Что она придумает, чтобы забраться к нему в душу? Неужели он готов поверить ей? Служанка в таверне, работница, обладающая графской беззаботностью и высокомерием герцогини. Мэри-Кейт Беннетт — подальше, вдова, женщина, задающая вопросы, необыкновенная волшебница. Почему ему кажется, что будить ее опасно, что лучше унести ее из этой комнаты, пока она спит, и где-нибудь запереть, надежно защитив их обоих?
Она стала его пленницей с того самого момента, как он ее увидел. Сначала — раненую, потом непреклонную. Когда он стал принадлежать ей? Она с легкостью увлекла его, завладев его душой. Кто она? И чего хочет от него?
Нет, он не желает знать, что ей снится, он только хочет, чтобы она проснулась. Он поцеловал ее настойчивее, взял за плечи и, оторвав от перины, обнял. Она лежала в его объятиях, как мифическая богиня, — горячая, полная жизни. Рыжие волосы пламенем рассыпались по его рукам.
Нежная улыбка изогнула ее губы, и ему захотелось поцелуями согнать ее с лица Мэри-Кейт, снова заставить ее Стонать, довести до края и воспарить вместе с ней. Она дотронулась до его щеки ладонью, зеленый взор встретился с его глазами, проникнув сквозь пепел его души к все еще тлеющим в глубине углям. Она обещала новое пламя и врачующее прикосновение. Значит, он не умер в ее руках, а возродился, чтобы умереть еще раз. Эта удивительная женщина вернула ему жизнь. И что-то еще мерцало в ее глазах, обещая умиротворение и покой. Этот взгляд почему-то напугал его.
Тихий стук в дверь отвлек Арчера от раздумий, вывел из состояния смятения. Он встал с постели, радуясь, что вырвался из колдовской паутины.
— Прошу прощения, сэр, — прошептал Джонатан, — но кое-кто настоятельно желает с вами поговорить.
— И кто же это, Джонатан?
На мгновение обычная невозмутимость Джонатана дала трещину.
— Ваша мать, сэр. Она вернулась из Китая.
Сент-Джон Отшельник? Неужели он стремился к уединенной жизни? У него было много женщин, но ни одна из них не предложила ему покоя. Даже его мать, которая стоит и смотрит на него, как на одну из своих непривычных глазу статуэток, привезенных из Африки, — с отвислой грудью и гениталиями, не столько непристойными, сколько завидными.
Он успел накинуть халат и пригладить волосы. Но это не имеет значения. От него, без сомнения, пахнет любовью, безумием, и эйфорией, и любым другим запахом, который уловили ее раздутые ноздри.
Он любит ее всем сердцем, пусть она и осуждает его сейчас. Она обмывала его расцарапанные коленки, сидела с ним всю ночь, когда умер его любимый пес Гэмиш, присматривала за ним как друг, наставник и, конечно, мать. Именно Берни вызвала в нем неослабевающий интерес к миру, наполняя его разум суровыми рассказами, в которых говорилось о крови и чести, именно она играла с ним в пуритан в восточном крыле Сандерхерста и учила, как надо держать саблю.
Однако именно Берни он меньше всего хотел видеть в эту минуту. Когда ему исполнилось двадцать, она пришла к нему и сказала, что отныне будет отзываться только на имя Берни, что собирается посмотреть мир, что он уже достаточно взрослый и самостоятельный, а она, увы, не становится моложе. Предоставленная свобода и напугала его, и привела в восторг.
Она не пользовалась никакими ухищрениями, когда он был ребенком, и даже сейчас пренебрегала пудрой и румянами, которые так любили немолодые модницы и которые превращали их в нелепых древних кукол. Лицо Берни покрывали морщины, кожа была загорелой, но от этой женщины исходили энергия и здоровье. Мать не нанимала Арчеру тренера, а сама учила сына ездить верхом. И в саду с ним возилась Берни, рыбачила вместе с ним на одном из озер в окрестностях Сандерхерста. И даже охотилась, проявляя ловкость и сноровку, равную мужской. Он обожал свою мать, но сейчас к этому чувству примешивалось раздражение.
— Я до смешного горжусь тем, что ты такой красивый, мой милый сын, — широко улыбаясь, сказала она. — Хотя это было заложено с самого начала, со дня твоего рождения, когда ты в первый раз уставился на меня своими черными, как два кусочка угля, глазами. Но с чего это у тебя такой вид, будто ты целый день валялся на сене, дорогой мальчик? Соломинок я, конечно, не вижу, но ты босой, Арчер. Вроде одет, а волосы у тебя в полном беспорядке. Как забавно застать тебя врасплох!
