Трупы из здания не выносили. Тела погибших, сложенные в вестибюле, пожарные накрывали брезентом. На тот момент их было около двадцати. Ходили слухи, что многие оставались под завалами, и это вызывало панику в толпе. Слышались рыдания тех, кто не смог отыскать своих друзей или близких в отеле. Гостей «Бала ангелочков» было легко узнать по грязным обрывкам вечерних нарядов. Они напоминали уцелевших пассажиров «Титаника». В их числе Эверетт заметил Мелани с матерью, которая билась в истерике. Мелани, все еще в его смокинге, оставалась собранна и спокойна.
– Как вы? – задал ей Эверетт знакомый вопрос.
Мелани с улыбкой кивнула:
– Да ничего. Правда, мама здорово испугалась. Она уверена, что это еще не все и скоро последует более сильный толчок. Хотите забрать пиджак? – Без него она осталась бы почти голой. Эверетт отрицательно покачал головой. – Я. могу прикрыться одеялом.
– Оставьте. Он вам идет. Все ваши целы? – Он помнил, что Мелани приехала с большим сопровождением, но теперь рядом с ней видел только мать.
– Моя подруга Эшли повредила лодыжку, ею занимаются врачи. А мой парень набрался так, что ребятам из группы пришлось выносить его на руках. Блюет где-нибудь. – Мелани сделала неопределенный жест рукой. – Остальные нормально. – Теперь, вдали от сцены, она снова выглядела как подросток, но Эверетт помнил ее поразительное выступление. Все присутствовавшие в зале после этой ночи, вероятно, тоже навсегда его запомнят.
– Ступайте в убежище. Там безопаснее, – сказал Эверетт женщинам, и Дженет Гастингс потянула дочь за собой. Ей хотелось поскорее убраться с улицы.
– Я, пожалуй, пока останусь здесь, – мягко проговорила Мелани, убеждая мать идти без нее. Решение Мелани вызвало у женщины новый приступ истерики, а у Эверетта – восхищение. Он с удовлетворением отметил про себя, что его совсем не тянет выпить, в первый раз. Хотя это было бы вполне оправданно после такого страшного землетрясения. Желания напиться тем не менее у него не возникло. Эверетт улыбнулся. Охваченная паникой Дженет тем временем побрела к убежищу, а Мелани растворилась в толпе.
– С ней все будет в порядке, – успокоил Эверетт Дженет. – Как только я ее увижу, отправлю к вам в убежище. А вы пока идите к остальным.
Дженет заколебалась, но движущаяся толпа и собственное желание поскорее спрятаться в убежище увлекли ее за остальными. Найдет он Мелани или нет, с ней ничего не случится. Мелани молода и находчива, рядом с ней друзья, и если она готова помогать пострадавшим, то ничего дурного в этом нет. Врачей на всех не хватало, и любая помощь пришлась бы кстати.
Принявшись снова фотографировать, Эверетт вновь наткнулся на маленькую рыжую женщину, недавно помогавшую сердечнику. Она подвела к пожарному девочку с просьбой помочь отыскать ее мать. Эверетт сделал несколько снимков и, когда женщина, оставив девочку, пошла прочь, опустил камеру.
– Вы врач? – с интересом спросил он: слишком уж уверенно женщина управлялась с мужчиной, у которого случился приступ.
– Нет, медсестра. – Ярко-голубые глаза на миг встретились со взглядом Эверетта, и женщина улыбнулась. В ней было что-то смешное и одновременно трогательное. Эверетту никогда не доводилось видеть таких притягательных глаз.
– Сегодня это то, что нужно. Многие пострадали.
Кроме получивших серьезные травмы, вокруг было полно людей с незначительными повреждениями – порезами, ушибами. Несколько человек все еще не могли оправиться от шока. Эверетт вспомнил, что видел эту женщину на вечере. В ее простецком черном платье и туфлях на плоской подошве было, что-то несуразное. Во время землетрясения и общего хаоса она потеряла свой чепец. Хотя Эверетт уже знал, что она медсестра, даже предположить не мог, кто она такая. Глядя на это лицо без возраста, Эверетт не мог понять, сколько ей лет. Вероятно, около сорока или чуть более того. На самом деле ей было сорок два. Он пошел вслед за незнакомкой. Та прервала разговор с кем-то из толпы и остановилась глотнуть воды из бутылки. Из отеля по-прежнему валила пыль.
