Ради себя самого. Ожесточение из-за отвергнутой любви может быть очень разрушительной силой.
– Я не чувствую никакого ожесточения по отношению к Аде. Я не могу простить самого себя за свое тщеславие и бессердечность. Ведь я причинил ей такие муки, заставив поступить против ее воли; об этом страшно даже подумать…
Но все равно он не мог не думать и не говорить о ней и через некоторое время больше не удивлялся, обнаружив, что доверяет Фрэнсису, чьи хладнокровные суждения и злой язык всегда смущали его.
А Фрэнсис, слушая, думал: «Я не мог бы вынести такого удара. Правда, не мог бы. Он великодушнее большинства из нас. В конце концов, Джек немного пострадает, а через некоторое время даже будет благодарен девушке за то, что она не вышла за него».
Но у Фрэнсиса хватило ума не сказать этого племяннику.
Глава 20
– Я не приму этого типа в моем доме! – заявил Артур, отбрасывая карточку, принесенную горничной на подносе. – Считаю с его стороны неслыханной дерзостью явиться сюда.
– Почему бы не принять его? – взбунтовалась Каролина. – Ведь ему больше не грозит арест по обвинению в убийстве!
– Это еще не повод для того, чтобы считать его респектабельным человеком, – мрачно пошутил Артур. – У меня нет желания принимать в моем доме каждого лондонца, который не является убийцей.
– Ах, Артур, – глядя на него большими тревожными глазами, произнесла Лавиния. – Ты не считаешь, что кто-то из нас должен с ним увидеться?
– Разумеется, нет. Меня удивляет твое предложение. Чего вы ждете, Боултер? – обратился он к горничной.
– Что мне сказать джентльмену, сэр?
– Можете сказать, что вашей хозяйки нет дома и что оставшуюся часть лета она проведет за городом.
– Слушаюсь, сэр.
Боултер удалилась, и Лавиния, воспользовавшись возможностью, шмыгнула из комнаты вслед за ней. Каролина несколько раздраженно и пренебрежительно отметила это. Лавиния никогда не могла придерживаться роли нейтральной свидетельницы при спорах между мужем и сестрой.
Оставшись наедине с Артуром, Каролина скрипнула зубами, молча готовясь к разносу, похожему на тот, что ей устроили два дня назад, когда она вернулась из поисковой экспедиции с Фрэнсисом и мистером Парминтером.
– …Потрясающее неприличие… постыдное общение с человеком, одно имя которого должно внушать тебе отвращение… ведешь себя как девчонка…
Она все это проглотила, ничего не ответив, и была вознаграждена за самоуничижение, когда Артур добродушно попросил ее не дуться.
– Не смотрите на меня волком, мисс! Я говорю только ради вашего блага. А теперь я не могу больше задерживаться, мне надо ехать на Гросвенор-стрит прочесть завещание сэра Мэттью Клифтона. Можешь сказать своей сестре, что меня, вероятно, не будет до обеда.
Артур с важным видом удалился, а Каролина все еще боролась со слезами, подступавшими к ее глазам. Она подошла к камину и увидела в зеркале свое лицо: мрачное, некрасивое, почти незнакомое! С тех самых пор, как они вернулись из Девоншира, она чувствовала себя больной и несчастной, и отказ Артура принять лорда Фрэнсиса переполнил чашу ее терпения.
Она хотела уединиться в своей комнате, когда появилась явно возбужденная Лавиния.
– Каро, куда ты идешь?
– Наверх.
– Ой, а мне бы хотелось, чтобы ты еще ненадолго осталась!
– Зачем? – недовольно спросила Каролина. – Ты хочешь прочесть мне еще одну лекцию?
– Я передала Боултер записку для лорда Фрэнсиса, в которой попросила его вернуться, как только он увидит, что Артур выходит из дома.
– Вин, я не могу в это поверить! – Каролина раскрыла рот от удивления.
– Но это правда, – в смятении произнесла Лавиния. – Я знаю, с моей стороны нехорошо ослушаться Артура, но я должна загладить вину перед Фрэнсисом. Теперь, став старше, я понимаю, что он не такой плохой, как я думала… по крайней мере, я на это надеюсь. И ты была так удручена, Каро… я хочу помочь тебе! Но что обо мне подумает Боултер?
– Я уверена, она в восторге! Ты же знаешь, она обожает всякие приключения!
В этот момент Боултер торжественно распахнула дверь гостиной и сообщила:
– Лорд Фрэнсис Обри, мадам!
