Через пару часов его манеры начинали раздражать. Он цитировал чужие стихи, а потом хвастался, что их написал он.
– Полагаю, к тому же он был не слишком умен, – предположил Маршалл.
– Да он был просто глуп!
– Стало быть, ты не смогла представить себя женой такого человека, несмотря на то, что он погубил твою репутацию.
– Должна тебе сказать, что все было не так уж и плохо. Но я была разочарована. Ведь я ожидала услышать пение ангелов.
– А его не было? – Его улыбка становилась все шире.
Она лишь покачала головой.
Прикосновение его пальцев замедлилось и стало более нежным. С каких это пор ее рука стала такой чувствительной?
Она ждала, когда он задаст следующий вопрос, а когда он его задал, она продолжала улыбаться, предвкушая его реакцию на ее ответ.
– А когда ты была со мной, ты слышала пение ангелов?
Ей захотелось рассказать ему о том, что она поняла в его объятиях: страсть – это опьяняющий напиток, и пьянеть от него – величайшее наслаждение. И. именно это должно быть самым главным в соитии, а не поспешное совокупление распутника и девственницы, жаждущей удовлетворить свое любопытство.
– Я слышала пение ангелов, Маршалл, – уверила она его. – Но больше всего мне нравится шепот Дьявола.
Он поднял голову и пристально взглянул на нее.
– Мне следовало бы рассердиться на тебя, – сказал он, и тон его голоса стал напряжением. – Тебе следовало бы сохранить себя для меня. Ты не должна была знать прикосновений другого мужчины.
– А ты, Маршалл? Могу я сделать из этого замечания вывод, что ты был девственником, когда пришел ко мне? – Улыбка исчезла с ее лица, а взгляд стал таким же пристальным, как у него.
Он не стал отвечать, а сплел свои пальцы с ее пальцами и притянул ее к себе.
– Я должен был рассердиться на тебя, – продолжал он. – Но если бы ты не была такой смелой и непредсказуемой, отчаянной и безрассудной, тебя бы не заставили выйти за меня замуж. Признайся – если бы твоя репутация не была погублена, тебя бы смогли заставить сделать это?
– Меня не заставляли. – Она не отняла руки. – Не заставляли, – повторила она. – Угрожали, стыдили – это так. Но не заставляли, нет.
Она поцеловала его в грудь, а потом прижалась щекой к тому месту, которое поцеловала. Ее руки заскользили по его телу – по бедрам, талии, груди. Он схватил за запястья обе ее руки и сжал их.
– Если ты будешь и дальше продолжать, боюсь, что-то может снова начаться.
– А это так ужасно? – спросила она и приподнялась на локте. – Разве люди не ждут от нас, что мы будем сейчас немножко эгоистами? Мы ведь молодожены. Мы не поехали в свадебное путешествие, а остались дома. Разве мы не можем сосредоточиться друг на друге?
– А ты хотела бы отправиться в свадебное путешествие? – Он был явно удивлен, словно эта мысль никогда не приходила ему в голову.
– Мне бы хотелось увидеть Египет, – призналась она. – Но я бы согласилась променять Египет на то, чтобы оставаться в твоей постели.
У нее опять создалось впечатление, что она поразила его. Что ж, отлично.
– Давина… – забормотал он.
Она улыбнулась, ожидая, что он начнет ей выговаривать за ее откровенность. Вместо этого он толкнул ее на спину и навис над ней.
– Мне нравится, как ты сложен, – сказала она, упираясь обеими руками ему в грудь.
– В этом деле у меня не было выбора.
– Все равно мне нравится, каким тебя создал Бог. Ты мускулист там, где у меня мускулов нет. И ты более волосат.
– Надо надеяться. Полагаю, что волосатые женщины – это аномалия.
Она склонила голову набок и посмотрела на него серьезно.
– А ты многих женщин знаешь?
– На этот вопрос я отвечать не намерен. Особенно когда лежу голый рядом со своей женой.
– А я на самом деле считаю неправильным, что у женщин нет достаточного опыта, когда наступает пора выходить замуж.
Он скатился на спину и заложил руки за голову.
– А как ты могла бы это изменить? Я имею в виду – что надо сделать для того, чтобы женщины были такими же опытными, как мужчины?
– А кто те женщины, которые помогают вам стать такими опытными? Они что, просто исчезают после того, как обучили мужчин? Считается, что женщины должны быть добродетельными, а мужчинам позволено быть распущенными. Ведь если мужчины ведут себя как повесы, у них должны быть партнерши, не так ли? Получается, что это добродетельные женщины?