– Вы пойдете в убежище? Там, наверное, тоже нужна помощь, – заметил Эверетт. К тому времени он уже сорвал с себя и выбросил галстук-бабочку, а его рубашка была вся в кровавых пятнах от пореза на щеке. Незнакомка отрицательно покачала головой.
– Только когда сделаю все возможное здесь. Люди из моего квартала, наверное, тоже нуждаются в помощи.
– А где вы живете? – полюбопытствовал Эверетт, хотя город знал плохо. Однако в этой женщине было что-то интригующее. Может, тут скрыта целая история. Хватило одного взгляда на эту женщину, чтобы в нем проснулся журналист.
Женщина улыбнулась в ответ.
– В Тендерлойне. Это недалеко отсюда, – сказала она. Хотя, по существу, очень далеко. В этом районе квартал кварталу рознь. Пройди всего несколько кварталов и окажешься в другом мире.
– Ведь это, кажется, неблагополучный район? – Любопытство Эверетта росло с каждой минутой. Он слышал о Тендерлойне с его наркоманами, проститутками и прочими отбросами общества.
– Верно, – просто согласилась женщина. Жизнь в этом районе ее ничуть не смущала.
– И вы там живете? – поразился совершенно сбитый с толку Эверетт.
– Да, – улыбнулась незнакомка. Ее рыжие волосы и лицо были перепачканы грязью, а ярко-голубые глаза озорно улыбались ему. – Мне там нравится, – прибавила она, и шестое чувство подсказало Эверетту, что здесь кроется история и эта женщина станет одной из героинь настоящих событий. Он пойдет с ней в Тендерлойн. И там его точно ждет интересный сюжет.
– Меня зовут Эверетт. Можно мне с вами? – прямо спросил он. С минуту поколебавшись, женщина кивнула.
– Дорога туда может оказаться опасной: везде под ногами провода под напряжением. И спешить на помощь никто не собирается. Спасательные работы будут проводиться в других частях города. Кстати, зовите меня просто Мэгги.
Только через час они покинули отель «Ритц». Было около трех часов утра. Толпа почти рассосалась: кто-то ушел в убежище, кто-то решил на свой страх и риск отправиться домой. Эверетт так больше и не увидел Мелани, но за нее он был спокоен. Машины «скорой помощи» увезли тяжелораненых, а пожарные, кажется, полностью взяли ситуацию под контроль. Издалека донесся вой сирен. Наверное, начались пожары, подумал Эверетт, а водопровод вышел из строя, стало быть, потушить огонь будет нелегко. Эверетт шел по пятам за маленькой женщиной, возвращавшейся домой. Они миновали Калифорния-стрит, Ноб-Хилл и продолжили путь в южном направлении. После Юнион-сквер они наконец свернули вправо и затем двинулись на запад к О'Фарелл. Увиденное их потрясло: стеклянные витрины магазинов по Юнион-сквер были разбиты, осколки устилали всю улицу. Возле отеля «Сан-Франциско» их ожидала та же картина, что и перед отелем «Ритц». Выведенных из гостиниц людей отправляли в убежище. Чтобы добраться до квартала, где жила Мэгги, ушло полчаса.
Здесь толпились люди, мало походившие на публику у отеля «Ритц». Одетые в какие-то обноски, они отличались от нее, как небо от земли. Одни еще находились под воздействием наркотиков, другие перепугались насмерть. Среди разбитого стекла на земле валялись пьяные, стайка проституток держалась в сторонке. Эверетт с любопытством отметил, что здесь почти все знали Мэгги. Та, остановившись, стала расспрашивать о пострадавших, интересоваться, прибыла ли помощь и какова ситуация в квартале после землетрясения. Все с готовностью ей отвечали. Наконец Мэгги с Эвереттом присели на крыльцо одного из домов. Время близилось к пяти утра, а женщина выглядела по-прежнему бодрой и энергичной.
– Кто вы? – спросил покоренный ею Эверетт. – У меня такое ощущение, будто я смотрю какой-то странный фильм, где вы ангел, слетевший на землю, но никто, кроме меня, вас не видит.
Нарисованный Эвереттом образ рассмешил Мэгги, и она напомнила ему, что ее все прекрасно видят. Она человек из плоти и крови, любая проститутка на улице это подтвердит.
– Вас, вероятно, интересует не кто я такая, а чем занимаюсь, – невозмутимо проговорила Мэгги, жалея, что не может сбросить с себя монашескую одежду и натянуть джинсы. Всматриваясь издали в свой дом, она не заметила особых разрушений, хоть его и тряхнуло, а потому ничто не помешает ей войти внутрь. Ни пожарным, ни полиции здесь ни до кого нет дела, их не заботило, отправятся люди в убежище или нет.
