К ее удивлению, его загорелое лицо побагровело. Мэри-Кейт отвернулась, скрывая улыбку: она не хотела смутить его Питер был единственным из слуг, кто разговаривал с ней по своей воле. Остальные обращались с ней как с чем-то средним между младшей прислугой и любовницей. Она очень хорошо подходила под эту категорию, но никогда бы им в этом не призналась. Поэтому большую часть времени девушка проводила в одиночестве, ведя непривычную жизнь привилегированного сословия.
Берни настояла на том, чтобы по пути в Сандерхерст навестить всех соседей, чьи поместья лежали по дороге. Как она объяснила, это гораздо интереснее, чем разъезжать по портам.
Мэри-Кейт искренне надеялась, что следующий визит окажется лучше предыдущего. Они провели бесконечный час в обществе трех мисс Гастинг — сестер, обитавших в нескольких часах пути от Сандерхерста, в старом, ветхом доме, который, по всей видимости, когда-то был частью древнего монастыря.
Они впятером сидели в темной гостиной, потому что сестры не открывали шторы со дня смерти их отца пять лет назад. «Упокой, Господи, его душу» — фраза повторялась при каждом упоминании имени их папеньки, чья личность, к несчастью, являлась самой любимой темой для разговора. Девицы чинно расположились на диване, все в черном, похожие на сидящих на ветке ворон. У всех трех был высокий лоб, зачесанные назад и убранные в тугой узел волосы. Они походили одна на другую, исключая едва заметные различия во внешности, но не в характере. Та, что сидела слева, была высокой и старше остальных на два года. Сидевшая справа когда-то была замужем.
За этим визитом последовало посещение овдовевшей миссис Дорсет, весьма привлекательной и еще совсем не старой женщины. На протяжении всей беседы она забрасывала их вопросами об Арчере. Мэри-Кейт чрезвычайно раздражали постоянные упоминания о деньгах Сент-Джонов, но еще больше выводила из себя настойчивость, с которой женщина повторяла, что приедет с ответным визитом на следующий день.
— Я так рада буду снова увидеть лорда Сент-Джона. О, так рада!
Мэри-Кейт испытала желание ткнуть Берни чем-нибудь острым.
Теперь они находились еще в одном доме с визитом — исключительно британским изобретением для женщин, имеющих много денег и мало забот. По мнению Мэри-Кейт, такой скуке не позавидуешь.
— Поправь шляпку, Мэри-Кейт.
— Поправлю. Берни, на вашей юбке остался кусочек голубой глазури, — улыбнулась Мэри-Кейт.
— Ужасные были кексы, правда? Глазурь немыслимо сладкая, да еще и голубая. Правда, чай, согласись, был сносным. Но кексы Мириам Дорсет я ела в последний раз.
— Почему вы все время говорите, Берни? Чтобы я не могла спросить, почему мы не едем прямо в Сандерхерст, как обещали Арчеру?
Мэри-Кейт не разговаривала с ним с того злополучного вечера, когда он повернулся и вышел из комнаты. Не зашел он к ней и позднее, как она надеялась. Ночь оказалась длинной и одинокой.
— Мы едем домой, дитя. Просто есть возможность навестить людей, которых я очень давно не видела. Я не отшельница, как мой сын.
— Почему он стремится к уединению, Берни?
— Ты ведь не встречалась ни с кем из наших родственников, да, милая девочка? Будь довольна, что нет, — сказала она, когда Мэри-Кейт покачала головой. — Свора кровососов, выпрашивающих у Арчера то одно, то другое, называющих детей его именем, сажающих в его честь деревья, лишь бы получить несколько лишних фунтов в год. Он содержит, между прочим, больше двадцати семей, и любой человек в Англии, у кого в жилах есть хоть капля крови Сент-Джонов, желает добраться до фамильного состояния.
— Ничего удивительного, что он посчитал меня авантюристкой. Тем не менее они же его родственники, Берни. Не всем так везет.
— В твоем голосе звучит тоска, моя дорогая, но позволь заверить тебя, что клан Сент-Джонов и близко не напоминает семью. Почему, по-твоему, их не пускают в Сандерхерст и почему Арчер всегда принимает членов семьи в Лондоне? Никчемное сборище, эти Сент-Джоны! Если б они затратили хотя бы половину усилий, которые тратят на вымаливание подачек, на то, чтобы употребить эти деньги с пользой, то и отношение к ним было бы куда лучше. Между прочим, так поступил мой отец.
Берни подняла медный молоток и резко ударила в дверь.
