— Мне сейчас очень не хочется, чтобы меня поймала мама Гертруда. Она добрейшая женщина на свете, но почему-то уверена, что я непременно стану партнершей ее сына. Люк — добрый малый, но никто, кроме Фреда, его не слушает. Я ни за что бы не вышла за него замуж, а тем более не стала бы выступать с ним вместе.
— Счастлив, что смог быть вам полезен, — холодно проговорил Гарет, ничего не поняв из ее объяснений. И он никак не мог уяснить, почему близость этого жалкого существа вызвала в нем столь сильный чувственный отклик.
Миранда огляделась. Толпа забеспокоилась, а музыканты и жонглеры, закончив выступление, раскланялись и уступили место молодому человеку с глуповатым лицом, одетому в пестрый, многоцветный камзол. Он взобрался на подмостки в сопровождении резвого терьера.
— Это Люк и Фред, — пояснила Миранда обладателю удобного плаща. — Это очень хороший номер. Он может заставить Фреда делать что угодно. Смотрите: сейчас Фред будет прыгать сквозь горящий круг… Но у бедного Люка совсем нет мозгов. Вряд ли в книге судеб сказано, что я должна выйти за него замуж и стать его партнершей.
Гарет перевел взгляд с молодого человека, выражение лица которого казалось пустым и бессмысленным, на личико девушки, живое, умное, с ярко сияющими глазами, и понял, что она имела в виду.
— Мне надо найти Чипа. Мама Гертруда, конечно, его не поймает, а он может натворить чего-нибудь. Он такой шкодливый.
Девушка весело махнула Гарету рукой и нырнула в толпу. Некоторое время он видел ее оранжевую юбку, а потом исчезла и она.
Гарет чувствовал себя слегка смущенным и вдруг заметил, что улыбается без всякой причины. Он бросил взгляд на подмостки, где все еще сидел на табуретке мальчик и встревоженно смотрел в толпу, ища глазами свою партнершу по танцам. Ребенок выглядел испуганным, будто его оставили одного в темноте.
Между тем женщина, которую девушка называла «мама Гертруда», пробивалась назад сквозь толпу. Лицо ее было мрачным и недовольным. Она бормотала себе под нос:
— Эта девочка… Она как светлячок — за ней не угнаться. Только что была здесь, а теперь исчезла и нет ее. Что неладно с моим Люком, я вас спрашиваю? — Она посмотрела прямо на Гарета, будто он знал ответ на ее вопрос. — Он добрый, трудолюбивый, пригожий малый. Что у него не так? Да любая девушка была бы рада такому мужу.
Она бросила на Гарета испепеляющий взгляд, словно считала его ответственным за неблагодарность Миранды. Потом пожала плечами и удалилась, окутанная красно-коричневым облаком, покачивая фижмами, похожая на тяжелый корабль, разрезающий носом волны.
Люк как раз закончил свое выступление и теперь раскланивался. Его терьер прыгал по краю подмостков на задних лапах, но публика уже начала расходиться и не обращала на пса внимания.
Гертруда вспрыгнула на подмостки с невероятной для такой туши ловкостью.
— Ты не пустил шапку по кругу! — взревела она. — Ты туп как пень, Люк! Беги и собери деньги! — Она принялась колотить своего незадачливого отпрыска палкой. — Стоишь здесь, раскланиваешься, прыгаешь, когда все расходятся! Смотрел бы, как Миранда собирает деньги. Ты болван!
Молодой человек спрыгнул с подмостков и принялся сновать среди расходящихся зрителей, протягивая руку со шляпой с выражением отчаянной мольбы. Его собачка трусила рядом. Но все уже потеряли интерес к актерам, и никто не бросил в шляпу даже самой мелкой монетки. Гарет дал ему шиллинг, и молодой человек открыл рот от изумления.
— Благодарю… милорд, — запинаясь пробормотал он. — Покорнейше благодарю, милорд.
— Откуда ты? — спросил Гарет, кивнув в сторону подмостков, которые уже начали разбирать двое работяг.
— Из Франции, милорд, — ответил Люк смущенно, тоскливо глядя на быстро рассеивающуюся толпу зрителей, разрываемый противоречивыми желаниями. Ему хотелось бежать за не успевшими уйти зрителями, чтобы собрать хоть несколько монет, но чувство благодарности обязывало его ответить на вопросы благородного господина, столь щедро вознаградившего его за выступление.