– Что вы хотите этим сказать? – Эверетт устал. Ночь у обоих выдалась длинная, но Мэгги была свежа, как роза, и выглядела гораздо бодрее, чем на благотворительном вечере.
– Я монахиня, – просто сказала она. – А эти люди – мои подопечные. Помогать им – моя работа. Почти вся моя жизнь проходит на улице. Да собственно вся. Я здесь уже около десяти лет.
– Так вы монахиня? – изумился Эверетт. – Что ж вы сразу не сказали?
– Не знаю. – Мэгги пожала плечами. В ее поведении Эверетт не заметил ни капли смущения – здесь, на улице, она была дома. Здесь она чувствовала себя более комфортно, чем в бальном зале. – Как-то в голову не пришло. Да какая, в сущности, разница?
– Большая, черт возьми… то есть нет, – поправился Эверетт. – То есть разница, конечно, есть. Это весьма существенная подробность. Вы очень любопытная личность, при том, что живете здесь. Разве вы не должны жить в монастыре?
– Наш монастырь давно распустили: монахинь было слишком мало, и содержание монастыря себя не оправдывало. Из него сделали школу. Епархия выплачивает всем нам содержание, и на эти деньги мы снимаем жилье. Некоторые монахини живут по двое и по трое, но ни одна из них не пожелала поселиться здесь со мной. – Мэгги улыбнулась. – Они выбрали более благополучные районы. А мое место здесь. Это моя миссия.
– Каково ваше полное имя? – спросил Эверетт, теперь уже окончательно заинтригованный. – Я имею в виду в монашестве.
– Сестра Мэри Магдален, – кротко ответила Мэгги.
– Вы меня просто огорошили, – признался Эверетт, вынимая из кармана сигарету – первую за всю ночь. Мэгги это, по-видимому, ничуть не смутило. В миру она держалась так же естественно, как и в монастыре. Давно Эверетту не приходилось сталкиваться с монахами, и никогда ни с одним из них он не чувствовал себя так свободно. Пережитое сблизило их, заставив воспринимать друг друга как боевых товарищей, что в некотором роде так и было. – И нравится вам быть монахиней?
Минуту подумав, Мэгги кивнула, после чего повернулась к нему:
– Нравится. Уход в монастырь – самый важный поступок в моей жизни. Я всегда, с самого детства, хотела стать монахиней. Так же как некоторые хотят стать врачами, юристами или балеринами. Это называется рано осознанным призванием.
– Вам приходилось когда-нибудь жалеть о своем поступке?
– Никогда, – улыбнулась Мэгги. – Лучшей жизни и желать нельзя. Я стала монахиней сразу после окончания школы медсестер. Я из Чикаго и самая старшая в многодетной семье, где семеро детей. Я давно выбрала себе этот путь.
– У вас когда-нибудь был друг? – Эверетт незаметно увлекся ее рассказом.
– Один, – без смущения призналась Мэгги. Об этом эпизоде своей жизни она давно уже и думать забыла. – Когда я училась в школе медсестер.
– И что же случилось? – Эверетт не сомневался, что в монастырь ее привела какая-то любовная драма. Никаких иных причин для подобного шага ему не приходило в голову – так далек он был от всего этого. Воспитанный в лютеранской вере, он, пока жил с родителями, ни разу даже не видел монахинь. И никогда не понимал, в чем смысл ухода от мира. И вот теперь перед ним сидит эта маленькая женщина, счастливая и довольная жизнью, и с благостным умиротворением рассказывает о своей помощи проституткам и наркоманам. Это стало для него настоящим потрясением.
– Он погиб в автокатастрофе. Я тогда училась на втором курсе. Но даже если б этого не случилось, я не изменила бы своего решения. Он с самого начала знал о моем намерении уйти в монастырь, хотя, наверное, вряд ли верил. Больше у меня никого не было. К тому времени я окончательно утвердилась в своем решении. Так что я и с ним перестала бы встречаться. Мы были молоды, и у нас все было чисто и невинно. По нынешним понятиям, разумеется.
Иными словами, уходя в монастырь, Мэгги была девственницей и оставалась ею до сих пор. У Эверетта это в голове не укладывалось. Такая хорошенькая жизнерадостная женщина…
– Удивительно.
– Да нет тут ничего удивительного. Просто есть люди, которые выбирают эту стезю. – Мэгги считала это нормальным, а Эверетт нет. – А вы? Женаты, разведены? Дети есть?