Он повернулся на бок и посмотрел на нее.
– Похоже, ты очень много об этом думала.
– Не так уж много, но, мне кажется, такое положение дел несправедливо.
– Возможно, женщина должна оставаться добродетельной. Ей следует думать о последствиях своего поведения. Например, о легитимности наследника.
– У мужчин тоже могут быть последствия, – возразила Давина. – Например, оспа.
Он рассмеялся.
– А что тебе известно об оспе, Давина Макларен Росс?
– Я много читаю, – гордо заявила она.
Он покачал головой, но продолжал улыбаться, отчего стал выглядеть молодым и беспечным.
– Расскажи мне, каким ты был ребенком, – неожиданно попросила она.
– Как иногда говаривала моя мать, я был хорошим сыном. Но я должен признаться, у меня были воображаемые товарищи по играм. Возможно, таким образом Всевышний примирял меня с моими теперешними проклятыми видениями.
– А может быть, никакой связи здесь нет, – предположила Давина. – Я знаю, что это такое – иметь воображаемых друзей. У меня они тоже были до тех пор, пока их не заменили книги. Я думаю, что дети, когда они одиноки, ищут замену, не так ли?
Он улыбнулся:
– Я был графом и наследником… и должен был стать таким, каким меня хотели видеть мои отец и мать. Однако меня этому не учили. Отец был почти все время в Египте, а мой дед умер, когда мне было восемь лет.
– И поэтому ты сам научил себя быть графом. И мне кажется, что тебе это прекрасно удалось.
– Но так и должно быть. Ты моя жена и в этом качестве должна всегда во всем меня поддерживать. Однако были времена, когда я не заслуживал твоего одобрения.
– Из-за Китая?
– Нет. Из-за моей растраченной впустую юности. Я ни на минуту не задумывался над тем, как я себя веду. А очень часто мое поведение не делало чести моему имени.
Она удивленно подняла брови.
– Ты совращал юных девушек?
– Мне надо отвечать на этот вопрос? В тот раз, когда я собирался быть честным и рассказать о моем прошлом, ты исчезла на неделю.
– Так ты совращал девушек? – повторила она вопрос. – Но прошу тебя, не включай в этот список миссис Мюррей.
– Только если они хотели быть совращенными. – Его лицо вдруг омрачилось.
Он был потрясающе красив, и было в нем нечто такое, что она подумала: эти девушки вряд ли сопротивлялись соблазну.
Однако со времен своей юности он очень изменился. У него была репутация человека, посвятившего себя служению короне. Его послужной список сделал бы честь и человеку более зрелого возраста. И все же она не сомневалась, что стоило бы ему поманить пальцем любую женщину, она, не колеблясь ни минуты, оказалась бы в его постели. Даже миссис Мюррей.
– Расскажи мне о своей матери.
Она, видимо, его удивила.
– А что – о моей матери?
– Я разрываюсь между желанием сказать правду, – призналась она, – и намерением заключить с тобой сделку. Мы обменяемся тайнами. Ты расскажешь мне о Китае, а я о том, что знаю о твоей матери.
Он покачал головой, и теперь этот жест вызвал у нее раздражение.
– Расскажи мне о ней.
– Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я рассказал. Она умерла несколько лет тому назад.
– Мне известно о ее смерти. Расскажи мне о ее жизни, Маршалл. Я знаю, что она увлекалась садоводством, обожала разводить цветы. Что еще она делала?
– Она управляла Эмброузом все те годы, когда мой отец был в Египте. Без нее этот замок, наверное, превратился бы в руины. Моим самым ранним воспоминанием о ней был ее приказ отремонтировать фасад замка.
Давина помолчала с минуту, вспомнив записи в дневнике, сделанные одинокой женщиной, которая провела большую часть своей жизни, мечтая о человеке, которого никогда не было рядом.
– Она знала о том, что твой отец одержим Египтом, когда выходила за него замуж?
– На самом деле ты спрашиваешь, знала ли она, что мой отец все эти годы собирался оставить ее ради Египта?
– Возможно, – призналась Давина.
– Ее родители, очевидно, были друзьями моих дедушки и бабушки. Хотя это не был брак по любви, они были знакомы друг с другом.
«Дольше, чем мы с тобой», – подумала Давина, но вслух ничего не сказала.
– Но это нельзя назвать ответом на мой вопрос, если только он не был одержим Египтом всю свою жизнь, еще до женитьбы.
– Я думаю, что все началось, когда он был молодым человеком. Он познакомился с Египтом во время своей поездки по Европе для завершения образования.