— Мы отплываем в Кале с полуденным приливом, — сообщил он.
Граф Харкорт кивнул юноше, показывая, что их разговор окончен, и Люк бросился в погоню за последними зрителями. Несколько минут граф наблюдал, как разбирают подмостки. Потом повернулся спиной к городу, расположившемуся у подножия крутых белых утесов, поднимавшихся из Ла-Манша.
Он и сам прибыл из Франции только нынче на рассвете, переплыв пролив, и решил провести ночь в Дувре, а в свой лондонский дом вернуться на следующий день.
Решение это в первую очередь было продиктовано нежеланием снова окунаться в атмосферу ожесточенных битв, которые его сестра вела с непокорной Мод. По правде говоря, иногда он получал удовольствие от этих баталий, похожих на бурное сражение враждебных стихий, на морские бури, разыгрывающиеся на глазах обезумевших моряков, готовых на что угодно, хоть на сделку с дьяволом, лишь бы он обуздал стихию и не дал погибнуть утлому суденышку.
Гарет просунул руку под богатый, красиво расшитый камзол из серого шелка, и пальцы его нащупали маленький бархатный мешочек, а в нем браслет — подарок Генриха будущей невесте. Пергамент в вощеном конверте лежал на его груди, а на конверте — печать короля Генриха Четвертого. Сейчас Генрих Наваррский стал королем Франции, ибо, приняв католичество, получил возможность наследовать французский престол. Теперь он сможет управлять значительно более могущественной страной, расположенной на неизмеримо большей территории, чем его родная Наварра. Он хорошо правил Наваррой, но теперь ему предстояло куда более сложное испытание. А под печатью короля Франции лежала бумага, которая вернет семье Харкортов все то богатство, земли и влияние, которыми она когда-то обладала.
Это был путь к столь ослепительному величию, что даже Имоджин, сестра Гарета, одержимая жаждой власти, не смела мечтать о чем-то подобном.
Язвительная усмешка коснулась красиво очерченного рта Гарета, когда он подумал о том, как удивит Имоджин предложение, изложенное в бумаге, спрятанной у него на груди. После смерти Шарлотты очень немногое могло пробудить Гарета от его летаргии и равнодушия к внешнему миру, но этот взмах золотой волшебной палочки заставил кровь быстрее побежать по жилам, оживил его прежние политические амбиции, вызвал тот неутолимый голод, который когда-то толкал его к решительным действиям.
Но для осуществления своих планов ему нужно было заручиться согласием своей подопечной, а Гарету было отлично известно, что это будет очень не просто.
Когда он сдался на уговоры Имоджин и отплыл во Францию, он не мог предположить, что получит куда больше, чем ожидает. Туда он вез предложение, адресованное ближайшему другу и доверенному лицу короля Генриха — герцогу де Руасси, жениться на дочери герцога д'Альбара и кузине графа Харкорта. Однако события приняли совершенно неожиданный оборот.
Гарет снова повернулся к морю и посмотрел на мол, отделявший гавань от бурных вод Ла-Манша. Это было мирное и красивое место, вполне заслужившее свое название — Райская гавань. Она совсем не походила на мрачный, оглушительно шумный лагерь короля Генриха под стенами Парижа…
Гарет прибыл к королю Генриху холодным апрельским вечером под моросящим дождем, когда погода больше походила на зимнюю, чем на весеннюю. Он отправился в путь один, зная, что так привлечет меньше внимания, чем если его будет сопровождать отряд слуг. Путешествие вышло довольно опасным, все окрестности бурлили, потому что нежеланный король осадил Париж, а его жители готовы были страдать от голода, но не желали уступить суверену, которого считали еретиком и узурпатором.
Отсутствие сопровождающих лиц и знаков отличия, которые бы удостоверяли высокий ранг лорда Харкорта, вызвало кое-какие затруднения. Его не хотели пропускать к королю, но в конце концов ему удалось проникнуть в лагерь, раскинувшийся под стенами Парижа и похожий на палаточный городок. В течение двух часов он пробивался к королю. Мимо него сновали офицеры, курьеры, слуги. Плащ лорда промок, сапоги были перепачканы глиной. Харкорт яростно вытаптывал уже и так достаточно пострадавшую траву перед шатром короля, прилагая отчаянные усилия, чтобы согреться.