Мэгги тоже чувствовала, что у Эверетта есть своя история и что он готов рассказать о себе. Ему было легко и приятно в ее обществе. Теперь он знал: почему на ней не было вечернего наряда, как на всех присутствующих в зале. Оказывается, аскетичное черное платье – монашеское облачение.
– Когда мне было восемнадцать, от меня забеременела одна девушка, – стал рассказывать Эверетт. – Ее отец пригрозил меня убить, если я не женюсь. И пришлось. А в следующем году мы разбежались. Семейная жизнь не по мне, по крайней мере это было так тогда, в молодости. Жена подала на развод и, наверное, снова вышла замуж. Сына после развода я видел всего раз, в трехлетнем возрасте. Отца из меня, конечно, никакого не вышло. И когда мы разошлись, я очень переживал из-за этого. Но для зеленого юнца отцовство – слишком большая ответственность. Поэтому я ушел. Не знал, что можно сделать. Сын рос, а я в это время колесил по свету – готовил репортажи для Ассошиэйтед Пресс. Это была сумасшедшая жизнь, но мне она нравилась. Теперь я повзрослел, сын тоже. И я ему больше не нужен, – тихо закончил Эверетт, ощущая на себе взгляд Мэгги.
– Думаю, вы не правы. Родители нужны всегда. – Оба помолчали. Эверетт обдумывал ее слова. – В Ассошиэйтед Пресс останутся довольны вашими сегодняшними снимками, – прибавила Мэгги, желая подбодрить его. О Пулитцеровской премии Эверетт ей не сказал. Он вообще никогда об этом не говорил.
– Я там уже не работаю, – признался он. – В разъездах приобрел кое-какие дурные привычки. Примерно год назад я сорвался, и понеслась душа в рай. Чуть не умер от алкогольного отравления в Бангкоке. Меня спасла проститутка – вызвала «скорую». Выписавшись из больницы, я завязал. А из Ассошиэйтед Пресс меня уволили, и не без оснований. После этого я лег в реабилитационную клинику. Уже год как в рот не беру. И хорошо себя чувствую. Только что устроился на работу в журнал, который откомандировал меня на этот благотворительный вечер. Но собирать сплетни о знаменитостях не по мне. По-моему, лучше уж где-нибудь отстрелили бы задницу, чем париться в бальном зале в смокинге.
– Согласна! – рассмеялась Мэгги. – Мне это тоже не подходит! – Билет ей на этот вечер всучила приятельница, с которой они встретились у стола с пожертвованиями. Мэгги не хотелось идти, но не пропадать же билету. – Хотя я вместо этого с большей пользой провела бы время со своими подопечными. А как ваш сын? Вы о нем когда-нибудь думаете? Хотите его видеть? Сколько ему сейчас лет?
Эверетт тоже вызывал у Мэгги любопытство, поэтому она снова перевела разговор на его сына. Для нее семейные ценности были святы. Ей редко выпадал случай поговорить с таким человеком, как Эверетт. А Эверетту еще реже выпадал шанс поговорить с монахиней.
– Ему через несколько недель исполнится тридцать. Я иногда о нем думаю, да только уже поздновато. Даже слишком. Нельзя же так вдруг ворваться в жизнь тридцатилетнего человека и спросить, как он там поживал без меня все это время. Наверное, ненавидит меня лютой ненавистью за то, что я в свое время его бросил.
– А как вы сами? Вы себя ненавидите за это? – отрывисто спросила Мэгги.
– Бывает. Не часто, правда. Я размышлял об этом, когда лежал в реабилитационной клинике. Но после стольких лет, когда человек уже повзрослел, нельзя набиваться.
– Мне кажется, вы ошибаетесь, – мягко возразила Мэгги. – Быть может, он хотел бы получить от вас весточку. Вы знаете, где он?
– Обычно знал. Думаю, и сейчас это можно узнать. Да только ни к чему. Ну что я ему скажу?
– Не исключено, у него есть к вам вопросы. Вы, по-моему, поступили бы правильно, объяснив ему, что ушли не от него. – Мэгги была мудрой женщиной, и Эверетт, подняв на нее глаза, кивнул.
Потом они обошли район. Все, как это ни странно, оказалось в относительном порядке. Кто-то укрылся в убежище, пострадавших забрали в больницу. Остальные как были, так и есть. Хотя вокруг только и слышались разговоры об этом мощном, страшном землетрясении.
