Стоило ли огород городить ради того, чтобы в очередной раз услышать общеизвестные сентенции и поприсутствовать на сеансе угадывания мыслей? Этого добра и в городе хватает. Там столько болтунов-чревовещателей и шарлатанов-экстрасенсов развелось, что для них уже нужно создавать отдельный рекламный листок, так как в обычных информационных изданиях для их рекламы места не хватает. Рад был с вами познакомиться. Приходите в гости к Беляю, чайку попьем, погутарим… о том, о сем. Он будет рад. И я тоже.
– Как раз этот огород просто необходимо городить… Хельги, – спокойно ответила Ожега, будто и не заметив некоторой взвинченности в поведении художника.
Олег решил, что ослышался:
– Как… как вы сказали?!
– Я назвала твое настоящее имя.
– Настоящее…
Художник оцепенел. Этим именем его называл только один человек во всем мире – родной дед.
При крещении Олег был записан в святцах под двойным именем – как Олег и как Хельги. Но это он узнал, будучи уже взрослым; как и то, что имя Олег происходит от немецко-скандинавского имени Хельги.
Дед сделал запись тайно, не поставив в известность даже родителей внука. (То же самое он когда-то проделал и со своим сыном, отцом Олега; на самом деле отца звали не Илья, а Элиас). Сам Олег тоже понятия не имел, что он наречен еще и иностранным именем до тех пор, пока дед не стал обучать его мастерству художника.
Мальчик, которому, в общем-то, было все равно, как его называют, долго считал, что Хельги – это просто ласкательное прозвище и никакого отношения к их семье не имеет. Пока однажды ему не попалась на глаза старая фотография, на которой были изображены прапрадед и его жена.
О прапрадеде в семье мало что было известно. Его жизнь – это сплошная тайна. Все знали только то, что он долго был холостяком, много путешествовал по миру, и, несмотря на юные годы, успел повоевать в Америке, когда там шла гражданская война. (Правда, неизвестно, на чьей стороне – южан или северян).
Потом прапрадед поступил на службу к британскому монарху, участвовал в многочисленных сражениях, получил большой чин и кучу орденов, затем (неизвестно, почему) переметнулся к французам; там он убил на дуэли какую-то важную шишку (может даже генерала), и бежал в Россию, где и поселился, приняв российское подданство.
Наверное, он совершил этот поступок не от большой любви к новой родине, а чтобы спасти свою бесшабашную жизнь бретера и авантюриста от преследований то ли французского, то ли британского, то ли обоих правительств сразу.
Правда, перед этим прапрадед, которому к тому времени стукнуло уже немало лет, успел жениться на двадцатилетней девушке по имени Луиза. Она была дворянских кровей из добропорядочной семьи немецких бюргеров Бюргер – горожанин.
.
Семейная легенда гласит, что прапрадед окрутил будущую жену лихим гусарским наскоком – всего за один день влюбил в себя невинную прелестницу, попросил ее руки у родителей и обвенчался.
Свадьба, увы, не состоялась, потому что ему пришлось срочно уносить ноги от своих недоброжелателей. Жених и невеста едва не на ходу вскочили в дилижанс, где дружно сплели своим попутчикам какую-то душещипательную амурную историйку (похоже, чистая и непорочная Луиза оказалась под стать ветреному суженому), и те устроили им свадебный пир в каком-то безызвестном яме Ям – почтовая станция, на которой проезжающие меняли лошадей (XVIII-XIX вв.)
, где им прислуживал за столом станционный смотритель.
Приехав в Россию, прапрадед срочно поменял свою фамилию на фамилию жены и стал Радловым. Наверное, он чересчур много нагрешил, и таким образом решил спрятать концы в воду.
Фотография супружеской четы Радловых, которую нечаянно нашел Олег, была наклеена на плотный картон, а внизу находилась подпись золотым тиснением – в углу картонной рамки фирменный знак фотоателье и имя фотографа «Karl Bulla» (мелким шрифтом), а имена изображенных на снимке – «Helge und Luise Radloff» – более крупным шрифтом с лихими завитушками.
Так Олег и узнал, что получил свое второе имя в честь прапрадеда.
– Откуда вам известно это имя? – опомнившись, требовательно спросил Олег.
– А каким образом ты определяешь, где и сколько нужно положить той или иной краски на холст, чтобы написанное тобой полотно было не мазней, а картиной?
– Понятно, – буркнул Олег. – Кто на что учился…
– Верно. Именно так.