– Как это печально для нее.
Ответа не последовало.
– По крайней мере, – продолжала она, – если бы у нее была возможность посетить Египет, она могла тоже увлечься этой страной, и у них появился бы общий интерес.
– Ты этим часто занимаешься? Я имею в виду – пытаешься переписать историю? Разве столь уж важно, что могло бы произойти, если на самом деле этого не случилось?
– Возможно, твоя мать не была бы так несчастна, – ответила она, стараясь воспринять его вопрос не как риторический, как он скорее всего его и задумал, а всерьез. – Если бы она могла понять, что именно он чувствует и почему он посвящает так много своего времени чужой стране и чужой культуре, ей было бы легче.
– Откуда ты знаешь, что она была несчастна?
– Полагаю, что это знание может служить предметом нашего с тобой торга. Что произошло в Китае?
Выражение его лица моментально изменилось. Улыбка исчезла, а в глазах появилось нечто такое, чего она еще не видела, но этот взгляд предупреждал ее, что эту тему лучше не затрагивать.
– Как тебе удается выглядеть одновременно испуганным и сердитым? – спросила она.
– Почему ты настаиваешь на своем вопросе?
– Ты знаешь о том, что, если захочешь, можешь внушать страх?
– Кому угодно, но только не тебе. Ты нисколько не робеешь, о чем бы ты меня ни спрашивала, моя леди жена.
– А мне следует робеть, ваше сиятельство?
Он резко сел и спустил ноги с кровати. Она протянула к нему руки, но Маршалл уже натягивал, брюки, а потом и рубашку.
Он оглянулся на нее всего раз, и при этом его лицо искажала гримаса боли.
– Я ни с кем не обсуждаю то, что было в Китае, Давина. Даже с тобой.
Она не ответила, и он взглянул на нее еще раз.
– Хочешь знать, Давина, почему я никогда не обращаю внимания на боль? В Китае мне день и ночь давали с едой опиум. Бывали дни, когда я сидел в углу почти без сознания и не понимал, где я. А потом мои тюремщики забавлялись тем, что несколько дней не давали мне опиума. Мое тело было как в огне, в голове – пустота. Я тогда сделал бы все, что угодно, за дозу опиума. Я мог бы убить собственную мать.
Молчание повисло в воздухе.
– Ты поэтому думаешь, что сходишь с ума?
Он не смотрел на нее, занятый тем, что зашнуровывал ботинки.
– Это было очень давно. Я уже почти год не принимаю опиум. У меня сейчас не должно быть ни галлюцинаций, ни бредовых состояний.
– И ты винишь в этом себя, Маршалл? Разве это логично?
Он опять взглянул на нее.
– Разве ты не должен быть просто благодарен судьбе за то, что выжил и вернулся домой?
– Ты решительно желаешь видеть во мне героя, не так ли?
Она задумалась.
– Не в этом дело. Я полагаю, что, как всякому человеку, тебе свойственно ошибаться. Мне кажется, ты будто гордишься тем, что ты загадочный отшельник. С какой-то целью ты поддерживаешь миф о себе как о Дьяволе из Эмброуза. Ты скорее всего не очень любишь общество людей, но это не совсем в твоем характере. Думаю, что все это от того, что ты разочаровался в самом себе. Ты не смог соответствовать тем критериям, которые ты сам для себя установил. Эти критерии, которые мы для себя устанавливаем, иногда гораздо выше тех, которые определяются для нас обстоятельствами.
– Ты слишком молода для подобных философских рассуждений.
– Я вовсе не философствую. Просто мне интересно все, что касается тебя. В конце концов, ты мой муж, и я хочу понять, почему ты решил забаррикадироваться в Эмброузе. В данный момент я приблизилась к тому, чтобы узнать больше правды, чем несколько дней назад.
Он встал.
– Ты не понимаешь, Давина. Ты не знаешь, на что я способен. Что я сделал. Ты видишь только то, что хочешь видеть. В некоторых ситуациях такая наивность, возможно, и оправданна, но здесь и сейчас может быть опасной.
– Ты предупреждаешь меня о том, что можешь причинить мне вред, Маршалл? Я в это не верю. Я убеждена, что ты скорее причинишь вред себе, чем тронешь хотя бы пальцем другое человеческое существо.
– Расскажи это людям, которые были под моим началом и погибли. Расскажи это их призракам, которые меня преследуют. Расскажи об этом их женам и матерям.
