами, взрывались гроздьями нейромедиаторов; змеиными хвостами извивались аксоны, и, будто железные калитки, со стуком захлопывались и распахивались синапсы.
Дан взглянул на софиты. Одни дергались в ритме сердца, другие посылали волнообразные красные лучи, создавая световой аналог журчащей крови, третьи кружились, вычерчивая на полу и сводах сияющие кольца, четвертые пульсировали пузырями света. Все это было жутко, примитивно и тупо. Там, наверху, среди элиты, ему плохо, здесь, внизу, среди плебса — ему не лучше. Куда податься? Пивные и рестораны... Он всегда лукавил, когда говорил это Калему: в ресторанах было противно, но и в пивных тоже хреново, слишком грязно и грубо, и люди везде... Он презирал тех, но и этих он тоже презирал, и боялся их всех. Так где место для него самого? Посередине? — но там скучнее всего, вверху и внизу хоть попадаются колоритные, яркие мерзавцы, а посередине, в среде нормальных обывателей, все очень серо, и тускло, и мертвенно. И что вообще у него за жизнь, для чего это все? Какой-то сумрачный лес кругом, и пути нет, ни вперед, ни назад, как же он попал сюда, в какой момент жизни начал плутать, кружиться без толку — и очутился здесь, и теперь нет ни цели, ни смысла, ни интереса... А ведь сам виноват, сам — виноват тем, что старался не вмешиваться, не принимать к сердцу, не замечать, не углубляться и не усугублять — скользил по краю, по кругу, страшась сделать шаг в сторону, чтобы не увидеть то жуткое, что живет на ином пласте реальности, в середине круга отрешенного цинизма, по которому он медленно кружился всю жизнь... Да и что за мысли лезут в голову! Это все влияние музыки... Чем Космо ширяется перед концертом, что способен выдавать такое, заморчком, что ли?
Резо-рок действовал на Дана не так, как на остальных. Его вдруг посетил странный глюк: окружающие люди представились перед мысленным взором в виде обезличенных баз данных, набора файлов в обширной библиотеке, и каждое случайное прикосновение горячих тел, каждый поцелуй в засос под ядерным светом, каждый окрик сквозь рев музыки — запросами-ответами, выстреливающими от одного ярлыка к другому пунктирными стрелками, механическим движением неживых ярлыков в голографическом объемном мониторе...
Круглая сцена плыла в полуметре над стеклянным полом, расталкивая танцующих мягким прорезиненным краем. Кое-кто пытался влезть на нее, но не мог преодолеть аэрационный полог и падал обратно, спиной в толпу. Прижавшись к стене, Дан присел на корточки, глядя вниз: странные рыбы, наверное, мутация какая-нибудь — скорее всего не случайная, но целенаправленная — сновали из стороны в сторону, иногда переворачиваясь пухлыми синеватыми брюхами кверху, описывали круги, опускались к невидимому дну или всплывали, глядя выпуклыми инопланетянскими очами... Боже, да они танцуют! Его передернуло, и к горлу подступила тошнота. Здоровенная рыба с умными глазами, выплывающая из темно-зеленых глубин, касающаяся его холодными губами, иногда просто целующая, а иногда утягивающая на дно, в липкие сумерки, полные непонятного движения, чуждой жизни, — это был его персональный кошмар, повторяющийся не часто, но регулярно, из-за которого он всегда просыпался в холодном поту, вскрикивал, чуть не подскакивал над кроватью, и Ната, конечно, сразу тоже просыпавшаяся, долго потом успокаивала его, гладя по груди и плечам и шепча на ухо что-то нежно-бессмысленное.
Кольнуло за правым ухом. Дан зажмурился, встал, не обращая внимания на толчки, сделал несколько шагов вдоль стены, открыл глаза... дверь. Вот она, прямоугольная и узкая, огороженная высоким, по плечи, кольцом из металлических труб, с проходом, за которым на полу сидит охранник-бюрик.
Пожилой мужик, сложив ноги по-турецки, обеими руками держал рукоятку болевой жерди, чуть покачиваясь — не в ритме резо-рока, но подчиняюсь своему личному, пульсирующему сейчас в его голове, от глазного нерва и до мозжечка, ритму. На правый зрачок был наклеен стикерс: круглый полупрозрачный лепесток. Та это дверь или не та? А что если в зале имеются другие... Вновь легкие уколы за ухом. Да слышу я! Вы там совсем охренели, вдруг у меня нет сейчас возможности выйти на связь? Он оглянулся. Танцевал весь зал, слаженно, как не должно быть, если в пляске участвует столько народа. Тела, пусть не абсолютно, но повторяли движения того тела, что скакало по круглой сцене: резо-рок передавал слушателям послания из одного источника, будто Заг Космо, защищенный аэрационным пологом, был лаборантом, облаченным в костюм, который снимал электрические импульсы, шедшие на мышцы Зага через спинной мозг, а все остальные в зале — лишь копирующими его движения антропоморфными манипуляторами, погруженными в агрессивную кислотную среду из ядовитого света и разъедающей органику музыки.
Опять кольнуло за ухом. Дан попятился, спиной протиснувшись между трубами, повернулся: стикерсмэн сел так, чтобы лицезреть проход и шугануть болевой жердью любого, кто попытается сунуться, но теперь он ничего не видел и не слышал, вернее, видел и слышал, но переломленное, измененное до неузнаваемости гормональным лепестком на глазу. Дан подергал плоскую ручку — заперта дверь. Что и требовалось доказать. Ясное дело, зачем же ее станут держать откры... тут она сама собой мягко отъехала в сторону, показав короткую лесенку и коридор. Дан вошел, дверь закрылась, и музыка сразу стала на два порядка тише.
За ухом кололо беспрерывно. Дан оглядел пустой короткий коридор, открытую дверь, освещенное помещение за ней. Уже привычным движением уселся под стеной и достал девайсы.
Голос Джоконды изменился. Словно на синтезаторе скопировали обычный мужской басок — теперь в ее речи присутствовали нормальные человеческие интонации, но в тоже время он звучал с металлическим призвоном. Да еще и картавил.
‘Происходит нечто странное.’
‘Да ну? — откликнулся Данислав. — Информационная наполненность данного сообщения стремится к нулю. Нечто странное происходит с самого начала, как я сюда попал. Так в чем дело? И это вы открыли дверь?’
‘Дверь... да, мы. Судя по всему, Кибервомбат работает на две стороны. Он отличается...’
‘Кибервомбат? — перебил Дан. — Что это значит? С кем я говорю?’
‘Я — человек, — объявила Джоконда. — Позже программа вновь будет переведена в полуавтономный режим. Новый ник дан в связи с высокой степенью вероятности киборгизации физического тела индивидуума, на которого в Программе открыта база данных ‘Вомбат’... Что я сейчас сказал? Не перебивайте, Серба! Я запутаюсь. Так... Кибервомбат имеет развитые хакерские таланты, ЭА наняла его для обеспечения функционирования отдельных, еще до конца не притертых элементов системы Программа/Общежитие на время вечеринки. С другой стороны, мы с большой вероятностью констатируем: Кибервомбат действует в интересах дерекламистов. Двигайтесь к нижней области Общежития’.
‘Это что за нижняя область?’
Джоконда надолго замолчала. На этот раз никакие скрипты не включались, она окаменела:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28