— Ты же знаешь, я известен как Сент-Джон Отшельник. Возможно, из-за моей нелюбви к посетителям, возможно, из-за репутации, которую я стараюсь утвердить за собой, чтобы отвадить многочисленных родственников, досаждающих просьбами внести вклад то туда, то сюда или желающих справиться о моем здоровье.
В его голосе сквозила скука, хотя тон был полон сарказма, а глаза метали молнии.
— Да, ты сын своего отца, мой дорогой. Речь, достойная графа Сандерхерста. Значит, вот так ты меня встречаешь, Арчер?
Он преодолел последние пять ступенек и встал перед ней, покачав головой. Укоризненно? Нет. Восхищенно? Вполне возможно.
— Чалма, пожалуй, немного чересчур, Арчер, но там все так ходят.
— С таким количеством лент и бантов, Берни? Со страусовым пером и рубином в центре?
Но не ее головной убор заставил его потерять дар речи. На его матери были панталоны. О, весьма свободные, но тем не менее это были панталоны странного зеленого оттенка, какой бывает у горохового супа, когда тот прокисает. Такого же цвета был и жакет, а довершала наряд яркая шаль с бахромой почти до пола. Красные козловые туфли без задников оказались самой нелепой деталью туалета. Даже Арчер, знакомый с привычкой матери нарушать любые требования моды, не мог не ухмыльнуться при виде этих туфель: ярко-красных, с загнутыми носами, как у шута. На носках крепились серебряные колокольчики, и его остроумная и очаровательная мать позванивала при ходьбе.
— Хочешь поразить нынешнюю моду в самое сердце, мама?
Она лишь искоса взглянула на него. Арчер называл ее «мама» только в состоянии сильнейшего раздражения.
— Чепуха, Арчер. Хочу немного поразвлечься. Жизнь слишком коротка, чтобы быть рабом условностей.
— Пожалуйста, мама, выражайся яснее. У тебя всегда есть что-нибудь про запас, — пробормотал Сснт-Джон, наклоняясь, чтобы поцеловать ее.
— Даже не обнимешь меня? В конце концов прошло почти десять лет, как мы виделись в Париже.
— Ты ничуть не изменилась с того дня.
— А ты такой же вежливый, каким я тебя воспитала.
— А ты такая же любительница скандалов, какой я тебя помню.
— Я скучала по тебе.
Она нежно коснулась его щеки, улыбнулась сияющими глазами. Дважды за эту ночь женщины дарили его такой лаской, и Сент-Джон начал задаваться вопросом: неужели он своим видом побуждает их к этому?
Он улыбнулся в ответ, искренне радуясь, что его мать цела, испытывая бесконечную благодарность, что она давала ему любовь, в которой нуждается ребенок, и защищала от бессмысленной жестокости отца. Она разъяснила ему, что такое любовь, научила поступать правильно и достойно, чтобы им гордились.
— Арчер?
Оба обернулись в сторону лестницы. На площадке над ними стояла Мэри-Кейт, подобрав складки непомерно длинной ночной рубашки. Это была одна из рубашек Сент-Джона, которые он не носил и которую она наверняка извлекла из ящика комода, куда их сложил лакей. Ее волосы беспорядочно рассыпались по плечам, губы припухли от его поцелуев, розовые пальчики ног торчали из-под подола. Мэри-Кейт являла собой вид женщины, сполна насладившейся любовью. Она изумленно моргала. Странное зрелище, наверное, представлял Сент-Джон со своей матерью: он едва одет, а Берни в чалме, широко и чуть ли не дьявольски улыбаясь. Неудивительно, если Мэри-Кейт подумает, что видит кошмар наяву. Надо было объяснить ей, что случилось, но он, если честно, от неожиданности потерял дар речи.
Чего не произошло с его матерью.
— О Боже, Арчер! — отозвалась его невозможная мать, по всей видимости, наслаждаясь вожделением, которое отразилось на его лице при виде растрепанной Мэри-Кейт. — Алиса вернулась?
Он повернулся и в изумлении уставился на Берни.
— А я вернулась, чтобы помочь найти ее…
Глава 24
— Я вдовствующая графиня Сандерхерст, — объявила Берни, поднимаясь по лестнице под аккомпанемент позвякивающих колокольчиков. — Но я совершенно уверена, что ты не можешь быть Алисой.