Давина сжала руки, стараясь не выдать волнения, которое вызвали у нее его слова, хотя, глядя на его лицо, она боялась расплакаться. Она поняла, что сейчас он не примет слов утешения, поэтому она сказала лишь то, во что искренне верила:
– Я уверена, что ты не несешь за это ответственности.
– Давина, ты предпочитаешь не верить, что все, что я тебе рассказал, – правда. Неужели ты такая идеалистка? В том, что я тебе рассказал, нет ничего хорошего, или приличного, или чистого. Это страшно и мерзко.
Она кивнула.
– Я не боюсь этого, Маршалл. Если тебе станет от этого легче, я могла бы собраться с духом и немного испугаться. Я постараюсь уговорить себя, что ты ужасен – настоящий Дьявол из Эмброуза. Я даже буду писать самой себе записочки, которые бы мне об этом напоминали.
– Перестань улыбаться, и я, может быть, тебе поверю, – сказал он, покачав головой. – Не думай, будто я не заметил, что каждый раз, как я называю тебя «леди жена», ты обращаешься ко мне «ваше сиятельство».
Он протянул ей руку.
Она взяла ее и встала голой перед ним.
– Если я ничего не сумела добиться одним способом, Маршалл, мне придется зайти с другой стороны.
– Я уже называл тебя упрямой, не так ли?
Она проигнорировала его замечание.
– Могу я остаться с тобой сегодня?
– Ты считаешь себя моим талисманом, Давина? Раз ты со мной, у меня не будет видений? Я не буду слышать ничьих голосов, кроме твоего?
– Когда ты со мной, Маршалл, – спокойно ответила она, – у тебя ничего этого не будет. – Она тряхнула головой, словно для убедительности. – Ты будешь нежным любовником и самым внимательным мужчиной. Идеальным мужем. Когда ты со мной.
– В таком случае ты не знаешь настоящего Маршалла Росса.
Она отмахнулась.
– Позволь мне остаться с тобой. Я покажу тебе, какие выучила иероглифы, а ты сможешь научить меня каким-нибудь другим.
– Я сыт Египтом по горло! – резко бросил он. – Лучше займемся чем-нибудь шотландским.
Она улыбнулась:
– Шотландским?
Он притянул ее к себе, и прикосновение его одежды к ее обнаженному телу показалось ей странно возбуждающим.
Она обняла его за шею и прижалась к нему всем телом.
– Я готова играть с тобой в любые игры, Маршалл.
Глава 19
– Давина, ты должна сосредоточиться на мяче, – сказал Маршалл. – Когда замахиваешься, следи за мячом.
Давина замахнулась битой для гольфа, но лишь слегка задела мяч.
Повернувшись, она сердито посмотрела на Маршалла.
Из-за того, что все время шел дождь, Маршалл соорудил временное поле для гольфа в большом зале и настоял на том, чтобы Давина научилась играть в эту игру. Он сидел у нее за спиной и давал указания.
– Давай еще раз.
Она взяла биту обеими руками и сказала:
– У меня получилось лучше, чем раньше.
– Я удивлен, что ты никогда прежде не играла в гольф, Давина. Это же шотландская традиция…
– Знаю, – прервала она его. – Первые правила игры были написаны в 1744 году. Я знаю об игре, но это не означает, что умею играть. Печальная правда в том, что у меня вообще не очень хорошо получается, Маршалл. – Она хмуро посмотрела на мяч, сосредоточилась на нем, а потом замахнулась изо всех сил. Мяч взлетел в воздух, ударился о поперечную балку на потолке и с грохотом приземлился на какой-то стул. – Ура! Я попала в четвертую лунку.
– Я все равно выигрываю, – заявил он. Стук в дверь не позволил ей ответить. Джейкобс остановился в дверях, глядя на них обоих.
– Сэр, – сказал камердинер. Он был явно чем-то обеспокоен. – Меня послали поговорить с вами.
– Кто тебя послал, Джейкобс?
– Дворецкий, ваше сиятельство, и три служанки.
– Не экономка? – поинтересовалась Давина.
– Никто не захотел ее беспокоить, ваше сиятельство, – ответил Джейкобс, отвешивая ей поклон.
– Неужели все так боятся этой женщины?
Она ждала, что Джейкобс ответит на ее вопрос утвердительно, но он лишь слабо улыбнулся:
– Мне поручили попробовать защитить некоторые предметы Эмброуза, которые являются исторической ценностью.
– Предметы?
– Ваше сиятельство, не передвинуть ли мне, например, некоторые вазы? Или чем-либо прикрыть наиболее ценные окна? – Джейкобс бросил взгляд на один из самых красивых витражей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Полагаю, к тому же он был не слишком умен, – предположил Маршалл.
