Шериф сидел на высокой скамье, покрытой сарацинским ковром, рядом с ним сидели присяжные и сэр Стефен.
Священник с распятием подошёл к сыновьям вдовы; библия на железной цепи болталась у его колена; он предложил осуждённым принять перед смертью святое причастие.
Но старший из сыновей отвернулся от исповедника и сказал громко, как смелый человек:
– Святой отец, ты говоришь так, будто мы уже мертвы. Но мы ещё живы, и господь не допустит, чтобы нас лишили жизни за правое дело.
И средний сын отвернулся от священника и сказал:
– Плохо ты служишь господу богу, если служишь шерифу ноттингемскому. – Потом он подмигнул вилланам, стоявшим в толпе. – А палача у них нет! Глядите, он выпил для храбрости слишком много и никак не сладит с верёвкой.
Тут все в толпе рассмеялись, потому что палач и вправду был пьян. Он хотел потуже затянуть петлю на верёвке и продел в неё ногу, как в стремя, а петля затянулась, точно силок. Палач упал на спину и не мог подняться: он дёргал ногой, но не мог оборвать верёвку. Стражники поволокли его прочь, а священник подошёл к третьему сыну вдовы.
Младший сын тоже не принял причастия. Он посмотрел на далёкий зелёный лес и расправил широкие плечи.
– Я помню за собой только один грех, святой отец, и в нём охотно тебе покаюсь. Я грешен в том, что слишком долго терпел. Давно мне нужно было сбросить с плеч ярмо и уйти в леса, к свободному Робин Гуду.
Весёлому Робину пришлись по душе эти слова. Он получше прикрыл лохмотьями свой лук и подошёл к шерифу.
– Какую плату положишь ты палачу за работу, благородный лорд? – спросил он шерифа.
Ральф Мурдах выпрямился, и глаза его радостно блеснули.
– Клянусь, сам бог послал тебя, нищий? Я подарю тебе за работу новый кафтан, без единой прорехи, и тринадцать пенсов серебром.
– Тринадцать пенсов! – воскликнул Робин. – Тринадцать пенсов за три верёвки, тринадцать пенсов и новый кафтан! А сколько заплатишь ты мне за эту стрелу, шериф?
Перед самым носом шерифа сверкнула стрела с наконечником и перьями красного золота. И шериф откинулся назад, побледнев так сильно, будто эта стрела вошла ему в рёбра. Робин стряхнул с себя лохмотья побирушки, малиновая куртка вспыхнула на солнце. Он пустил серебряную стрелу в небо, и по этому знаку со всех сторон из толпы кинулись к виселицам молодцы в зелёных плащах.
– О-хо-хо! – закричал отец Тук. – С нами бог и святые угодники!
Дубина завертелась над его головой и пошла щёлкать по железным колпакам шерифовых стражников. Стрела летела выше и выше в синее небо, а Маленький Джон и повар Артур из Бленда уже расчистили дорогу к помосту, на котором стояли три сына вдовы. Священник бросился на колени, как щитом, прикрывшись распятием, и прямо через него перемахнул старший сын, скидывая с рук разрубленную верёвку.
Только тут, блеснув золотом, стрела упала с неба и воткнулась в помост, как молния, схваченная на лету.
Говорят, что в драке семеро лучше пяти и пятеро лучше трёх, и это, конечно, верно. Стрелков было четыре десятка, а шерифовой стражи – сто человек. Но кольчуга крепче линкольнского сукна, датский топор тяжелее дубины, вот почему очень скоро люди шерифа железной стеной окружили своего господина и стали теснить лесных молодцов.
– Веселей, веселей, ребята! – покрикивал Робин Гуд. – Не жалейте колпаков и кольчуг!
– Ко мне! – раздался голос Скателока из-под кучи тел. – Клянусь крестом, я поймал их начальника!
Отец Тук, бросив дубину, навалился грудью на стражников, подмявших под себя Скателока. Начальник стражников, вывернувшись из рук стрелка, взмахнул ножом над широкой спиной монаха, но опрокинулся навзничь, пробитый стрелой.
Робин Гуд, спешивший на выручку Скателоку и Туку, обернулся, дивясь, откуда прилетела стрела. На перекладине виселицы сидели двое: тощий лучник в лисьей шапке и шерифов стрелок, состязавшийся с Робином на стрельбище.
Оба, с луками в руках, спокойно смотрели сверху на свалку, выбирая мишени.
– Эге! И ты тут! Учишься бить навскидку, приятель? – рассмеялся Робин и едва успел отскочить в сторону из под сверкнувшего над его головой топора.
Он ответил врагу ударом ножа; клинок скользнул по кольчуге, но стражник упал, сшибленный с ног тяжёлым кулаком.
