Но это не нам решать. Сейчас рассматривается дело моего подзащитного, а не миссис Паттерсон.Судья Моррисон поднял бровь, удивленный словами Тома Армура.— Протест принят. Пожалуйста, не усердствуйте так, господин прокурор.— Прошу прощения, ваша честь. Сформулирую вопрос по-другому. Не чувствовали ли вы своей вины за происшедшее?Этот вариант оказался еще хуже, так как оставлял открытым вопрос, погиб ли ребенок по ее вине.— Чувствовала.— И поэтому у вас случился нервный срыв?— Полагаю, что поэтому.— Вы были в Швейцарии в клинике неврозов?— Да.Теперь ее голос зазвучал мягче. И Чарльзу, и Тейлору было безумно жалко ее. Малкольм Паттерсон смотрел прямо перед собой. Его лицо оставалось непроницаемым.— Таким образом можно сделать вывод, что ваша психика была расстроена.— Горе было слишком велико.— Сколько времени вы провели в клинике неврозов?— Около двух лет.— Точнее говоря, больше двух лет?— Чуть больше.Том Армур снова ринулся в бой:— Вынужден снова напомнить, что миссис Паттерсон не является сегодня подсудимой.— Протест принят. Мистер Палмер, к чему вы клоните? Такими темпами мы не опросим всех свидетелей и за полгода.— Немного терпения, ваша честь, сейчас все станет ясно.— Хорошо, господин прокурор, продолжайте.— Благодарю вас, сэр. Итак, миссис Паттерсон, — он повернулся к Мариэлле, — более двух лет вы провели в клинике для душевнобольных, правильно?— Да.Теперь Палмер был вполне доволен ею.— За это время вы ни разу не пытались покончить жизнь самоубийством?Все-таки она на секунду растерялась.— Пыталась.— Может быть, такие попытки повторялись?— Да.— Сколько раз?Мариэлла на мгновение задумалась и невольно бросила взгляд на левое запястье. Там уже не было шрамов — хирург, делавший ей пластическую операцию, Знал свое дело.— Семь или восемь раз, — ответила она, не поднимая глаз. Такими достижениями гордиться не приходится. Скорее надо было сказать, что не помнит.— Это из-за того, что вы чувствовали свою вину в смерти сына?— Да, — почти прокричала она.— Скажите, а где в это время находился мистер Делони?— Не знаю. Я не видела его в течение нескольких лет.— Но он был так же огорчен, как и вы? Том Армур опять заявил протест, но даже он был бессилен спасти Мариэллу.— Прокурор требует, чтобы свидетельница гадала о душевном состоянии моего подзащитного. По-моему, этот вопрос следовало бы обсудить позднее.— Принимается. Выношу предупреждение прокурору. — Теперь Моррисон был уже слегка раздражен. Палмер опять извинился, но было видно, что ни о чем он не сожалеет.— Когда ваш сын утонул, мистер Делони был рядом с вами?— Нет. Мы с сыном были вдвоем. Муж уехал кататься на лыжах.— Он обвинял вас в гибели мальчика?— Протестую! — взвился Том Армур. — Прокурор опять начинает гадать о душевном состоянии моего подзащитного.— Протест отклонен, мистер Армур, вопрос может иметь существенное значение. Отвечайте на вопрос.— Повторяю, миссис Паттерсон, — теперь обвинитель не счел за благо перепутать фамилию, — считал ли вас обвиняемый виновной в смерти вашего сына?— Тогда мне так казалось… Мы оба тогда были убиты горем.— Он сердился на вас?— Да.— Сильно сердился? Может быть, он ударил вас?Мариэлла заколебалась.— Обвиняемый бил вас?— Я…— Миссис Паттерсон, вы приносили присягу. Пожалуйста, отвечайте на мой вопрос. Он вас бил?— Ну, он ударил меня…Уильям Палмер быстро подошел к судье и показал ему телеграмму, которую затем передал Тому Армуру для проверки.— Ваша честь, перед нами телеграмма, отправленная из Женевы администратором клиники Святой Девы. В ней говорится, что согласно документам госпожа Мариэлла Делони непосредственно перед поступлением в клинику была избита (в оригинале — battue) своим мужем. Это произошло вскоре после смерти их ребенка. Ей причинены серьезные телесные повреждения, а позднее в тот же день состоялись преждевременные роды, завершившиеся появлением на свет мертвого младенца. — По залу суда пронесся приглушенный гул, а Палмер снова повернулся к Мариэлле. Лицо его теперь было бледнее, чем обычно. — Миссис Паттерсон, верно ли составлен этот документ?— Да. — Ей нечего было добавить. Она сейчас вообще не могла говорить.— Были ли другие случаи, когда мистер Делони бил вас?