– Да он был просто глуп!
– Стало быть, ты не смогла представить себя женой такого человека, несмотря на то, что он погубил твою репутацию.
– Должна тебе сказать, что все было не так уж и плохо. Но я была разочарована. Ведь я ожидала услышать пение ангелов.
– А его не было? – Его улыбка становилась все шире.
Она лишь покачала головой.
Прикосновение его пальцев замедлилось и стало более нежным. С каких это пор ее рука стала такой чувствительной?
Она ждала, когда он задаст следующий вопрос, а когда он его задал, она продолжала улыбаться, предвкушая его реакцию на ее ответ.
– А когда ты была со мной, ты слышала пение ангелов?
Ей захотелось рассказать ему о том, что она поняла в его объятиях: страсть – это опьяняющий напиток, и пьянеть от него – величайшее наслаждение. И. именно это должно быть самым главным в соитии, а не поспешное совокупление распутника и девственницы, жаждущей удовлетворить свое любопытство.
– Я слышала пение ангелов, Маршалл, – уверила она его. – Но больше всего мне нравится шепот Дьявола.
Он поднял голову и пристально взглянул на нее.
– Мне следовало бы рассердиться на тебя, – сказал он, и тон его голоса стал напряжением. – Тебе следовало бы сохранить себя для меня. Ты не должна была знать прикосновений другого мужчины.
– А ты, Маршалл? Могу я сделать из этого замечания вывод, что ты был девственником, когда пришел ко мне? – Улыбка исчезла с ее лица, а взгляд стал таким же пристальным, как у него.
Он не стал отвечать, а сплел свои пальцы с ее пальцами и притянул ее к себе.
– Я должен был рассердиться на тебя, – продолжал он. – Но если бы ты не была такой смелой и непредсказуемой, отчаянной и безрассудной, тебя бы не заставили выйти за меня замуж. Признайся – если бы твоя репутация не была погублена, тебя бы смогли заставить сделать это?
– Меня не заставляли. – Она не отняла руки. – Не заставляли, – повторила она. – Угрожали, стыдили – это так. Но не заставляли, нет.
Она поцеловала его в грудь, а потом прижалась щекой к тому месту, которое поцеловала. Ее руки заскользили по его телу – по бедрам, талии, груди. Он схватил за запястья обе ее руки и сжал их.
– Если ты будешь и дальше продолжать, боюсь, что-то может снова начаться.
– А это так ужасно? – спросила она и приподнялась на локте. – Разве люди не ждут от нас, что мы будем сейчас немножко эгоистами? Мы ведь молодожены. Мы не поехали в свадебное путешествие, а остались дома. Разве мы не можем сосредоточиться друг на друге?
– А ты хотела бы отправиться в свадебное путешествие? – Он был явно удивлен, словно эта мысль никогда не приходила ему в голову.
– Мне бы хотелось увидеть Египет, – призналась она. – Но я бы согласилась променять Египет на то, чтобы оставаться в твоей постели.
У нее опять создалось впечатление, что она поразила его. Что ж, отлично.
– Давина… – забормотал он.
Она улыбнулась, ожидая, что он начнет ей выговаривать за ее откровенность. Вместо этого он толкнул ее на спину и навис над ней.
– Мне нравится, как ты сложен, – сказала она, упираясь обеими руками ему в грудь.
– В этом деле у меня не было выбора.
– Все равно мне нравится, каким тебя создал Бог. Ты мускулист там, где у меня мускулов нет. И ты более волосат.
– Надо надеяться. Полагаю, что волосатые женщины – это аномалия.
Она склонила голову набок и посмотрела на него серьезно.
– А ты многих женщин знаешь?
– На этот вопрос я отвечать не намерен. Особенно когда лежу голый рядом со своей женой.
– А я на самом деле считаю неправильным, что у женщин нет достаточного опыта, когда наступает пора выходить замуж.
Он скатился на спину и заложил руки за голову.
– А как ты могла бы это изменить? Я имею в виду – что надо сделать для того, чтобы женщины были такими же опытными, как мужчины?
– А кто те женщины, которые помогают вам стать такими опытными? Они что, просто исчезают после того, как обучили мужчин? Считается, что женщины должны быть добродетельными, а мужчинам позволено быть распущенными. Ведь если мужчины ведут себя как повесы, у них должны быть партнерши, не так ли? Получается, что это добродетельные женщины?