Из городских ворот вырвался конный отряд; шпоря лошадей, всадники скакали на помощь шерифу. Тогда звучный рог Робина покрыл шум схватки.
– К лесу, ребята! – крикнул Робин.
И его молодцы, как подхваченные ветром зелёные листья, запрыгали и понеслись по дороге.
Толпа горожан, собравшаяся вокруг виселиц, чтобы посмотреть, как повесят сыновей вдовы, давно растаяла. Только кучка крестьян из-за поворота дороги следила за ходом битвы. Теперь пришло время для стрел. Тот, кто раньше других успел выбраться из свалки, натягивал лук в ожидании товарищей.
– Стойте, Маленький Джон остался!
– Он ранен, Робин!
– Бейте по лошадям! – скомандовал Робин, надеясь задержать верховых.
Вместе с Муком и сыновьями вдовы он повернул назад и, подхватив с земли чей-то меч, врезался в толпу стражников.
Маленький Джон отбивался от наседавших на него врагов, стоя на одном колене; из другого колена у него хлестала кровь. Тощий лучник и шерифов стрелок принимали на себя направленные против него удары, и вся ярость стражников обрушивалась на изменившего шерифу воина.
– Не робей, Джон, держись! – крикнул Мук.
Робин, прорвав кольцо нападавших, с такой силой ударил мечом одного из стражников, что тот, покатившись, сбил с ног другого. Мук помог младшему сыну вдовы взвалить на плечи Маленького Джона. Тощий лучник, Робин и шерифов стрелок загородили товарищей и так, отбиваясь, пятились до самой дороги.
Между тем всадники, стройная колонна которых рассылалась под первым роем стрел, совладали с прянувшими в сторону лошадьми и во весь опор понеслись на стрелков.
Четверо всадников отделились от колонны и поскакали наперерез Робину и Муку.
– Бегите! – крикнул Робин товарищам. – Спасайте Джона, я справлюсь с ними сам.
Тощий лучник, Мук и сын вдовы с Джоном на плечах пустились вперёд по дороге к лесным молодцам. Но шерифов стрелок ослушался приказания. Он остался рядом с Робином, и сразу два лука послали в неприятеля смертельные стрелы; двое всадников упали с коней.
Теперь стрелять уже было поздно.
С опущенными копьями, привстав в стременах, приближались воины шерифа.
Робин Гуд не успел поднять меч; отбросив лук, он ждал врага. Копьё устремилось в его открытую грудь. Но тут, словно подкинутый пружиной, стрелок отпрыгнул назад, рванув на себя копьё. Всадник, не ожидавший такого толчка, перелетел через голову лошади. А когда он вскочил на ноги, Робин сидел уже на его месте в седле, с луком в руках. Стрела просвистала – и последний всадник выронил копьё. Но выстрел запоздал на одно мгновение: шерифов стрелок лежал уже на земле, обливаясь кровью.
– Клянусь святой девой, они заплатят мне за этого молодца! – воскликнул Робин, пуская вскачь жеребца.
Догнав своих стрелков, он спрыгнул с копя: лесные стрелки не привыкли сражаться верхом.
Первый натиск врага удалось сдержать. Теперь стрелки бежали по дороге, то и дело останавливаясь, чтобы послать стрелу в преследователей.
– Они хотят отрезать нас от леса! – крикнул Эльфер, который всё время дрался наравне с другими стрелками. – Ближе к лесу, ближе к лесу, друзья!
Младший сын вдовы задыхался под тяжестью Маленького Джона.
– Бросьте меня, спасайтесь сами! – взмолился Маленький Джон.
Но Мук сердито прикрикнул на него, перехватывая его у сына вдовы:
– Ты знай помалкивай, дьявол!
Давид Донкастерский бросился между передним всадником и отцом Туком и упал с рассечённой мечом головой.
Так отступали стрелки все дальше и дальше по дороге, а шерифовы люди теснили их справа и слева, не подпуская к лесным тропинкам.
Стрелы лесных молодцов летели реже, потому что у многих уже колчаны были пусты.
Тощий лучник выпустил последнюю стрелу.
– Слушай, Робин, – сказал он, – по левую руку, за тем вон пригорком, – дорога к замку Ричарда Ли. Мой отец будет рад укрыть у себя твоих молодцов от шерифа.
– Так это ты и есть Энгельрик Ли? Хорошего сына родил твой отец! Я охотно верну ему беглеца!
Прежде чем всадники успели отрезать им путь, стрелки, перескочив через ров, понеслись по узкой тропе к Вирисдэлю.