– Дорогая миссис Рид, очень мило с вашей стороны принять меня!
– Лорд Фрэнсис, я не нахожу, что сказать! Боюсь, мой муж вовсе не… у него абсолютно ложное представление о вашем характере, и все из-за того, что мне не хватило решительности рассказать ему об истинной причине окончания нашего… нашего былого знакомства!
– Прекрасно понимаю вас! Было бы большой глупостью с вашей стороны рассказать мужу правду, – весело ответил Фрэнсис. – Зачем ворошить прошлое?
– Вы очень великодушны, – покраснев от смущения, ответила Лавиния. – Я понимаю, вы имеете право прийти сюда и рассказать Каролине о разгадке тайны исчезновения девушки, тем более что волею судьбы она оказалась причастной к событиям в Хойл-Парке. Но должна вас предупредить, что следующего визита я не допущу. Все, что нужно сказать, вы скажете сегодня!
– Я отлично вас понимаю, – заверил он ее.
Каролина, глядя на них, думала: как сестра могла изменить ему с каким-то скучным Альфредом? Наверное, теперь она сожалеет о прошлом, сравнивая его с Артуром? Сегодня он прекрасно выглядел в темно-синем камзоле и серых панталонах; они отлично сидели на его легкой фигуре, делая его очень элегантным.
Лавиния вышла, и они остались наедине.
– Ну, моя сообщница, – обратился к ней Фрэнсис, – мне очень жаль, что я опять поссорил вас с зятем!
– Ах, это не имеет ни малейшего значения! Мне безразлично, что он думает. Только было очень мучительно не знать конца или даже середины истории, потому что во время нашего последнего свидания в Кливе вы считали Аду убитой, и мы гадали, не причастен ли к этому Октавий.
– Октавий! Да, вы предположили, что его мучают угрызения совести, не так ли? Очень проницательное предположение.
– Но он же не способствовал побегу Ады?
– Нет, у него за пазухой был свой камень! Помните статью в «Сент-Джеймс кроникл»? Ее написал Октавий!
Каролина удивленно уставилась на Фрэнсиса.
– Маленькое чудовище! – возмутилась она. – Как он мог так недружелюбно поступить с семьей, от которой никогда не видел ничего, кроме добра? Я просто потрясена!
– Я подозреваю, он это сделал из желания заработать несколько гиней. Они с Джеком, обсуждая события, распаляли воображение друг друга, а зная его страсть к собиранию сплетен, полагаю, он связал воедино все самые потрясающие слухи, которыми был наводнен Клив, не понимая, какую реакцию вызовет их появление в печати. Неудивительно, что он испугался: его встревожили не туфли Ады, а мое намерение навести справки на почте.
– Да, конечно, – медленно произнесла она. – Наверное, он надеялся, что вас арестуют прежде, чем вы свяжетесь с почтой. И в то же время он отчасти чувствовал свою вину. Как вы поступите с ним? И как вам удалось это выяснить?
– Когда стало известно, что Ада жива, я потребовал нижайших извинений от редактора «Кроникл» и от их корреспондента в Девоншире. В настоящее время я составляю господину Октавию очень строгое письмо. Если получу удовлетворяющий меня ответ, я замну дело. Наверное, в течение последней недели ему было очень несладко: он не знал, будет ли раскрыта его тайна, и, надеюсь, это послужит ему уроком. Нет смысла травмировать приходского священника.
– Нет, иначе он, бедняга, будет убит горем!
– Когда Тейви делает что-то, раздражающее отца, тот вспоминает Давида и Авессалома, а это невыносимо! Кроме того, я не могу преследовать этого глупого мальчишку, когда сама Ада останется безнаказанной.
Каролина заметила, что у него свои понятия о справедливости, чего и следовало ожидать. Забыв об Октавии, она заговорила об Аде, которая интересовала ее гораздо больше.
– Почему вы, в конце концов, решили, что она в Лондоне? Что заставило вас передумать?
– Вы.
– Я? Но я… не понимаю…
– В тот день на ферме вы удивились, когда я сказал, что никогда не видел Аду. До тех пор я почему-то предполагал, не придавая этому особого значения, что обязательно узнаю ее, если увижу. Я знал, что она темнее своих сестер, но, несмотря на это, был убежден, что она очень на них похожа – ведь все четыре сестры похожи друг на друга как две капли воды. Даже когда вы убеждали меня, что Ада не выходила с территории Хойл-Парка, я продолжал думать о молодой женщине, замешанной в деле, и не получил подтверждения ни от кого, кроме человека, выдававшего себя за ее мужа. С тех пор все пошло легко.
