— А не полезнее ему знать родной язык?
— Ну что вы, Уорвик! Польза — ничто, важен процесс познания языка. — Оливер Морган счастливо потер руки. — Я запишу ход всего опыта, и какой-нибудь научный журнал сочтет за честь опубликовать результаты.
С еще более несчастным видом, чем прежде, вновь появился Гриффин.
— Ужин подан, миледи.
— Спасибо. — Октавия взяла под руку отца.
Что бы ни говорил Оливер, судьбу маленького Фрэнка еще предстояло решать, но перебивать отца ей не хотелось, когда тот рассуждает о таких интересных вещах. Сама она считала, что пять лет — слишком маленький возраст для изучения классиков.
В течение всего ужина Руперт поддерживал ничего не значащий разговор, внимательно прислушиваясь к Октавии. Она и сейчас, казалось, была в отличном настроении, но смех звучал слишком громко, а глаза перебегали с одного предмета на другой и ни на чем не могли остановиться. И она не обращала внимания ни на вино, ни на еду.
Присутствие Оливера Моргана исключало настойчивые расспросы, и Руперт ждал, правда, теперь уже с некоторым нетерпением.
После ужина Октавия встала.
— Оставляю вас за портвейном. Не терпится посмотреть на своего найденыша. Пойду на кухню, — сказала она застывшему в ожидании приказаний Гриффину. — Мальчишке там будет привычнее.
— Ему было бы привычнее с самим дьяволом, мадам, — объявил дворецкий, и на секунду его бесстрастное лицо дрогнуло. — Чертенок дернул кошку за хвост, разбил у поварихи соусницу и опрокинул банку с ваксой на скатерть с узорами, которую гладила горничная.
— За три-то часа?! — воскликнула Октавия.
— Только за три часа, миледи! Из-за стола послышался смех:
— Дорогая, ты и сама не представляешь, какого дьволенка выпустила на волю.
— Ничего, разберусь.
На кухне она обнаружила запеленутого в простыню малыша, разъяренную кухарку, горюющую над скатертью горничную и посудомойку, оттирающую едко пахнущим щелоком кухонный горшок.
Женщины в изумлении уставились на хозяйку, торопливыми шагами вошедшую на кухню.
— Ох, Фрэнк, что ты наделал? — Она приблизилась к очагу, где сидел на стуле ребенок. Его бледное, с кулачок личико казалось не по возрасту взрослым, при появлении блистательной дамы глаза невероятно расширились.
— Ничего! — Мальчик испуганно отпрянул. — Старый Бильбо пришел меня забирать?
— Твой хозяин? Малыш кивнул головой.
— Он меня убьет. — Печальный голосок произнес это как нечто само собой разумеющееся. — Теряться в дымоходе нельзя. А я заблудился.
— Старый Бильбо, или как бы он там ни назывался, тебя отсюда не заберет, — уверила малыша Октавия и погладила всклокоченные волосы.
— Как же… — Глаза стрельнули в сторону разделочного стола, куда снесли остатки обеда. — Можно, я возьму еще кусок пирога?
— Помилосердствуйте, миледи, — ужаснулась кухарка. — Он съел целых шесть. Стоит проглотить еще хоть крошку, и ему сделается плохо.
— А то сейчас Бильбо придет… — Умоляющий взгляд хитрых глаз перебегал с одной женщины на другую.
— Он не придет, — твердо сказала Октавия. — А тебе пора спать. Утром подберем какую-нибудь одежду.
— Я могу взять его к себе в мансарду, миледи, — предложила посудомойка, смахивая со лба пот тыльной стороной красной, натруженной ладони. — Он почти такого же возраста, как мой меньшой братик. А тот всегда спал со мной в одной кровати.
Посудомойка сама была почти что девочка, и в ее голосе прозвучала тоска по дому.
— А справишься? — с сомнением посмотрела на нее Октавия. Умытый и накормленный маленький Фрэнк уже не казался таким покорным и трогательным, как тот, что в туче сажи появился в спальне Филиппа Уиндхэма.
Картина недавнего переполоха вновь всплыла в памяти Октавии, и к горлу подступил смех. Девушка быстро вышла из кухни: не хватало только разразиться хохотом перед и так уже ошарашенными слугами. Она чувствовала себя легко, словно летала по воздуху. Судьбе было угодно от нее отвести то ужасное, чего она так страшилась.
Руперт сидел в гостиной один. Не слишком большой любитель портвейна, Оливер удалился к себе, чтобы поразмышлять на досуге над новым планом.
Дверь открылась, и появилась смеющаяся Октавия.
— Папа ушел? Пожалуй, я выпью с тобой вина. Руперт налил ей портвейна.