Старинный замок гостеприимно раскрыл перед ними ворота, подъёмный мост прогромыхал цепями, и гранитные стены укрыли от врага Робин Гуда и его весёлых друзей.
– Отец, прости, что я привёл к тебе гостей, не спросясь, – сказал тощий лучник, обнимая отца.
– Я рад доброму Робину не меньше, чем тебе, мой сын, – ответил рыцарь. – Я думал навестить тебя в Шервуде, стрелок. Ведь завтра год со днём с тех пор, как ты помог мне спасти этот замок от йоркского аббата.
17. О ТОМ, КАК РОБИН ГУД НАНЯЛСЯ В КОРАБЕЛЬЩИКИ
«На месте сиди, долговязый черт,
Сухопутная крыса, смотри!
Швырну тебя, хвастуна, через борт –
Живо пойдут пузыри!»
Белые барашки бежали по морю, а в гавани было тихо, и среди многих других судов спокойно покачивался на якоре баркас, выкрашенный в зелёную краску.
Мачта с парусом, а также двенадцать пар зелёных весел с этого баркаса стояли, прислонённые к стене кабачка, где всегда мореходы, прибывшие в Скарборо, веселились, и пили вино и эль, и плясали, и распевали песни на всех языках, какие только есть на свете.
И так как часто стояли зелёные весла у входа в этот дом, то в самых далёких портах и даже в портовых городах святой земли мореходы назначали друг другу встречи в Скарборо не иначе, как у «Зелёных весел». А Робин Гуду понравился цвет этих весел потому, что он похож был на цвет молодых дубов, и он вошёл в кабачок, взял кружку эля и стал слушать, о чём корабельщики спорят с хозяйкой.
– Сейчас в море опасно идти, – говорили корабельщики, – потому что ветер с заката, и если немного ещё посвежеет, то легко может статься, что корабль угонит в открытое море. А приметы грозят жестокой бурей, и чайки жмутся к берегу и кричат о погибших христианских душах.
А хозяйка похожа была на мужчину гораздо больше, чем старые матросы. У неё был грубый голос, эль она пила большими глотками, и если бы она взяла в руки большую свинью, то свинья показалась бы маленьким поросёнком.
– Я бедная женщина, – говорила хозяйка «Зелёных весел». – Перед бурей лучше ловится рыба. И кто мне заплатит за рыбу, которая ходит в глубине моря? Тот, кто боится солёного ветра, может наняться ко мне в пастухи или лучше пойти в монастырь святого Петра Кентерберийского и провести остаток своих дней в молитве и посте.
Тогда корабельщики выходили на пристань и смотрели на небо и на белые барашки, что закипали вдали, там, где серое море сходилось с серым небом; они нюхали воздух, возвращались к столу и выпивали ещё по кружке.
Они не хотели сняться с якоря и говорили, что христианская душа стоит дороже рыбы.
Только один соглашался идти в море, потому что у него был очень верный амулет – настоящий кусочек креста господня, и заветное слово было наколото краской у него на груди. Но один корабельщик не мог грести сразу двенадцатью парами длинных весел; для них было нужно не меньше двенадцати пар гребцов.
Тогда Робин Гуд сказал, что за справедливую плату выставит тридцать смелых мореходов, которые не боятся ни северного ветра, ни южного, ни восточного, ни западного и наступали на хвост не то что дьяволу, а самому благородному лорду шерифу.
И хозяйка «Зелёных весел» не пожалела справедливой платы.
Робин Гуд протрубил в свой рог, и дверь распахнулась, чтобы впустить тридцать молодцов в зелёных плащах.
Они взяли весла и мачту с парусом; храбрый корабельщик сказал, что святого отца не может взять на борт, потому что ото принесёт несчастье, но фриар Тук успокоил его и забожился страшной клятвой, что если и вспоминает когда о господе боге, то только что ради божбы, и хорошую потасовку всегда предпочтёт молитве и воздержанию.
Он расстегнул малиновую куртку и показал корабельщикам, что у него на груди жирною сажей наколото много заветных слов, и корабельщик махнул рукой.
Хромой стрельник из Трента остался на берегу. Вместе со всеми он вышел на порог «Зелёных весел» посмотреть, как баркас поднимет якорь.
– А этот парень почему хромает? – спросил корабельщик, указывая на Маленького Джона. – Хворых нам брать не годится, пусть лучше останется с тем вон хромым. – И тут он указал на стрельника из Трента.
А Маленький Джон топнул раз, и притопнул другой, и сплясал, чтобы корабельщик поверил, что рана у него совсем зажила и нога годится для всякой работы.