— Нет, таких случаев не было.— А до гибели вашего сына вы не страдали нервными или психическими расстройствами?— Нет, никогда.— Можете ли вы сказать, что сейчас вы полностью выздоровели?— Да.Наступила короткая пауза. Палмер бегло просмотрел какие-то записи, затем продолжил:— Миссис Паттерсон, верно ли, что вас мучают сильные головные боли?— Да.— Когда начались эти боли?— Они… начались… когда я была в Швейцарии.— И с тех пор они не прекращаются?— Не прекращаются.— А в последнее время?— Тоже.— Как давно это было в последний раз? Она попыталась улыбнуться, но не смогла:— В субботу и воскресенье.— Сколько приблизительно раз это повторялось, скажем, за последний месяц?— Четыре-пять раз за неделю.— Да что вы, неужели так часто? — Теперь он разыгрывал сочувствие. — А до похищения сына? Столь же часто?— Нет, может быть, раза два-три в неделю.— Миссис Паттерсон, а есть ли у вас другие проблемы, которые беспокоят вас так же давно? Не страдаете ли вы депрессиями? Может быть, временами боитесь людей? Нельзя ли предположить, что в вас просыпается страх перед ответственностью, боязнь опять оказаться виноватой?Том Армур еще раз заявил протест, пытаясь остановить эту изуверскую процедуру:— Мой коллега — не психиатр. Если, по его мнению, нужно заключение психиатра, он должен пригласить эксперта.— Ваша честь! — Билл Палмер опять приблизился к судье, и в его руках появился другой лист бумаги. — Вот телеграмма из Виллара, из клиники доктора Вербефа. Здесь подтверждается, что свидетельницу время от времени приходилось изолировать.— Протестую! — возмущенно прервал его Том Армур. — Миссис Паттерсон не подвергалась лишению свободы!— Протест принят. Мистер Палмер, прошу вас выражаться точнее.— Извините, ваша честь. Во всяком случае, свидетельница провела два года и два месяца в больнице для душевнобольных в результате нервного срыва и тяжелой депрессии. Установлено, что она неоднократно предпринимала попытки самоубийства и страдала сильными головными болями. Таков официальный диагноз. Кроме того, доктор Вербеф сообщает, что, по его мнению, головные боли миссис Паттерсон будут продолжаться, а при сильных стрессах ее душевное здоровье может оказаться под угрозой.Врач добил Мариэллу, сам того не желая. Теперь она может говорить что угодно, все равно суд решит, что она чрезмерно взволнована и ее свидетельства ненадежны. Но Палмер еще рвался в бой. Телеграмма доктора Вербефа была приобщена к делу, и прокурор продолжил допрос:— Миссис Паттерсон, имелись ли у вас контакты с обвиняемым после развода?— Нет.— Видели ли вы его в прошлом году? Скажем, непосредственно перед похищением вашего сына?— Да, мы случайно встретились в церкви в годовщину смерти нашего сына. А потом — на следующий день в парке.— И в обоих случаях с вами был сын?— Нет, только во второй раз.— Как реагировал на ребенка мистер Делони? Был он рад познакомиться с ним?— Нет. — Мариэлла опустила глаза, чтобы не встретиться взглядом с Чарльзом. — Он был недоволен.— Может быть, он был рассержен?Поколебавшись, она кивнула:— Да.— Он вам как-нибудь угрожал?— Да, но скорее всего не всерьез.— Так. А когда ваш сын был похищен? Он таки докажет, что она безнадежно глупа. А может быть, и что-нибудь похуже.— На следующий день.— Вам не кажется, что между угрозами мистера Делони и исчезновением вашего сына есть связь?— Не могу сказать.Палмер мгновенно сменил направление атаки:— Случалось ли вам целовать мистера Делони после развода? — Поколебавшись секунду, Мариэлла кивнула. — Пожалуйста, отвечайте на вопрос.— Да.— Когда это произошло?— Когда мы встретились в церкви. Мы не виделись почти семь лет, вот он и поцеловал меня.— Скажите, это был дружеский поцелуй в щеку или же страстные лобзания в губы, как в кино?В зале зашушукались, но Мариэлла даже не улыбнулась. А Джон Тейлор знал, откуда взялся этот вопрос. Безусловно, Палмер побеседовал с шофером и внимательно выслушал его излюбленную версию насчет «любовника».— Он поцеловал меня в губы.— Вы посещали его в тюрьме?— Да, один раз.— Миссис Паттерсон, вы по-прежнему любите мистера Делони?Вот и все. Теперь все, что бы она ни сказала, становится заведомо бессмысленным.Она опять заколебалась, потом решительно тряхнула головой:— Не думаю.