Небо над Анурой было похоже на жеребца, упрямо не желающего, чтобы его объездили.
Вдруг у него участился пульс. Впереди в тумане мачтами корабля-призрака показались башни и шпили крепости. Древние стены из белого известняка сияли в слабом свете, пробивающемся сквозь покрывало туч. Увидев открывшийся перед ним вид, Джэнсон испытал легкое потрясение; с того момента, как он шагнул в люк, перед его глазами впервые что-то появилось. Он быстро стянул перчатки и летный шлем и бросил все в океан. Затем мысленно повторил маневр при посадке. Заход поперек ветра. Спуск по ветру. Выход на точку приземления. Касание.
Для того чтобы максимально сбросить скорость приземления, требовалось зайти на посадку строго против ветра. Боковой поток отнес Джэнсона на тысячу футов вправо. Затем он спланировал пятьсот футов по ветру, умышленно пролетев мимо цели. Последние двести пятьдесят футов ему придется преодолевать против ветра. Это был очень сложный, но необходимый маневр. Конечно, можно было бы замедлить поступательное движение, с помощью обеих управляющих строп потянув за углы купола, но при этом обязательно слишком возросла бы вертикальная скорость. Поэтому Джэнсон решил заставить поработать встречный ветер, уменьшив с его помощью горизонтальную скорость.
Он молил Бога лишь о том, чтобы при приземлении в центре внутреннего двора крепости ему не пришлось выполнять резкий разворот, ибо такое движение также могло значительно увеличить скорость снижения. Последние пятнадцать минут спуска должны пройти безукоризненно. Запаса возможностей нет; для ошибки нет места. Высокие крепостные стены исключают возможность планирующего подлета.
Внезапно Джэнсон почувствовал, что воздух стал невыносимо влажным — у него возникло такое ощущение, будто он из морозильника попал в парилку. Его замерзшая одежда покрылась слоем конденсата. Ухватясь за кольца строп, Джэнсон почувствовал, что у него мокрые руки, и ощутил резкий прилив адреналина: нельзя допустить, чтобы стропы выскользнули у него из пальцев.
Отпустив полностью стропы — то есть расправив купол, — он направил парашют на середину двора, который виднелся лишь как что-то черное разных оттенков. Как только у него освободились руки, он отключил приборы на запястье, чтобы свечение циферблатов не выдало его.
Его сердце учащенно заколотилось: он почти у цели. Теперь осталось выяснить, сможет ли он своими влажными, скользкими пальцами выполнить последнее движение.
Главное — четко определить нужный момент. Сейчас? Его ботинки находились в пятнадцати футах над землей; Джэнсон определил это по тому, что до купола и до земли было приблизительно одинаково. Нет, слишком рано. Даже во внутреннем дворе, обнесенном стеной, порывы ветра могли быть непредсказуемы. Надо подождать, пока расстояние до земли не сократится вдвое.
Сейчас!
Джэнсон подвел кольца до уровня плеч, а затем одним плавным движением вывернул кисти рук и опустил кольца вниз, к бедрам, полностью остановив поступательное движение. Пролетая последние несколько футов вниз, он напряг мышцы ног, поворачивая тело в сторону падения, и чуть подогнул колени. За две секунды до приземления ему нужно было решить, как себя вести: плавно перекатиться на бок — а это означало держать ноги вместе или попытаться устоять на ногах, для чего их надо было раздвинуть. Назвался груздем, полезай в кузов. Джэнсон принял решение опускаться на ноги.
Расслабив мышцы, он коснулся земли подошвами ботинок. Мягкая резина специально разрабатывалась для того, чтобы обеспечить бесшумность движений, и сейчас она не подвела. Джэнсон беззвучно опустился на пятки, готовый к тому, что ему не удастся удержаться. Но он устоял.
Итак, он находится посреди внутреннего двора крепости.
Он выполнил невыполнимое.
Джэнсон огляделся вокруг. В темноте беззвездной ночи он с трудом смог разобрать смутные очертания пустынного двора, который в длину был почти втрое больше, чем в ширину. В нескольких ярдах от него возвышалось большое белое сооружение — старинный фонтан, как было указано на чертежах. Джэнсон находился почти в центре площадки размером в половину футбольного поля. Ни тени движения. Он убедился, что его приземление осталось незамеченным.