Наконец его допустили к королю. Король Генрих с самой юности и до своих тридцати восьми лет был солдатом с крепким, мускулистым телом, отважным воином, презиравшим роскошь. Его собственное жилище едва обогревалось жаровней, он спал на соломенном матрасе, брошенном на холодную землю. Он и его советники кутались в толстые кавалерийские плащи.
Король встретил лорда Харкорта учтивой улыбкой, но его проницательные темные глаза смотрели недоверчиво, и вопросы, которые он задавал, были по большей части каверзными.
В девятнадцать лет он женился на Маргарите де Валуа и беспечно захлопнул ловушку, в которой погибли тысячи его людей. После ночи Святого Варфоломея он подозревал предательство всегда и во всем — даже тогда, когда ему предлагали дружбу. Избиение гугенотов произошло в том самом городе, население которого он теперь пытался привести к повиновению голодом.
Но верительные грамоты Гарета были безупречны. Его собственный отец присутствовал на злополучной свадьбе. Герцог д'Альбар, отец Мод, был одним из ближайших друзей Генриха и во время резни потерял жену и ребенка. Его погибшая жена была урожденной Харкорт. После строгого допроса графа Харкорта приняли как друга и пригласили поужинать с монархом и присутствовать при том, когда Генрих и де Руасси будут обсуждать предложение графа.
Вино было терпким, хлеб грубым, мясо жестким, но Генриха, похоже, это ни капли не огорчало. Король ел и пил с отменным аппетитом. Только его ястребиный нос слегка краснел по мере того, как пустели кожаные бутыли с вином. Наконец король отер свои тонкие губы и попросил показать ему портрет леди Мод. Король должен решить сам, достойна ли дама стать женой благородного де Руасси. Сказано это было с подчеркнутым добродушием, но Харкорт безошибочно распознал под этой небрежностью серьезность.
Гарет извлек миниатюру с изображением своей молодой кузины. Сходство с оригиналом было необыкновенным: на портрете Мод была изображена бледной синеглазой девушкой, эфирным созданием. Только на портрете не было видно, что она больна. Ее проникновенный лазурный взгляд, направленный на короля из инкрустированной жемчугом рамки, выдавал глубоко скрытый темперамент девушки. По мнению Гарета, ее неправдоподобно белая кожа бцла нездорового оттенка. Одним из ее величайших достоинств была длинная лебединая шея, красота которой на портрете подчеркивалась бирюзовой подвеской.
Генрих взглянул на миниатюру, и тотчас же его густые черные брови поползли вверх. Он бросил взгляд на Руасси — странный, напряженный.
— Милорд? — спросил встревоженный Руасси. — Что-нибудь не так?
Он вытягивал шею, чтобы увидеть лицо на портрете, который король все еще держал в руке.
— Нет-нет. Все в порядке, дама прелестна.
Генрих сказал это задумчиво: видно было, что его мысли где-то далеко. Он все смотрел на миниатюру, постукивая по ней огрубевшим пальцем.
— Как трагично, что она выросла без матери. Я так хорошо помню Елену. — Он бросил взгляд на Гарета: — Вы ведь были близки со своей кузиной?
Гарет кивнул. Елена была на несколько лет старше, но они всегда хорошо понимали друг друга, ее гибель была для него ударом.
Генрих закусил нижнюю губу, все еще не отрывая глаз от портрета Мод.
— Это был бы хороший союз.
— Да, милорд, — отозвался Руасси несколько нетерпеливо. — Д'Альбары и Руасси связаны многолетними узами. И Харкорты тоже.
Он послал графу Харкорту быструю улыбку.
— Да-да, для Руасси это прекрасная партия, — сказал Генрих, все еще погруженный в свои мысли. — Но и для короля такой союз был бы… вполне подходящим… А?..
Он оглядел своих сотрапезников, и от веселой улыбки лицо его помолодело. Теперь он казался много моложе своих лет.
— Мне нравится ваша кузина, милорд Харкорт. А мне очень нужна жена-протестантка.
В комнате повисло изумленное молчание. Потом Руасси сказал:
— Но у вас уже есть жена, сир.
Генрих невесело рассмеялся:
— Да, у меня есть жена-католичка. Маргарита и я — друзья. Мы решили так много лет назад. У нее свои возлюбленные, у меня свои. — Он повернулся к Гарету — глаза его сияли. — Я думаю, мне следует познакомиться с вашей подопечной, Харкорт. Если она окажется не хуже своего портрета, боюсь, Руасси придется поискать себе другую жену.