— А вы полагаете, что вашего ребенка похитил мистер Делони?— Не знаю. Возможно. Точно не могу сказать.— Как бы то ни было, вы ощущаете свою ответственность за случившееся?— Не знаю…Голос ее задрожал и сорвался. Многие из присутствующих в зале вспомнили в эту минуту заключение швейцарского врача: в моменты серьезных стрессов ее душевное здоровье может оказаться в опасности. Палмер добился своего. Он ее бесповоротно дискредитировал. Казалось, она ни в чем не была уверена: ни в вине Чарльза Делони, ни в своей собственной. В зале суда стояла женщина, несколько раз покушавшаяся на самоубийство, страдающая головными болями и, возможно, погубившая когда-то своего первенца. Если теперь защита захочет получить от нее какие-либо благоприятные для Чарльза показания, они не будут приняты в расчет. К этому и стремился Палмер. Джон Тейлор понял, кто помог прокурору привести в исполнение этот план. Малкольм. И самому Тейлору стало стыдно за то, что он наводил справки о прошлом Мариэллы. Впрочем, добытые им сведения не могли причинить ей вреда.— Спасибо, миссис Паттерсон, — холодно проговорил Палмер и обратился к Тому Армуру:— Приступайте к допросу.— Ваша честь, защита предпочитает вызвать миссис Паттерсон в качестве свидетеля позднее. Он рассчитывал, что по истечении некоторого времени впечатление сгладится, и прежде всего сама Мариэлла успокоится. Сейчас она сошла со свидетельского места бледная как смерть. Чарльз старался поймать ее взор, но ей было слишком плохо. Она даже не взглянула в его сторону. Судья объявил перерыв до двух часов.Мариэлла вышла из зала суда в сопровождении Малкольма и агентов ФБР, но на нее немедленно накинулись репортеры. Они буквально цеплялись за ее платье и выкрикивали свои вопросы прямо ей в лицо, а она тщетно старалась отделаться от них.— Расскажите про лечение в клинике… Кстати, о самоубийстве… Ваш малыш… Расскажите нам обо всем… Смелее, Мариэлла, как на духу!Они уже сидели в машине, а голоса журналистов еще звенели у нее в ушах. Джон Тейлор с каменным лицом смотрел в окно. Только Малкольм решился заговорить с ней, и таких слов она от него не ожидала:— Это было мерзко.Она благодарно посмотрела на него, считая, что он имеет в виду безжалостные вопросы Палмера, но по его лицу поняла, что ошиблась. Он испытывал омерзение от того, что услышал о ее прошлой жизни. Глаза Мариэллы наполнились слезами. Малкольм ничего не говорил до самого дома. Только когда они разделись и прошли в библиотеку, она спросила мужа, что он имел в виду в машине. Он посмотрел на нее с презрением:— Мариэлла, как же можно?— Как можно что? Говорить правду? А что мне еще оставалось? Он и так все знал. Ты же видел письма от врачей.— Боже… Эти самоубийства… головные боли… два года в клинике для душевнобольных…— В декабре я тебе все рассказала.— Тогда это звучало совершенно иначе. Он смотрел на нее и кривил рот, и ей вдруг стало противно. Она-то думала, что знает этого человека, который сейчас стоит перед ней. Она взбежала наверх и заперлась в спальне. Через несколько минут под дверь ей просунули лист бумаги, на котором были написаны два слова: «Позвони врачу». Сначала она подумала, что готовится что-то нехорошее, но потом узнала почерк Джона Тейлора и удивилась: зачем это ему понадобилось, чтобы она звонила врачу? И вдруг поняла. Нет, она не смогла бы разумно ответить, но где-то в глубине души что-то ей стало ясно. Она нашарила записную книжку, сняла трубку и заказала разговор. В Вилларе было девять часов вечера, но она знала, что застанет главного врача на месте, так как он жил при больнице. Он действительно взял трубку и очень удивился, когда понял, кто ему звонит.— Как у вас дела?Она хотела рассказать ему про похищение сына, но он в общих чертах уже знал и даже сказал, что ему самому уже пришлось отвечать на вопросы. Она умолчала о роковой роли, которую на суде сыграла его телеграмма, потому что знала, как расстроится доктор, если узнает, что его слова были обращены ей во зло. Когда-то этот доктор спас ее.— С вами все в порядке? — с глубоким участием спросил он.— Как будто да.— А как мигрени?— Было значительно лучше. Правда, не сейчас.