– Неудивительно, что вам совершенно не хотелось быть арестованным именно по этому делу!
– Это было бы роковым событием. Избавившись от Ричмонда, я тотчас же нанес визит миссис Харпер и удостоверился в том, что моя новая теория удовлетворяет меня по времени и месту событий. Тогда я немедленно отправился в Лондон к мистеру Парминтеру, а от него прямо в «Балдок и Скроггс», но было слишком поздно. На следующий день после моего визита Финч уволился из конторы и съехал с квартиры. Я еще сильнее утвердился во мнении, что девушка, которую он выдавал за свою жену, и есть Ада Гейни, особенно после того, как люди в конторе заверили меня, что Финч не женат. Один из них считал, что он собирается попытать счастья на континенте, и должен сказать, при этой новости внутри у меня все оборвалось. Ведь если бы они уехали за границу, у меня не осталось бы шансов опровергнуть слухи, будто я каким-то образом избавился от Ады. Даже несмотря на то, что тело так и не нашли. Мне оставалось только надеяться, что Гилберт с Адой скрылись, испугавшись моего визита (что казалось разумным), но еще не покинули страну. Я посоветовался с Парминтером, и мы отправились на поиски.
– Неужели вы надеялись найти их в таком большом городе, как Лондон? Задача кажется неразрешимой, и я не представляю, как вы с ней справились?
– У нас была одна соломинка, за которую мы зацепились. Если Гилберт с Адой до сих пор еще не уехали за границу, то, наверное, лишь потому, что ждали рейса определенного судна. Значит, им пришлось искать информацию о дате и месте отплытия. Мы навели справки у владельцев виноторговых и других судов, разговаривали с транспортными агентами, обследовали все придорожные гостиницы. Между Сити и портом курсируют около тридцати экипажей, и любой, кто посещает такое место, может получить полную информацию о расписании судов. Во вторник утром младший клерк Парминтера обнаружил пару, назвавшуюся мистером и миссис Филд, которая до мельчайших подробностей отвечала описанию Гилберта и Ады. Мы с Парминтером решили немедленно с ними встретиться, но никто из нас не знал Аду Гейни в лицо, и, если бы молодая женщина заявила, что она не та, кого мы ищем, вряд ли мы смогли бы ей противоречить. Нам нужен был свидетель, способный узнать Аду. Привлекать Джека или кого-нибудь из Гейни мы не хотели. Идеальной кандидатурой на эту роль были вы! Парминтер возражал против привлечения вас к столь безнадежному делу, и он по-своему был прав.
– Я ни за что не отказалась бы от подобного предложения, – возразила Каролина. – Самое невероятное разрешение тайны! И мне невольно нравятся малышка Ада и ее Гилберт, несмотря на неприятности, которые они нам создали. Что теперь с ними будет?
– Они поженятся до отплытия по специальному разрешению и с благословения ее родных. Я вчера возил Аду на Маунт-стрит и стал свидетелем настоящей оргии объятий, поцелуев и восторженных криков. Похоже, она больше не испытывает к ним ненависти.
– Вы сами отвезли ее туда?
– Я не представлял, кто еще мог сделать это! Мне казалось, что перед отъездом из страны ей обязательно нужно помириться с матерью и Эстер.
– Вы считаете, они заслужили такую заботу? – с сомнением спросила Каролина. – Я не собираюсь осуждать женщину, которая живет так, как ей хочется, но толкать собственную дочь и младшую сестру на путь проституции может только полностью развратный человек!
– Гейни не развратны, – возразил Фрэнсис. – Они, как и большинство из нас, слишком сильно зависят от обстоятельств, и любое нарушение привычного уклада для них полностью неприемлемо. Они желают Аде добра так, как его понимают, и, хотя не могут служить образцом женской добродетели, все члены этой семьи любят друг друга.
Каролина подумала, сколько искренней доброты и великодушия скрывается за его иногда странным поведением и грубыми манерами. Он заставил ее устыдиться собственных строгих суждений. Между ними на короткое время повисла тишина. Она услышала все, что он собирался сказать. Вскоре Фрэнсис встанет и уйдет, и тогда мир для нее потухнет.
– Как лорд Элтем? – спросила она. – Боюсь, он, наверное, очень несчастен?