В половине седьмого утра Мэгги сказала, что пойдет немного поспать. Через несколько часов она уже собиралась вернуться на улицу проверить, как там ее подопечные. Эверетту нужно было как можно скорее любым транспортом – автобусом, поездом, самолетом или, если удастся найти, машиной – отправиться в Лос-Анджелес. Он сделал достаточно снимков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Как вы? – задал ей Эверетт знакомый вопрос.
Мелани с улыбкой кивнула:
– Да ничего. Правда, мама здорово испугалась. Она уверена, что это еще не все и скоро последует более сильный толчок. Хотите забрать пиджак? – Без него она осталась бы почти голой. Эверетт отрицательно покачал головой. – Я. могу прикрыться одеялом.
– Оставьте. Он вам идет. Все ваши целы? – Он помнил, что Мелани приехала с большим сопровождением, но теперь рядом с ней видел только мать.
– Моя подруга Эшли повредила лодыжку, ею занимаются врачи. А мой парень набрался так, что ребятам из группы пришлось выносить его на руках. Блюет где-нибудь. – Мелани сделала неопределенный жест рукой. – Остальные нормально. – Теперь, вдали от сцены, она снова выглядела как подросток, но Эверетт помнил ее поразительное выступление. Все присутствовавшие в зале после этой ночи, вероятно, тоже навсегда его запомнят.
– Ступайте в убежище. Там безопаснее, – сказал Эверетт женщинам, и Дженет Гастингс потянула дочь за собой. Ей хотелось поскорее убраться с улицы.
– Я, пожалуй, пока останусь здесь, – мягко проговорила Мелани, убеждая мать идти без нее. Решение Мелани вызвало у женщины новый приступ истерики, а у Эверетта – восхищение. Он с удовлетворением отметил про себя, что его совсем не тянет выпить, в первый раз. Хотя это было бы вполне оправданно после такого страшного землетрясения. Желания напиться тем не менее у него не возникло. Эверетт улыбнулся. Охваченная паникой Дженет тем временем побрела к убежищу, а Мелани растворилась в толпе.
– С ней все будет в порядке, – успокоил Эверетт Дженет. – Как только я ее увижу, отправлю к вам в убежище. А вы пока идите к остальным.
Дженет заколебалась, но движущаяся толпа и собственное желание поскорее спрятаться в убежище увлекли ее за остальными. Найдет он Мелани или нет, с ней ничего не случится. Мелани молода и находчива, рядом с ней друзья, и если она готова помогать пострадавшим, то ничего дурного в этом нет. Врачей на всех не хватало, и любая помощь пришлась бы кстати.
Принявшись снова фотографировать, Эверетт вновь наткнулся на маленькую рыжую женщину, недавно помогавшую сердечнику. Она подвела к пожарному девочку с просьбой помочь отыскать ее мать. Эверетт сделал несколько снимков и, когда женщина, оставив девочку, пошла прочь, опустил камеру.
– Вы врач? – с интересом спросил он: слишком уж уверенно женщина управлялась с мужчиной, у которого случился приступ.
– Нет, медсестра. – Ярко-голубые глаза на миг встретились со взглядом Эверетта, и женщина улыбнулась. В ней было что-то смешное и одновременно трогательное. Эверетту никогда не доводилось видеть таких притягательных глаз.
– Сегодня это то, что нужно. Многие пострадали.
Кроме получивших серьезные травмы, вокруг было полно людей с незначительными повреждениями – порезами, ушибами. Несколько человек все еще не могли оправиться от шока. Эверетт вспомнил, что видел эту женщину на вечере. В ее простецком черном платье и туфлях на плоской подошве было, что-то несуразное. Во время землетрясения и общего хаоса она потеряла свой чепец. Хотя Эверетт уже знал, что она медсестра, даже предположить не мог, кто она такая. Глядя на это лицо без возраста, Эверетт не мог понять, сколько ей лет. Вероятно, около сорока или чуть более того. На самом деле ей было сорок два. Он пошел вслед за незнакомкой. Та прервала разговор с кем-то из толпы и остановилась глотнуть воды из бутылки. Из отеля по-прежнему валила пыль.
– Вы пойдете в убежище? Там, наверное, тоже нужна помощь, – заметил Эверетт. К тому времени он уже сорвал с себя и выбросил галстук-бабочку, а его рубашка была вся в кровавых пятнах от пореза на щеке. Незнакомка отрицательно покачала головой.
– Только когда сделаю все возможное здесь. Люди из моего квартала, наверное, тоже нуждаются в помощи.