Вы понимаете, как измучила меня эта неизвестность. А Малкольм, мой муж… Мне пришлось рассказать ему про Чарльза, про клинику. Перед свадьбой он не интересовался моим прошлым.— Но он же был в курсе! — удивленно воскликнул доктор Вербеф, не допуская мысли, что Мариэлла может этого не знать. — Незадолго до вашей свадьбы он мне звонил… Когда же?.. Да-да, в тридцать втором году. Да, правильно. Вы уехали отсюда в феврале, а он, наверное, звонил в октябре.Поженились они три месяца спустя, первого января, в Новый год.— Он вам звонил? — растерялась Мариэлла. — Зачем?— Он спрашивал, не может ли он что-нибудь для вас сделать. Чтобы избавить вас от этих головных болей… Вообще сделать вашу жизнь счастливее. Я сказал ему, что вам надо иметь много детей, — грустно сказал доктор. Он по-настоящему жалел Мариэллу в этой ужасной трагедии. Замечательная женщина, и как же ей не повезло. — Есть новости о ребенке?— Никаких.— Когда будут, сообщите.— Обязательно.Она повесила трубку, так и не поняв, знает ли старик, для чего потребовалась его телеграмма. Но еще более необъяснимым оказывалось поведение Малкольма. Значит, все эти годы он знал, и тем не менее он был поражен, когда она рассказала ему, поражен настолько, что позволил Палмеру воспользоваться этой информацией. Но спрашивать было некогда, так как в два часа надлежало снова быть во Дворце правосудия. И с Джоном она не могла поговорить. Оставалось только сидеть, погрузившись в свои мысли, и тщетно искать ответы на мучительные вопросы.Государственный обвинитель вызвал в качестве свидетеля Патрика Рейли. Бывший шофер подробно рассказал, что он наблюдал в соборе Святого Патрика и какое выражение было на лице Чарльза Делони на следующий день в парке. Он сказал, что Чарльз, очевидно, был в ярости, и один раз даже схватил Мариэллу за плечи и тряхнул.
Долгие часы Мариэлла ждала возможности остаться наедине с Малкольмом. В молчании они приехали домой. Наконец они остались одни, и Мариэлла вошла в комнату Малкольма. Он переодевался, так как собирался поужинать в клубе. Он сказал, что ему необходимо развеяться.— Ты мне солгал.— Ты о чем? — спросил он довольно равнодушно.— Когда Тедди исчез, я рассказала тебе о своем прошлом. А ты все знал. И про Андре, и про Чарльза, и про клинику. Почему ты не сказал мне, что знаешь?— Как ты полагаешь, я мог жениться на тебе и не знать, кто ты такая? — Он насмешливо взглянул на нее. Только сегодня утром она разыгрывала дурочку в суде, и его выставила кретином. Целовалась в церкви с Чарльзом Делони… Гнусно.— Ты мне солгал.— А ты подвергала опасности моего сына. Из-за тебя я оказался связан с этим отребьем Делони, из-за тебя он украл Тедди. — Он как будто бы совершенно не думал о ее душевном состоянии, хотя сегодня не раз было ясно сказано, что ее рассудок в опасности. Из-за нее он лишился самого дорогого в жизни. — А что я знаю о тебе, это тебя не касается. Это мое дело.— А как ты смел рассказать все это Биллу Пал-меру?— Я сделал это намеренно, чтобы он мог дискредитировать твои показания. Иначе тебе могло взбрести в голову защищать этого идиота, твоего бывшего мужа, сукина сына, убийцу… Ах милосердная ты моя, ты ведь все еще не уверена, что он преступник.— И поэтому ты так поступил со мной? Чтобы я не могла ему помочь?Теперь Мариэлла отказывалась понимать Малкольма и сомневалась, знала ли она его вообще когда-либо.— Если за Тедди он пойдет на электрический стул, для него это будет очень гуманная казнь.— Так вот оно что значит! Вы оба играете в месть! Он крадет Тедди, ты убиваешь его! Все, все сошли с ума! — Она посмотрела на него с ненавистью.— Выйди из моей комнаты, Мариэлла. Нам больше не о чем говорить.Она не верила своим ушам. Малкольм расчетливо смешал ее с грязью только для того, чтобы уничтожить Чарльза.— Не знаю, кто ты такой после этого.— Это уже неважно.— Как прикажешь тебя понимать? — не в силах больше сдерживаться, закричала Мариэлла.— Думаю, ты меня все-таки поняла.— Все кончено, так? — Если только что-то существовало. Кроме Тедди, у них же никогда не было ничего общего.— Все было кончено тогда, когда Делони увез отсюда моего сына. Ты можешь идти к нему обратно после суда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32