Уловив в словах графа насмешку, Лаура обиделась. Она и так проявляла поистине ангельское терпение, помогая ему. Он мог бы по крайней мере вести себя как воспитанный человек. Тем более что все вокруг были уверены, что они с графом прекрасно ладят.
Тот факт, что хозяин принял «дурочку» на секретарское место, немедленно породил слухи, и теперь женщины смотрели на нее искоса, а мужчины недвусмысленно ухмылялись.
Лауре хотелось удовлетворить их любопытство и сообщить о том, что она по-прежнему невинна, что граф даже не прикасался к ней.
По сути дела, в жизни ее почти ничто не изменилось — даже по сравнению с ненавистной академией.
Миссис Вулкрафт от души посмеялась бы, узнай она, что «место нее у Лауры появился другой тиран, гораздо более строгий.
Стоило ей посадить кляксу, Алекс заставлял заново переписывать письмо. Более того, он отчитывал ее за то, что он переводит бумагу. Лаура готова была бросить на стол деньги, что граф платил ей, и потребовать, чтобы он вычел стоимость бумаги из ее жалованья. Однако, посчитав, сколько он ей платил, она пришла к печальному выводу: этих денег не хватило бы даже на склянку приличных чернил, не говоря уже о мелованной бумаге. Ей сразу вспомнился другой случай — как он ворчал, когда ему пришлось заплатить пенни за то, чтобы она могла добраться до дома, — Лаура явилась без единой монетки.
Он добрый час обсуждал сумму расходов на ее содержание в Хеддон-Холле — учитывал каждую мелочь, пока едва не довел Лауру до истерики.
Она вместе с другими слугами обедала на кухне, и всякий раз граф выговаривал ей за опоздание. Когда она искала ему книгу в библиотеке, он неизменно ворчал, что она слишком долго копается.
Час назад он прогнал ее, а теперь, разыскав, говорил с ней таким тоном, будто она должна была во всем ему подчиняться! Неужели им никогда не прийти к взаимопониманию?
— В книгах, милорд, можно найти почти все знания, накопленные человечеством. Что вы вменяете мне в вину — то, что я умею читать, или то, что мне случается запоминать прочитанное?
Она смотрела прямо на него, и взгляд ее был вовсе не таким ангельски безмятежным, как час назад. Сейчас в ее зеленых глазах читалась открытая враждебность.
— Увы, ваши убеждения не совсем верны. В противном случае приготовление пищи не составляло бы для вас такой проблемы.
Лаура предпочитала не вспоминать, с каким облегчением вздохнула кухарка, узнав, что новая служанка больше не будет ей «помогать».
— Разве опыт не лучший учитель? — продолжал граф. — Разве те уроки, которые человек получает от жизни, не оставляют след куда более отчетливый, нежели тот, что остается после прочтения книг о чужих уроках?
— Вы хотите сказать, что весь тот опыт, что накоплен другими, не в счет просто потому, что вы не приобрели его непосредственно?
Граф подошел к скамье и, чуть сдвинув в сторону юбки Лауры, сел с ней рядом. Окинув взглядом зимний сад, он вдруг подумал, что это место — самое подходящее для нее. Она наполнила бы Хеддон-Холл жизнью и весенней жизне-цостностыо.
А потом — казалось, он говорил сам с собой — граф предался воспоминаниям, и Лаура слушала его затаив дыхание.
— Перед тем как я взял командование на себя, мне пришлось пройти через долгие часы муштры, тренировок и упражнений. Меня учили закаленные на войне офицеры, многое повидавшие. Я прочитал множество книг по военному делу, но что такое война, не знал, пока то, о чем написано в книгах, не превратилось для меня в реальность. Вы можете сколько угодно читать о битвах, мой начитанный секретарь, но вы никогда не узнаете, что это такое, пока не вдохнете густого пушечного дыма и не услышите стоны умирающих.
Граф умолк. Воцарилась гнетущая тишина.
Пораженная словами Алекса, Лаура протянула руку и коснулась его плеча, пытаясь перенести графа из призрачной страны воспоминаний в ароматный весенний сад.
— Как это было, милорд? — спросила она; в эти мгновения Алекс казался ей самым одиноким человеком на свете.
— Вы об этом? — спросил он, коснувшись маски.
Она не сказала ни слова, даже не кивнула, но во взгляде се зеленых глаз ясно читался вопрос.