Женщина как раз убирала спицы в предназначенную для них коробку, когда в комнату в сопровождении Мэри-Кейт вплыла Берни. Улыбка на лице женщины застыла, когда она увидела, кто пожаловал.
— Сесили, ты прекрасно сохранилась. — Ослепительная улыбка осветила лицо Берни. — Только не говори, что я выгляжу плохо. Смотришь на меня, как будто тебе явился призрак.
Берни принялась палец за пальцем стягивать перчатки. На лице ее по-прежнему играла улыбка.
— Мэри-Кейт?
Графиня обернулась и сделала ей знак подойти ближе.
— Сесили, позволь представить тебе мою близкую подругу — Мэри-Кейт Беннетт. Из Лондона.
Мэри-Кейт кивнула в ответ на кивок хозяйки, ощущая себя участницей кукольного представления и чувствуя, что единственный человек, который знает, что и зачем они делают, — это Бернадетт Сент-Джон.
— Сколько времени прошло, Бернадетт! Много лет.
— В самом деле, Сесили, но время тебя пощадило. А Сэмюел? Он так же хорошо справляется со своими годами?
Усаживаясь на диван, Берни еще раз широко улыбнулась.
— Мой муж чувствует себя хорошо. Для этого ты и вернулась, Бернадетт Сент-Джон? Распутничать с моим мужем? В доме моей дочери?
— Даже не могу сказать, с каким из твоих вопросов я больше не согласна, Сесили. Когда ты называешь Сандерхерст домом твоей дочери, в то время как на протяжении семнадцати поколений он принадлежит семье моего мужа, или когда называешь меня распутницей?
Мэри-Кейт тупо уставилась на Сесили и плюхнулась рядом с Берни, забыв от потрясения все уроки хороших манер и осанки. Берни могла хотя бы предупредить, кого они собираются навестить. Она бросила укоризненный взгляд в сторону своей спутницы, но внимание Берни было полностью приковано к теще Арчера.
— Я называю тебя тем, что ты есть на самом деле, Бернадетт Сент-Джон.
— «И глупец, когда молчит, может показаться мудрым, и затворяющий уста свои — благоразумным».
— Богохульство не поможет тебе, Бернадетт Сент-Джон. Господь слышит тебя. Всякий грех и хула простятся человекам; а хула на Духа не простится человекам «.
— Я не намерена состязаться с тобой в искусстве цитирования, Сесили. Ты не изменилась. Я думала, с годами ты смягчишь свое отношение.
— К тебе? Ты за этим приехала? Узнать, простила ли я тебя?» Таков путь и жены прелюбодейной; поела и обтерла рот свой, и говорит: «Я ничего худого не сделала».
— Я вернулась домой только с одной целью, Сесили. Помочь Арчеру найти Алису. По-моему, достойно порицания, что ни от нее, ни о ней так и не поступило никаких вестей. Скажи, — попросила Берни, — ты совсем ничего не слышала о своей дочери за все это время?
Хозяйка дома продолжала стоять, стиснув руки и поджав губы. Ее взгляд не выражал никаких теплых чувств, она не предложила женщинам освежающих напитков, что принято во время дневных визитов. Она ясно давала понять, что их пребывание в доме Моршемов более чем нежелательно.
— Ну ладно, Сесили. Неужели она тебе не призналась? Даже не упомянула, куда собирается? До того как она исчезла, тебе ничего в ее поведении не показалось странным или необычным? — Берни сделала вид, что не замечает молчания, и продолжала: — Скажи хотя бы, была она счастлива в Сандерхерсте?
— Я не собираюсь с тобой разговаривать, Бернадетт, тем более рассказывать о каких бы то ни было признаниях своей дочери.
Берни встала и, надев одну перчатку, поигрывала другой.
— Значит, даже ради Алисы мы не можем забыть наши разногласия?
Ответа не последовало, Сесили даже не взглянула в ее сторону. Она села на стул у окна и снова вынула вязание, демонстративно игнорируя обеих женщин.
Она сидела, держа спину так же прямо, как спинка стула. Накрахмаленный белый чепец был отглажен безупречно, ленты завязаны маленьким бантом под подбородком строго посередине. Руки ее двигались проворно, спицы успокоительно позвякивали в тишине. Картина показалась бы мирной, если бы не витавшая в воздухе застарелая ненависть.
Берни кивнула, повернулась и выплыла в дверь, Мэри-Кейт последовала за ней, чувствуя себя маленькой лодкой на буксире у нагруженной пряностями шхуны Сент-Джона.
— Простите.