Он повернулся на бок и посмотрел на нее.
– Похоже, ты очень много об этом думала.
– Не так уж много, но, мне кажется, такое положение дел несправедливо.
– Возможно, женщина должна оставаться добродетельной. Ей следует думать о последствиях своего поведения. Например, о легитимности наследника.
– У мужчин тоже могут быть последствия, – возразила Давина. – Например, оспа.
Он рассмеялся.
– А что тебе известно об оспе, Давина Макларен Росс?
– Я много читаю, – гордо заявила она.
Он покачал головой, но продолжал улыбаться, отчего стал выглядеть молодым и беспечным.
– Расскажи мне, каким ты был ребенком, – неожиданно попросила она.
– Как иногда говаривала моя мать, я был хорошим сыном. Но я должен признаться, у меня были воображаемые товарищи по играм. Возможно, таким образом Всевышний примирял меня с моими теперешними проклятыми видениями.
– А может быть, никакой связи здесь нет, – предположила Давина. – Я знаю, что это такое – иметь воображаемых друзей. У меня они тоже были до тех пор, пока их не заменили книги. Я думаю, что дети, когда они одиноки, ищут замену, не так ли?
Он улыбнулся:
– Я был графом и наследником… и должен был стать таким, каким меня хотели видеть мои отец и мать. Однако меня этому не учили. Отец был почти все время в Египте, а мой дед умер, когда мне было восемь лет.
– И поэтому ты сам научил себя быть графом. И мне кажется, что тебе это прекрасно удалось.
– Но так и должно быть. Ты моя жена и в этом качестве должна всегда во всем меня поддерживать. Однако были времена, когда я не заслуживал твоего одобрения.
– Из-за Китая?
– Нет. Из-за моей растраченной впустую юности. Я ни на минуту не задумывался над тем, как я себя веду. А очень часто мое поведение не делало чести моему имени.
Она удивленно подняла брови.
– Ты совращал юных девушек?
– Мне надо отвечать на этот вопрос? В тот раз, когда я собирался быть честным и рассказать о моем прошлом, ты исчезла на неделю.
– Так ты совращал девушек? – повторила она вопрос. – Но прошу тебя, не включай в этот список миссис Мюррей.
– Только если они хотели быть совращенными. – Его лицо вдруг омрачилось.
Он был потрясающе красив, и было в нем нечто такое, что она подумала: эти девушки вряд ли сопротивлялись соблазну.
Однако со времен своей юности он очень изменился. У него была репутация человека, посвятившего себя служению короне. Его послужной список сделал бы честь и человеку более зрелого возраста. И все же она не сомневалась, что стоило бы ему поманить пальцем любую женщину, она, не колеблясь ни минуты, оказалась бы в его постели. Даже миссис Мюррей.
– Расскажи мне о своей матери.
Она, видимо, его удивила.
– А что – о моей матери?
– Я разрываюсь между желанием сказать правду, – призналась она, – и намерением заключить с тобой сделку. Мы обменяемся тайнами. Ты расскажешь мне о Китае, а я о том, что знаю о твоей матери.
Он покачал головой, и теперь этот жест вызвал у нее раздражение.
– Расскажи мне о ней.
– Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я рассказал. Она умерла несколько лет тому назад.
– Мне известно о ее смерти. Расскажи мне о ее жизни, Маршалл. Я знаю, что она увлекалась садоводством, обожала разводить цветы. Что еще она делала?
– Она управляла Эмброузом все те годы, когда мой отец был в Египте. Без нее этот замок, наверное, превратился бы в руины. Моим самым ранним воспоминанием о ней был ее приказ отремонтировать фасад замка.
Давина помолчала с минуту, вспомнив записи в дневнике, сделанные одинокой женщиной, которая провела большую часть своей жизни, мечтая о человеке, которого никогда не было рядом.
– Она знала о том, что твой отец одержим Египтом, когда выходила за него замуж?
– На самом деле ты спрашиваешь, знала ли она, что мой отец все эти годы собирался оставить ее ради Египта?
– Возможно, – призналась Давина.
– Ее родители, очевидно, были друзьями моих дедушки и бабушки. Хотя это не был брак по любви, они были знакомы друг с другом.
«Дольше, чем мы с тобой», – подумала Давина, но вслух ничего не сказала.
– Но это нельзя назвать ответом на мой вопрос, если только он не был одержим Египтом всю свою жизнь, еще до женитьбы.
– Я думаю, что все началось, когда он был молодым человеком. Он познакомился с Египтом во время своей поездки по Европе для завершения образования.