— Так я услышу твой рассказ, Октавия? Тебя весь вечер что-то ужасно забавляет. Разве можно скрывать такие смешные вещи?
— Расскажу, расскажу. Действительно потешная история. — Она пригубила вино и, прыснув, поперхнулась. Руперт энергично похлопал ее по спине.
— Начни-ка с самого начала.
Октавия смахнула слезу из уголка глаза.
— Мы были в спальне Уиндхэма, и вдруг…
— Где вы были? — Лицо Руперта посерело.
— В спальне Уиндхэма, — объяснила Октавия, сделав еще глоток. — И только остались… остались в неглиже, как раздался шум, тарарам и крик… — Ею вновь овладел приступ смеха. — И из трубы вылетела туча сажи, — давясь от хохота, продолжила она. — Такая жирная… И черными хлопьями, как дождь, прямо на постель.
— Прекрати! — Руперт ударил кулаком по столу. Октавия замолчала. От ярости его лицо смертельно побледнело.
— Вышло очень забавно. — Она не могла взять в толк, отчего он злится. — На Филиппа стоило посмотреть… В кальсонах и вне себя… — Октавия снова прыснула, но к горлу подступил ком.
Руперт схватил Октавию за плечо.
— Перестань! — Злой шепот пугал еще больше крика. — Ради Бога, не смейся!
Но остановиться Октавия не могла. По ее щекам текли слезы. Хохот подступал к горлу и бурным потоком вырывался наружу. Руперт встряхнул ее раз-другой и тряс до тех пор, пока наконец, ловя воздух ртом, Октавия не обмякла в его руках.
Только тогда он ослабил хватку. Октавия откинулась на стуле, голова безвольно поникла, в груди клокотало.
Руперт пристально смотрел на жену. Он ждал, пока она придет в себя. От обиды и ярости его мутило. Перед глазами вставала картина — брат в исподнем… А она, Боже мой, еще может этим шутить. Смеяться над тем, как Филипп чуть не…
Руперт зажал рукой рот. Несколько мгновений ему казалось, что его вот-вот стошнит.
— Почему ты мне ничего не сказала? — спросил он, когда Октавия немного отдышалась. — Я велел говорить обо всем, чем ты занимаешься с Уиндхэмом. Ставить в известность обо всех своих планах. Никуда с ним не ходить без моего разрешения!
Октавия медленно подняла голову — глаза ее были пусты. Когда она заговорила, Руперт подумал: а слышала ли она его вообще?
— Мне почти удалось взять кольцо. Оно в жилете.
Сняв, он бросил его на пол…
— Замолчи! — Руперт прикрыл глаза, стараясь остановить поток картин, которые не в силах был вынести. Но Октавия продолжала, словно вовсе его не слышала:
— Я искала возможность, как бы его подобрать. А тут Фрэнк провалился в трубу, и я решила, что шанс появился. Но Филипп начал избивать мальчика, пришлось его останавливать. Так что с жилетом ничего не вышло. Извини. — Она стала жалобно извиняться. — В следующий раз…
Октавия не смогла договорить: Руперт схватил ее за плечи, его пальцы впились в тело, лицо — вплотную к ее лицу.
— Замолчи и слушай меня. Почему ты не рассказала о свидании? Я ведь тебе велел. Почему ослушалась?
Октавия моргнула — слова Руперта наконец пробили плотную пелену окружавшего ее кошмара.
— А почему я должна тебе говорить? Ты же не объясняешь мне свои планы.
— Это разные вещи. — Он снова сильно тряхнул жену, изо всех сил стараясь достучаться до ее сознания. — Мы договорились с самого начала, что ты будешь слушаться меня о всем. Почему ты нарушила уговор?
Октавия вздрогнула оттого, что его пальцы еще сильнее стиснули плечи, но гнев мужа ее, казалось, не тронул. Скатывался, словно капельки воды с кожи. Его волнения ее не касались, боль доставляли лишь собственные. И теперь, снова на грани истерики, она поняла, что именно ей чуть-чуть не пришлось пережить. И этот ужас был только отложен на время.
— А что бы изменилось, если бы я тебе рассказала? — В тихом голосе послышалась неприкрытая горечь. — Я делала то, на что подрядилась. Ты прекрасно знал, что это должно было произойти. Так какая разница, когда? Чтобы ты сидел и представлял, как там и что? — Голос внезапно зазвучал громче. — Этого ты хотел? Ты приобрел за деньги шлюху. Она выполняет свою работу. Но тебе показалось этого мало. Захотелось еще позабавиться, потешить больное воображение!