– А где вы живете? – полюбопытствовал Эверетт, хотя город знал плохо. Однако в этой женщине было что-то интригующее. Может, тут скрыта целая история. Хватило одного взгляда на эту женщину, чтобы в нем проснулся журналист.
Женщина улыбнулась в ответ.
– В Тендерлойне. Это недалеко отсюда, – сказала она. Хотя, по существу, очень далеко. В этом районе квартал кварталу рознь. Пройди всего несколько кварталов и окажешься в другом мире.
– Ведь это, кажется, неблагополучный район? – Любопытство Эверетта росло с каждой минутой. Он слышал о Тендерлойне с его наркоманами, проститутками и прочими отбросами общества.
– Верно, – просто согласилась женщина. Жизнь в этом районе ее ничуть не смущала.
– И вы там живете? – поразился совершенно сбитый с толку Эверетт.
– Да, – улыбнулась незнакомка. Ее рыжие волосы и лицо были перепачканы грязью, а ярко-голубые глаза озорно улыбались ему. – Мне там нравится, – прибавила она, и шестое чувство подсказало Эверетту, что здесь кроется история и эта женщина станет одной из героинь настоящих событий. Он пойдет с ней в Тендерлойн. И там его точно ждет интересный сюжет.
– Меня зовут Эверетт. Можно мне с вами? – прямо спросил он. С минуту поколебавшись, женщина кивнула.
– Дорога туда может оказаться опасной: везде под ногами провода под напряжением. И спешить на помощь никто не собирается. Спасательные работы будут проводиться в других частях города. Кстати, зовите меня просто Мэгги.
Только через час они покинули отель «Ритц». Было около трех часов утра. Толпа почти рассосалась: кто-то ушел в убежище, кто-то решил на свой страх и риск отправиться домой. Эверетт так больше и не увидел Мелани, но за нее он был спокоен. Машины «скорой помощи» увезли тяжелораненых, а пожарные, кажется, полностью взяли ситуацию под контроль. Издалека донесся вой сирен. Наверное, начались пожары, подумал Эверетт, а водопровод вышел из строя, стало быть, потушить огонь будет нелегко. Эверетт шел по пятам за маленькой женщиной, возвращавшейся домой. Они миновали Калифорния-стрит, Ноб-Хилл и продолжили путь в южном направлении. После Юнион-сквер они наконец свернули вправо и затем двинулись на запад к О'Фарелл. Увиденное их потрясло: стеклянные витрины магазинов по Юнион-сквер были разбиты, осколки устилали всю улицу. Возле отеля «Сан-Франциско» их ожидала та же картина, что и перед отелем «Ритц». Выведенных из гостиниц людей отправляли в убежище. Чтобы добраться до квартала, где жила Мэгги, ушло полчаса.
Здесь толпились люди, мало походившие на публику у отеля «Ритц». Одетые в какие-то обноски, они отличались от нее, как небо от земли. Одни еще находились под воздействием наркотиков, другие перепугались насмерть. Среди разбитого стекла на земле валялись пьяные, стайка проституток держалась в сторонке. Эверетт с любопытством отметил, что здесь почти все знали Мэгги. Та, остановившись, стала расспрашивать о пострадавших, интересоваться, прибыла ли помощь и какова ситуация в квартале после землетрясения. Все с готовностью ей отвечали. Наконец Мэгги с Эвереттом присели на крыльцо одного из домов. Время близилось к пяти утра, а женщина выглядела по-прежнему бодрой и энергичной.
– Кто вы? – спросил покоренный ею Эверетт. – У меня такое ощущение, будто я смотрю какой-то странный фильм, где вы ангел, слетевший на землю, но никто, кроме меня, вас не видит.
Нарисованный Эвереттом образ рассмешил Мэгги, и она напомнила ему, что ее все прекрасно видят. Она человек из плоти и крови, любая проститутка на улице это подтвердит.
– Вас, вероятно, интересует не кто я такая, а чем занимаюсь, – невозмутимо проговорила Мэгги, жалея, что не может сбросить с себя монашескую одежду и натянуть джинсы. Всматриваясь издали в свой дом, она не заметила особых разрушений, хоть его и тряхнуло, а потому ничто не помешает ей войти внутрь. Ни пожарным, ни полиции здесь ни до кого нет дела, их не заботило, отправятся люди в убежище или нет.
– Что вы хотите этим сказать? – Эверетт устал. Ночь у обоих выдалась длинная, но Мэгги была свежа, как роза, и выглядела гораздо бодрее, чем на благотворительном вечере.