Сняв со спины ранец, Джэнсон скинул летный комбинезон и быстро свернул вольготно раскинувшийся на брусчатке черный купол парашюта. Все это нужно убрать до того, как перейти к дальнейшим действиям. Даже в безлунную ночь какой-то свет пробивается к земле. Черный нейлон, невидимый на фоне беззвездного неба, выделялся на фоне светло-серого неба. Ни в коем случае нельзя оставлять его на земле.
Но где же Катсарис?
Джэнсон огляделся по сторонам. Неужели Катсарис перелетел через крепость? Приземлился на берегу, далеко внизу?
Или на плотно укатанной дороге, вымощенной щебнем, ведущей к крепости? И та, идругая ошибки могли привести к катастрофическим последствиям — как для самого Катсариса, так и для всех остальных участников операции.
Проклятье! У него в груди снова сжался кулак злости и страха. Ну как он мог — имея за плечами такой опыт! — стать жертвой самонадеянности, совершить ошибку, простительную разве что дилетанту, ни разу в жизни не покидавшему своего кабинета. Только такой человек может надеяться, что то, что осуществимо на бумаге, с легкостью переносится в реальные боевые условия. Требования были слишком жесткими. Это сознавал каждый член отряда; просто остатьные четверо смотрели на Джэнсона прямо-таки с благоговейным почтением, и ни у кого не хватило духа ему возразить. Такой прыжок требовал мастерства, близкого к совершенству, а в нашем мире, трещащем по швам, для совершенства не осталось места. Джэнсона охватило отчаяние: кто-кто, а он-то должен был это понимать. Самому ему удалось выполнить первую фазу операции лишь по чистой случайности.
Его мысли были прерваны едва слышным шелестом, донесшимся прямо сверху, — звуком складывающегося нейлонового купола. Подняв голову, Джэнсон всмотрелся в ночное небо. Это был Катсарис, плавно опускавшийся вниз. Погасив парашют, грек мягко и бесшумно перекатился на бок. Вскочив, он быстро подбежал к Джэнсону.
Теперь их стало двое.
Двое. Двое прекрасно обученных и опытных бойцов.
И они прибыли на место — во внутренний двор Каменного дворца. Джэнсон очень надеялся, что здесь никто не ждет незваных гостей.
Их двое — но им противостоит целый батальон вооруженных террористов.
И все же начало было положено.
Глава шестая
Включив переговорное устройство, Джэнсон цыкнул в пленочный микрофон, закрепленный у рта. Щелчок и шипящая согласная, как того требуют армейские правила.
Катсарис последовал его примеру: быстро сняв летный комбинезон, он свернул парашют.
Они сбросили нейлоновые купола и костюмы в сырой бассейн большого мраморного фонтана, возвышавшегося в середине двора. Когда-то впечатляющее скульптурное сооружение, созданное выдающимся резчиком по камню, теперь он был наполнен зацветшей дождевой водой. Стены большой мраморной чаши были покрыты налетом водорослей, поглощающим свет не хуже черного бархата. Вот и отлично. Черное на черном: защитная окраска ночи.
Джэнсон провел руками по куртке и брюкам, ощупывая каждый предмет своей экипировки. Катсарис, встав напротив, сделал то же самое; затем они осмотрели друг друга, проверяя, в порядке ли маскировочная одежда и снаряжение — обязательное требование при выполнении специальных операций. Обоим пришлось долго лететь в турбулентных воздушных потоках. Многое могло произойти за это время. Поборовшись с ветрами, побывав в завихрениях, парашютист может по дороге растерять часть своей экипировки, как бы надежно она ни была закреплена. Джэнсон уяснил это во время службы в «Морских львах»; Катсарис узнал это от него.
Джэнсон внимательно оглядел своего напарника. Белки глаз были единственными маяками на выкрашенном черной краской лице грека. Затем он разглядел у него на левом плече бледное пятно. Упав при приземлении, Катсарис разорвал рубашку, и открылся участок светлой кожи. Знаком показав ему, чтобы он стоял не двигаясь, Джэнсон вытащил из брючного кармана моток черной липкой ленты и склеил шов. Светлое пятно исчезло. «Самое время заниматься рукоделием», — подумал Джэнсон.
