Новосильцев уставился на него.– Нет, ваше величество, конечно, нет.Александр знал, о чем думает его адъютант, знал, что тот вспоминает поле битвы под Аустерлицем, тысячи окоченевших мертвых русских в замерзших болотах Гольдбаха, незабываемый ужас их перехода через озеро Толниц, где лед не выдержал тяжести, и сотни русских утонули. А потом был Фридланд, где сорок тысяч русских противостояли французским силам, в два раза превышающим их по численности, и после того, как потеряли пятнадцать тысяч человек, были оттеснены назад к Тильзиту.Он сказал, что русские не потерпели поражения, и Александр со смятением и негодованием следил за выражением лица Новосильцева, когда тот согласился с этой ложью. Полковник знал правду, он и другие члены штаба Александра, которые прошли с ним эту войну и обвиняли царя в том, что тот сам захотел командовать армией. Они осуждали его и за то, что он заключил мир вместо того, чтобы попытаться спасти свою честь. Ослепленные гневом и гордостью, они предпочитали игнорировать тот факт, что их войска были в полном смятении, а их противник – самый лучший тактик в мире.Они не привыкли к поражениям, верные традициям Екатерины Великой и непобедимости России, они не допускали и мысли о поражении. Они рвались продолжить борьбу, погибнуть, если надо, но не вернуться домой бесславно. Александру никогда не простят эту встречу, он знал это. Мирная партия в России, которая с самого начала была против войны, тоже вряд ли забудет о ней, ведь в конечном счете они оказались правы.– Новосильцев, – позвал он.– Да, ваше величество? – повернулся полковник к нему.– Я должен был заключить мир, пока мы были еще сильны, понимаете? Наполеон напал бы на Россию, и никто не смог бы остановить его. Он тоже хочет мира, мой друг; но будьте уверены, что, каковы бы ни были условия, я буду отстаивать интересы России.– Я знаю это, ваше величество, – быстро ответил полковник. – Поверьте, единственное, что меня возмущает…– Вас возмущает Аустерлиц и Фридланд, Новосильцев. И меня тоже. Я вынужден был бежать с поля боя, спасая свою жизнь. Вы думаете, я смогу это забыть?Полковник нахмурился.– Этого никто из нас не забудет, ваше величество.Александр грустно улыбнулся.– Придется вам довериться мне, мой друг. Позвольте мне сделать то, что я считаю лучшим для России.Произнеся это, он подумал, что даже Новосильцев больше не до конца предан ему, и, если нельзя доверять полковнику, который преданно служил своему государю в течение многих лет, значит, появилась опасность мятежа. Александр знал, что если за военной неудачей последует неудача на переговорах, то по возвращении в Санкт-Петербург он лишится и трона, и жизни.Александр поправил усыпанный драгоценностями орден на груди. Его носил еще отец, он это хорошо помнил. Его отец тоже был союзником Наполеона, но его убили до того, как этот союз принес какие-либо плоды. И это убийство было косвенной причиной войны.Новость о другом убийстве – казни герцога Энгиенского – глубоко потрясла все дворы Европы, включая и царскую семью в Санкт-Петербурге, чья хроника была залита кровью, испещрена убийствами и дворцовыми переворотами. Александр выразил свой ужас перед содеянным и вскоре получил ответ, в котором напоминалось, что Франция не позволила себе вмешиваться, когда был убит император Павел…С этого момента он принял решение свергнуть Наполеона с его трона и именно поэтому он убеждал Австрию и Пруссию начать войну, которая привела их к краху. Гнев его и сейчас не уменьшился, и на плоту в Тильзите оставался таким же горьким, как и в тот момент, когда Александр впервые послал свои войска на французов; но, как и все свои сильные эмоции, он умело скрыл этот гнев. С того самого момента, как возникла необходимость заключить мир с Бонапартом, Александр скрывал свою ненависть. Если его поведение должно убедить противника, значит, оно должно убедить и всех других, ведь на протяжении всей своей жизни Александр играл разные роли перед самыми разными людьми.