Хозяйка баркаса удивилась, увидав у своих мореходов луки и стрелы. Она спросила, не думают ли молодцы отправиться в святую землю. Робин Гуд объяснил, что гибкие луки всегда защищали его людей от опасности, а стрелы всегда приносили им щедрую добычу. И все корабельщики громко смеялись, услышав этот ответ.
Они рассмеялись ещё громче, когда мореходы, взойдя на судно, сгрудились все у одного борта и баркас накренился так, что едва не зачерпнул воды.
Но Робин Гуд крикнул им, что баркас довольно устойчив и никакая буря не страшна его молодцам.
Потом мореходы ударили вёслами. У кого весло зарылось глубоко в воду, а кто взбил только пригоршню брызг и окропил передних гребцов. Баркас завертелся на месте, как пёс, который ловит свой хвост, когда его донимают блохи. Тут ветер ударил в парус, поставленный корабельщиком, и судно помчалось из гавани с такой быстротой, с какой срывается с тётины стрела.
– Сушите весла! – крикнул корабельщик.
И мореходы подняли весла кто высоко, а кто низко, так что баркас ощетинился, будто зелёный ёж.
Маленький Джон, умея править рулём, сел на корму.
Отец Тук запел весёлый псалом о Моисее, который вывел евреев из земли египетской, из дома рабства. И стрелкам эта песня пришлась по душе, потому что всем наскучило сидеть в тесном замке сэра Ричарда Ли, глядеть на синее небо в бойницы, похожие на игольное ушко, и любоваться тем, как шериф строит осадные машины, чтобы взять приступом замок. Они позванивали фриару Туку на тетиве своих луков, а волны расходились все дружней и дружней и громко хлопали то справа, то слева, то с носа, то с кормы, и водяная пыль курилась в воздухе.
Робин Гуд встал и прицелился в чайку, которая висела над парусом совсем неподвижно, так близко, что видно было, как она помаргивает глазами; но в ту минуту, как он спустил тетиву, море вдруг выгнуло спину, и баркас встал на дыбы, как норовистый конь, стрела полетела не то в небо, не то в воду, а стрелок кувыркнулся через две скамейки и стукнулся плечом о борт, едва не сломав лук. Корабельщик посмотрел на него сердитыми глазами, потом закусил конец своей рыжей бороды и принялся молиться святой деве, потому что слишком хорошо понял, как умеют управляться с морскими волнами мореходы в зелёных плащах.
– Проклятое племя! – бранился он. – Такие же моряки из вас, как из меня епископ! Быть вам на дне сегодня, туда вам и дорога! Только и мне погибать вместе с вами. Смотрите, уже не видать берегов!
Корабельщик спустил парус и прикрикнул на Маленького Джона, чтобы он получше правил рулём. Он стоял посреди лодки, широко расставив ноги, так твёрдо, будто прирос к её Дну.
– Клянусь святым Патриком, – говорил корабельщик, – жизни не жалко, чтобы посмотреть, как вы будете пускать пузыри! Сухопутные крысы, отчитал бы я вас покрепче, да боюсь прогневить святых! В такую погодку мы лавливали рыбу и приходили домой, не зачерпнув ни капли воды. А с вами и сети не бросишь в море, болтаешься, как горелый пень! Смотрите, как правят настоящие моряки!
Солнце прорвало тучу, синий лоскут далеко впереди осветился ярким блеском, и по этому солнечному полю, гордо надув паруса и плавно покачиваясь, шёл корабль с золочёным носом.
– Это французский купец, – сказал корабельщик.
Он бросился к мачте и быстро распустил парус, потом крикнул Маленькому Джону:
– Поворачивай назад, долговязый! С вами тут сгоришь от стыда. Люди скажут: глядите на старого дурня, который полощется в море, как дохлый щенок! Говорю тебе, поворачивай назад, святой крест и тридцать угодников!
А солнечное поле побежало по морю, и лучи задели верхушку мачты, осветили баркас и зелёные плащи. Молодцы ударили вёслами, и баркас, подгоняемый попутным ветром, как ни плохо гребли стрелки, запрыгал по волнам, как подхлёстнутый, ближе и ближе подходя к французскому бригу. Уже корабельщик увидел, как смотрят на них, прикрыв глаза ладонью, французские мореходы, а потом трясутся и хохочут, хватаясь за бока.
– А рыбка хороша! – громко сказал Робин Гуд. – Что за весёлый народ корабельщики! Смейтесь погромче, мореходы, потому что, клянусь святым Кесбертом, когда мы примемся за рыбную ловлю, вам будет не до смеха!