И все же подобные мелочи могут сыграть решающую роль. Черная одежда поможет диверсантам скрыться в тени безлунной ночи, но даже несколько дюймов открытого тела могут блеснуть предательским серебром в свете случайно наведенного фонарика часового.
Как Джэнсон объяснил своим людям на Кэтчолле, у повстанцев нет современных высокотехнологичных охранных систем, зато у них есть то, с чем пока что не может сравниться никакая техника: пять органов чувств человека, находящегося настороже. Способность распознавать любое отклонение от привычного в зрительной, слуховой и обонятельной сферах, превосходящая возможности любых компьютеров.
Спуск на парашюте проходил преимущественно в воздушных слоях с отрицательными температурами. Но на поверхности земли даже в четыре часа утра воздух был нагрет до 85 градусов и очень влажный. Джэнсон почувствовал, что начинает потеть — потеть по-настоящему, а не покрываться конденсированными атмосферными парами. Он знал, что пройдет немного времени, и его будет выдавать запах его тела. Белки его кожных клеток — белки западного человека, употребляющего в пищу много мясных продуктов, — будут чуждыми жителям Ануры, питающимся преимущественно овощами и рыбой. Остается надеяться, соленый морской ветер замаскирует все запахи, способные выдать его присутствие.
Отстегнув от куртки очки ночного видения, Джэнсон поднес их к глазам; просторный внутренний двор крепости вдруг окунулся в мягкое зеленоватое свечение. Он проследил за тем, чтобы черные резиновые наглазники плотно прижались к его лицу, и только потом прибавил яркости экрану: малейший отблеск света мог предупредить бдительного часового. Однажды на глазах у Джэнсона боец подразделения «Морских львов» был убит патрульным, заметившим предательский зеленоватый отсвет и выстрелившим вслепую. Более того, как-то раз он стал свидетелем того, как человек погиб из-за люминесцентного циферблата часов.
Они с Катсарисом встали спиной к спине, оглядывая в приборы ночного видения противоположные сектора наблюдения.
В северной стороне двора светились три оранжевых пятна; два сблизились друг с другом — и вдруг между ними сверкнула ослепительная белая вспышка. Отключив питание, Джэнсон опустил прибор ночного видения и посмотрел в ту сторону невооруженным взглядом. Даже на расстоянии двадцати ярдов он отчетливо различил дрожащий язычок пламени. Кто-то зажег спичку — большую, деревянную, какими раньше разжигали камины, — и двое часовых прикуривали от огня.
«Дилетанты», — подумал Джэнсон. Часовой на посту ни в коем случае не должен выдавать себя дополнительным освещением и чем бы то ни было занимать свои руки — самое важное оружие.
С другой стороны, кто эти люди? Между Халифом и его приближенными, прошедшими школы подготовки террористов на Ближнем Востоке, и их последователями, по большей части набранными в деревнях из числа неграмотных крестьян, лежит огромная пропасть.
Здесь обязательно есть хорошо обученные часовые и солдаты. Но все их внимание обращено на то, что находится вокруг Каменного дворца. Они несут караул на крепостных стенах и башнях. А тем, кто остался во дворе крепости, поручена относительно простая задача поддерживать внутренний порядок, следить за тем, чтобы никакой обкурившийся гашиша буян не побеспокоил сон Халифа и его высших офицеров.
Несмотря на то что они стояли всего в нескольких футах друг от друга, Катсарис заговорил шепотом в пленочный микрофон, и Джэнсон услышал в наушнике его многократно усиленный голос:
— Один часовой. В юго-западном углу. Сидит. — Секундная пауза. — Похоже, в полудреме.
— Трое часовых, — также шепотом ответил Джэнсон. — На северной веранде. Спать и не думают.
Ни тому ни другому не нужно было напоминать, что при освобождении заложников идти надо в ту сторону, где больше охраны. Если, конечно, противник не поставил засаду: часовые на виду, в одном месте, то ценное, что они охраняют, — в другом, а где-то притаился еще один отряд охраны. Однако в данном случае места для сомнений не было. Из чертежей четко следовало, что подземелье находится под северной частью двора.
Джэнсон медленно направился влево, вдоль стены, а затем под нависающей западной верандой, двигаясь полупригнувшись и прячась за парапетом. Нельзя чересчур полагаться на темноту: палочку в сетчатке человеческого глаза может активизировать один-единственный фотон. Даже самой черной ночью есть тени. Джэнсон и Катсарис собирались по возможности держаться этих теней: они крались вдоль стен, избегая открытых мест.