Сразу же посыпались возражения. Королю придется снять осаду Парижа, чтобы уехать в Англию. Но Генрих был решителен. Его генералы могли пока обойтись без него. Чтобы держать город в осаде, не требовалось особого военного таланта или хитрых тактических маневров, не надо было вести кровопролитные битвы. Он мог бы на некоторое время исчезнуть и приехать в Англию инкогнито, как простой французский дворянин, отправившийся с визитом ко двору королевы Епизаветы. Он мог бы воспользоваться гостеприимством графа Харкорта и познакомиться с прелестной леди Мод. И если бы убедился в том, что она хорошая пара, он бы посватался к ней сам.
Старинный браслет в форме змейки с изумрудным лебедем принадлежал матери Мод. Это была совершенно необыкновенная и единственная в своем роде вещь. Гарет не знал, как он попал в руки короля Генриха. Он мог только догадываться об этом: должно быть, Франсис д'Альбар когда-то отдал его королю, и Генрих счел теперь, что это вполне достойный дар, свидетельство его серьезных намерений в отношении дочери герцога д'Альбара.
Так браслет попал в руки Гарета и теперь покоился под его камзолом как знак предложения, которое повергнет Имоджин в восторг и ужас одновременно. И только Господь знал, как отнесется к этому Мод.
Гарет миновал обветшалые ворота и вошел в Дувр. Город был хорошо защищен замком на утесе и тремя фортами, построенными вдоль гавани еще отцом королевы Елизаветы — Генрихом Восьмым. Теперь за состоянием городских стен перестали следить. Они были хорошей мишенью для обстрела с моря, и потому не стоило брать на себя труд обновлять и укреплять их.
Гарет направился на Чейпел-стрит, к гостинице «Адам и Ева», где намеревался снять комнату на ночь. Он нырнул под низкую притолоку и вошел было в гостиницу, когда услышал крики и шум. Они доносились из-за угла Снаргеит-стрит. Гарет обернулся и краем глаза успел заметить маленькую фигурку в оранжевой юбке, промелькнувшую мимо. Беглянку преследовала толпа, улюлюкавшая ей вслед: «Держи воровку!»
Если бы Харкорт не прижался к двери, толпа сбила бы его с ног.
Раньше он не обратил бы на эту сцену никакого внимания. Он знал, как толпа вершит «правосудие», но это его ни капли не трогало. Скорее всего девушка и вправду была воровкой. Они все воруют.
Гарет снова взялся за дверную ручку, но заколебался. А что, если девушка невиновна? Если ее поймают, ей не избежать суровой расправы. Хотя, может, она виновна? Вдруг Гарет почувствовал, что ему все равно, виновна она или нет. Он не может оставить ее в беде. И потому Гарет повернулся и бросился за орущей толпой.
Глава 2
Миранда с верещащим Чипом на руках нырнула в узкий просвет между домами. Судя по зловонию, это место использовалось как выгребная яма. Миранда зажала нос.
Перепуганный Чип прижался к ней, его тощие маленькие лапки обвивали ее шею. Он весь дрожал от страха. Она гладила его по голове, не в силах даже злиться на него за его страсть к мелким блестящим предметам. Он вовсе не собирался красть гребень у этой женщины, но разве сейчас это кому-нибудь объяснишь?
Чип, очарованный серебристой игрой солнечных бликов на гребне, прыгнул на плечо женщины, и та, конечно, завизжала. Чип успокаивающе погладил ее по голове и ухватился за гребень. Он только хотел рассмотреть его получше, но разве объяснишь это впавшей в истерику жене горожанина? Она, наверное, решила, что он покушается не только на гребень, но и на ее жизнь.
Миранда рванулась, чтобы схватить обезьянку, и все, конечно, решили, что это она подослала зверька. Миранда отлично знала, что последует за этим, и потому решила — в данном случае благоразумие лучше, чем бессмысленное геройство, и бросилась наутек. За ней помчалась разъяренная толпа.
К счастью, все эти люди пронеслись мимо ее убежища. Чип дрожал все сильнее и тихонько жаловался ей на ухо. Она крепко прижимала зверька к себе, ожидая, пока топот ног не затихнет вдали, потом осторожно вышла на улицу.
— Сомневаюсь, что они сдадутся так легко, — услышала Миранда и, вскинув голову, узнала джентльмена, которого заметила еще во время представления на набережной.