– Да, несчастен. Бедняга Джек. Однако он придет в себя. – Помолчав, Фрэнсис добавил: – Не сочтите это за бессердечное равнодушие с моей стороны. Я действительно хотел сказать именно это. Джек придет в себя, потому что у него от природы хороший характер, который спасет его от жалости к себе и всевозможных мук уязвленной гордости. До сих пор я никогда не ценил особенно высоко его человеческие качества, но вижу, что в подобной ситуации он повел себя гораздо лучше, чем я.
Намек был безошибочен.
– Вы говорите о вашей помолвке с Лавинией? – спросила она. – Но я не понимаю, почему вы должны упрекать себя, если учесть, как благородно вы защитили ее репутацию в ущерб своей!
– Я вовсе не был благороден в тот день у реки, когда чуть не убил Альфреда Пайка. Она рассказывала вам об этом? Это был отвратительный эпизод, и я им не горжусь. – Он ненадолго задумался, затем продолжил: – Теперь я даже не припомню, каково испытывать подобный гнев. Каким глупцом я был, сходя с ума по Лавинии!
– Вы не были бы счастливы вместе; вы вовсе не подходите друг другу.
– Тогда меня никто не мог в этом убедить… Если бы вы тогда были молодой женщиной нашего возраста, дорогая, а не маленькой девочкой в шляпке, защищающей от солнца… тогда я, возможно, сразу понял бы, что буду любить вас больше, чем вашу сестру!
– Звучит не очень правдоподобно. Между нами не может быть никакого сравнения; и я не понимаю, как можно было бы предпочесть… меня, даже если бы мы были одного возраста! Разве вы смогли бы? – путаясь в словах, смущенно пробормотала Каролина.
– Уверен, что смог бы, но сейчас не время для абстрактных размышлений, – ответил Фрэнсис.
Они чинно сидели на противоположных концах нового дивана Лавинии. Он подался вперед и взял ее за обе руки. Затем поцеловал в губы. Каролина как ни в чем не бывало скользнула в его объятия. Ничто никогда не казалось ей более естественным, чем отвечать на проявление любви Фрэнсиса.
– Сколько вам лет, Каролина? – спросил он наконец.
– Двадцать четыре.
– А мне сорок один. Вы можете себе представить вашего мужа на семнадцать лет старше вас?
– Мне эта разница не кажется такой уж большой. И она будет уменьшаться по мере того, как мы будем становиться старше.
– Так оно и будет. Вы очень мудры. Есть более сильное возражение. Вы можете представить себе жизнь с человеком, которого не любит большинство его знакомых и которого даже собственная родня готова заклеймить как убийцу?
– А вот теперь вы говорите чушь, – резко возразила Каролина, чувствуя, как сильно повлияла на него вся эта история с мнимым убийством. – Все эти фантастические слухи искусственно подогревались тайной исчезновения Ады, Должен же кто-то быть козлом отпущения, и, думаю, они выбрали вас, потому вы для них непонятный человек, а непонятного люди, как правило, боятся. Вы умнее большинства из них.
– И вы можете добавить, что я их оскорблял своей грубостью, – с непривычным для него самоуничижением произнес Фрэнсис.
– И вероятно слишком ироничным отношением.
– Что вы имеете в виду?
– Уж очень часто вы их дразнили: говорили бедной миссис Уитерби, что собираетесь вырубить все деревья в Заповеднике, только для того, чтобы посмотреть, поверит ли она вам. Или тайком пробрались в мавзолей, как театральный злодей, потому что знали, что одна любопытная женщина, как полоумная, боится вас. Искушение, наверное, было непреодолимым. Но поскольку вы привыкли смеяться и подшучивать над людьми с совершенно невозмутимым видом, нечего жаловаться, если глуповатые люди приписали вам преступление, которого у вас и в мыслях не было совершать!
– Такое как убийство? Боже правый! Вы, наверное, думаете, что это должно мне льстить!
Она с нежным удивлением заметила, что он ничуть не смутился этим объяснением, а испытал облегчение.
– Люди так прозаичны, – произнес он. – И так серьезны. Я не мог отказать себе в удовольствии проколоть этот пузырек серьезности! Может быть, это звучит странно, но первая полезная вещь, которой я научился в жизни, – это смеяться… для начала над собой.
– Кто вас этому научил, Фрэнсис?