На какое-то мгновение Джэнсон застыл и даже перестал дышать: он только слушал. Издалека доносился ровный, приглушенный рев моря, набегающего на скалы, на которых стояла крепость. Где-то кричала ночная птица — наверное, баклан, — а в лесах к югу от дворца трещали и жужжали тропические насекомые. Это был звуковой фон ночи, и его следовало принимать в расчет. Невозможно двигаться абсолютно бесшумно: ткань шелестит о ткань, волокна нейлона шуршат, соприкасаясь с конечностями человека. Подошвы, даже сделанные из толстой мягкой резины, издают звук, соприкасаясь с землей; твердые панцири мертвого жука или цикады хрустнут, раздавленные ногой. Акустический гобелен ночных тропиков одни шумы скроет, а другие нет.
Джэнсон вслушался в тишину, стараясь различить движения Катсариса, напрягая слух так, как это не делал ни один часовой, но ничего не услышал. А ему удается двигаться так же бесшумно?
Десять футов вдоль стены, двадцать футов. Послышался негромкий скрежет, и тут же вспыхнул огонек — третий часовой тоже решил закурить.
Джэнсон находился настолько близко, что разглядел в деталях каждое движение. Часовой чиркнул толстой самозажигающейся спичкой по кирпичу, поднес огонь, похожий на пламя свечи, к тонкой длинной сигарете. Через двадцать секунд до Джэнсона дошел аромат табака — он определил, что на самом деле часовой закурил сигариллу. Джэнсон немного успокоился. Яркая вспышка воздействовала на зрачки часовых, что на время ослабило остроту их зрения. Табачный дым выведет из строя их обоняние. А сам процесс курения существенно снизит их способность к адекватным действиям в быстротечной схватке, где доля секунды может разделять жизнь и смерть.
Теперь Джэнсон был в пятнадцати футах от северной веранды. Он смог разглядеть покрытый ржавым налетом известняк и чугунную решетку. Терракотовые плиты крыши дома миссионера, уложенные относительно недавно, смотрелись весьма странно на здании, выстроенном несколько столетий назад и неоднократно перестраивавшемся с тех пор. Четыре этажа; просторные помещения на втором этаже, где окна в свинцовых переплетах, карнизы с лепниной и выгнутые дугой ригели намекали на превращение португальской крепости в то, что голландский генерал-губернатор высокопарно называл своим «дворцом». Большинство окон были темными: кое-где виднелись тусклые отблески света из коридоров. А где проводит эту ночь Халиф, созидатель смерти? У Джэнсона имелись свои предположения на этот счет.
Все было бы так просто. Осколочная граната, брошенная в переплетчатое окно. Посланница смерти, врывающаяся в спальню. И Ахмада Taбaри больше нет в живых. От его тела останется не больше, чем осталось от Хелен. Джэнсон решительно прогнал эту мысль прочь. Всего лишь безумные мечты, а он сейчас не может позволить себе предаваться им. Это не имеет никакого отношения к цели операции. Петер Новак — великий человек. И дело не только в том, что Джэнсон обязан ему жизнью; возможно, весь мир будет обязан ему своим избавлением. И моральные, и стратегические соображения не терпят возражений: спасение великого человека важней даже такого легкого уничтожения злодея.
Оторвав взгляд от бывших губернаторских покоев, Джэнсон снова посмотрел на северную веранду.
До ближайшего часового оставалось пятнадцать футов. Джэнсон уже мог разобрать лица. Широкие крестьянские лица, безмятежные и простые. Гораздо моложе, чем он ожидал. С другой стороны, подумал опытный сорокадевятилетний солдат, эти люди не показались бы ему молодыми в то время, когда он только начинал службу в армии. Им было больше лет, чем ему, когда он ходил в разведку в Зеленый пояс на границе с Камбоджей. Больше, чем было ему, когда он впервые убил человека, когда его самого впервые чуть не убили.