Он стоял рядом. За спиной его волнами струился алый плащ. Прежде она не обратила никакого внимания на его внешность. Девушка видела только его богатый наряд, выдающий в нем дворянина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Счастлив, что смог быть вам полезен, — холодно проговорил Гарет, ничего не поняв из ее объяснений. И он никак не мог уяснить, почему близость этого жалкого существа вызвала в нем столь сильный чувственный отклик.
Миранда огляделась. Толпа забеспокоилась, а музыканты и жонглеры, закончив выступление, раскланялись и уступили место молодому человеку с глуповатым лицом, одетому в пестрый, многоцветный камзол. Он взобрался на подмостки в сопровождении резвого терьера.
— Это Люк и Фред, — пояснила Миранда обладателю удобного плаща. — Это очень хороший номер. Он может заставить Фреда делать что угодно. Смотрите: сейчас Фред будет прыгать сквозь горящий круг… Но у бедного Люка совсем нет мозгов. Вряд ли в книге судеб сказано, что я должна выйти за него замуж и стать его партнершей.
Гарет перевел взгляд с молодого человека, выражение лица которого казалось пустым и бессмысленным, на личико девушки, живое, умное, с ярко сияющими глазами, и понял, что она имела в виду.
— Мне надо найти Чипа. Мама Гертруда, конечно, его не поймает, а он может натворить чего-нибудь. Он такой шкодливый.
Девушка весело махнула Гарету рукой и нырнула в толпу. Некоторое время он видел ее оранжевую юбку, а потом исчезла и она.
Гарет чувствовал себя слегка смущенным и вдруг заметил, что улыбается без всякой причины. Он бросил взгляд на подмостки, где все еще сидел на табуретке мальчик и встревоженно смотрел в толпу, ища глазами свою партнершу по танцам. Ребенок выглядел испуганным, будто его оставили одного в темноте.
Между тем женщина, которую девушка называла «мама Гертруда», пробивалась назад сквозь толпу. Лицо ее было мрачным и недовольным. Она бормотала себе под нос:
— Эта девочка… Она как светлячок — за ней не угнаться. Только что была здесь, а теперь исчезла и нет ее. Что неладно с моим Люком, я вас спрашиваю? — Она посмотрела прямо на Гарета, будто он знал ответ на ее вопрос. — Он добрый, трудолюбивый, пригожий малый. Что у него не так? Да любая девушка была бы рада такому мужу.
Она бросила на Гарета испепеляющий взгляд, словно считала его ответственным за неблагодарность Миранды. Потом пожала плечами и удалилась, окутанная красно-коричневым облаком, покачивая фижмами, похожая на тяжелый корабль, разрезающий носом волны.
Люк как раз закончил свое выступление и теперь раскланивался. Его терьер прыгал по краю подмостков на задних лапах, но публика уже начала расходиться и не обращала на пса внимания.
Гертруда вспрыгнула на подмостки с невероятной для такой туши ловкостью.
— Ты не пустил шапку по кругу! — взревела она. — Ты туп как пень, Люк! Беги и собери деньги! — Она принялась колотить своего незадачливого отпрыска палкой. — Стоишь здесь, раскланиваешься, прыгаешь, когда все расходятся! Смотрел бы, как Миранда собирает деньги. Ты болван!
Молодой человек спрыгнул с подмостков и принялся сновать среди расходящихся зрителей, протягивая руку со шляпой с выражением отчаянной мольбы. Его собачка трусила рядом. Но все уже потеряли интерес к актерам, и никто не бросил в шляпу даже самой мелкой монетки. Гарет дал ему шиллинг, и молодой человек открыл рот от изумления.
— Благодарю… милорд, — запинаясь пробормотал он. — Покорнейше благодарю, милорд.
— Откуда ты? — спросил Гарет, кивнув в сторону подмостков, которые уже начали разбирать двое работяг.
— Из Франции, милорд, — ответил Люк смущенно, тоскливо глядя на быстро рассеивающуюся толпу зрителей, разрываемый противоречивыми желаниями. Ему хотелось бежать за не успевшими уйти зрителями, чтобы собрать хоть несколько монет, но чувство благодарности обязывало его ответить на вопросы благородного господина, столь щедро вознаградившего его за выступление.
— Мы отплываем в Кале с полуденным приливом, — сообщил он.