Несмотря на архаический вид и весьма преклонные годы, старуха говорила вполне грамотно, почти по-современному, в отличие от Беляя.
«Может, это какая-нибудь ученая дама, которая ушла в отшельничество? – подумал Олег. – А что, вполне возможно. Обнаружила у себя нестандартные экстрасенсорные способности и предпочла удалиться от мира в глухомань. Такие случаи бывали. Почему не в православный монастырь? А потому, что ее дар по церковным канонам попахивает серой. Он не от Бога, а от дьявола. Интересно, сейчас мои мысли она прочитала?».
Он украдкой посмотрел на Ожегу. Но, похоже, в данный момент ей было не до чтения мыслей.
Она усердно орудовала пестом, растирая в ступке какие-то снадобья в порошок. Работала Ожега сосредоточенно, хмуря густые, сросшиеся у переносицы брови, при этом что-то тихо и напевно бормоча себе под нос.
Ожега совершенно не обращала внимания на Олега. Но он был не в претензии. Каким-то образом художник сообразил, что она готовится к сеансу ясновидения. А иначе, зачем старый прохиндей Беляй так настаивал, чтобы Олег обязательно пообщался с ведуньей.
– И долго мне так сидеть? – наконец не выдержал Олег чересчур затянувшейся паузы.
Ответом ему было молчание. Старуха продолжала свои манипуляции, совершенно не обращая внимания на художника.
Ему очень хотелось как можно быстрее покинуть эту избушку на курьих ножках. Он вдруг увидел себя как бы со стороны, глазами другого человека.
«Что делает вполне современный горожанин, не сильно обремененный предрассудками, в жилище отшельницы, возможно, полусумасшедшей? – вопрошал незнакомец. – Он хочет узнать свою судьбу… Какая чушь! Это по определению невозможно. Наверное, этот глупый малый не знает, что судьба человека на коленях богов. Так говорили древние. Ее можно в любой момент стряхнуть с колен, как пыль, и тогда любые предсказания окажутся всего лишь набором пустых, ничего не значащих фраз, сотрясением воздуха в колбе…»
Олег попытался освободиться от наваждения, но не смог. Его второе «эго» – если это было оно – продолжало с циничным напором:
«Кому ты поверил, чудак? Старому пердуну, у которого с годами поехала крыша, и он впал в язычество. Еще бы не впасть. Тут в округе верст на двести нет ни одной церквушки. Вот бабки-дедки и создали свою мафию, сообразуясь с древними верованиями, в которых человек неразрывно связан с природой и ее тайными силами. Вполне естественный процесс. Посидишь в глухомани лет, эдак, пятьдесят, конфуцианцем станешь, даже не зная основ учения мудрого китайца Конфуция…»
– Теперь я знаю, что ты пришел ко мне с чистым сердцем и добрыми помыслами, – вдруг нарушила сильно затянувшуюся молчанку Ожега. – Твоя душа – как чистый бумажный лист. Но на нем вскоре могут появиться письмена, начертанные кровью. Берегись неведомого писца, он уже приготовил перо.
– И это… это все?!
«Господи, что за ахинею она несет?! – с отчаянием подумал Олег. – И вообще – почему я сюда пришел и зачем мне все это надо?!»
– Нет. Это не гадание, а всего лишь прелюдия, милай, – ответила Ожега и попыталась улыбнуться, но улыбка у нее вышла какая-то не натуральная, а вымученная. – Для того, чтобы ведать судьбу человека, требуется его согласие. А ты пока не готов к этому. Нет в тебе веры.
– Вы правы – я вам не верю, – угрюмо сказал художник. – Хотя вы уже и доказали, что в своем деле кое-что смыслите. Кстати, перед гаданием, насколько мне известно, нужно «позолотить ручку». К сожалению, денег у меня немного, да и те не наши, а зарубежные. Беляй, к примеру, отказался их брать.
– Значит, внутренне ты согласен на то, чтобы я обратилась к берегиням Берегини – нимфы, феи.
, – с удовлетворением констатировала Ожега. – Только они могут расплести узелки твоей судьбы, пользуясь подсказкой Гамаюна Гамаюн – вещая птица, посланница славянских богов, их глашатай, поющая людям божественные гимны и провещающая будущее тем, кто умеет слышать тайное; Гамаюн знает все о происхождении земли и неба, богов и героев, людей и чудовищ, птиц и зверей.