У них были крепкие, мускулистые руки, но, несомненно, от работы в поле, а не от занятий боевыми искусствами. Да, это не профессионалы, снова подумал Джэнсон, не находя особого удовлетворения в этой мысли.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Директива Джэнсона'
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Вдруг у него участился пульс. Впереди в тумане мачтами корабля-призрака показались башни и шпили крепости. Древние стены из белого известняка сияли в слабом свете, пробивающемся сквозь покрывало туч. Увидев открывшийся перед ним вид, Джэнсон испытал легкое потрясение; с того момента, как он шагнул в люк, перед его глазами впервые что-то появилось. Он быстро стянул перчатки и летный шлем и бросил все в океан. Затем мысленно повторил маневр при посадке. Заход поперек ветра. Спуск по ветру. Выход на точку приземления. Касание.
Для того чтобы максимально сбросить скорость приземления, требовалось зайти на посадку строго против ветра. Боковой поток отнес Джэнсона на тысячу футов вправо. Затем он спланировал пятьсот футов по ветру, умышленно пролетев мимо цели. Последние двести пятьдесят футов ему придется преодолевать против ветра. Это был очень сложный, но необходимый маневр. Конечно, можно было бы замедлить поступательное движение, с помощью обеих управляющих строп потянув за углы купола, но при этом обязательно слишком возросла бы вертикальная скорость. Поэтому Джэнсон решил заставить поработать встречный ветер, уменьшив с его помощью горизонтальную скорость.
Он молил Бога лишь о том, чтобы при приземлении в центре внутреннего двора крепости ему не пришлось выполнять резкий разворот, ибо такое движение также могло значительно увеличить скорость снижения. Последние пятнадцать минут спуска должны пройти безукоризненно. Запаса возможностей нет; для ошибки нет места. Высокие крепостные стены исключают возможность планирующего подлета.
Внезапно Джэнсон почувствовал, что воздух стал невыносимо влажным — у него возникло такое ощущение, будто он из морозильника попал в парилку. Его замерзшая одежда покрылась слоем конденсата. Ухватясь за кольца строп, Джэнсон почувствовал, что у него мокрые руки, и ощутил резкий прилив адреналина: нельзя допустить, чтобы стропы выскользнули у него из пальцев.
Отпустив полностью стропы — то есть расправив купол, — он направил парашют на середину двора, который виднелся лишь как что-то черное разных оттенков. Как только у него освободились руки, он отключил приборы на запястье, чтобы свечение циферблатов не выдало его.
Его сердце учащенно заколотилось: он почти у цели. Теперь осталось выяснить, сможет ли он своими влажными, скользкими пальцами выполнить последнее движение.
Главное — четко определить нужный момент. Сейчас? Его ботинки находились в пятнадцати футах над землей; Джэнсон определил это по тому, что до купола и до земли было приблизительно одинаково. Нет, слишком рано. Даже во внутреннем дворе, обнесенном стеной, порывы ветра могли быть непредсказуемы. Надо подождать, пока расстояние до земли не сократится вдвое.
Сейчас!
Джэнсон подвел кольца до уровня плеч, а затем одним плавным движением вывернул кисти рук и опустил кольца вниз, к бедрам, полностью остановив поступательное движение. Пролетая последние несколько футов вниз, он напряг мышцы ног, поворачивая тело в сторону падения, и чуть подогнул колени. За две секунды до приземления ему нужно было решить, как себя вести: плавно перекатиться на бок — а это означало держать ноги вместе или попытаться устоять на ногах, для чего их надо было раздвинуть. Назвался груздем, полезай в кузов. Джэнсон принял решение опускаться на ноги.
Расслабив мышцы, он коснулся земли подошвами ботинок. Мягкая резина специально разрабатывалась для того, чтобы обеспечить бесшумность движений, и сейчас она не подвела. Джэнсон беззвучно опустился на пятки, готовый к тому, что ему не удастся удержаться. Но он устоял.
Итак, он находится посреди внутреннего двора крепости.
Он выполнил невыполнимое.
Джэнсон огляделся вокруг. В темноте беззвездной ночи он с трудом смог разобрать смутные очертания пустынного двора, который в длину был почти втрое больше, чем в ширину. В нескольких ярдах от него возвышалось большое белое сооружение — старинный фонтан, как было указано на чертежах. Джэнсон находился почти в центре площадки размером в половину футбольного поля. Ни тени движения. Он убедился, что его приземление осталось незамеченным.