Граф Харкорт кивнул юноше, показывая, что их разговор окончен, и Люк бросился в погоню за последними зрителями. Несколько минут граф наблюдал, как разбирают подмостки. Потом повернулся спиной к городу, расположившемуся у подножия крутых белых утесов, поднимавшихся из Ла-Манша.
Он и сам прибыл из Франции только нынче на рассвете, переплыв пролив, и решил провести ночь в Дувре, а в свой лондонский дом вернуться на следующий день.
Решение это в первую очередь было продиктовано нежеланием снова окунаться в атмосферу ожесточенных битв, которые его сестра вела с непокорной Мод. По правде говоря, иногда он получал удовольствие от этих баталий, похожих на бурное сражение враждебных стихий, на морские бури, разыгрывающиеся на глазах обезумевших моряков, готовых на что угодно, хоть на сделку с дьяволом, лишь бы он обуздал стихию и не дал погибнуть утлому суденышку.
Гарет просунул руку под богатый, красиво расшитый камзол из серого шелка, и пальцы его нащупали маленький бархатный мешочек, а в нем браслет — подарок Генриха будущей невесте. Пергамент в вощеном конверте лежал на его груди, а на конверте — печать короля Генриха Четвертого. Сейчас Генрих Наваррский стал королем Франции, ибо, приняв католичество, получил возможность наследовать французский престол. Теперь он сможет управлять значительно более могущественной страной, расположенной на неизмеримо большей территории, чем его родная Наварра. Он хорошо правил Наваррой, но теперь ему предстояло куда более сложное испытание. А под печатью короля Франции лежала бумага, которая вернет семье Харкортов все то богатство, земли и влияние, которыми она когда-то обладала.
Это был путь к столь ослепительному величию, что даже Имоджин, сестра Гарета, одержимая жаждой власти, не смела мечтать о чем-то подобном.
Язвительная усмешка коснулась красиво очерченного рта Гарета, когда он подумал о том, как удивит Имоджин предложение, изложенное в бумаге, спрятанной у него на груди. После смерти Шарлотты очень немногое могло пробудить Гарета от его летаргии и равнодушия к внешнему миру, но этот взмах золотой волшебной палочки заставил кровь быстрее побежать по жилам, оживил его прежние политические амбиции, вызвал тот неутолимый голод, который когда-то толкал его к решительным действиям.
Но для осуществления своих планов ему нужно было заручиться согласием своей подопечной, а Гарету было отлично известно, что это будет очень не просто.
Когда он сдался на уговоры Имоджин и отплыл во Францию, он не мог предположить, что получит куда больше, чем ожидает. Туда он вез предложение, адресованное ближайшему другу и доверенному лицу короля Генриха — герцогу де Руасси, жениться на дочери герцога д'Альбара и кузине графа Харкорта. Однако события приняли совершенно неожиданный оборот.
Гарет снова повернулся к морю и посмотрел на мол, отделявший гавань от бурных вод Ла-Манша. Это было мирное и красивое место, вполне заслужившее свое название — Райская гавань. Она совсем не походила на мрачный, оглушительно шумный лагерь короля Генриха под стенами Парижа…
Гарет прибыл к королю Генриху холодным апрельским вечером под моросящим дождем, когда погода больше походила на зимнюю, чем на весеннюю. Он отправился в путь один, зная, что так привлечет меньше внимания, чем если его будет сопровождать отряд слуг. Путешествие вышло довольно опасным, все окрестности бурлили, потому что нежеланный король осадил Париж, а его жители готовы были страдать от голода, но не желали уступить суверену, которого считали еретиком и узурпатором.
Отсутствие сопровождающих лиц и знаков отличия, которые бы удостоверяли высокий ранг лорда Харкорта, вызвало кое-какие затруднения. Его не хотели пропускать к королю, но в конце концов ему удалось проникнуть в лагерь, раскинувшийся под стенами Парижа и похожий на палаточный городок. В течение двух часов он пробивался к королю. Мимо него сновали офицеры, курьеры, слуги. Плащ лорда промок, сапоги были перепачканы глиной. Харкорт яростно вытаптывал уже и так достаточно пострадавшую траву перед шатром короля, прилагая отчаянные усилия, чтобы согреться.
Наконец его допустили к королю. Король Генрих с самой юности и до своих тридцати восьми лет был солдатом с крепким, мускулистым телом, отважным воином, презиравшим роскошь. Его собственное жилище едва обогревалось жаровней, он спал на соломенном матрасе, брошенном на холодную землю. Он и его советники кутались в толстые кавалерийские плащи.