Он поднял лук и уже натянул тетиву, но лживое море обмануло его, и лодка взметнулась носом кверху, так что французский бриг пропал, соскользнув за горизонт, и, прежде чем он показался снова, доски ушли из-под ног стрелка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Священник с распятием подошёл к сыновьям вдовы; библия на железной цепи болталась у его колена; он предложил осуждённым принять перед смертью святое причастие.
Но старший из сыновей отвернулся от исповедника и сказал громко, как смелый человек:
– Святой отец, ты говоришь так, будто мы уже мертвы. Но мы ещё живы, и господь не допустит, чтобы нас лишили жизни за правое дело.
И средний сын отвернулся от священника и сказал:
– Плохо ты служишь господу богу, если служишь шерифу ноттингемскому. – Потом он подмигнул вилланам, стоявшим в толпе. – А палача у них нет! Глядите, он выпил для храбрости слишком много и никак не сладит с верёвкой.
Тут все в толпе рассмеялись, потому что палач и вправду был пьян. Он хотел потуже затянуть петлю на верёвке и продел в неё ногу, как в стремя, а петля затянулась, точно силок. Палач упал на спину и не мог подняться: он дёргал ногой, но не мог оборвать верёвку. Стражники поволокли его прочь, а священник подошёл к третьему сыну вдовы.
Младший сын тоже не принял причастия. Он посмотрел на далёкий зелёный лес и расправил широкие плечи.
– Я помню за собой только один грех, святой отец, и в нём охотно тебе покаюсь. Я грешен в том, что слишком долго терпел. Давно мне нужно было сбросить с плеч ярмо и уйти в леса, к свободному Робин Гуду.
Весёлому Робину пришлись по душе эти слова. Он получше прикрыл лохмотьями свой лук и подошёл к шерифу.
– Какую плату положишь ты палачу за работу, благородный лорд? – спросил он шерифа.
Ральф Мурдах выпрямился, и глаза его радостно блеснули.
– Клянусь, сам бог послал тебя, нищий? Я подарю тебе за работу новый кафтан, без единой прорехи, и тринадцать пенсов серебром.
– Тринадцать пенсов! – воскликнул Робин. – Тринадцать пенсов за три верёвки, тринадцать пенсов и новый кафтан! А сколько заплатишь ты мне за эту стрелу, шериф?
Перед самым носом шерифа сверкнула стрела с наконечником и перьями красного золота. И шериф откинулся назад, побледнев так сильно, будто эта стрела вошла ему в рёбра. Робин стряхнул с себя лохмотья побирушки, малиновая куртка вспыхнула на солнце. Он пустил серебряную стрелу в небо, и по этому знаку со всех сторон из толпы кинулись к виселицам молодцы в зелёных плащах.
– О-хо-хо! – закричал отец Тук. – С нами бог и святые угодники!
Дубина завертелась над его головой и пошла щёлкать по железным колпакам шерифовых стражников. Стрела летела выше и выше в синее небо, а Маленький Джон и повар Артур из Бленда уже расчистили дорогу к помосту, на котором стояли три сына вдовы. Священник бросился на колени, как щитом, прикрывшись распятием, и прямо через него перемахнул старший сын, скидывая с рук разрубленную верёвку.
Только тут, блеснув золотом, стрела упала с неба и воткнулась в помост, как молния, схваченная на лету.
Говорят, что в драке семеро лучше пяти и пятеро лучше трёх, и это, конечно, верно. Стрелков было четыре десятка, а шерифовой стражи – сто человек. Но кольчуга крепче линкольнского сукна, датский топор тяжелее дубины, вот почему очень скоро люди шерифа железной стеной окружили своего господина и стали теснить лесных молодцов.
– Веселей, веселей, ребята! – покрикивал Робин Гуд. – Не жалейте колпаков и кольчуг!
– Ко мне! – раздался голос Скателока из-под кучи тел. – Клянусь крестом, я поймал их начальника!
Отец Тук, бросив дубину, навалился грудью на стражников, подмявших под себя Скателока. Начальник стражников, вывернувшись из рук стрелка, взмахнул ножом над широкой спиной монаха, но опрокинулся навзничь, пробитый стрелой.
Робин Гуд, спешивший на выручку Скателоку и Туку, обернулся, дивясь, откуда прилетела стрела. На перекладине виселицы сидели двое: тощий лучник в лисьей шапке и шерифов стрелок, состязавшийся с Робином на стрельбище.
Оба, с луками в руках, спокойно смотрели сверху на свалку, выбирая мишени.
– Эге! И ты тут! Учишься бить навскидку, приятель? – рассмеялся Робин и едва успел отскочить в сторону из под сверкнувшего над его головой топора.
Он ответил врагу ударом ножа; клинок скользнул по кольчуге, но стражник упал, сшибленный с ног тяжёлым кулаком.