Сняв со спины ранец, Джэнсон скинул летный комбинезон и быстро свернул вольготно раскинувшийся на брусчатке черный купол парашюта. Все это нужно убрать до того, как перейти к дальнейшим действиям. Даже в безлунную ночь какой-то свет пробивается к земле. Черный нейлон, невидимый на фоне беззвездного неба, выделялся на фоне светло-серого неба. Ни в коем случае нельзя оставлять его на земле.
Но где же Катсарис?
Джэнсон огляделся по сторонам. Неужели Катсарис перелетел через крепость? Приземлился на берегу, далеко внизу?
Или на плотно укатанной дороге, вымощенной щебнем, ведущей к крепости? И та, идругая ошибки могли привести к катастрофическим последствиям — как для самого Катсариса, так и для всех остальных участников операции.
Проклятье! У него в груди снова сжался кулак злости и страха. Ну как он мог — имея за плечами такой опыт! — стать жертвой самонадеянности, совершить ошибку, простительную разве что дилетанту, ни разу в жизни не покидавшему своего кабинета. Только такой человек может надеяться, что то, что осуществимо на бумаге, с легкостью переносится в реальные боевые условия. Требования были слишком жесткими. Это сознавал каждый член отряда; просто остатьные четверо смотрели на Джэнсона прямо-таки с благоговейным почтением, и ни у кого не хватило духа ему возразить. Такой прыжок требовал мастерства, близкого к совершенству, а в нашем мире, трещащем по швам, для совершенства не осталось места. Джэнсона охватило отчаяние: кто-кто, а он-то должен был это понимать. Самому ему удалось выполнить первую фазу операции лишь по чистой случайности.
Его мысли были прерваны едва слышным шелестом, донесшимся прямо сверху, — звуком складывающегося нейлонового купола. Подняв голову, Джэнсон всмотрелся в ночное небо. Это был Катсарис, плавно опускавшийся вниз. Погасив парашют, грек мягко и бесшумно перекатился на бок. Вскочив, он быстро подбежал к Джэнсону.
Теперь их стало двое.
Двое. Двое прекрасно обученных и опытных бойцов.
И они прибыли на место — во внутренний двор Каменного дворца. Джэнсон очень надеялся, что здесь никто не ждет незваных гостей.
Их двое — но им противостоит целый батальон вооруженных террористов.
И все же начало было положено.
Глава шестая
Включив переговорное устройство, Джэнсон цыкнул в пленочный микрофон, закрепленный у рта. Щелчок и шипящая согласная, как того требуют армейские правила.
Катсарис последовал его примеру: быстро сняв летный комбинезон, он свернул парашют.
Они сбросили нейлоновые купола и костюмы в сырой бассейн большого мраморного фонтана, возвышавшегося в середине двора. Когда-то впечатляющее скульптурное сооружение, созданное выдающимся резчиком по камню, теперь он был наполнен зацветшей дождевой водой. Стены большой мраморной чаши были покрыты налетом водорослей, поглощающим свет не хуже черного бархата. Вот и отлично. Черное на черном: защитная окраска ночи.
Джэнсон провел руками по куртке и брюкам, ощупывая каждый предмет своей экипировки. Катсарис, встав напротив, сделал то же самое; затем они осмотрели друг друга, проверяя, в порядке ли маскировочная одежда и снаряжение — обязательное требование при выполнении специальных операций. Обоим пришлось долго лететь в турбулентных воздушных потоках. Многое могло произойти за это время. Поборовшись с ветрами, побывав в завихрениях, парашютист может по дороге растерять часть своей экипировки, как бы надежно она ни была закреплена. Джэнсон уяснил это во время службы в «Морских львах»; Катсарис узнал это от него.
Джэнсон внимательно оглядел своего напарника. Белки глаз были единственными маяками на выкрашенном черной краской лице грека. Затем он разглядел у него на левом плече бледное пятно. Упав при приземлении, Катсарис разорвал рубашку, и открылся участок светлой кожи. Знаком показав ему, чтобы он стоял не двигаясь, Джэнсон вытащил из брючного кармана моток черной липкой ленты и склеил шов. Светлое пятно исчезло. «Самое время заниматься рукоделием», — подумал Джэнсон.