Откуда взялись эти страшные слова? Они срывались с ее губ, точно яд с жала гадюки, но Октавия не могла сказать, зачем и отчего. Внутри забурлило и вспенилось, и отрава нашла себе путь на волю.
Руперт посерел.
Октавия замолчала, потрясенная собственными словами. От последних лучей умирающего солнца на столе пролегли длинные тени. Руперт разжал пальцы и отступил назад.
— Как ты могла такое сказать? — Теперь его голос стал удивленным и тихим.
— Ты мне с самого начала заявил, что в отношения с Филиппом будет вовлечено лишь мое тело, а душа и разум останутся нетронутыми. Так поступают только шлюхи, — ровным голосом объяснила Октавия. — К чему притворяться, ты нанял публичную девку; Да и что еще ты мог обо мне подумать после того, как я оказалась в твоей постели?
Октавия отвернулась. Выплеснулись чувства, которые раньше даже в самых потаенных уголках души она боялась облекать в слова, и девушка чувствовала себя опустошенной.
Руперт тяжело вздохнул:
— Ничего позорного в той первой ночи не было.
— Конечно же, было. Я вела себя как распутница. Мы оба прекрасно понимаем: если бы это было не так, ты бы не предложил мне соблазнить своего врага.
Руперт взъерошил волосы. Подошел к окну, минуту постоял, наблюдая, как на землю быстро спускаются синие сумерки.
За его спиной не шевелясь сидела Октавия. В ту первую ночь ее поведение, без сомнения, было бесстыдным, но она о нем не сожалеет. Произошло то, что произошло.
Первым очень тихо заговорил Руперт:
— Ты нисколько не виновата в том, что случилось в «Королевском дубе».
— Ты сам сказал, это я тебя позвала.
— Позвала, но не по своей воле. — Он по-прежнему невидяще вглядывался в падающую на землю ночь.
— Не понимаю. — Октавия вдруг похолодела. Ей показалось, что в комнате затаилось нечто страшное, гораздо страшнее, чем вырвавшиеся у нее слова.
— Помнишь горячий пунш?
— Да. — От нехорошего предчувствия Октавия схватилась за горло.
— Тогда, наверное, не забыла, как сказала, что хорошо бы в него добавить гвоздики?
— Помню. — Страх вместе с тенью забился по углам. Руперт обернулся.
— В гвоздике содержалось вещество, которое помогает расслабиться… снимает всякие самоограничения, усиливает чувственность.
Октавия непонимающе уставилась на мужа. Она помнила свои ощущения: особое возбуждение, беспокойство, провал в восхитительный, чувственный мир, без рассудочных и душевных барьеров. Ночь любви показалась ей сказкой.
— Ты меня опоил? — В вопросе прозвучало сомнение, точно девушка не могла поверить в то, о чем спрашивала.
— Да.
— Значит… значит, изнасиловал.
— Можно сказать и так.
— Но зачем? — Она проговорила это очень тихо, но с невероятной силой.
Руперт вернулся к столу и сел. Пламя свечи внезапно резко очертило проступившие у рта и у глаз морщинки.
— Мне нужна была твоя помощь, — прямо ответил он, решив, что и так достаточно ее обманывал. — Хотел привязать тебя к себе. Хотел, чтобы ты познала радость любви.
— Понимаю, — откликнулась Октавия и пригубила портвейн. Она надеялась, что вино растопит ком в горле, снимет тяжесть в груди. — И у тебя все получилось.
Руперт потянулся к ее безвольно лежащей на столе руке, но она отдернула ее как ужаленная.
— Я хочу, чтобы ты мне поверила. С тех пор я больше так не думаю.
— И какое это имеет значение? — безразлично произнесла Октавия, но ей хотелось плакать, кричать, выцарапать ему глаза.
Девушка встала.
— Извини, я хочу спать. Если это тебе так важно, о следующем свидании я тебя оповещу.
— Октавия…
Но в шорохе шелков она уже шла к выходу, и через секунду дверь за ней захлопнулась.
Руперт разразился проклятиями и не мог остановиться, пока не произнес все известные ему ругательства. Потом наполнил бокал и в мрачном молчании выпил.
Дела складывались хуже некуда, и он не знал, как их поправить. Если Октавия его не простит, делать нечего, придется ее отпустить.
Он поднялся и вышел из гостиной. У дверей Октавии рука уже хотела постучать, но Руперт передумал, боясь получить отказ. Просто без всяких церемоний вошел.
Октавия сидела у окна. Когда она обернулась, Руперт увидел в ее глазах слезы.
— Милая моя! — Он потянулся к ней, хотел утешить, погладить.
— Не трогай! — Девушка прикрылась ладонями, точно защищаясь.