Король встретил лорда Харкорта учтивой улыбкой, но его проницательные темные глаза смотрели недоверчиво, и вопросы, которые он задавал, были по большей части каверзными.
В девятнадцать лет он женился на Маргарите де Валуа и беспечно захлопнул ловушку, в которой погибли тысячи его людей. После ночи Святого Варфоломея он подозревал предательство всегда и во всем — даже тогда, когда ему предлагали дружбу. Избиение гугенотов произошло в том самом городе, население которого он теперь пытался привести к повиновению голодом.
Но верительные грамоты Гарета были безупречны. Его собственный отец присутствовал на злополучной свадьбе. Герцог д'Альбар, отец Мод, был одним из ближайших друзей Генриха и во время резни потерял жену и ребенка. Его погибшая жена была урожденной Харкорт. После строгого допроса графа Харкорта приняли как друга и пригласили поужинать с монархом и присутствовать при том, когда Генрих и де Руасси будут обсуждать предложение графа.
Вино было терпким, хлеб грубым, мясо жестким, но Генриха, похоже, это ни капли не огорчало. Король ел и пил с отменным аппетитом. Только его ястребиный нос слегка краснел по мере того, как пустели кожаные бутыли с вином. Наконец король отер свои тонкие губы и попросил показать ему портрет леди Мод. Король должен решить сам, достойна ли дама стать женой благородного де Руасси. Сказано это было с подчеркнутым добродушием, но Харкорт безошибочно распознал под этой небрежностью серьезность.
Гарет извлек миниатюру с изображением своей молодой кузины. Сходство с оригиналом было необыкновенным: на портрете Мод была изображена бледной синеглазой девушкой, эфирным созданием. Только на портрете не было видно, что она больна. Ее проникновенный лазурный взгляд, направленный на короля из инкрустированной жемчугом рамки, выдавал глубоко скрытый темперамент девушки. По мнению Гарета, ее неправдоподобно белая кожа бцла нездорового оттенка. Одним из ее величайших достоинств была длинная лебединая шея, красота которой на портрете подчеркивалась бирюзовой подвеской.
Генрих взглянул на миниатюру, и тотчас же его густые черные брови поползли вверх. Он бросил взгляд на Руасси — странный, напряженный.
— Милорд? — спросил встревоженный Руасси. — Что-нибудь не так?
Он вытягивал шею, чтобы увидеть лицо на портрете, который король все еще держал в руке.
— Нет-нет. Все в порядке, дама прелестна.
Генрих сказал это задумчиво: видно было, что его мысли где-то далеко. Он все смотрел на миниатюру, постукивая по ней огрубевшим пальцем.
— Как трагично, что она выросла без матери. Я так хорошо помню Елену. — Он бросил взгляд на Гарета: — Вы ведь были близки со своей кузиной?
Гарет кивнул. Елена была на несколько лет старше, но они всегда хорошо понимали друг друга, ее гибель была для него ударом.
Генрих закусил нижнюю губу, все еще не отрывая глаз от портрета Мод.
— Это был бы хороший союз.
— Да, милорд, — отозвался Руасси несколько нетерпеливо. — Д'Альбары и Руасси связаны многолетними узами. И Харкорты тоже.
Он послал графу Харкорту быструю улыбку.
— Да-да, для Руасси это прекрасная партия, — сказал Генрих, все еще погруженный в свои мысли. — Но и для короля такой союз был бы… вполне подходящим… А?..
Он оглядел своих сотрапезников, и от веселой улыбки лицо его помолодело. Теперь он казался много моложе своих лет.
— Мне нравится ваша кузина, милорд Харкорт. А мне очень нужна жена-протестантка.
В комнате повисло изумленное молчание. Потом Руасси сказал:
— Но у вас уже есть жена, сир.
Генрих невесело рассмеялся:
— Да, у меня есть жена-католичка. Маргарита и я — друзья. Мы решили так много лет назад. У нее свои возлюбленные, у меня свои. — Он повернулся к Гарету — глаза его сияли. — Я думаю, мне следует познакомиться с вашей подопечной, Харкорт. Если она окажется не хуже своего портрета, боюсь, Руасси придется поискать себе другую жену.