Изображать любящего внука перед Екатериной было нетрудно, потому что она была единственным членом семьи, к которому он питал хоть какую-то привязанность. Перед отцом он разыгрывал роль послушного сына, но его отец в некоторых вещах был настолько проницательным, насколько безумным в других, поэтому отец никогда не верил ему. Роль невольного участника в заговоре с целью лишить Павла трона сменилась ролью не желающего пользоваться своей властью правителя, чьим единственным желанием было исправить ошибки, допущенные во времена правления отца, а потом самому отречься.За шесть лет со времени его вступления на престол он заслужил репутацию человека либерального и мягкого, что практически изгладило из памяти всех обстоятельства смерти Павла. Проекты реформ подробно обсуждались, но на практике в жизнь не претворялись. Он было хотел исправить правительственную систему, чтобы доказать себе и всему миру, что эта цель оправдывает примененные им средства, но очень быстро он осознал невозможность уничтожения крепостничества и политической коррупции. Но хотя он и отказался от своего плана, но говорить о нем продолжал, зажигая молодежь, которая окружила его идеалами, столь же роскошными, сколь невыполнимыми. Его большой друг Адам Чарторицкий поддерживал самые крайние его намерения, видя в них шанс добыть свободу для своей родной Польши.Александру нравился Адам; он восхищался его отвагой и бескорыстием. Он прислушивался ко многим его советам, отвергал слишком идеалистические и принимал реалистические, при этом вовсе не собираясь восстанавливать королевство польское, как не собирался он отпускать крепостных.Он считал поляков очаровательными людьми. Адам был красивым, горячим романтиком, и в нем хватило донкихотства, чтобы влюбиться в царицу Елизавету, жену Александра.Человек, который способен на такое, является идеалистом, холодно подумал Александр. Слава Богу, слава Богу, что у Адама такая горячая кровь, а у него самого такая холодная голова. Скандал по поводу страстной любви его жены к своей собственной фрейлине был вытеснен скандальным романом с Адамом, и угроза домашнего мятежа миновала. Он никогда не простил Елизавете ее юношеские отклонения, никогда не допускал, что виной всему могли быть его собственные пренебрежение и холодность.А сексуальное безразличие, которое так мучило его молодую жену, было без следа развеяно соотечественницей Адама Чарторицкого, красивой, бойкой Марией Нарышкиной, женой одного из самых богатых дворян в России. «О Господи, внезапно подумал Александр, Господи, как же я хочу увидеть ее сейчас, как же я хочу, чтобы все это было уже позади…». – Французы приближаются, ваше величество.Александр повернулся к Новосильцеву.– Мы сейчас же отплываем.Французские лодки швартовались у борта, трубы французов возвестили о прибытии императора Наполеона.Через минуту на плот сошел Александр и направился к нему. Они подошли на расстояние в несколько шагов, и царь протянул руку.«Какой он маленький, – подумал русский царь, а сам в это время приветствовал Наполеона ослепительной улыбкой. – Маленький, но совсем не смешной… У него ужасные глаза».– Надеюсь, ваше величество, что мы встречаемся как друзья, а не как враги, – просто сказал он.Бонапарт посмотрел на высокую фигуру царя, чей рост еще более подчеркивала парадная форма гвардейца Преображенского полка, отделанная золотым галуном. Орденская лента святого Андрея пересекала его грудь, а на шее висел Мальтийский крест, усеянный огромными бриллиантами. Светловолосая непокрытая голова слегка склонилась в поклоне. Наполеон решил, что человек, имеющий такую наружность, просто не может быть еще и умным.Он ответил улыбкой, его хмурое, загорелое лицо прояснилось.– Единственными моими врагами являются англичане, ваше величество, – ответил император Франции.Хотя номинально Англия считалась союзницей России, ее поддержка ограничивалась обещаниями, и она берегла собственные силы, пока три другие державы истощали свои в военном конфликте.Лицо Александра стало холодным и серьезным.– Они также и враги России.– Тогда, – твердо произнес Наполеон, – между нами мир.Вместе они прошли к павильону и исчезли за дверями подготовленной для них комнаты. Больше на встрече никто не присутствовал.За ними закрылась дверь, и офицеры из русской свиты уставились на французов, также стоявших у павильона. Александр может пожимать руку выскочке, который одержал над ним победу на поле брани. Он сколько угодно может улыбаться и всячески выказывать свое расположение, но русские дворяне повернулись спиной к французской свите и завели разговор между собой.