– Отец. Он был отличным малым, красавцем и превосходным человеком во всех отношениях – то, что сегодня называют денди. Мой брат Диллингфорд, отец Джека, пошел в него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
– Я не чувствую никакого ожесточения по отношению к Аде. Я не могу простить самого себя за свое тщеславие и бессердечность. Ведь я причинил ей такие муки, заставив поступить против ее воли; об этом страшно даже подумать…
Но все равно он не мог не думать и не говорить о ней и через некоторое время больше не удивлялся, обнаружив, что доверяет Фрэнсису, чьи хладнокровные суждения и злой язык всегда смущали его.
А Фрэнсис, слушая, думал: «Я не мог бы вынести такого удара. Правда, не мог бы. Он великодушнее большинства из нас. В конце концов, Джек немного пострадает, а через некоторое время даже будет благодарен девушке за то, что она не вышла за него».
Но у Фрэнсиса хватило ума не сказать этого племяннику.
Глава 20
– Я не приму этого типа в моем доме! – заявил Артур, отбрасывая карточку, принесенную горничной на подносе. – Считаю с его стороны неслыханной дерзостью явиться сюда.
– Почему бы не принять его? – взбунтовалась Каролина. – Ведь ему больше не грозит арест по обвинению в убийстве!
– Это еще не повод для того, чтобы считать его респектабельным человеком, – мрачно пошутил Артур. – У меня нет желания принимать в моем доме каждого лондонца, который не является убийцей.
– Ах, Артур, – глядя на него большими тревожными глазами, произнесла Лавиния. – Ты не считаешь, что кто-то из нас должен с ним увидеться?
– Разумеется, нет. Меня удивляет твое предложение. Чего вы ждете, Боултер? – обратился он к горничной.
– Что мне сказать джентльмену, сэр?
– Можете сказать, что вашей хозяйки нет дома и что оставшуюся часть лета она проведет за городом.
– Слушаюсь, сэр.
Боултер удалилась, и Лавиния, воспользовавшись возможностью, шмыгнула из комнаты вслед за ней. Каролина несколько раздраженно и пренебрежительно отметила это. Лавиния никогда не могла придерживаться роли нейтральной свидетельницы при спорах между мужем и сестрой.
Оставшись наедине с Артуром, Каролина скрипнула зубами, молча готовясь к разносу, похожему на тот, что ей устроили два дня назад, когда она вернулась из поисковой экспедиции с Фрэнсисом и мистером Парминтером.
– …Потрясающее неприличие… постыдное общение с человеком, одно имя которого должно внушать тебе отвращение… ведешь себя как девчонка…
Она все это проглотила, ничего не ответив, и была вознаграждена за самоуничижение, когда Артур добродушно попросил ее не дуться.
– Не смотрите на меня волком, мисс! Я говорю только ради вашего блага. А теперь я не могу больше задерживаться, мне надо ехать на Гросвенор-стрит прочесть завещание сэра Мэттью Клифтона. Можешь сказать своей сестре, что меня, вероятно, не будет до обеда.
Артур с важным видом удалился, а Каролина все еще боролась со слезами, подступавшими к ее глазам. Она подошла к камину и увидела в зеркале свое лицо: мрачное, некрасивое, почти незнакомое! С тех самых пор, как они вернулись из Девоншира, она чувствовала себя больной и несчастной, и отказ Артура принять лорда Фрэнсиса переполнил чашу ее терпения.
Она хотела уединиться в своей комнате, когда появилась явно возбужденная Лавиния.
– Каро, куда ты идешь?
– Наверх.
– Ой, а мне бы хотелось, чтобы ты еще ненадолго осталась!
– Зачем? – недовольно спросила Каролина. – Ты хочешь прочесть мне еще одну лекцию?
– Я передала Боултер записку для лорда Фрэнсиса, в которой попросила его вернуться, как только он увидит, что Артур выходит из дома.
– Вин, я не могу в это поверить! – Каролина раскрыла рот от удивления.
– Но это правда, – в смятении произнесла Лавиния. – Я знаю, с моей стороны нехорошо ослушаться Артура, но я должна загладить вину перед Фрэнсисом. Теперь, став старше, я понимаю, что он не такой плохой, как я думала… по крайней мере, я на это надеюсь. И ты была так удручена, Каро… я хочу помочь тебе! Но что обо мне подумает Боултер?
– Я уверена, она в восторге! Ты же знаешь, она обожает всякие приключения!
В этот момент Боултер торжественно распахнула дверь гостиной и сообщила:
– Лорд Фрэнсис Обри, мадам!