Сразу же посыпались возражения. Королю придется снять осаду Парижа, чтобы уехать в Англию. Но Генрих был решителен. Его генералы могли пока обойтись без него. Чтобы держать город в осаде, не требовалось особого военного таланта или хитрых тактических маневров, не надо было вести кровопролитные битвы. Он мог бы на некоторое время исчезнуть и приехать в Англию инкогнито, как простой французский дворянин, отправившийся с визитом ко двору королевы Епизаветы. Он мог бы воспользоваться гостеприимством графа Харкорта и познакомиться с прелестной леди Мод. И если бы убедился в том, что она хорошая пара, он бы посватался к ней сам.
Старинный браслет в форме змейки с изумрудным лебедем принадлежал матери Мод. Это была совершенно необыкновенная и единственная в своем роде вещь. Гарет не знал, как он попал в руки короля Генриха. Он мог только догадываться об этом: должно быть, Франсис д'Альбар когда-то отдал его королю, и Генрих счел теперь, что это вполне достойный дар, свидетельство его серьезных намерений в отношении дочери герцога д'Альбара.
Так браслет попал в руки Гарета и теперь покоился под его камзолом как знак предложения, которое повергнет Имоджин в восторг и ужас одновременно. И только Господь знал, как отнесется к этому Мод.
Гарет миновал обветшалые ворота и вошел в Дувр. Город был хорошо защищен замком на утесе и тремя фортами, построенными вдоль гавани еще отцом королевы Елизаветы — Генрихом Восьмым. Теперь за состоянием городских стен перестали следить. Они были хорошей мишенью для обстрела с моря, и потому не стоило брать на себя труд обновлять и укреплять их.
Гарет направился на Чейпел-стрит, к гостинице «Адам и Ева», где намеревался снять комнату на ночь. Он нырнул под низкую притолоку и вошел было в гостиницу, когда услышал крики и шум. Они доносились из-за угла Снаргеит-стрит. Гарет обернулся и краем глаза успел заметить маленькую фигурку в оранжевой юбке, промелькнувшую мимо. Беглянку преследовала толпа, улюлюкавшая ей вслед: «Держи воровку!»
Если бы Харкорт не прижался к двери, толпа сбила бы его с ног.
Раньше он не обратил бы на эту сцену никакого внимания. Он знал, как толпа вершит «правосудие», но это его ни капли не трогало. Скорее всего девушка и вправду была воровкой. Они все воруют.
Гарет снова взялся за дверную ручку, но заколебался. А что, если девушка невиновна? Если ее поймают, ей не избежать суровой расправы. Хотя, может, она виновна? Вдруг Гарет почувствовал, что ему все равно, виновна она или нет. Он не может оставить ее в беде. И потому Гарет повернулся и бросился за орущей толпой.
Глава 2
Миранда с верещащим Чипом на руках нырнула в узкий просвет между домами. Судя по зловонию, это место использовалось как выгребная яма. Миранда зажала нос.
Перепуганный Чип прижался к ней, его тощие маленькие лапки обвивали ее шею. Он весь дрожал от страха. Она гладила его по голове, не в силах даже злиться на него за его страсть к мелким блестящим предметам. Он вовсе не собирался красть гребень у этой женщины, но разве сейчас это кому-нибудь объяснишь?
Чип, очарованный серебристой игрой солнечных бликов на гребне, прыгнул на плечо женщины, и та, конечно, завизжала. Чип успокаивающе погладил ее по голове и ухватился за гребень. Он только хотел рассмотреть его получше, но разве объяснишь это впавшей в истерику жене горожанина? Она, наверное, решила, что он покушается не только на гребень, но и на ее жизнь.
Миранда рванулась, чтобы схватить обезьянку, и все, конечно, решили, что это она подослала зверька. Миранда отлично знала, что последует за этим, и потому решила — в данном случае благоразумие лучше, чем бессмысленное геройство, и бросилась наутек. За ней помчалась разъяренная толпа.
К счастью, все эти люди пронеслись мимо ее убежища. Чип дрожал все сильнее и тихонько жаловался ей на ухо. Она крепко прижимала зверька к себе, ожидая, пока топот ног не затихнет вдали, потом осторожно вышла на улицу.
— Сомневаюсь, что они сдадутся так легко, — услышала Миранда и, вскинув голову, узнала джентльмена, которого заметила еще во время представления на набережной.
Он стоял рядом. За спиной его волнами струился алый плащ. Прежде она не обратила никакого внимания на его внешность. Девушка видела только его богатый наряд, выдающий в нем дворянина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39