Из городских ворот вырвался конный отряд; шпоря лошадей, всадники скакали на помощь шерифу. Тогда звучный рог Робина покрыл шум схватки.
– К лесу, ребята! – крикнул Робин.
И его молодцы, как подхваченные ветром зелёные листья, запрыгали и понеслись по дороге.
Толпа горожан, собравшаяся вокруг виселиц, чтобы посмотреть, как повесят сыновей вдовы, давно растаяла. Только кучка крестьян из-за поворота дороги следила за ходом битвы. Теперь пришло время для стрел. Тот, кто раньше других успел выбраться из свалки, натягивал лук в ожидании товарищей.
– Стойте, Маленький Джон остался!
– Он ранен, Робин!
– Бейте по лошадям! – скомандовал Робин, надеясь задержать верховых.
Вместе с Муком и сыновьями вдовы он повернул назад и, подхватив с земли чей-то меч, врезался в толпу стражников.
Маленький Джон отбивался от наседавших на него врагов, стоя на одном колене; из другого колена у него хлестала кровь. Тощий лучник и шерифов стрелок принимали на себя направленные против него удары, и вся ярость стражников обрушивалась на изменившего шерифу воина.
– Не робей, Джон, держись! – крикнул Мук.
Робин, прорвав кольцо нападавших, с такой силой ударил мечом одного из стражников, что тот, покатившись, сбил с ног другого. Мук помог младшему сыну вдовы взвалить на плечи Маленького Джона. Тощий лучник, Робин и шерифов стрелок загородили товарищей и так, отбиваясь, пятились до самой дороги.
Между тем всадники, стройная колонна которых рассылалась под первым роем стрел, совладали с прянувшими в сторону лошадьми и во весь опор понеслись на стрелков.
Четверо всадников отделились от колонны и поскакали наперерез Робину и Муку.
– Бегите! – крикнул Робин товарищам. – Спасайте Джона, я справлюсь с ними сам.
Тощий лучник, Мук и сын вдовы с Джоном на плечах пустились вперёд по дороге к лесным молодцам. Но шерифов стрелок ослушался приказания. Он остался рядом с Робином, и сразу два лука послали в неприятеля смертельные стрелы; двое всадников упали с коней.
Теперь стрелять уже было поздно.
С опущенными копьями, привстав в стременах, приближались воины шерифа.
Робин Гуд не успел поднять меч; отбросив лук, он ждал врага. Копьё устремилось в его открытую грудь. Но тут, словно подкинутый пружиной, стрелок отпрыгнул назад, рванув на себя копьё. Всадник, не ожидавший такого толчка, перелетел через голову лошади. А когда он вскочил на ноги, Робин сидел уже на его месте в седле, с луком в руках. Стрела просвистала – и последний всадник выронил копьё. Но выстрел запоздал на одно мгновение: шерифов стрелок лежал уже на земле, обливаясь кровью.
– Клянусь святой девой, они заплатят мне за этого молодца! – воскликнул Робин, пуская вскачь жеребца.
Догнав своих стрелков, он спрыгнул с копя: лесные стрелки не привыкли сражаться верхом.
Первый натиск врага удалось сдержать. Теперь стрелки бежали по дороге, то и дело останавливаясь, чтобы послать стрелу в преследователей.
– Они хотят отрезать нас от леса! – крикнул Эльфер, который всё время дрался наравне с другими стрелками. – Ближе к лесу, ближе к лесу, друзья!
Младший сын вдовы задыхался под тяжестью Маленького Джона.
– Бросьте меня, спасайтесь сами! – взмолился Маленький Джон.
Но Мук сердито прикрикнул на него, перехватывая его у сына вдовы:
– Ты знай помалкивай, дьявол!
Давид Донкастерский бросился между передним всадником и отцом Туком и упал с рассечённой мечом головой.
Так отступали стрелки все дальше и дальше по дороге, а шерифовы люди теснили их справа и слева, не подпуская к лесным тропинкам.
Стрелы лесных молодцов летели реже, потому что у многих уже колчаны были пусты.
Тощий лучник выпустил последнюю стрелу.
– Слушай, Робин, – сказал он, – по левую руку, за тем вон пригорком, – дорога к замку Ричарда Ли. Мой отец будет рад укрыть у себя твоих молодцов от шерифа.
– Так это ты и есть Энгельрик Ли? Хорошего сына родил твой отец! Я охотно верну ему беглеца!
Прежде чем всадники успели отрезать им путь, стрелки, перескочив через ров, понеслись по узкой тропе к Вирисдэлю.
Старинный замок гостеприимно раскрыл перед ними ворота, подъёмный мост прогромыхал цепями, и гранитные стены укрыли от врага Робин Гуда и его весёлых друзей.