Что он мог рассказать ей? Как мог объяснить? Он и сам удивился, когда вдруг снова заговорил:
— Если бы мне не посчастливилось родиться сыном графа, я не сидел бы сейчас здесь с вами…
Он не стал рассказывать о череде дней и месяцев, когда молил Бога, чтобы тот даровал ему смерть. Если бы не право, данное ему при рождении, он ютился бы внизу, в крошечной, лишенной окон каюте. Но ему посчастливилось служить на флоте не матросом, а одним из офицеров нового призыва, и он единственный из них остался в живых после той ужасной битвы в бухте Квиберон…
— Нам бы повернуть в ближайший порт, в укрытие, но мы рвались вперед на всех парусах.
Алекс на несколько мгновений умолк — ему вдруг почудилось, что сад подернулся дымкой, задрожал, как мираж, и исчез, уступив место высокой морской волне.
— Если бы у нас не рухнула мачта и если бы не тяжелые паруса, мы еще имели бы шанс остаться на плаву. — Новая система крепления парусов позволяла выигрывать время при маневре, но для управления таким кораблем, как «Скипетр», требовалось немало умения и сноровки. Впрочем, тогда ему не понадобилось ничего из того, чему его научили. В шторм маневрировать невозможно. Он мог лишь попытаться продержаться на плаву.
Приказ адмирала Хоукса ошеломил его, и не только его одного. Все офицеры в недоумении переглядывались — никто не испытывал воодушевления; и было очевидно, что не многие из них доживут до утра.
Утро принесло шторм, но не изменение приказа.
Им надлежало уничтожить неприятельский флот, чтобы не позволить французам высадиться в Шотландии и захватить ее. Надеяться на то, что враг, поджав хвост, обратится в бегство, было бы бессмысленно — французы дали понять, что настроены самым решительным образом.
Грохот пушек сливался с рокотом волн — оглушительным и монотонным.
Они почти уничтожили врага — в обшивке французского корабля образовалась пробоина, а оружейный расчет на нижней палубе не подавал признаков жизни.
Но и на «Скипетре» не обошлись без потерь. Двое лейтенантов погибли, третьего смертельно ранило. Если бы не дождь, палубы корабля были бы покрыты густым слоем запекшейся крови.
Он отдал приказ подойти к противнику поближе. Они пошли на абордаж. Французы отчаянно сопротивлялись, но исход сражения, казалось, был предрешен…
В пылу сражения они не сразу заметили, что с кормы к ним приближается еще один французский корабль. Когда же заметили, Алекс отдал команду стрелять. Однако французский корабль лишился мачты и, потеряв управление, врезался бушпритом в такелаж «Скипетра». И все же противники продолжали палить друг в друга; крики и стоны раненых временами перекрывали вой ветра.
Заметив, что многие из его пушек умолкли, Алекс, по колено утопая в воде, побежал на нижнюю палубу. Половина орудийного расчета была мертва. С помощью оставшихся он навел жерло пушки на французский корабль и забил ее мушкетными зарядами поверх ядра. Затем, отступив на шаг, дал команду зажигать запал. В следующее мгновение орудие взорвалось.
Он помнил свой дикий крик, помнил, как закрыл руками лицо…
Ее прикосновение, осторожное и деликатное, вернуло его к действительности — он снова оказался в благоухающем весеннем саду.
Лаура знала: никто прежде не смел нарушить его уединение, никто не мог преодолеть почти физически ощутимую преграду, которую он возвел между собой и миром. Она любила его, но и она порой приходила в отчаяние. Расстояние между ними измерялось не футами и не ярдами, а мыслями.
На сей раз Алекс позволил ей проникнуть за эту стену, МО сейчас поспешно заделывал брешь.
— Они сказали мне, что я герой и что благодарная страна награждает меня пенсией в две тысячи фунтов ежегодно, — с усмешкой проговорил он. — Однако эти же идиоты разглагольствовали о военном гении адмирала Хоукса и о том, что и битва была величайшей победой британского оружия.
Алекс горько усмехнулся. В тот день он ничего не сказал -
сто отвернулся. То, что происходило вокруг, нисколько его не интересовало, безучастный ко всему, он наблюдал за происходящим как бы со стороны. У него не было сил — ни физических, ни душевных. Когда ему сообщили, что отец его умер (это случилось по дороге из полевого госпиталя в стационарный), он и это известие принял безучастно. Потом последовало сообщение о том, что погиб старший брат, но он и на сей раз никак не отреагировал, даже не моргнул единственным уцелевшим глазом.