. А что касается денег… – Она подошла к сундуку, открыла его, достала оттуда ларец – такой же древний, как и сам сундук – и поставила его на стол перед художником. – Смотри, – сказала Ожега, открывая крышку ларца.
Олег невольно охнул. Ларец почти доверху был заполнен золотыми монетами! Там были и царские червонцы, и чешские дукаты, и польские талеры, и даже монеты неведомых стран, скорее всего, арабских, если судить по надписям.
– Нужны ли мне твои деньги? – не без иронии задала риторический вопрос старуха и вернула ларец обратно в сундук.
«Откуда?…» – хотел было спросить Олег, но тут же прикусил язык. Понятно, откуда. Значит, Беляй не врал, сокровища и впрямь существуют. Если и не Бонапарта, то кого-то другого, может, клад богатого купчишки или хитника с большой дороги, в царские времена грабившего проезжих, а денежки прятавшего в самой глухомани.
И самому Олегу не блазнилось – под камнем и впрямь лежали золотые.
Похоже, Ожега нашла клад… Ларец даже на первый взгляд тянет не меньше, чем на миллион долларов. Это же надо – бабуля оказалась болотным «олигархом». Если потрусить все деревни области, то даже в этом случае вряд ли наберется столько денег, как у этой старой болотной совы.
Олег нервно хихикнул – это получилось неожиданно и глупо, помимо его воли, – и спросил, прищурив глаза:
– А вы не боитесь, что я могу оказаться очень нехорошим человеком? Денежки-то большие…
Ожега ответила ему снисходительным взглядом. И молвила:
– Я уже старая, мне давно пора на покой. Но ты не из тех, кто способен взять такой большой грех на душу. Да и деньги эти заговорены. От них будет тебе большая беда. Хочешь – верь, хочешь – нет.
Олег смутился.
– Да ладно, это я так… сдуру.
– Вот и поговорили, – с удовлетворением констатировала Ожега; и тут же посуровела, впилась острым взглядом в лицо художника. – А теперь ответь мне – ты готов?
– Надо ли?
– Надо, милай, надо. Уж поверь мне. Ткань судьбы плетется причудливо, нити перепутаны, и нередко какой-то пустяк, какой-то малозаметный узелок, может оказаться весьма важной, возможно, опасной вехой на жизненном пути. Но хуже всего, если человек оказывается игрушкой богов. Тогда ему нужно просто смириться со своей участью и ждать, пока высшим силам не наскучит играть с нитями, на которых подвешена человеческая жизнь.
Ожега немного помедлила и добавила не без иронии:
– Что касается лично тебя, то неужели ты продолжаешь думать, что попал ко мне по воле слепого случая?
– Уже вижу, что случаем тут и не пахнет, – хмуро пробурчал Олег. – Меня привели к вам, что называется, за рога. Я ведь не совсем тупой, кое в чем разбираюсь… Кто это сделал, как это у него получилось и, главное, зачем – сие другой вопрос. Возможно, позже я найду на него ответ. Хотя… не знаю. Не уверен. Короче говоря, я в вашей власти. Отступать мне некуда и незачем. Чему быть, того не миновать. Внутренне я уже подготовился.
– Да… так оно и есть. Ты верно оценил ситуацию. И еще одно: не будь твоя судьба тесно переплетена с судьбами многих людей, ты сюда не ступил бы и ногой. Ты как раз и есть узелок, к которому привязаны нити других судеб. – Старуха высыпала из ступки на свою заскорузлую сухую ладонь бурый порошок и бросила его в котел. – Что ж, начнем…
Она принялась что-то бубнить, делая руками над котлом магические пассы.
Поначалу ничего не происходило. Олег немного скептически смотрел на старуху и мысленно представлял, что будет дальше: она набегается вокруг котла, устанет, сядет за стол и начнет ему баки забивать всякой мистической чепухой. Ему уже приходилось слышать от друзей, как работают городские гадалки и маги разных «мастей».
Конечно, для слабонервных и подверженных душевным заболеваниям обстановка в избушке была бы шоком. Для полноты картины не хватало лишь змеи, совы и ручной крысы. Но Олег почти не сомневался, что эти обязательные атрибуты ведуньи должны быть где-то поблизости.