Мэри-Кейт очнулась и увидела перед собой молодого человека, который почтительно обратился к ней. Высокого роста, почти такого же, как Арчер, только тонкий, как тростинка, он будто так и не набрал отпущенной ему природой плоти. Взгляд его карих глаз был теплым, мягким и неожиданно добрым.
— Прошу прощения, но вы, кажется, немного сбились с пути. Я подумал, вы не знаете, куда идти.
Мэри-Кейт огляделась и поняла, что оказалась около конюшен, слева от господского дома. Она повернулась и увидела, что их экипаж все еще стоит у главного входа, а Бернадетт как ни в чем не бывало болтает с кучером, словно и не было тягостной сцены в доме. Странно, но она не помнила, как направилась сюда.
— Здесь следует смотреть под ноги.
Он указал на землю, и только тогда Мэри-Кейт поняла, что чуть не ступила в еще дымившуюся кучу навоза.
— О Боже!
— Помочь вам вернуться к экипажу? Я сумею уберечь вас от любых неожиданностей. Это все-таки конеферма.
Он протянул руку, и Мэри-Кейт оперлась на нее.
Прикосновение привело Мэри-Кейт в смущение. Она, казалось, почувствовала сквозь рукав тепло его кожи. Даже не глядя, Мэри-Кейт поняла, что ладони у него большие, пальцы длинные и тонкие. Руки пианиста, музыканта.
— Вы приехали навестить мою мачеху?
Он вел ее по утоптанной дорожке, соединяющей дом и конюшню.
— Я здесь лишь в качестве компаньонки.
Рука, на которую она опиралась, внезапно дрогнула, мышцы напряглись. Она взглянула на юношу. Его взгляд был прикован к экипажу.
— Этот экипаж из Сандерхерста?
— Да.
— А вы?
— Я там в гостях. — Самый подходящий ответ, пожалуй.
Его глаза казались бесконечно загадочными, будто таили тысячу тайн, сотню истин. В них светилась душа, различались боль, смирение и невыразимая тоска. И над всем довлело ощущение потерянности — такой глубокой, что от сочувствия у Мэри-Кейт перехватило дыхание.
К своему удивлению, Мэри-Кейт захотела подойти к молодому человеку поближе, обнять, положить его голову себе на колени. Убрать со лба непослушную прядь светлых волос и успокоить, как успокаивает ребенка мать. Она была бы ему матерью, сестрой, возлюбленной, подругой.
Ее рука так и осталась протянутой. Мэри-Кейт взглянула на нее, словно удивляясь ее существованию. По правде говоря, она была напугана. Что с ней происходит?
— Вы хорошо себя чувствуете? — донесся озабоченный мужской голос. — Принести вам воды?
Она покачала головой, подавляя охватившие ее незнакомые ощущения. Мэри-Кейт все еще молчала.
— Может, присядете? Вы побледнели, — приговаривал он, и нежные черты его лица светились заботой и сочувствием. — Я могу позвать кого-нибудь из дома.
— Я сейчас приду в себя, — проговорила Мэри-Кейт, надеясь, что это окажется правдой.
Перебирая пальцами складки юбки, Мэри-Кейт раздумывала, с чего начать разговор. Она пойдет дальше, когда перестанут дрожать колени и пройдет приступ тошноты.
— Моя мачеха кое-что понимает в лечении, мадам, если вы чувствуете в этом потребность.
Мэри-Кейт подняла глаза на склонившееся к ней встревоженное лицо.
— В этом нет необходимости. Я уже чувствую себя гораздо лучше.
— Вы сильно побледнели, а сейчас у вас на щеках выступил румянец. Вы выглядите несравненно лучше.
— Я, без сомнения, покраснела от смущения.
Послышались позвякивание сбруи, приглушенные голоса, стук копыт по гравиевой дорожке. Мэри-Кейт все слышала, но не могла отвести глаз от молодого человека и усмирить свое сердце. Наконец она неохотно направилась к экипажу и Берни.
— Он вырос необыкновенно красивым, Джеймс Моршем.
Мэри-Кейт, все еще потрясенная встречей, лишь кивнула в ответ. Что это значит? Ей стало плохо. Как от толчка, она вернулась к действительности.
— Они с Алисой были очень близки в детстве. Если видели одного, то рядом был и другой. Я всегда говорила, что лучшего брата не найти.
Моршемов отделяет от Сандерхерста не так уж много миль. Преодолеть их верхом не составляет труда, пешком пройти немногим дольше.
— Арчер знает о вас и Сэмюеле Моршеме?
— Дорогая моя, я начала изумлять Арчера с того момента, как уволила няньку и сама занялась его воспитанием. Никакие рассказы обо мне его не удивят.