Когда к нему стали обращаться не иначе, как милорд, и сказали, что он теперь граф Кардифф, Алекс просто уткнулся лицом в подушку и закрыл глаза. Когда же его спросили, как он намерен распорядиться состоянием, отданным ему в руки благосклонной фортуной, он лишь засмеялся в ответ. И люди, услышавшие этот смех, невольно поежились, словно их обдало могильным холодом.
— А я рада, что вы оказались сыном графа, — проговорила Лаура с таким безмятежным видом, будто они обсуждали красоты пейзажа. — И я рада, что вы можете в такой чудесный денек посидеть со мной рядом.
На самом же деле к горлу ее подступали слезы, однако Лаура старалась держать себя в руках: ведь Алекс мог бы расценить ее слезы как проявление жалости. Но она не жалела его, а любила. Только он, к сожалению, не хотел этого замечать. Граф с настойчивостью, достойной лучшего применения, возводил все новые и новые преграды между ними, и преодолевать их становилось все сложнее.
Лаура прекрасно понимала: слезами Алексу не поможешь. А ночью, оставшись в одиночестве, она выплачет свое горе. О, как ей сейчас хотелось оказаться в его объятиях!
— Выходит, если у меня нет опыта, то и знания мои ничего не стоят? — Спросила Лаура как ни в чем не бывало. Она почувствовала: если не отвлечь Алекса от ужасных воспоминаний, он может надолго уйти в себя, погрузиться в меланхолию. — Выходит, если я никогда не засевала поле, мне нет смысла обращаться за советом к тому, кто засевал его?
Он засмеялся. Хотя этот хриплый смех мало напоминал прежний смех Алекса, но даже и он согрел ее сердце.
— Давайте мне столько советов, сколько сочтете нужным, мой маленький секретарь. Должен признаться: от вас за два дня я узнал больше, чем за месяцы корпения над бумагами.
Он был плохо подготовлен к своему нынешнему положению, ибо готовился стать морским офицером. Груз ответственности тяжким бременем лег на его плечи, и он прекрасно понимал, что ему очень не хватает нужных сейчас знаний. Следовательно, он должен благодарить эту девушку за помощь… Но вместо чувства благодарности испытывает лишь раздражение. С чего бы?
— Я всего лишь хотел сказать, что знания, почерпнутые из книг, не могут быть такими же полными, как знания, полученные благодаря личному опыту.
— Тогда зачем же досаждать себе чтением, милорд? Ведь вы полагаете, что опыт — единственный учитель…
— Возможно, в книгах мы находим некое предупреждение, — в задумчивости протянул граф. — Возможно, писатель пишет, чтобы опорожнить душу, а читатель читает, чтобы освежить свою. Я не знаю… Такого рода рассуждения больше подходят людям философского склада, а я не из их числа.
— Я состарюсь и поседею, прежде чем познаю жизнь, милорд, — сказала Лаура с улыбкой — ведь Алекс уже не смотрел на изгородь так, будто видел там дым сражения.
— Мне почему-то так не кажется, — проговорил граф. Он взглянул на сидевшую рядом с ним девушку. Она была такой юной и чистой… И мечтала о счастье — представляла жизнь такой, какой она описывалась в книгах. Очевидно, ее воспитывали совсем для другой жизни — не для той, которую ей пришлось избрать по воле судьбы. Увы, скоро она утратит иллюзии… Алекс вздохнул. Если бы он мог, то оградил бы ее от разочарований.
— Но ведь вы искали меня, милорд, не ради того, чтобы поговорить о книгах? — спросила Лаура.
— Нет-нет. — Граф покачал головой. — Я искал вас, чтобы извиниться, а попал на философский диспут, — добавил он с усмешкой.
— Я принимаю и ваши извинения, и ваши философские взгляды, милорд. — Лаура улыбнусь. — Первое — с благодарностью, второе — с некоторыми оговорками.
Алекс промолчал, но Лаура догадалась, о чем он думал. Граф, конечно же, полагал, что она не имеет ни малейшего представления о жизни. Более того, он считал ее ребенком…
Может, ей следует открыться ему? Ведь она зашла уже довольно далеко, но не продвинулась к цели ни на шаг. Нет, слишком долго она выдавала себя за другую, чтобы вот так, с ходу, открыться перед ним. К тому же, если она даже признается во всем, он едва ли раскроет объятия ей навстречу, едва ли разделит ее чувство. Алекс не похож на типичного героя-любовника, на одного из тех, про которых пишут в романах. Едва ли он вообще когда-нибудь опустится перед ней на колени и, прижав руку к сердцу, станет в стихах признаваться ей в любви. Алекс никогда не стремился добиться от нее любви.