И все же подобные мелочи могут сыграть решающую роль. Черная одежда поможет диверсантам скрыться в тени безлунной ночи, но даже несколько дюймов открытого тела могут блеснуть предательским серебром в свете случайно наведенного фонарика часового.
Как Джэнсон объяснил своим людям на Кэтчолле, у повстанцев нет современных высокотехнологичных охранных систем, зато у них есть то, с чем пока что не может сравниться никакая техника: пять органов чувств человека, находящегося настороже. Способность распознавать любое отклонение от привычного в зрительной, слуховой и обонятельной сферах, превосходящая возможности любых компьютеров.
Спуск на парашюте проходил преимущественно в воздушных слоях с отрицательными температурами. Но на поверхности земли даже в четыре часа утра воздух был нагрет до 85 градусов и очень влажный. Джэнсон почувствовал, что начинает потеть — потеть по-настоящему, а не покрываться конденсированными атмосферными парами. Он знал, что пройдет немного времени, и его будет выдавать запах его тела. Белки его кожных клеток — белки западного человека, употребляющего в пищу много мясных продуктов, — будут чуждыми жителям Ануры, питающимся преимущественно овощами и рыбой. Остается надеяться, соленый морской ветер замаскирует все запахи, способные выдать его присутствие.
Отстегнув от куртки очки ночного видения, Джэнсон поднес их к глазам; просторный внутренний двор крепости вдруг окунулся в мягкое зеленоватое свечение. Он проследил за тем, чтобы черные резиновые наглазники плотно прижались к его лицу, и только потом прибавил яркости экрану: малейший отблеск света мог предупредить бдительного часового. Однажды на глазах у Джэнсона боец подразделения «Морских львов» был убит патрульным, заметившим предательский зеленоватый отсвет и выстрелившим вслепую. Более того, как-то раз он стал свидетелем того, как человек погиб из-за люминесцентного циферблата часов.
Они с Катсарисом встали спиной к спине, оглядывая в приборы ночного видения противоположные сектора наблюдения.
В северной стороне двора светились три оранжевых пятна; два сблизились друг с другом — и вдруг между ними сверкнула ослепительная белая вспышка. Отключив питание, Джэнсон опустил прибор ночного видения и посмотрел в ту сторону невооруженным взглядом. Даже на расстоянии двадцати ярдов он отчетливо различил дрожащий язычок пламени. Кто-то зажег спичку — большую, деревянную, какими раньше разжигали камины, — и двое часовых прикуривали от огня.
«Дилетанты», — подумал Джэнсон. Часовой на посту ни в коем случае не должен выдавать себя дополнительным освещением и чем бы то ни было занимать свои руки — самое важное оружие.
С другой стороны, кто эти люди? Между Халифом и его приближенными, прошедшими школы подготовки террористов на Ближнем Востоке, и их последователями, по большей части набранными в деревнях из числа неграмотных крестьян, лежит огромная пропасть.
Здесь обязательно есть хорошо обученные часовые и солдаты. Но все их внимание обращено на то, что находится вокруг Каменного дворца. Они несут караул на крепостных стенах и башнях. А тем, кто остался во дворе крепости, поручена относительно простая задача поддерживать внутренний порядок, следить за тем, чтобы никакой обкурившийся гашиша буян не побеспокоил сон Халифа и его высших офицеров.
Несмотря на то что они стояли всего в нескольких футах друг от друга, Катсарис заговорил шепотом в пленочный микрофон, и Джэнсон услышал в наушнике его многократно усиленный голос:
— Один часовой. В юго-западном углу. Сидит. — Секундная пауза. — Похоже, в полудреме.
— Трое часовых, — также шепотом ответил Джэнсон. — На северной веранде. Спать и не думают.
Ни тому ни другому не нужно было напоминать, что при освобождении заложников идти надо в ту сторону, где больше охраны. Если, конечно, противник не поставил засаду: часовые на виду, в одном месте, то ценное, что они охраняют, — в другом, а где-то притаился еще один отряд охраны. Однако в данном случае места для сомнений не было. Из чертежей четко следовало, что подземелье находится под северной частью двора.
Джэнсон медленно направился влево, вдоль стены, а затем под нависающей западной верандой, двигаясь полупригнувшись и прячась за парапетом. Нельзя чересчур полагаться на темноту: палочку в сетчатке человеческого глаза может активизировать один-единственный фотон. Даже самой черной ночью есть тени. Джэнсон и Катсарис собирались по возможности держаться этих теней: они крались вдоль стен, избегая открытых мест.