– Как это печально для нее.
Ответа не последовало.
– По крайней мере, – продолжала она, – если бы у нее была возможность посетить Египет, она могла тоже увлечься этой страной, и у них появился бы общий интерес.
– Ты этим часто занимаешься? Я имею в виду – пытаешься переписать историю? Разве столь уж важно, что могло бы произойти, если на самом деле этого не случилось?
– Возможно, твоя мать не была бы так несчастна, – ответила она, стараясь воспринять его вопрос не как риторический, как он скорее всего его и задумал, а всерьез. – Если бы она могла понять, что именно он чувствует и почему он посвящает так много своего времени чужой стране и чужой культуре, ей было бы легче.
– Откуда ты знаешь, что она была несчастна?
– Полагаю, что это знание может служить предметом нашего с тобой торга. Что произошло в Китае?
Выражение его лица моментально изменилось. Улыбка исчезла, а в глазах появилось нечто такое, чего она еще не видела, но этот взгляд предупреждал ее, что эту тему лучше не затрагивать.
– Как тебе удается выглядеть одновременно испуганным и сердитым? – спросила она.
– Почему ты настаиваешь на своем вопросе?
– Ты знаешь о том, что, если захочешь, можешь внушать страх?
– Кому угодно, но только не тебе. Ты нисколько не робеешь, о чем бы ты меня ни спрашивала, моя леди жена.
– А мне следует робеть, ваше сиятельство?
Он резко сел и спустил ноги с кровати. Она протянула к нему руки, но Маршалл уже натягивал, брюки, а потом и рубашку.
Он оглянулся на нее всего раз, и при этом его лицо искажала гримаса боли.
– Я ни с кем не обсуждаю то, что было в Китае, Давина. Даже с тобой.
Она не ответила, и он взглянул на нее еще раз.
– Хочешь знать, Давина, почему я никогда не обращаю внимания на боль? В Китае мне день и ночь давали с едой опиум. Бывали дни, когда я сидел в углу почти без сознания и не понимал, где я. А потом мои тюремщики забавлялись тем, что несколько дней не давали мне опиума. Мое тело было как в огне, в голове – пустота. Я тогда сделал бы все, что угодно, за дозу опиума. Я мог бы убить собственную мать.
Молчание повисло в воздухе.
– Ты поэтому думаешь, что сходишь с ума?
Он не смотрел на нее, занятый тем, что зашнуровывал ботинки.
– Это было очень давно. Я уже почти год не принимаю опиум. У меня сейчас не должно быть ни галлюцинаций, ни бредовых состояний.
– И ты винишь в этом себя, Маршалл? Разве это логично?
Он опять взглянул на нее.
– Разве ты не должен быть просто благодарен судьбе за то, что выжил и вернулся домой?
– Ты решительно желаешь видеть во мне героя, не так ли?
Она задумалась.
– Не в этом дело. Я полагаю, что, как всякому человеку, тебе свойственно ошибаться. Мне кажется, ты будто гордишься тем, что ты загадочный отшельник. С какой-то целью ты поддерживаешь миф о себе как о Дьяволе из Эмброуза. Ты скорее всего не очень любишь общество людей, но это не совсем в твоем характере. Думаю, что все это от того, что ты разочаровался в самом себе. Ты не смог соответствовать тем критериям, которые ты сам для себя установил. Эти критерии, которые мы для себя устанавливаем, иногда гораздо выше тех, которые определяются для нас обстоятельствами.
– Ты слишком молода для подобных философских рассуждений.
– Я вовсе не философствую. Просто мне интересно все, что касается тебя. В конце концов, ты мой муж, и я хочу понять, почему ты решил забаррикадироваться в Эмброузе. В данный момент я приблизилась к тому, чтобы узнать больше правды, чем несколько дней назад.
Он встал.
– Ты не понимаешь, Давина. Ты не знаешь, на что я способен. Что я сделал. Ты видишь только то, что хочешь видеть. В некоторых ситуациях такая наивность, возможно, и оправданна, но здесь и сейчас может быть опасной.
– Ты предупреждаешь меня о том, что можешь причинить мне вред, Маршалл? Я в это не верю. Я убеждена, что ты скорее причинишь вред себе, чем тронешь хотя бы пальцем другое человеческое существо.
– Расскажи это людям, которые были под моим началом и погибли. Расскажи это их призракам, которые меня преследуют. Расскажи об этом их женам и матерям.