От этой мысли он тревожно оглянулся и на всякий случай подобрал ноги; вдруг где-то неподалеку ползает гадюка. В болотах этих тварей хватает. Цапнет за лодыжку – и привет. Несчастный случай на пленэре…
И тут неожиданно начало темнеть. Уголья под котлом загорелись ярче, в воздухе зароились миниатюрные – размером с пылинку – светлячки, и резкий незнакомый запах, как у нашатыря, но покруче, шибанул в нос, мгновенно выдавив из глаз слезу.
Олегу показалось, что над избушкой, над самой ее крышей, летает огромная птица, словно примеряясь пойти на посадку. Он почувствовал, что тело начало неметь, как под наркозом, а язык стал непослушным и большим, словно бревно.
Художник попытался крикнуть, – от испуга – но из горла послышалось лишь сипение. А дальше Олег и вовсе перестал что-либо соображать, потому что над котлом вдруг зароились какие-то тени.
Вскоре они начали уплотняться, и в конечном итоге превратились в отвратительных призрачных чудовищ, затеявших драку из-за порошка, который ведунья методично, горстями, сыпала в котел. Они подхватывали крупинки на лету – точь-в-точь как морские чайки, когда кормишь их огрызками хлеба с палубы корабля.
Олег, чувствуя, что начинает терять сознание, ухватился руками за стол. Перед глазами все плыло, кружилось; ему показалось, что Ожега вдруг уменьшилась до размера Дюймовочки и отдалилась от него вместе со своей избой на огромной расстояние. А он сам очутился в космической пустоте.
Внеземное пространство было наполнено чьим-то грохочущим голосом, который что-то медленно и размеренно говорил; нет, не говорил – вещал, как священник из амвона. Но что именно, Олег понять не мог, хотя откуда-то знал: придет время, и он все вспомнит.
«Господи, это ты?!» – мысленно возопил потрясенный до глубины души художник. Ответом ему был удар грома, после которого Олег перестал адекватно реагировать на происходящее.
Птица над избой ведуньи по-прежнему взмахивала своими громадными крыльями, и буря, поднявшаяся над болотом, ломала тонкие деревца и выплескивала на сухой берег зловонную жижу…
Глава 8
– Ну, силен ты поспать, паря! – сказал Беляй, ставя на стол кувшин с молоком. – Вона скоки на часах. Ужо обед, а мы ишшо и не завтракали. Вставай, лежебока. Поди, проголодалси?
Настенные часы у Беляя явно были дореволюционными: с гирями, кукушкой, которая давно умолкла и лишь уныло выглядывала через приоткрытое окошко и ржавым циферблатом, на котором цифры только угадывались. К гирям был подвешен дополнительный груз в виде маленького утюжка (который нагревался, если поставить его на плиту) эпохи военного коммунизма, и сломанного амбарного замка.
Это чтобы механизм ходиков, изношенный донельзя, все же продолжал выполнять свою функцию, пусть и со скрипом.
Время на часах, как приметил Олег, Беляй выставлял по солнцу – на глазок. Впрочем, оно ему и не нужно было. Час сюда, час туда – какая разница?
В этой выморочной деревеньке время застыло, остановилось, и лишь тиканье маятника часов подсказывало, что в окружающем мире все-таки происходят какие-то изменения.
Олег посмотрел на часы, мысленно расчертив циферблат на секторы, и определил, что время и впрямь близится к обеду; малая стрелка ходиков неприкаянно маялась где-то в районе цифры «11», а большая уже почти догнала свою товарку.
– Да… кгм!… не без этого, – ответил Олег и встал на ровные ноги.
Тут его немного повело, и он сумел сохранить равновесие, лишь опершись о стену. Беляй бросил на него заинтересованный взгляд, но промолчал.
Олег вышел во двор и умылся из дюралевого умывальника. При этом он невесело ухмыльнулся: хорошо, что в деревне нет добытчиков цветных металлов, всегда страдающих похмельным синдромом. Иначе этот умывальник уже давно был бы сдан в приемный пункт металлолома.
Кроме молока, Беляй поставил плошку с медом и положил еще горячий свежеиспеченный каравай.
– Это все Дарёна, – сказал он, кромсая хлеб большими кусками кухонным ножом с роговой рукоятью. – Для тебя постаралась.
– С какой стати?
– Хе-хе… Многие ходили той дорожкой, что ты вчера, да не все возвращались. Так что сегодня, считай, твой второй день рождения, паря.
Вспомнив вчерашнее представление, устроенное Ожегой, художник невольно вздрогнул. Бр-р-р! Похоже, Беляй прав – Олега едва кондрашка не хватила от всего того, что он увидел и что узнал.