– Чернь! – бросил граф Уваров. – Армия выскочек, которую возглавляет выскочка. Вы слышали, что он сказал об Англии? Он хочет, чтобы мы вместе с ним воевали против Англии!– Царь откажется, – сказал Новосильцев, – вы недооцениваете его.– Надеюсь, – ответил Уваров. – Мне все это не нравится. Мне не нравится ни это подлизывание перед французскими паразитами, ни этот мир… И многие другие будут того же мнения, что и я. Ради него самого, надеюсь, царь понимает, что он сейчас делает, потому что если Наполеон не отберет у него трон, это может сделать его собственный народ!– Вы говорите о предательстве, – прошептал Новосильцев. – Кто заменит его, его брат Константин? Вы хотите еще одного Павла… а может, и похуже?– Я не предатель, и вы это знаете. Я участвовал в заговоре, когда Александр пришел к власти, но я не собираюсь поддерживать его, если он хочет сделать нас вассалами Франции. А что касается преемника, так у него есть сестра, Новосильцев, а при женщинах Россия расцветает. Если он зайдет слишком далеко, всегда можно обратиться к Великой княгине Екатерине. 2 Царская семья собралась в апартаментах вдовствующей императрицы в Зимнем дворце в Санкт-Петербурге. Было еще рано, и большая зала была залита солнцем, проникающим через высокие окна, приводя в отчаяние вдовствующую императрицу Марию Федоровну, которая боялась, что его лучи испортят ее великолепный аубуссонский ковер.Она сидела в позолоченном одеянии, вышивая и втайне мечтая о том, чтобы ее дочь Екатерина отошла от окна и опустила шторы. Ее младший сын князь Константин ходил взад и вперед за ее креслом, сердито бормоча что-то себе под нос. Было совершенно бесполезно просить его сесть, потому что он всегда не находил себе места и пребывал в дурном расположении духа, если только с ним рядом случался его брат Александр, а Александра ждали с минуты на минуту. Это необычная встреча всей семьи состоялась по случаю возвращения Александра из Тильзита; его мать, младший брат, его сестра и жена ожидали момента, когда смогут приветствовать государя.Великая княгиня Екатерина стояла к ним спиной, глядя в окно. Она была высока, прекрасно сложена, с красивыми руками и безукоризненной формы плечами, что подчеркивалось белым атласным платьем с низким вырезом. Две миниатюры, украшенные огромными бриллиантами, были приколоты к ее груди – это были портреты ее брата царя Александра и Великой императрицы Екатерины. Ее черные волосы и изящная шея были украшены жемчугом. Когда-то его носила Великая Екатерина, и она вынудила своего брата Александра подарить их ей. В конце концов, как холодно заметила Екатерина, жемчуг никогда не шел его жене.Удивительную красоту ее лица с прямыми чертами и раскосыми черными глазами портило выражение угрюмого высокомерия. Ей было всего восемнадцать лет.В углу комнаты сидела супруга царя Руси, сложив руки на коленях, уставившись перед собой невидящим взглядом. Она была блондинкой с очень изящными чертами лица. Приглашение ее свекрови оторвало ее от длинного письма к матери. Она писала: «Сегодня он возвращается, дорогая маман, и я боюсь, что обстановка здесь очень опасная. Я немногое могу сообщить вам, потому что, как вам известно, я не пользуюсь его доверием. Он редко разговаривает со мной, а сама я не смею подойти к нему. Несмотря на ту боль, которую я испытала и продолжаю испытывать от его равнодушия ко мне и в связи с присутствием при дворе этой твари Нарышкиной, у меня к нему остается самое большое и преданное чувство. Двор привело в ярость заключение пакта с Наполеоном Бонапартом, и его сестра, о которой я писала раньше, плетет интриги, направленные против него…»