Несмотря на то, что с Берни грубо обошлись, глаза ее искрились, щеки розовели, улыбка освещала лицо.
— Сэмюел Моршем был моей первой любовью. Мы были слишком молоды и слишком глупы, а я только-только овдовела. Признаюсь, что мы целовались разок-другой в укромном уголке, но и только. Но Сесили, как видно, думает, что я покинула Англию из-за неразделенной любви, которую питала к Сэмюелу.
— Так и было?
— Пятнадцать лет достаточно большой срок, чтобы решить, как справиться с отчаянием, — вздохнула Берни. — Нет, я покинула Англию по двум другим причинам, Мэри-Кейт. Первая состояла в том, что Арчер уже становился взрослым, а он не тот тип мужчины, которого нужно водить на помочах. Но он всегда понимал, что многим мне обязан. Это могло привести к неприятным последствиям, моя дорогая. Поэтому единственный выход для нас обоих я видела в одном: уехать из Англии. Другая причина заключалась в том, что я принадлежу к одиноким по натуре людям, неспособным к обычным семейным отношениям. Я хотела узнать, что такое жизнь, и осуществила свою мечту, увидев мир.
Поскольку Мэри-Кейт обладала таким же любопытством в этом отношении, она ничего не ответила на признание графини.
— Мне нравились очень многие мужчины, но это не значит, что я ложилась в постель со всеми. — Поймав взгляд Мэри-Кейт, она улыбнулась. — Я играю в карты с Джонатаном, дорогая, и выслушиваю его стенания. Он безумно любит экономку, которая никогда не примет его ухаживаний, разве что под воздействием внушительной порции мадеры.
— А Питер? — спросила Мэри-Кейт: от нее не укрылись взгляды, которыми обменивались Берни и красивый лакей.
— Это тебя не касается, моя милая, — дерзко улыбнулась Берни.
— Но зачем мы поехали к Моршему?
— Потому что, откровенно говоря, я исчерпала свои предположения, где можно искать Алису.
— Вы могли бы предупредить меня, Берни.
— Я слышу в твоем голосе нотку осуждения. В свою защиту могу сказать, что эта мысль пришла мне в голову за минуту до того, как мы остановились. Однако проку от визита оказалось мало.
Хозяйка имения не понравилась Мэри-Кейт. Даже ее гнусавый голос действовал на нервы.
В деревне, где Мэри-Кейт провела раннее детство, был викарий, пастор Гастонби, добродушный сухощавый старик с голубыми глазами, которые постоянно моргали, и ртом, который, казалось, всегда улыбался. Однако его заурядное лицо преображалось, когда он стоял на возвышении перед алтарем. Он становился мстительным вестником, предрекавшим Божьи кары — огонь, серу, суровый суд — и запугивавшим своих слушателей наказаниями за распутство и нечистые помыслы.
Его редко призывали к умирающим — даже самые закоренелые грешники хорошо сознавали, что им будет очень неуютно в присутствии пастора Гастонби. Почтенный священник, однако, никогда не упускал случая прочитать молитву над могилой, присовокупляя перечисление грехов усопшего, словно досадовал, что грешник ускользнул от его суда.
Если бы Мэри-Кейт понадобился духовник, то к такому человеку она бы не обратилась. Она не представляла, как расскажет о голосе Алисы Сент-Джон и о потребности помочь этой женщине пастору Гастонби, который тут же объявил бы ее орудием сатаны.
Сесили Моршем очень напомнила ей почтенного священника.
Глава 31
Иногда по ночам Джеймс как будто бы слышал голос Алисы, она словно посещала его. Однажды, когда ему было восемь лет, он помогал выгружать сено в дальнем хлеву для отела. Внезапно его охватило ужасное чувство, что Алиса в опасности Он так и не смог объяснить, откуда он узнал, где она, и как ему удалось помешать ей войти в стойло к одному из жеребцов. Ей было, всего три года, но он почувствовал угрозу и каким-то образом понял, что нужен девочке. С того дня их что-то связало — чудесное и волшебное, как невидимая нить.
Даже теперь он ее чувствовал. Даже теперь, когда она умерла.
Он не знал, когда это понял. Из его жизни ушел свет, исчезла музыка. Сэмюел предложил ему ехать в Вену, а ему больше не хочется играть.
Ему не показалось странным, что вместо мелодий, вместо нарастающего звучания скрипок и труб к нему пришла Алиса. Он полюбил ночи, темные, спокойные, когда звучал только ее голос, разговаривая с ним так тихо, словно слова предназначались ему одному и больше никто в мире не должен их услышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30