А уж как он топал обратно, это и вовсе целый роман. Иногда ему казалось, что под ногами нет тропы, и он идет, как тот призрачный седой старик, который вытащил его из трясины, – через болото напрямик, не придерживаясь вешек, указывающих тропу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Как раз этот огород просто необходимо городить… Хельги, – спокойно ответила Ожега, будто и не заметив некоторой взвинченности в поведении художника.
Олег решил, что ослышался:
– Как… как вы сказали?!
– Я назвала твое настоящее имя.
– Настоящее…
Художник оцепенел. Этим именем его называл только один человек во всем мире – родной дед.
При крещении Олег был записан в святцах под двойным именем – как Олег и как Хельги. Но это он узнал, будучи уже взрослым; как и то, что имя Олег происходит от немецко-скандинавского имени Хельги.
Дед сделал запись тайно, не поставив в известность даже родителей внука. (То же самое он когда-то проделал и со своим сыном, отцом Олега; на самом деле отца звали не Илья, а Элиас). Сам Олег тоже понятия не имел, что он наречен еще и иностранным именем до тех пор, пока дед не стал обучать его мастерству художника.
Мальчик, которому, в общем-то, было все равно, как его называют, долго считал, что Хельги – это просто ласкательное прозвище и никакого отношения к их семье не имеет. Пока однажды ему не попалась на глаза старая фотография, на которой были изображены прапрадед и его жена.
О прапрадеде в семье мало что было известно. Его жизнь – это сплошная тайна. Все знали только то, что он долго был холостяком, много путешествовал по миру, и, несмотря на юные годы, успел повоевать в Америке, когда там шла гражданская война. (Правда, неизвестно, на чьей стороне – южан или северян).
Потом прапрадед поступил на службу к британскому монарху, участвовал в многочисленных сражениях, получил большой чин и кучу орденов, затем (неизвестно, почему) переметнулся к французам; там он убил на дуэли какую-то важную шишку (может даже генерала), и бежал в Россию, где и поселился, приняв российское подданство.
Наверное, он совершил этот поступок не от большой любви к новой родине, а чтобы спасти свою бесшабашную жизнь бретера и авантюриста от преследований то ли французского, то ли британского, то ли обоих правительств сразу.
Правда, перед этим прапрадед, которому к тому времени стукнуло уже немало лет, успел жениться на двадцатилетней девушке по имени Луиза. Она была дворянских кровей из добропорядочной семьи немецких бюргеров Бюргер – горожанин.
.
Семейная легенда гласит, что прапрадед окрутил будущую жену лихим гусарским наскоком – всего за один день влюбил в себя невинную прелестницу, попросил ее руки у родителей и обвенчался.
Свадьба, увы, не состоялась, потому что ему пришлось срочно уносить ноги от своих недоброжелателей. Жених и невеста едва не на ходу вскочили в дилижанс, где дружно сплели своим попутчикам какую-то душещипательную амурную историйку (похоже, чистая и непорочная Луиза оказалась под стать ветреному суженому), и те устроили им свадебный пир в каком-то безызвестном яме Ям – почтовая станция, на которой проезжающие меняли лошадей (XVIII-XIX вв.)
, где им прислуживал за столом станционный смотритель.
Приехав в Россию, прапрадед срочно поменял свою фамилию на фамилию жены и стал Радловым. Наверное, он чересчур много нагрешил, и таким образом решил спрятать концы в воду.
Фотография супружеской четы Радловых, которую нечаянно нашел Олег, была наклеена на плотный картон, а внизу находилась подпись золотым тиснением – в углу картонной рамки фирменный знак фотоателье и имя фотографа «Karl Bulla» (мелким шрифтом), а имена изображенных на снимке – «Helge und Luise Radloff» – более крупным шрифтом с лихими завитушками.
Так Олег и узнал, что получил свое второе имя в честь прапрадеда.
– Откуда вам известно это имя? – опомнившись, требовательно спросил Олег.
– А каким образом ты определяешь, где и сколько нужно положить той или иной краски на холст, чтобы написанное тобой полотно было не мазней, а картиной?
– Понятно, – буркнул Олег. – Кто на что учился…
– Верно. Именно так.
Несмотря на архаический вид и весьма преклонные годы, старуха говорила вполне грамотно, почти по-современному, в отличие от Беляя.