– Отец, прости, что я привёл к тебе гостей, не спросясь, – сказал тощий лучник, обнимая отца.
– Я рад доброму Робину не меньше, чем тебе, мой сын, – ответил рыцарь. – Я думал навестить тебя в Шервуде, стрелок. Ведь завтра год со днём с тех пор, как ты помог мне спасти этот замок от йоркского аббата.
17. О ТОМ, КАК РОБИН ГУД НАНЯЛСЯ В КОРАБЕЛЬЩИКИ
«На месте сиди, долговязый черт,
Сухопутная крыса, смотри!
Швырну тебя, хвастуна, через борт –
Живо пойдут пузыри!»
Белые барашки бежали по морю, а в гавани было тихо, и среди многих других судов спокойно покачивался на якоре баркас, выкрашенный в зелёную краску.
Мачта с парусом, а также двенадцать пар зелёных весел с этого баркаса стояли, прислонённые к стене кабачка, где всегда мореходы, прибывшие в Скарборо, веселились, и пили вино и эль, и плясали, и распевали песни на всех языках, какие только есть на свете.
И так как часто стояли зелёные весла у входа в этот дом, то в самых далёких портах и даже в портовых городах святой земли мореходы назначали друг другу встречи в Скарборо не иначе, как у «Зелёных весел». А Робин Гуду понравился цвет этих весел потому, что он похож был на цвет молодых дубов, и он вошёл в кабачок, взял кружку эля и стал слушать, о чём корабельщики спорят с хозяйкой.
– Сейчас в море опасно идти, – говорили корабельщики, – потому что ветер с заката, и если немного ещё посвежеет, то легко может статься, что корабль угонит в открытое море. А приметы грозят жестокой бурей, и чайки жмутся к берегу и кричат о погибших христианских душах.
А хозяйка похожа была на мужчину гораздо больше, чем старые матросы. У неё был грубый голос, эль она пила большими глотками, и если бы она взяла в руки большую свинью, то свинья показалась бы маленьким поросёнком.
– Я бедная женщина, – говорила хозяйка «Зелёных весел». – Перед бурей лучше ловится рыба. И кто мне заплатит за рыбу, которая ходит в глубине моря? Тот, кто боится солёного ветра, может наняться ко мне в пастухи или лучше пойти в монастырь святого Петра Кентерберийского и провести остаток своих дней в молитве и посте.
Тогда корабельщики выходили на пристань и смотрели на небо и на белые барашки, что закипали вдали, там, где серое море сходилось с серым небом; они нюхали воздух, возвращались к столу и выпивали ещё по кружке.
Они не хотели сняться с якоря и говорили, что христианская душа стоит дороже рыбы.
Только один соглашался идти в море, потому что у него был очень верный амулет – настоящий кусочек креста господня, и заветное слово было наколото краской у него на груди. Но один корабельщик не мог грести сразу двенадцатью парами длинных весел; для них было нужно не меньше двенадцати пар гребцов.
Тогда Робин Гуд сказал, что за справедливую плату выставит тридцать смелых мореходов, которые не боятся ни северного ветра, ни южного, ни восточного, ни западного и наступали на хвост не то что дьяволу, а самому благородному лорду шерифу.
И хозяйка «Зелёных весел» не пожалела справедливой платы.
Робин Гуд протрубил в свой рог, и дверь распахнулась, чтобы впустить тридцать молодцов в зелёных плащах.
Они взяли весла и мачту с парусом; храбрый корабельщик сказал, что святого отца не может взять на борт, потому что ото принесёт несчастье, но фриар Тук успокоил его и забожился страшной клятвой, что если и вспоминает когда о господе боге, то только что ради божбы, и хорошую потасовку всегда предпочтёт молитве и воздержанию.
Он расстегнул малиновую куртку и показал корабельщикам, что у него на груди жирною сажей наколото много заветных слов, и корабельщик махнул рукой.
Хромой стрельник из Трента остался на берегу. Вместе со всеми он вышел на порог «Зелёных весел» посмотреть, как баркас поднимет якорь.
– А этот парень почему хромает? – спросил корабельщик, указывая на Маленького Джона. – Хворых нам брать не годится, пусть лучше останется с тем вон хромым. – И тут он указал на стрельника из Трента.
А Маленький Джон топнул раз, и притопнул другой, и сплясал, чтобы корабельщик поверил, что рана у него совсем зажила и нога годится для всякой работы.