– Я монахиня, – просто сказала она. – А эти люди – мои подопечные. Помогать им – моя работа. Почти вся моя жизнь проходит на улице. Да собственно вся. Я здесь уже около десяти лет.
– Так вы монахиня? – изумился Эверетт. – Что ж вы сразу не сказали?
– Не знаю. – Мэгги пожала плечами. В ее поведении Эверетт не заметил ни капли смущения – здесь, на улице, она была дома. Здесь она чувствовала себя более комфортно, чем в бальном зале. – Как-то в голову не пришло. Да какая, в сущности, разница?
– Большая, черт возьми… то есть нет, – поправился Эверетт. – То есть разница, конечно, есть. Это весьма существенная подробность. Вы очень любопытная личность, при том, что живете здесь. Разве вы не должны жить в монастыре?
– Наш монастырь давно распустили: монахинь было слишком мало, и содержание монастыря себя не оправдывало. Из него сделали школу. Епархия выплачивает всем нам содержание, и на эти деньги мы снимаем жилье. Некоторые монахини живут по двое и по трое, но ни одна из них не пожелала поселиться здесь со мной. – Мэгги улыбнулась. – Они выбрали более благополучные районы. А мое место здесь. Это моя миссия.
– Каково ваше полное имя? – спросил Эверетт, теперь уже окончательно заинтригованный. – Я имею в виду в монашестве.
– Сестра Мэри Магдален, – кротко ответила Мэгги.
– Вы меня просто огорошили, – признался Эверетт, вынимая из кармана сигарету – первую за всю ночь. Мэгги это, по-видимому, ничуть не смутило. В миру она держалась так же естественно, как и в монастыре. Давно Эверетту не приходилось сталкиваться с монахами, и никогда ни с одним из них он не чувствовал себя так свободно. Пережитое сблизило их, заставив воспринимать друг друга как боевых товарищей, что в некотором роде так и было. – И нравится вам быть монахиней?
Минуту подумав, Мэгги кивнула, после чего повернулась к нему:
– Нравится. Уход в монастырь – самый важный поступок в моей жизни. Я всегда, с самого детства, хотела стать монахиней. Так же как некоторые хотят стать врачами, юристами или балеринами. Это называется рано осознанным призванием.
– Вам приходилось когда-нибудь жалеть о своем поступке?
– Никогда, – улыбнулась Мэгги. – Лучшей жизни и желать нельзя. Я стала монахиней сразу после окончания школы медсестер. Я из Чикаго и самая старшая в многодетной семье, где семеро детей. Я давно выбрала себе этот путь.
– У вас когда-нибудь был друг? – Эверетт незаметно увлекся ее рассказом.
– Один, – без смущения призналась Мэгги. Об этом эпизоде своей жизни она давно уже и думать забыла. – Когда я училась в школе медсестер.
– И что же случилось? – Эверетт не сомневался, что в монастырь ее привела какая-то любовная драма. Никаких иных причин для подобного шага ему не приходило в голову – так далек он был от всего этого. Воспитанный в лютеранской вере, он, пока жил с родителями, ни разу даже не видел монахинь. И никогда не понимал, в чем смысл ухода от мира. И вот теперь перед ним сидит эта маленькая женщина, счастливая и довольная жизнью, и с благостным умиротворением рассказывает о своей помощи проституткам и наркоманам. Это стало для него настоящим потрясением.
– Он погиб в автокатастрофе. Я тогда училась на втором курсе. Но даже если б этого не случилось, я не изменила бы своего решения. Он с самого начала знал о моем намерении уйти в монастырь, хотя, наверное, вряд ли верил. Больше у меня никого не было. К тому времени я окончательно утвердилась в своем решении. Так что я и с ним перестала бы встречаться. Мы были молоды, и у нас все было чисто и невинно. По нынешним понятиям, разумеется.
Иными словами, уходя в монастырь, Мэгги была девственницей и оставалась ею до сих пор. У Эверетта это в голове не укладывалось. Такая хорошенькая жизнерадостная женщина…
– Удивительно.
– Да нет тут ничего удивительного. Просто есть люди, которые выбирают эту стезю. – Мэгги считала это нормальным, а Эверетт нет. – А вы? Женаты, разведены? Дети есть?
Мэгги тоже чувствовала, что у Эверетта есть своя история и что он готов рассказать о себе. Ему было легко и приятно в ее обществе. Теперь он знал: почему на ней не было вечернего наряда, как на всех присутствующих в зале. Оказывается, аскетичное черное платье – монашеское облачение.