«Может, это какая-нибудь ученая дама, которая ушла в отшельничество? – подумал Олег. – А что, вполне возможно. Обнаружила у себя нестандартные экстрасенсорные способности и предпочла удалиться от мира в глухомань. Такие случаи бывали. Почему не в православный монастырь? А потому, что ее дар по церковным канонам попахивает серой. Он не от Бога, а от дьявола. Интересно, сейчас мои мысли она прочитала?».
Он украдкой посмотрел на Ожегу. Но, похоже, в данный момент ей было не до чтения мыслей.
Она усердно орудовала пестом, растирая в ступке какие-то снадобья в порошок. Работала Ожега сосредоточенно, хмуря густые, сросшиеся у переносицы брови, при этом что-то тихо и напевно бормоча себе под нос.
Ожега совершенно не обращала внимания на Олега. Но он был не в претензии. Каким-то образом художник сообразил, что она готовится к сеансу ясновидения. А иначе, зачем старый прохиндей Беляй так настаивал, чтобы Олег обязательно пообщался с ведуньей.
– И долго мне так сидеть? – наконец не выдержал Олег чересчур затянувшейся паузы.
Ответом ему было молчание. Старуха продолжала свои манипуляции, совершенно не обращая внимания на художника.
Ему очень хотелось как можно быстрее покинуть эту избушку на курьих ножках. Он вдруг увидел себя как бы со стороны, глазами другого человека.
«Что делает вполне современный горожанин, не сильно обремененный предрассудками, в жилище отшельницы, возможно, полусумасшедшей? – вопрошал незнакомец. – Он хочет узнать свою судьбу… Какая чушь! Это по определению невозможно. Наверное, этот глупый малый не знает, что судьба человека на коленях богов. Так говорили древние. Ее можно в любой момент стряхнуть с колен, как пыль, и тогда любые предсказания окажутся всего лишь набором пустых, ничего не значащих фраз, сотрясением воздуха в колбе…»
Олег попытался освободиться от наваждения, но не смог. Его второе «эго» – если это было оно – продолжало с циничным напором:
«Кому ты поверил, чудак? Старому пердуну, у которого с годами поехала крыша, и он впал в язычество. Еще бы не впасть. Тут в округе верст на двести нет ни одной церквушки. Вот бабки-дедки и создали свою мафию, сообразуясь с древними верованиями, в которых человек неразрывно связан с природой и ее тайными силами. Вполне естественный процесс. Посидишь в глухомани лет, эдак, пятьдесят, конфуцианцем станешь, даже не зная основ учения мудрого китайца Конфуция…»
– Теперь я знаю, что ты пришел ко мне с чистым сердцем и добрыми помыслами, – вдруг нарушила сильно затянувшуюся молчанку Ожега. – Твоя душа – как чистый бумажный лист. Но на нем вскоре могут появиться письмена, начертанные кровью. Берегись неведомого писца, он уже приготовил перо.
– И это… это все?!
«Господи, что за ахинею она несет?! – с отчаянием подумал Олег. – И вообще – почему я сюда пришел и зачем мне все это надо?!»
– Нет. Это не гадание, а всего лишь прелюдия, милай, – ответила Ожега и попыталась улыбнуться, но улыбка у нее вышла какая-то не натуральная, а вымученная. – Для того, чтобы ведать судьбу человека, требуется его согласие. А ты пока не готов к этому. Нет в тебе веры.
– Вы правы – я вам не верю, – угрюмо сказал художник. – Хотя вы уже и доказали, что в своем деле кое-что смыслите. Кстати, перед гаданием, насколько мне известно, нужно «позолотить ручку». К сожалению, денег у меня немного, да и те не наши, а зарубежные. Беляй, к примеру, отказался их брать.
– Значит, внутренне ты согласен на то, чтобы я обратилась к берегиням Берегини – нимфы, феи.
, – с удовлетворением констатировала Ожега. – Только они могут расплести узелки твоей судьбы, пользуясь подсказкой Гамаюна Гамаюн – вещая птица, посланница славянских богов, их глашатай, поющая людям божественные гимны и провещающая будущее тем, кто умеет слышать тайное; Гамаюн знает все о происхождении земли и неба, богов и героев, людей и чудовищ, птиц и зверей.
. А что касается денег… – Она подошла к сундуку, открыла его, достала оттуда ларец – такой же древний, как и сам сундук – и поставила его на стол перед художником. – Смотри, – сказала Ожега, открывая крышку ларца.