Хозяйка баркаса удивилась, увидав у своих мореходов луки и стрелы. Она спросила, не думают ли молодцы отправиться в святую землю. Робин Гуд объяснил, что гибкие луки всегда защищали его людей от опасности, а стрелы всегда приносили им щедрую добычу. И все корабельщики громко смеялись, услышав этот ответ.
Они рассмеялись ещё громче, когда мореходы, взойдя на судно, сгрудились все у одного борта и баркас накренился так, что едва не зачерпнул воды.
Но Робин Гуд крикнул им, что баркас довольно устойчив и никакая буря не страшна его молодцам.
Потом мореходы ударили вёслами. У кого весло зарылось глубоко в воду, а кто взбил только пригоршню брызг и окропил передних гребцов. Баркас завертелся на месте, как пёс, который ловит свой хвост, когда его донимают блохи. Тут ветер ударил в парус, поставленный корабельщиком, и судно помчалось из гавани с такой быстротой, с какой срывается с тётины стрела.
– Сушите весла! – крикнул корабельщик.
И мореходы подняли весла кто высоко, а кто низко, так что баркас ощетинился, будто зелёный ёж.
Маленький Джон, умея править рулём, сел на корму.
Отец Тук запел весёлый псалом о Моисее, который вывел евреев из земли египетской, из дома рабства. И стрелкам эта песня пришлась по душе, потому что всем наскучило сидеть в тесном замке сэра Ричарда Ли, глядеть на синее небо в бойницы, похожие на игольное ушко, и любоваться тем, как шериф строит осадные машины, чтобы взять приступом замок. Они позванивали фриару Туку на тетиве своих луков, а волны расходились все дружней и дружней и громко хлопали то справа, то слева, то с носа, то с кормы, и водяная пыль курилась в воздухе.
Робин Гуд встал и прицелился в чайку, которая висела над парусом совсем неподвижно, так близко, что видно было, как она помаргивает глазами; но в ту минуту, как он спустил тетиву, море вдруг выгнуло спину, и баркас встал на дыбы, как норовистый конь, стрела полетела не то в небо, не то в воду, а стрелок кувыркнулся через две скамейки и стукнулся плечом о борт, едва не сломав лук. Корабельщик посмотрел на него сердитыми глазами, потом закусил конец своей рыжей бороды и принялся молиться святой деве, потому что слишком хорошо понял, как умеют управляться с морскими волнами мореходы в зелёных плащах.
– Проклятое племя! – бранился он. – Такие же моряки из вас, как из меня епископ! Быть вам на дне сегодня, туда вам и дорога! Только и мне погибать вместе с вами. Смотрите, уже не видать берегов!
Корабельщик спустил парус и прикрикнул на Маленького Джона, чтобы он получше правил рулём. Он стоял посреди лодки, широко расставив ноги, так твёрдо, будто прирос к её Дну.
– Клянусь святым Патриком, – говорил корабельщик, – жизни не жалко, чтобы посмотреть, как вы будете пускать пузыри! Сухопутные крысы, отчитал бы я вас покрепче, да боюсь прогневить святых! В такую погодку мы лавливали рыбу и приходили домой, не зачерпнув ни капли воды. А с вами и сети не бросишь в море, болтаешься, как горелый пень! Смотрите, как правят настоящие моряки!
Солнце прорвало тучу, синий лоскут далеко впереди осветился ярким блеском, и по этому солнечному полю, гордо надув паруса и плавно покачиваясь, шёл корабль с золочёным носом.
– Это французский купец, – сказал корабельщик.
Он бросился к мачте и быстро распустил парус, потом крикнул Маленькому Джону:
– Поворачивай назад, долговязый! С вами тут сгоришь от стыда. Люди скажут: глядите на старого дурня, который полощется в море, как дохлый щенок! Говорю тебе, поворачивай назад, святой крест и тридцать угодников!
А солнечное поле побежало по морю, и лучи задели верхушку мачты, осветили баркас и зелёные плащи. Молодцы ударили вёслами, и баркас, подгоняемый попутным ветром, как ни плохо гребли стрелки, запрыгал по волнам, как подхлёстнутый, ближе и ближе подходя к французскому бригу. Уже корабельщик увидел, как смотрят на них, прикрыв глаза ладонью, французские мореходы, а потом трясутся и хохочут, хватаясь за бока.
– А рыбка хороша! – громко сказал Робин Гуд. – Что за весёлый народ корабельщики! Смейтесь погромче, мореходы, потому что, клянусь святым Кесбертом, когда мы примемся за рыбную ловлю, вам будет не до смеха!
Он поднял лук и уже натянул тетиву, но лживое море обмануло его, и лодка взметнулась носом кверху, так что французский бриг пропал, соскользнув за горизонт, и, прежде чем он показался снова, доски ушли из-под ног стрелка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13