– Когда мне было восемнадцать, от меня забеременела одна девушка, – стал рассказывать Эверетт. – Ее отец пригрозил меня убить, если я не женюсь. И пришлось. А в следующем году мы разбежались. Семейная жизнь не по мне, по крайней мере это было так тогда, в молодости. Жена подала на развод и, наверное, снова вышла замуж. Сына после развода я видел всего раз, в трехлетнем возрасте. Отца из меня, конечно, никакого не вышло. И когда мы разошлись, я очень переживал из-за этого. Но для зеленого юнца отцовство – слишком большая ответственность. Поэтому я ушел. Не знал, что можно сделать. Сын рос, а я в это время колесил по свету – готовил репортажи для Ассошиэйтед Пресс. Это была сумасшедшая жизнь, но мне она нравилась. Теперь я повзрослел, сын тоже. И я ему больше не нужен, – тихо закончил Эверетт, ощущая на себе взгляд Мэгги.
– Думаю, вы не правы. Родители нужны всегда. – Оба помолчали. Эверетт обдумывал ее слова. – В Ассошиэйтед Пресс останутся довольны вашими сегодняшними снимками, – прибавила Мэгги, желая подбодрить его. О Пулитцеровской премии Эверетт ей не сказал. Он вообще никогда об этом не говорил.
– Я там уже не работаю, – признался он. – В разъездах приобрел кое-какие дурные привычки. Примерно год назад я сорвался, и понеслась душа в рай. Чуть не умер от алкогольного отравления в Бангкоке. Меня спасла проститутка – вызвала «скорую». Выписавшись из больницы, я завязал. А из Ассошиэйтед Пресс меня уволили, и не без оснований. После этого я лег в реабилитационную клинику. Уже год как в рот не беру. И хорошо себя чувствую. Только что устроился на работу в журнал, который откомандировал меня на этот благотворительный вечер. Но собирать сплетни о знаменитостях не по мне. По-моему, лучше уж где-нибудь отстрелили бы задницу, чем париться в бальном зале в смокинге.
– Согласна! – рассмеялась Мэгги. – Мне это тоже не подходит! – Билет ей на этот вечер всучила приятельница, с которой они встретились у стола с пожертвованиями. Мэгги не хотелось идти, но не пропадать же билету. – Хотя я вместо этого с большей пользой провела бы время со своими подопечными. А как ваш сын? Вы о нем когда-нибудь думаете? Хотите его видеть? Сколько ему сейчас лет?
Эверетт тоже вызывал у Мэгги любопытство, поэтому она снова перевела разговор на его сына. Для нее семейные ценности были святы. Ей редко выпадал случай поговорить с таким человеком, как Эверетт. А Эверетту еще реже выпадал шанс поговорить с монахиней.
– Ему через несколько недель исполнится тридцать. Я иногда о нем думаю, да только уже поздновато. Даже слишком. Нельзя же так вдруг ворваться в жизнь тридцатилетнего человека и спросить, как он там поживал без меня все это время. Наверное, ненавидит меня лютой ненавистью за то, что я в свое время его бросил.
– А как вы сами? Вы себя ненавидите за это? – отрывисто спросила Мэгги.
– Бывает. Не часто, правда. Я размышлял об этом, когда лежал в реабилитационной клинике. Но после стольких лет, когда человек уже повзрослел, нельзя набиваться.
– Мне кажется, вы ошибаетесь, – мягко возразила Мэгги. – Быть может, он хотел бы получить от вас весточку. Вы знаете, где он?
– Обычно знал. Думаю, и сейчас это можно узнать. Да только ни к чему. Ну что я ему скажу?
– Не исключено, у него есть к вам вопросы. Вы, по-моему, поступили бы правильно, объяснив ему, что ушли не от него. – Мэгги была мудрой женщиной, и Эверетт, подняв на нее глаза, кивнул.
Потом они обошли район. Все, как это ни странно, оказалось в относительном порядке. Кто-то укрылся в убежище, пострадавших забрали в больницу. Остальные как были, так и есть. Хотя вокруг только и слышались разговоры об этом мощном, страшном землетрясении.
В половине седьмого утра Мэгги сказала, что пойдет немного поспать. Через несколько часов она уже собиралась вернуться на улицу проверить, как там ее подопечные. Эверетту нужно было как можно скорее любым транспортом – автобусом, поездом, самолетом или, если удастся найти, машиной – отправиться в Лос-Анджелес. Он сделал достаточно снимков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34