Но весьма возможно, что он прогонит ее из Хеддон-Холла, если узнает правду.
Алекс оказался настоящим тираном — с утра до вечера к ней придирался. Но при этом настоял на том, чтобы она время от времени вставала из-за стола и шла прогуляться в сад. Когда же она не высыпалась, он указывал ей на то, что глаза у нее покраснели. Лаура находила подобные замечания бестактными, но все же испытывала удовольствие: оказывается, граф способен заметить подобные вещи. К тому же Алекс избавил ее от обязанности приносить ему чай, поскольку считал, что поднос слишком тяжел для нее. В общем, было очевидно: граф вовсе не такой жестокий деспот, каким хотел казаться.
Странно, что он до сих пор не понял, кто она такая. Разумеется, за прошедшие четыре года она очень изменилась, и все же… Ведь цвет ее глаз, волос, мимика — все это осталось прежним. И почему его не насторожил тот факт, что она говорит не так, как должна говорить служанка?
Она уже давно поняла, что Алекс плохо видит, настолько плохо, что не может читать. Дабы проверить свою догадку, девушка нацарапала на листе бумаги бессмысленный набор нов, но граф заметил при проверке письма лишь кляксу в самом конце.
Да, разумеется, он плохо видел, но ведь она, Лаура, все же покрупнее букв на листе бумаги. Ее-то Алекс видел гораздо лучше… Почему же тогда до сих пор не узнал, почему догадался, что перед ним та самая Лаура?
Она проявляла ангельское терпение, снося все его придирки и упреки. И в ответ на его ворчание улыбалась, заставляя себя вспоминать прежнего Алекса. Но человек не ангел. Граф, казалось, испытывал ее терпение. Он словно снисходил до нее со своих высот, во всяком случае, отказывался принимать ее всерьез. Вел себя с ней так, будто она — маленькая девочка, глуповатая к тому же.
Лаура была близка к отчаянию.
Ей хотелось, чтобы Алекс наконец-то узнал в ней соседскую девочку Лауру. Но еще больше ей хотелось, чтобы он увидел в ней взрослую женщину.
Она столько ночей провела без сна, страдая и мечтая о нем, а он ее игнорировал. К чему тогда все эти муки? Для чего же она столько часов выводила веснушки, накладывая компрессы из сливок, для чего час за часом ходила с книгой на голове — не для того же, чтобы Алекс от нее отвернулся?!
Хотя бы раз он взглянул на нее как на женщину!
Она подворачивала юбку, чтобы Алекс увидел ее обтянутые чулками лодыжки, а он отворачивался!
Она покачивала головой так, чтобы локон-другой выпадал из прически и изящным завитком ложился на шею, а он продолжал смотреть в окно!
Лаура очень жалела о том, что оставила дома все свои нарядные платья. И о том, что забыла прихватить с собой притирание, приготовленное для нее Джейн.
Поскольку граф запретил ей носить соломенную шляпу, ее нежная кожа обгорела на солнце. К тому же серое платье было безнадежно испорчено после уксусного обливания. Она пыталась привести платье в порядок, однако из этого ничего не получилось. В общем, вид у нее был не самый подходящий для того, чтобы соблазнить мужчину.
Лаура тяжко вздохнула, но возражать не стала, когда Алекс, протянув руку, помог ей подняться со скамьи. Девушка безропотно последовала за графом в Орлиную башню.
«Надо предпринять что-нибудь еще», — мысленно повторяла она, глядя в спину Алекса.
Да, необходимо было что-то предпринять.
Глава 9
Однако на следующий день ничто не изменилось. Поднимаясь вечером в Орлиную башню с подносом в руках — ужином для графа Кардиффа, — Лаура чувствовала себя скорее перепуганной девочкой, чем женщиной, полной решимости осуществить свой хитроумный план. Тот самый, который до сих пор оставался неосуществленным.
Время утекало в песок.
Времени у нее оставалось слишком мало — не более двух-трех дней. Если она не вернется домой к сроку, дядюшки и няня поднимут шум на всю округу. Джейн согласилась держать язык за зубами только неделю. Дядюшки, столь любезно позволившие ей навестить школьную подругу, конечно, даже не подозревали о том, что она на самом деле затевает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29