От этого жеста руки Руперта безвольно упали. Он стоял и смотрел на жену сверху вниз, ощущая себя беспомощным, как в детстве, когда от козней близнеца им овладевало бессилие. И не мог избавиться от мысли: то, что он сделал с Октавией, достойно не его, а Филиппа.
— Я не трону тебя, — немного помолчав, проговорил он. — Просто зашел сказать, что ты свободна от своих обязательств. Все, что требуется от меня, я выполню, но тебе больше делать ничего не придется. Если пожелаешь, живи здесь, и я позабочусь о тебе и твоем отце, пока окончательно не разберусь с Ригби и Лакроссом и не верну вам состояние.
Октавия покачала головой. Раньше за то, чтобы услышать эти слова, она отдала бы многое. Но теперь девушка понимала, что их вынудили сказать неспокойная совесть и стыд — если, конечно, Руперт был способен на такие чувства. А она бы хотела, чтобы он страдал от стыда.
— Нет, от своих обязательств я не отступлюсь и добуду для тебя кольцо у Филиппа Уиндхэма. Мы заключили деловое соглашение и отныне будем ограничиваться только им.
Ее лицо стало решительным, а глаза похолодели. Слезы высохли, кроме тех, что струились из самого сердца. Так она оплакивала обрушившиеся на нее горе и предательство. Но те слезы были ему не видны.
— Хорошо, — спокойно согласился Руперт. Он обидел Октавию и потерял на нее все права. К тому, что он рассказал об их первой ночи в «Королевском дубе», добавить было нечего.
Он напомнил себе, что к этому моменту шел много лет, и теперь недалек тот час, когда Филипп Уиндхэм снова узнает о существовании брата. Если Октавия хочет помочь ему, он примет ее помощь. Он уже знал, как достать то, что было ему нужно.
— Но план у нас будет другой. — Слова прозвучали отрывисто, за властным тоном он пытался скрыть свои раны. Нечего изливать на Октавию собственное горе. — Несколько дней назад я решил его изменить. Поэтому, если бы ты мне рассказала о сегодняшнем свидании, я бы сказал, что надобность в нем отпала.
— Извини, не знала, — ответила Октавия с горьким сарказмом.
— Знала бы, если бы точно следовала моим указаниям. — Губы Руперта плотно сжались. — Но что сделано, то сделано. И теперь нам надо заманить Филиппа в пустошь Патни.
— А там ты его ограбишь?
— Угадала.
— Но он узнает тебя.
— Не сможет.
— Но все же риск очень велик.
— Не больше, чем обычно.
Девушка не ответила ни слова, и Руперту не оставалось ничего другого, как поклониться и направиться к двери.
— Доброй ночи, Октавия.
Когда он решил изменить план и не приносить ее в жертву? Неужели правда еще перед ссорой?
Но даже если и так, какое это имеет значение? Какое может иметь значение после того, в чем он признался?
Глава 18
Наемный экипаж замедлил движение и остановился на перекрестке. Дирк Ригби и Гектор Лакросс одновременно схватились за рукояти шпаг, как только услышали снаружи пронзительные крики бушующей толпы. В окнах с обеих сторон показались лица — раскрасневшиеся от спиртного крестьянские худые лица, лица, искаженные злобой, ощерившиеся от предвкушения воскресной забавы.
— Долой папство! Долой папство! — выкрикивали они, и отдельные возгласы сливались в единый хор, наполнявший душный воздух летнего дня.
— Проклятие, вот влипли, — пробормотал Гектор, наполовину вытаскивая из ножен шпагу.
— Не надо, — заскулил Дирк. — Это их только раззадорит. — Он опустил стекло. — Правильно, добрые граждане! Долой папство! — И помахал рукой целому морю голов. — Никакого послабления католикам! Долой папство!
В ответ всколыхнулся одобрительный рев множества глоток:
— Пусть проезжают!
Возница тоже закричал во всю мощь своих могучих легких:
— Долой папство!
Толпа снова одобрительно завопила и чуть раздалась, освободив ровно столько места, чтобы испуганные лошади могли двинуться к Лондонскому мосту. Возница щелкнул кнутом, экипаж набрал скорость и вскоре оказался далеко от толпы.
Гектор откинулся на спинку сиденья и утер лоб надушенным платком.
— Мерзкие твари! За кого они себя принимают, что решаются задерживать благородных людей?
Дирк снова закрыл окно. Воздух в экипаже прогрелся и казался спертым, но лондонская вонь в разгар жаркого летнего дня была еще невыносимее.
— Нужно вызвать армию, заковать лорда Джорджа в кандалы, — объявил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37