На какое-то мгновение Джэнсон застыл и даже перестал дышать: он только слушал. Издалека доносился ровный, приглушенный рев моря, набегающего на скалы, на которых стояла крепость. Где-то кричала ночная птица — наверное, баклан, — а в лесах к югу от дворца трещали и жужжали тропические насекомые. Это был звуковой фон ночи, и его следовало принимать в расчет. Невозможно двигаться абсолютно бесшумно: ткань шелестит о ткань, волокна нейлона шуршат, соприкасаясь с конечностями человека. Подошвы, даже сделанные из толстой мягкой резины, издают звук, соприкасаясь с землей; твердые панцири мертвого жука или цикады хрустнут, раздавленные ногой. Акустический гобелен ночных тропиков одни шумы скроет, а другие нет.
Джэнсон вслушался в тишину, стараясь различить движения Катсариса, напрягая слух так, как это не делал ни один часовой, но ничего не услышал. А ему удается двигаться так же бесшумно?
Десять футов вдоль стены, двадцать футов. Послышался негромкий скрежет, и тут же вспыхнул огонек — третий часовой тоже решил закурить.
Джэнсон находился настолько близко, что разглядел в деталях каждое движение. Часовой чиркнул толстой самозажигающейся спичкой по кирпичу, поднес огонь, похожий на пламя свечи, к тонкой длинной сигарете. Через двадцать секунд до Джэнсона дошел аромат табака — он определил, что на самом деле часовой закурил сигариллу. Джэнсон немного успокоился. Яркая вспышка воздействовала на зрачки часовых, что на время ослабило остроту их зрения. Табачный дым выведет из строя их обоняние. А сам процесс курения существенно снизит их способность к адекватным действиям в быстротечной схватке, где доля секунды может разделять жизнь и смерть.
Теперь Джэнсон был в пятнадцати футах от северной веранды. Он смог разглядеть покрытый ржавым налетом известняк и чугунную решетку. Терракотовые плиты крыши дома миссионера, уложенные относительно недавно, смотрелись весьма странно на здании, выстроенном несколько столетий назад и неоднократно перестраивавшемся с тех пор. Четыре этажа; просторные помещения на втором этаже, где окна в свинцовых переплетах, карнизы с лепниной и выгнутые дугой ригели намекали на превращение португальской крепости в то, что голландский генерал-губернатор высокопарно называл своим «дворцом». Большинство окон были темными: кое-где виднелись тусклые отблески света из коридоров. А где проводит эту ночь Халиф, созидатель смерти? У Джэнсона имелись свои предположения на этот счет.
Все было бы так просто. Осколочная граната, брошенная в переплетчатое окно. Посланница смерти, врывающаяся в спальню. И Ахмада Taбaри больше нет в живых. От его тела останется не больше, чем осталось от Хелен. Джэнсон решительно прогнал эту мысль прочь. Всего лишь безумные мечты, а он сейчас не может позволить себе предаваться им. Это не имеет никакого отношения к цели операции. Петер Новак — великий человек. И дело не только в том, что Джэнсон обязан ему жизнью; возможно, весь мир будет обязан ему своим избавлением. И моральные, и стратегические соображения не терпят возражений: спасение великого человека важней даже такого легкого уничтожения злодея.
Оторвав взгляд от бывших губернаторских покоев, Джэнсон снова посмотрел на северную веранду.
До ближайшего часового оставалось пятнадцать футов. Джэнсон уже мог разобрать лица. Широкие крестьянские лица, безмятежные и простые. Гораздо моложе, чем он ожидал. С другой стороны, подумал опытный сорокадевятилетний солдат, эти люди не показались бы ему молодыми в то время, когда он только начинал службу в армии. Им было больше лет, чем ему, когда он ходил в разведку в Зеленый пояс на границе с Камбоджей. Больше, чем было ему, когда он впервые убил человека, когда его самого впервые чуть не убили.
У них были крепкие, мускулистые руки, но, несомненно, от работы в поле, а не от занятий боевыми искусствами. Да, это не профессионалы, снова подумал Джэнсон, не находя особого удовлетворения в этой мысли.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Директива Джэнсона'
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12