Давина сжала руки, стараясь не выдать волнения, которое вызвали у нее его слова, хотя, глядя на его лицо, она боялась расплакаться. Она поняла, что сейчас он не примет слов утешения, поэтому она сказала лишь то, во что искренне верила:
– Я уверена, что ты не несешь за это ответственности.
– Давина, ты предпочитаешь не верить, что все, что я тебе рассказал, – правда. Неужели ты такая идеалистка? В том, что я тебе рассказал, нет ничего хорошего, или приличного, или чистого. Это страшно и мерзко.
Она кивнула.
– Я не боюсь этого, Маршалл. Если тебе станет от этого легче, я могла бы собраться с духом и немного испугаться. Я постараюсь уговорить себя, что ты ужасен – настоящий Дьявол из Эмброуза. Я даже буду писать самой себе записочки, которые бы мне об этом напоминали.
– Перестань улыбаться, и я, может быть, тебе поверю, – сказал он, покачав головой. – Не думай, будто я не заметил, что каждый раз, как я называю тебя «леди жена», ты обращаешься ко мне «ваше сиятельство».
Он протянул ей руку.
Она взяла ее и встала голой перед ним.
– Если я ничего не сумела добиться одним способом, Маршалл, мне придется зайти с другой стороны.
– Я уже называл тебя упрямой, не так ли?
Она проигнорировала его замечание.
– Могу я остаться с тобой сегодня?
– Ты считаешь себя моим талисманом, Давина? Раз ты со мной, у меня не будет видений? Я не буду слышать ничьих голосов, кроме твоего?
– Когда ты со мной, Маршалл, – спокойно ответила она, – у тебя ничего этого не будет. – Она тряхнула головой, словно для убедительности. – Ты будешь нежным любовником и самым внимательным мужчиной. Идеальным мужем. Когда ты со мной.
– В таком случае ты не знаешь настоящего Маршалла Росса.
Она отмахнулась.
– Позволь мне остаться с тобой. Я покажу тебе, какие выучила иероглифы, а ты сможешь научить меня каким-нибудь другим.
– Я сыт Египтом по горло! – резко бросил он. – Лучше займемся чем-нибудь шотландским.
Она улыбнулась:
– Шотландским?
Он притянул ее к себе, и прикосновение его одежды к ее обнаженному телу показалось ей странно возбуждающим.
Она обняла его за шею и прижалась к нему всем телом.
– Я готова играть с тобой в любые игры, Маршалл.
Глава 19
– Давина, ты должна сосредоточиться на мяче, – сказал Маршалл. – Когда замахиваешься, следи за мячом.
Давина замахнулась битой для гольфа, но лишь слегка задела мяч.
Повернувшись, она сердито посмотрела на Маршалла.
Из-за того, что все время шел дождь, Маршалл соорудил временное поле для гольфа в большом зале и настоял на том, чтобы Давина научилась играть в эту игру. Он сидел у нее за спиной и давал указания.
– Давай еще раз.
Она взяла биту обеими руками и сказала:
– У меня получилось лучше, чем раньше.
– Я удивлен, что ты никогда прежде не играла в гольф, Давина. Это же шотландская традиция…
– Знаю, – прервала она его. – Первые правила игры были написаны в 1744 году. Я знаю об игре, но это не означает, что умею играть. Печальная правда в том, что у меня вообще не очень хорошо получается, Маршалл. – Она хмуро посмотрела на мяч, сосредоточилась на нем, а потом замахнулась изо всех сил. Мяч взлетел в воздух, ударился о поперечную балку на потолке и с грохотом приземлился на какой-то стул. – Ура! Я попала в четвертую лунку.
– Я все равно выигрываю, – заявил он. Стук в дверь не позволил ей ответить. Джейкобс остановился в дверях, глядя на них обоих.
– Сэр, – сказал камердинер. Он был явно чем-то обеспокоен. – Меня послали поговорить с вами.
– Кто тебя послал, Джейкобс?
– Дворецкий, ваше сиятельство, и три служанки.
– Не экономка? – поинтересовалась Давина.
– Никто не захотел ее беспокоить, ваше сиятельство, – ответил Джейкобс, отвешивая ей поклон.
– Неужели все так боятся этой женщины?
Она ждала, что Джейкобс ответит на ее вопрос утвердительно, но он лишь слабо улыбнулся:
– Мне поручили попробовать защитить некоторые предметы Эмброуза, которые являются исторической ценностью.
– Предметы?
– Ваше сиятельство, не передвинуть ли мне, например, некоторые вазы? Или чем-либо прикрыть наиболее ценные окна? – Джейкобс бросил взгляд на один из самых красивых витражей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29