– Дорогая миссис Рид, очень мило с вашей стороны принять меня!
– Лорд Фрэнсис, я не нахожу, что сказать! Боюсь, мой муж вовсе не… у него абсолютно ложное представление о вашем характере, и все из-за того, что мне не хватило решительности рассказать ему об истинной причине окончания нашего… нашего былого знакомства!
– Прекрасно понимаю вас! Было бы большой глупостью с вашей стороны рассказать мужу правду, – весело ответил Фрэнсис. – Зачем ворошить прошлое?
– Вы очень великодушны, – покраснев от смущения, ответила Лавиния. – Я понимаю, вы имеете право прийти сюда и рассказать Каролине о разгадке тайны исчезновения девушки, тем более что волею судьбы она оказалась причастной к событиям в Хойл-Парке. Но должна вас предупредить, что следующего визита я не допущу. Все, что нужно сказать, вы скажете сегодня!
– Я отлично вас понимаю, – заверил он ее.
Каролина, глядя на них, думала: как сестра могла изменить ему с каким-то скучным Альфредом? Наверное, теперь она сожалеет о прошлом, сравнивая его с Артуром? Сегодня он прекрасно выглядел в темно-синем камзоле и серых панталонах; они отлично сидели на его легкой фигуре, делая его очень элегантным.
Лавиния вышла, и они остались наедине.
– Ну, моя сообщница, – обратился к ней Фрэнсис, – мне очень жаль, что я опять поссорил вас с зятем!
– Ах, это не имеет ни малейшего значения! Мне безразлично, что он думает. Только было очень мучительно не знать конца или даже середины истории, потому что во время нашего последнего свидания в Кливе вы считали Аду убитой, и мы гадали, не причастен ли к этому Октавий.
– Октавий! Да, вы предположили, что его мучают угрызения совести, не так ли? Очень проницательное предположение.
– Но он же не способствовал побегу Ады?
– Нет, у него за пазухой был свой камень! Помните статью в «Сент-Джеймс кроникл»? Ее написал Октавий!
Каролина удивленно уставилась на Фрэнсиса.
– Маленькое чудовище! – возмутилась она. – Как он мог так недружелюбно поступить с семьей, от которой никогда не видел ничего, кроме добра? Я просто потрясена!
– Я подозреваю, он это сделал из желания заработать несколько гиней. Они с Джеком, обсуждая события, распаляли воображение друг друга, а зная его страсть к собиранию сплетен, полагаю, он связал воедино все самые потрясающие слухи, которыми был наводнен Клив, не понимая, какую реакцию вызовет их появление в печати. Неудивительно, что он испугался: его встревожили не туфли Ады, а мое намерение навести справки на почте.
– Да, конечно, – медленно произнесла она. – Наверное, он надеялся, что вас арестуют прежде, чем вы свяжетесь с почтой. И в то же время он отчасти чувствовал свою вину. Как вы поступите с ним? И как вам удалось это выяснить?
– Когда стало известно, что Ада жива, я потребовал нижайших извинений от редактора «Кроникл» и от их корреспондента в Девоншире. В настоящее время я составляю господину Октавию очень строгое письмо. Если получу удовлетворяющий меня ответ, я замну дело. Наверное, в течение последней недели ему было очень несладко: он не знал, будет ли раскрыта его тайна, и, надеюсь, это послужит ему уроком. Нет смысла травмировать приходского священника.
– Нет, иначе он, бедняга, будет убит горем!
– Когда Тейви делает что-то, раздражающее отца, тот вспоминает Давида и Авессалома, а это невыносимо! Кроме того, я не могу преследовать этого глупого мальчишку, когда сама Ада останется безнаказанной.
Каролина заметила, что у него свои понятия о справедливости, чего и следовало ожидать. Забыв об Октавии, она заговорила об Аде, которая интересовала ее гораздо больше.
– Почему вы, в конце концов, решили, что она в Лондоне? Что заставило вас передумать?
– Вы.
– Я? Но я… не понимаю…
– В тот день на ферме вы удивились, когда я сказал, что никогда не видел Аду. До тех пор я почему-то предполагал, не придавая этому особого значения, что обязательно узнаю ее, если увижу. Я знал, что она темнее своих сестер, но, несмотря на это, был убежден, что она очень на них похожа – ведь все четыре сестры похожи друг на друга как две капли воды. Даже когда вы убеждали меня, что Ада не выходила с территории Хойл-Парка, я продолжал думать о молодой женщине, замешанной в деле, и не получил подтверждения ни от кого, кроме человека, выдававшего себя за ее мужа. С тех пор все пошло легко.