Олег невольно охнул. Ларец почти доверху был заполнен золотыми монетами! Там были и царские червонцы, и чешские дукаты, и польские талеры, и даже монеты неведомых стран, скорее всего, арабских, если судить по надписям.
– Нужны ли мне твои деньги? – не без иронии задала риторический вопрос старуха и вернула ларец обратно в сундук.
«Откуда?…» – хотел было спросить Олег, но тут же прикусил язык. Понятно, откуда. Значит, Беляй не врал, сокровища и впрямь существуют. Если и не Бонапарта, то кого-то другого, может, клад богатого купчишки или хитника с большой дороги, в царские времена грабившего проезжих, а денежки прятавшего в самой глухомани.
И самому Олегу не блазнилось – под камнем и впрямь лежали золотые.
Похоже, Ожега нашла клад… Ларец даже на первый взгляд тянет не меньше, чем на миллион долларов. Это же надо – бабуля оказалась болотным «олигархом». Если потрусить все деревни области, то даже в этом случае вряд ли наберется столько денег, как у этой старой болотной совы.
Олег нервно хихикнул – это получилось неожиданно и глупо, помимо его воли, – и спросил, прищурив глаза:
– А вы не боитесь, что я могу оказаться очень нехорошим человеком? Денежки-то большие…
Ожега ответила ему снисходительным взглядом. И молвила:
– Я уже старая, мне давно пора на покой. Но ты не из тех, кто способен взять такой большой грех на душу. Да и деньги эти заговорены. От них будет тебе большая беда. Хочешь – верь, хочешь – нет.
Олег смутился.
– Да ладно, это я так… сдуру.
– Вот и поговорили, – с удовлетворением констатировала Ожега; и тут же посуровела, впилась острым взглядом в лицо художника. – А теперь ответь мне – ты готов?
– Надо ли?
– Надо, милай, надо. Уж поверь мне. Ткань судьбы плетется причудливо, нити перепутаны, и нередко какой-то пустяк, какой-то малозаметный узелок, может оказаться весьма важной, возможно, опасной вехой на жизненном пути. Но хуже всего, если человек оказывается игрушкой богов. Тогда ему нужно просто смириться со своей участью и ждать, пока высшим силам не наскучит играть с нитями, на которых подвешена человеческая жизнь.
Ожега немного помедлила и добавила не без иронии:
– Что касается лично тебя, то неужели ты продолжаешь думать, что попал ко мне по воле слепого случая?
– Уже вижу, что случаем тут и не пахнет, – хмуро пробурчал Олег. – Меня привели к вам, что называется, за рога. Я ведь не совсем тупой, кое в чем разбираюсь… Кто это сделал, как это у него получилось и, главное, зачем – сие другой вопрос. Возможно, позже я найду на него ответ. Хотя… не знаю. Не уверен. Короче говоря, я в вашей власти. Отступать мне некуда и незачем. Чему быть, того не миновать. Внутренне я уже подготовился.
– Да… так оно и есть. Ты верно оценил ситуацию. И еще одно: не будь твоя судьба тесно переплетена с судьбами многих людей, ты сюда не ступил бы и ногой. Ты как раз и есть узелок, к которому привязаны нити других судеб. – Старуха высыпала из ступки на свою заскорузлую сухую ладонь бурый порошок и бросила его в котел. – Что ж, начнем…
Она принялась что-то бубнить, делая руками над котлом магические пассы.
Поначалу ничего не происходило. Олег немного скептически смотрел на старуху и мысленно представлял, что будет дальше: она набегается вокруг котла, устанет, сядет за стол и начнет ему баки забивать всякой мистической чепухой. Ему уже приходилось слышать от друзей, как работают городские гадалки и маги разных «мастей».
Конечно, для слабонервных и подверженных душевным заболеваниям обстановка в избушке была бы шоком. Для полноты картины не хватало лишь змеи, совы и ручной крысы. Но Олег почти не сомневался, что эти обязательные атрибуты ведуньи должны быть где-то поблизости.
От этой мысли он тревожно оглянулся и на всякий случай подобрал ноги; вдруг где-то неподалеку ползает гадюка. В болотах этих тварей хватает. Цапнет за лодыжку – и привет. Несчастный случай на пленэре…
И тут неожиданно начало темнеть. Уголья под котлом загорелись ярче, в воздухе зароились миниатюрные – размером с пылинку – светлячки, и резкий незнакомый запах, как у нашатыря, но покруче, шибанул в нос, мгновенно выдавив из глаз слезу.