Мэри-Кейт застыла на месте, потрясенная физическим сходством между этой удивительной женщиной и мужчиной, который стоял у подножия лестницы и смотрел на них.
Мать. Великий Боже, мать Арчера!..
Берни взяла Мэри-Кейт за руку, мягко, но решительно, и повела вниз по лестнице.
— У Алисы были прекрасные светлые волосы. Твои тоже очень недурны, но перепутать вас я не могла. Если только Алиса не изменилась до такой степени, но мне это кажется маловероятным. Кроме того, все считали ее пропавшей. — Она бросила взгляд на сына: — Или положение изменилось?
Арчер в ответ нахмурился.
У Мэри-Кейт не было выбора, она шла, куда ее вели. Арчеру пришла в голову забавная мысль: торговое судно ведет на буксире маленькую лодку.
— Милый мальчик, вели принести чаю. Не сомневаюсь, что, несмотря на необычный час, твоя прислуга уже все приготовила. Я просто умираю с голоду. Большую часть последней недели я провела, путешествуя по Англии, как будто никогда до этого здесь не была. Я вообще-то не собиралась этого делать, но меня настолько потряс пейзаж, что я не могла не посетить озерный край. Ночевать приходилось в ужасных берлогах, ноги моей там больше не будет. Англичане должны поучиться гостеприимству.
— Ты англичанка, мама, или за годы странствий перестала считать себя таковой?
— По-моему, меня наказывают. Дорогой Арчер, я не виновата, что застала тебя в разгар райского наслаждения. Не строй из себя буку.
Ей удалось улыбнуться так, чтобы вокруг глаз не собрались морщинки. Она практиковалась перед зеркалом, подумал он, тут же осознав нелепость своей мысли. Берни никогда не заботилась о том, как выглядит, и часто ворчала, что никак не дождется старости, чтобы стать по-настоящему эксцентричной. До этого, заявляла она, ее будут считать просто странной.
— Большинство матерей просто упали бы в обморок, — отозвался Арчер, смягчив ответ улыбкой.
— Самое худшее — для меня — это ярлык «обыкновенная».
— Спаси Господи! — сухо произнес Арчер и пошел к буфету, чтобы налить себе бренди.
Может, это и трусость — искать спасения в спиртном, но сейчас три часа ночи, он смертельно устал и отдыхал после самого восхитительного занятия любовью, которое вызвало у него множество мыслей и ощущений. Теперь же его больше всего на свете интересовало, как поладят его мать и Мэри-Кейт.
В высшем свете не принято самим воспитывать детей. Этим занимаются няньки, гувернантки, наставники Нанимают учителей верховой езды и танцев, с единственной целью — отравить маленькому ребенку жизнь, особенно если он наследник одного из самых больших состояний в мире. Однако его мать не только заботилась о его благополучии, но и была с ним всегда рядом, без всякого усилия одаривая его любовью и лаской, за которые он всегда был ей благодарен.
Он часто думал, что, пожалуй, не так уж плохо узнать о женщинах от самой непохожей на них представительницы этого пола. Его мать была человеком, который всегда боролся с предрассудками, избегая послушания и внешних приличий. Она тратила свои деньги на сиротские приюты. Каждый месяц, в какой бы стране ни находилась, она брала бедного ребенка, затрачивала множество денег на то, чтобы найти для него семью, в которой о ребенке заботились бы и любили его. Она помогала тем людям, кто учился какому-нибудь ремеслу, чтобы прокормить себя, и, воздев к небу руки, покидала тех, кто не хотел этого делать.
Но сына она никогда не покидала.
Она всегда находилась дома, когда он приезжал на каникулы, требуя, чтобы он привозил в Сандерхерст своих друзей. Она защищала его от тех женщин, которых больше привлекал не сам Сент-Джон, а его состояние. Даже толпа родственников, которых он поддерживал, была вынуждена до его совершеннолетия сначала обращаться к матери, и такое положение вещей оказалось очень целесообразным. Берни, в конце концов, не видела ничего плохого в том, чтобы оказывать помощь из тех денег, которые на это предназначались. Казалось, источник неисчерпаем. Просители были удовлетворены, Арчер доволен: он больше не выслушивал жалобные истории дальних родственников о своих несчастьях, а Берни наслаждалась властью.
Даже уехав из Англии, она не покинула его. В ежемесячных письмах рассказывала о том, что с ней случалось, размышляла о жизни, а бывало, разбирала его ошибки, бранила за тот или иной, по своему усмотрению, грех.