– Неудивительно, что вам совершенно не хотелось быть арестованным именно по этому делу!
– Это было бы роковым событием. Избавившись от Ричмонда, я тотчас же нанес визит миссис Харпер и удостоверился в том, что моя новая теория удовлетворяет меня по времени и месту событий. Тогда я немедленно отправился в Лондон к мистеру Парминтеру, а от него прямо в «Балдок и Скроггс», но было слишком поздно. На следующий день после моего визита Финч уволился из конторы и съехал с квартиры. Я еще сильнее утвердился во мнении, что девушка, которую он выдавал за свою жену, и есть Ада Гейни, особенно после того, как люди в конторе заверили меня, что Финч не женат. Один из них считал, что он собирается попытать счастья на континенте, и должен сказать, при этой новости внутри у меня все оборвалось. Ведь если бы они уехали за границу, у меня не осталось бы шансов опровергнуть слухи, будто я каким-то образом избавился от Ады. Даже несмотря на то, что тело так и не нашли. Мне оставалось только надеяться, что Гилберт с Адой скрылись, испугавшись моего визита (что казалось разумным), но еще не покинули страну. Я посоветовался с Парминтером, и мы отправились на поиски.
– Неужели вы надеялись найти их в таком большом городе, как Лондон? Задача кажется неразрешимой, и я не представляю, как вы с ней справились?
– У нас была одна соломинка, за которую мы зацепились. Если Гилберт с Адой до сих пор еще не уехали за границу, то, наверное, лишь потому, что ждали рейса определенного судна. Значит, им пришлось искать информацию о дате и месте отплытия. Мы навели справки у владельцев виноторговых и других судов, разговаривали с транспортными агентами, обследовали все придорожные гостиницы. Между Сити и портом курсируют около тридцати экипажей, и любой, кто посещает такое место, может получить полную информацию о расписании судов. Во вторник утром младший клерк Парминтера обнаружил пару, назвавшуюся мистером и миссис Филд, которая до мельчайших подробностей отвечала описанию Гилберта и Ады. Мы с Парминтером решили немедленно с ними встретиться, но никто из нас не знал Аду Гейни в лицо, и, если бы молодая женщина заявила, что она не та, кого мы ищем, вряд ли мы смогли бы ей противоречить. Нам нужен был свидетель, способный узнать Аду. Привлекать Джека или кого-нибудь из Гейни мы не хотели. Идеальной кандидатурой на эту роль были вы! Парминтер возражал против привлечения вас к столь безнадежному делу, и он по-своему был прав.
– Я ни за что не отказалась бы от подобного предложения, – возразила Каролина. – Самое невероятное разрешение тайны! И мне невольно нравятся малышка Ада и ее Гилберт, несмотря на неприятности, которые они нам создали. Что теперь с ними будет?
– Они поженятся до отплытия по специальному разрешению и с благословения ее родных. Я вчера возил Аду на Маунт-стрит и стал свидетелем настоящей оргии объятий, поцелуев и восторженных криков. Похоже, она больше не испытывает к ним ненависти.
– Вы сами отвезли ее туда?
– Я не представлял, кто еще мог сделать это! Мне казалось, что перед отъездом из страны ей обязательно нужно помириться с матерью и Эстер.
– Вы считаете, они заслужили такую заботу? – с сомнением спросила Каролина. – Я не собираюсь осуждать женщину, которая живет так, как ей хочется, но толкать собственную дочь и младшую сестру на путь проституции может только полностью развратный человек!
– Гейни не развратны, – возразил Фрэнсис. – Они, как и большинство из нас, слишком сильно зависят от обстоятельств, и любое нарушение привычного уклада для них полностью неприемлемо. Они желают Аде добра так, как его понимают, и, хотя не могут служить образцом женской добродетели, все члены этой семьи любят друг друга.
Каролина подумала, сколько искренней доброты и великодушия скрывается за его иногда странным поведением и грубыми манерами. Он заставил ее устыдиться собственных строгих суждений. Между ними на короткое время повисла тишина. Она услышала все, что он собирался сказать. Вскоре Фрэнсис встанет и уйдет, и тогда мир для нее потухнет.
– Как лорд Элтем? – спросила она. – Боюсь, он, наверное, очень несчастен?