Теперь она смотрела на вдовствующую императрицу, которая слабо улыбалась ей. Ее свекровь всегда относилась к Елизавете Алексеевне по-доброму – только иногда бывала резка или не замечала ее, что было вполне естественным, если вспомнить пример ее мужа. А вот двое других…Молодая императрица взглянула на своего деверя Константина и содрогнулась. Страшный, трусливый, невероятно жестокий, с ужасными привычками, он больше походил не на человека, а на дикого зверя. Он был невысокого роста, коренастый, с плоскими, как у царя Павла, чертами лица и с теми же самыми резкими манерами. Даже члены его собственной семьи считали его маньяком-садистом.Великая княгиня Екатерина Павловна была столь же свирепа, как и ее брат, но она была хитра и проницательна. В ней чувствовалось нечто от животного, думала Елизавета, но не скотство Константина, а примитивная, хищная сила вместе с яростным темпераментом и несгибаемой волей. Вся семья боялась ее; даже этот монстр Константин отступал, ворча и огрызаясь, когда она выступала против него. Один только Александр из любви потворствовал ей.Когда-то много лет тому назад Елизавета очень ревновала его из-за этой любви. Сначала она наблюдала, как Екатерина надувала губки и подольщалась к нему, чтобы что-нибудь получить, а потом она неожиданно осознала, что Великая княгиня стала уже достаточно взрослой, красивой женщиной, а ее обращение с братом походило уже на флирт…Эта ревность, вместе со всеми ее другими чувствами, давно уже умерла. Но она до сих пор боялась злобного язычка Екатерины и болезненно остро воспринимала оскорбления и насмешки, потому что, несмотря ни на что, оставалась очень чувствительной. Но сейчас обида ее оставалась поверхностной. Теперь ничто не трогало ее. Конец любовной связи с Адамом Чарторицким опустошил ее душу, оставив лишь молчаливую оболочку; она равнодушно следовала за Александром из одной резиденции в другую, проводя в одиночестве дни и ночи – месяц за месяцем и год за годом, нежеланная, бездетная жена, с которой, как все считали, следовало развестись.Александр вынудил ее на измену с Адамом. Она помнила его глаза, холодные и пустые от гнева, когда он посмотрел на нее с отвращением и неумолимостью и посоветовал, чтобы ее любимая подруга графиня Головина больше не посещала ее. Он предпочел; чтобы ее место занял князь Адам Чарторицкий. Если она не согласится, спокойно добавил он, то разразится такой скандал, что царь Павел, несомненно, засадит их всех за решетку.Щепетильность Павла была всем известна, почти так же, как и его ненависть к сыну; и если бы слухи о странных наклонностях Елизаветы дошли до Павла, он, конечно же, обвинил бы Александра. Поскольку невозможно было выгнать всех фрейлин, чтобы помешать ей найти преемницу графине Головиной, он приказал ей отвлечься с Адамом.– Князь предан мне, мадам, – сказал он. – Я уверил его, что вы в него влюблены. Его преданность и рыцарство должны вас удовлетворить.Она никогда не забывала его слов; она все время вспоминала о них во время первых недель своей связи с Адамом, пока они не были заглушены его постоянными уверениями в любви. Он действительно любил ее, и вся нерастраченная страсть ее натуры откликнулась на эту любовь. Они были очень счастливы, не обращая особого внимания на убийство Павла, на вступление Александра на престол.Случай с графиней Головиной стерся из памяти Елизаветы. Теперь, когда прошло столько лет, она не была уверена в том, что же на самом деле произошло, какими мотивами руководствовалась графиня, когда утешала издерганную молодую женщину, и что было у нее самой на уме, когда она принимала эти утешения.Но теперь это не имело никакого значения, потому что Александр удалил от нее Адама, постоянно давая ему различные поручения за границей, пока наконец все не сошло на нет из-за его постоянного отсутствия и ее отчаяния.Теперь она осталась совсем одинокой, ее поддерживала только память об Адаме и ежедневные письма к матери в Германию. Она была женой человека, который никогда не любил и не желал ее, женщиной, чья жизнь превратилась в ничто в двадцать восемь лет. Ребенок Адама умер – бедный, хорошенький ребенок, темноволосый в отца и хрупкий в мать. Другого уже не будет, она не была неразборчива в связях. Циничная чувственность сестры Александра претила ей, а после Адама, Елизавета была уверена в этом, она уже не сможет полюбить. Ей не оставалось ничего, только тупая боль несчастливой жизни, монотонность тоски, нарушаемой изредка сомнением, по кому она – по Адаму или по этому незнакомцу, за которого она вышла замуж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26