Арчер никогда не женился бы на женщине, которая смотрела бы на него как на банкира, удовлетворяющего любые ее прихоти. Он считал, как ни банально это звучит, что жена должна обожать его и детей, которые боготворили бы его. Сказочная жизнь! А Сандерхерст — самое подходящее место для основания династии. Здесь были потайные комнаты, по крайней мере три скрытые лестницы, большая, хорошо освещаемая библиотека и тысяча мест для игр. Здесь были высокие потолки и похожие на темницу погреба. Иными словами, готовый рай для его будущих детей. Только их здесь не будет. Из-за исчезновения Алисы.
Интересно, подарил ли он Мэри-Кейт ребенка? Он послал свое семя так глубоко в нее, что удивительно, если этого не случится. «Нет, более того, Арчер. Ты испытал сегодня самое сильное в жизни ощущение».
Какой у них мог бы быть ребенок? Темноволосый мальчик с сияющими зелеными глазами? Девочка с волосами морковного цвета и черными глазами? Маленькое подобие их обоих и с таким же характером? Он поймал себя на том, что много бы отдал, чтобы узнать это От этой мысли впору бежать отсюда прочь.
Он оперся о буфет, предварительно еще раз наполнив стакан, и стал наблюдать за тем, как две самые интересные женщины, которых он когда-либо знал, рассматривают друг друга.
— Итак, я установила, что ты не Алиса, девочка, но еще не выяснила, кто же ты.
Мэри-Кейт посмотрела на Арчера. Обычно его защиты нельзя было добиться таким отчаянным взглядом, но он не мог не откликнуться на молчаливый призыв: ведь этим вечером он уложил ее в свою постель. Оба эти события скорее всего будут иметь далеко идущие последствия.
— Мэри-Кейт — моя гостья, мама, и это все.
Берни выгнула бровь. Когда его неподражаемая мать успела пристраститься к молчаливому сарказму?
Она повернулась к Мэри-Кейт и положила теплую ладонь на руку молодой женщины:
— Тебе нравится в Сандерхерсте?
В глазах Берни промелькнула искорка интереса, хотя, возможно, Арчеру это просто показалось. Он понимал, что противостояние оказалось неравным. Мэри-Кейт, не благородного происхождения и не видевшая мира, не могла безнаказанно проигнорировать правила приличия. Позволить ей стать его любовницей — одно, но позволить матери в целях защиты сына вцепиться в эту женщину — совсем другое.
Он подошел к дивану и протянул руку. Поднимаясь, Мэри-Кейт положила пальцы на его ладонь. Легкое, вежливое движение, сотни раз повторяемое за день мужчинами и женщинами. Но какой глубокий отклик оно нашло в нем! Невинное прикосновение напомнило о другом интимном движении внутри нее.
— Уже поздно, — сказал он, пресекая вопросы матери и заставляя ее оставить при себе любые замечания. — Завтра у тебя будет много времени для вопросов.
— А для ответов, Арчер? Для них будет время?
Берни без улыбки посмотрела на него, потом перевела глаза на Мэри-Кейт. В глазах матери отразилось то, что он уже видел раньше — когда упал со своего первого пони или когда его избил отец.
Не ответив, он увел Мэри-Кейт из комнаты.
Глава 25
— Нет-нет, бивень слона пойдет вон туда! А это, мой дорогой, богиня плодородия, а не удачи. Ты ничего не добьешься, с таким пылом поглаживая ее груди. А, вот и ты, девочка! — проговорила она, заметив остановившуюся на пороге Мэри-Кейт. — Я услышала о тебе много интересных историй, Мэри-Кейт Беннетт.
Мэри-Кейт помедлила в дверях.
— Помочь вам разобрать вещи, графиня?
— Половина удовольствия по окончании путешествия — доставать вещи, которые в начале него казались бесценными. Однажды я перебралась через Пиренеи с целым сундуком венецианского стекла. Грустно признать, но лишь около половины его перенесло перевозку на мулах, но, с другой стороны, над осколками и стоит поразмышлять. Поможешь разложить по местам все эти вещи, теперь, когда вокруг стоит моя мебель?
— Вы всегда путешествуете со своей кроватью?
— Со своей кроватью, своим стулом, своими перинами и коврами. Какой прок от такого количества денег, если не можешь найти им применения? И прежде чем ты вздернешь свой носик, девочка, подумай о том, как рады все эти трудяги, когда я приезжаю, и рады еще больше, когда я уезжаю.
— У меня и в мыслях не было ничего подобного, поскольку я из тех, кто только выгадывает от вашего существования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30