– Да, несчастен. Бедняга Джек. Однако он придет в себя. – Помолчав, Фрэнсис добавил: – Не сочтите это за бессердечное равнодушие с моей стороны. Я действительно хотел сказать именно это. Джек придет в себя, потому что у него от природы хороший характер, который спасет его от жалости к себе и всевозможных мук уязвленной гордости. До сих пор я никогда не ценил особенно высоко его человеческие качества, но вижу, что в подобной ситуации он повел себя гораздо лучше, чем я.
Намек был безошибочен.
– Вы говорите о вашей помолвке с Лавинией? – спросила она. – Но я не понимаю, почему вы должны упрекать себя, если учесть, как благородно вы защитили ее репутацию в ущерб своей!
– Я вовсе не был благороден в тот день у реки, когда чуть не убил Альфреда Пайка. Она рассказывала вам об этом? Это был отвратительный эпизод, и я им не горжусь. – Он ненадолго задумался, затем продолжил: – Теперь я даже не припомню, каково испытывать подобный гнев. Каким глупцом я был, сходя с ума по Лавинии!
– Вы не были бы счастливы вместе; вы вовсе не подходите друг другу.
– Тогда меня никто не мог в этом убедить… Если бы вы тогда были молодой женщиной нашего возраста, дорогая, а не маленькой девочкой в шляпке, защищающей от солнца… тогда я, возможно, сразу понял бы, что буду любить вас больше, чем вашу сестру!
– Звучит не очень правдоподобно. Между нами не может быть никакого сравнения; и я не понимаю, как можно было бы предпочесть… меня, даже если бы мы были одного возраста! Разве вы смогли бы? – путаясь в словах, смущенно пробормотала Каролина.
– Уверен, что смог бы, но сейчас не время для абстрактных размышлений, – ответил Фрэнсис.
Они чинно сидели на противоположных концах нового дивана Лавинии. Он подался вперед и взял ее за обе руки. Затем поцеловал в губы. Каролина как ни в чем не бывало скользнула в его объятия. Ничто никогда не казалось ей более естественным, чем отвечать на проявление любви Фрэнсиса.
– Сколько вам лет, Каролина? – спросил он наконец.
– Двадцать четыре.
– А мне сорок один. Вы можете себе представить вашего мужа на семнадцать лет старше вас?
– Мне эта разница не кажется такой уж большой. И она будет уменьшаться по мере того, как мы будем становиться старше.
– Так оно и будет. Вы очень мудры. Есть более сильное возражение. Вы можете представить себе жизнь с человеком, которого не любит большинство его знакомых и которого даже собственная родня готова заклеймить как убийцу?
– А вот теперь вы говорите чушь, – резко возразила Каролина, чувствуя, как сильно повлияла на него вся эта история с мнимым убийством. – Все эти фантастические слухи искусственно подогревались тайной исчезновения Ады, Должен же кто-то быть козлом отпущения, и, думаю, они выбрали вас, потому вы для них непонятный человек, а непонятного люди, как правило, боятся. Вы умнее большинства из них.
– И вы можете добавить, что я их оскорблял своей грубостью, – с непривычным для него самоуничижением произнес Фрэнсис.
– И вероятно слишком ироничным отношением.
– Что вы имеете в виду?
– Уж очень часто вы их дразнили: говорили бедной миссис Уитерби, что собираетесь вырубить все деревья в Заповеднике, только для того, чтобы посмотреть, поверит ли она вам. Или тайком пробрались в мавзолей, как театральный злодей, потому что знали, что одна любопытная женщина, как полоумная, боится вас. Искушение, наверное, было непреодолимым. Но поскольку вы привыкли смеяться и подшучивать над людьми с совершенно невозмутимым видом, нечего жаловаться, если глуповатые люди приписали вам преступление, которого у вас и в мыслях не было совершать!
– Такое как убийство? Боже правый! Вы, наверное, думаете, что это должно мне льстить!
Она с нежным удивлением заметила, что он ничуть не смутился этим объяснением, а испытал облегчение.
– Люди так прозаичны, – произнес он. – И так серьезны. Я не мог отказать себе в удовольствии проколоть этот пузырек серьезности! Может быть, это звучит странно, но первая полезная вещь, которой я научился в жизни, – это смеяться… для начала над собой.
– Кто вас этому научил, Фрэнсис?
– Отец. Он был отличным малым, красавцем и превосходным человеком во всех отношениях – то, что сегодня называют денди. Мой брат Диллингфорд, отец Джека, пошел в него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17