Олегу показалось, что над избушкой, над самой ее крышей, летает огромная птица, словно примеряясь пойти на посадку. Он почувствовал, что тело начало неметь, как под наркозом, а язык стал непослушным и большим, словно бревно.
Художник попытался крикнуть, – от испуга – но из горла послышалось лишь сипение. А дальше Олег и вовсе перестал что-либо соображать, потому что над котлом вдруг зароились какие-то тени.
Вскоре они начали уплотняться, и в конечном итоге превратились в отвратительных призрачных чудовищ, затеявших драку из-за порошка, который ведунья методично, горстями, сыпала в котел. Они подхватывали крупинки на лету – точь-в-точь как морские чайки, когда кормишь их огрызками хлеба с палубы корабля.
Олег, чувствуя, что начинает терять сознание, ухватился руками за стол. Перед глазами все плыло, кружилось; ему показалось, что Ожега вдруг уменьшилась до размера Дюймовочки и отдалилась от него вместе со своей избой на огромной расстояние. А он сам очутился в космической пустоте.
Внеземное пространство было наполнено чьим-то грохочущим голосом, который что-то медленно и размеренно говорил; нет, не говорил – вещал, как священник из амвона. Но что именно, Олег понять не мог, хотя откуда-то знал: придет время, и он все вспомнит.
«Господи, это ты?!» – мысленно возопил потрясенный до глубины души художник. Ответом ему был удар грома, после которого Олег перестал адекватно реагировать на происходящее.
Птица над избой ведуньи по-прежнему взмахивала своими громадными крыльями, и буря, поднявшаяся над болотом, ломала тонкие деревца и выплескивала на сухой берег зловонную жижу…
Глава 8
– Ну, силен ты поспать, паря! – сказал Беляй, ставя на стол кувшин с молоком. – Вона скоки на часах. Ужо обед, а мы ишшо и не завтракали. Вставай, лежебока. Поди, проголодалси?
Настенные часы у Беляя явно были дореволюционными: с гирями, кукушкой, которая давно умолкла и лишь уныло выглядывала через приоткрытое окошко и ржавым циферблатом, на котором цифры только угадывались. К гирям был подвешен дополнительный груз в виде маленького утюжка (который нагревался, если поставить его на плиту) эпохи военного коммунизма, и сломанного амбарного замка.
Это чтобы механизм ходиков, изношенный донельзя, все же продолжал выполнять свою функцию, пусть и со скрипом.
Время на часах, как приметил Олег, Беляй выставлял по солнцу – на глазок. Впрочем, оно ему и не нужно было. Час сюда, час туда – какая разница?
В этой выморочной деревеньке время застыло, остановилось, и лишь тиканье маятника часов подсказывало, что в окружающем мире все-таки происходят какие-то изменения.
Олег посмотрел на часы, мысленно расчертив циферблат на секторы, и определил, что время и впрямь близится к обеду; малая стрелка ходиков неприкаянно маялась где-то в районе цифры «11», а большая уже почти догнала свою товарку.
– Да… кгм!… не без этого, – ответил Олег и встал на ровные ноги.
Тут его немного повело, и он сумел сохранить равновесие, лишь опершись о стену. Беляй бросил на него заинтересованный взгляд, но промолчал.
Олег вышел во двор и умылся из дюралевого умывальника. При этом он невесело ухмыльнулся: хорошо, что в деревне нет добытчиков цветных металлов, всегда страдающих похмельным синдромом. Иначе этот умывальник уже давно был бы сдан в приемный пункт металлолома.
Кроме молока, Беляй поставил плошку с медом и положил еще горячий свежеиспеченный каравай.
– Это все Дарёна, – сказал он, кромсая хлеб большими кусками кухонным ножом с роговой рукоятью. – Для тебя постаралась.
– С какой стати?
– Хе-хе… Многие ходили той дорожкой, что ты вчера, да не все возвращались. Так что сегодня, считай, твой второй день рождения, паря.
Вспомнив вчерашнее представление, устроенное Ожегой, художник невольно вздрогнул. Бр-р-р! Похоже, Беляй прав – Олега едва кондрашка не хватила от всего того, что он увидел и что узнал.
А уж как он топал обратно, это и вовсе целый роман. Иногда ему казалось, что под ногами нет тропы, и он идет, как тот призрачный седой старик, который вытащил его из трясины, – через болото напрямик, не придерживаясь вешек, указывающих тропу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31