А за остальными вещами пришлю сразу, как только смогу.
Ей пришла в голову мысль, что почти те же самые слова она говорила Джону, когда покидала «Дворец». Если дело пойдет так и дальше, свое имущество ей придется собирать по всей стране.
– Отлично. – Одно-единственное слово, произнесенное без всякого выражения. Вот все, чего она дождалась.
Этого было достаточно, чтобы она укрепилась в своем решении уехать.
Чейз смотрел, как Эва гордо расправила плечи, а потом повернулась к нему спиной и ушла. Она шла через двор, потом поднималась по ступенькам крыльца. Он не мог отвести от нее глаз.
Знала ли она, что уносит с собой то, что еще осталось от его сердца?
Десять дней спустя в «Конец пути» прибыл большой черный кофр и маленький, странного вида деревянный ящичек.
Чейз пытался убедить возницу почтового фургона, что Эва Эдуарде здесь больше не проживает, но тот уперся и заявил, что ему заплачено только за доставку вещей на ранчо, значит тут он их и выгрузит. А еще он добавил, что если Чейз все-таки захочет, чтобы леди их получила, пусть занимается этим сам.
Чейз перетащил багаж в конюшню, где он и простоял у стены в течение двух дней. Однажды вечером, после скудного ужина, состоявшегося из кукурузных лепешек, бобовой похлебки и водянистого шоколадного пудинга, Чейз покормил Кудлатого и обнаружил, что на заднем крыльце его поджидает Орвил.
Дни стали длиннее, когда свои позиции окончательно завоевало лето. Сгущались сумерки. Старику не сиделось на одном месте. Он прохаживался взад-вперед, засунув руки в карманы, и в полумраке его шоколадная кожа казалась еще темнее. Чейз сидел на ступеньке крыльца, положив локти на колени и переплетя пальцы.
– Ты хочешь обсудить что-то важное, Орвил, или тебе просто не спится?
Орвил прокашлялся. Он стоял, покачиваясь с пятки на носок, и подошвы его стоптанных башмаков громко чиркали о сухую землю. Он искоса посмотрел куда-то в сторону загонов, а потом спросил:
– Ты собираешься ехать за мисс Эвой или нет?
– Нет.
– У тебя есть на то причины, или дело просто в твоем ослином упрямстве?
– Причин нет.
– Ты уверен?
– Никаких видимых причин, – ответил Чейз.
– Так ты просто готов потерять ее, даже не попытавшись вернуть назад?
– Она никогда и не принадлежала мне, Орвил. Она даже не доверилась мне, открыв свое настоящее имя. И даже думать боюсь, кем она меня считает теперь.
– Она любила тебя настолько, что осталась здесь даже после того, как узнала, что скрывается за именем Чейз Кэссиди, разве не так?
Чейз не нашелся, что на это ответить.
– Ты можешь поехать к ней и сообщить, что прибыл ее багаж. Это хороший повод для того, чтобы поговорить, – предложил Орвил.
– А не староват ли ты для роли Купидона?
– Может, там есть то, что ей в настоящий момент понадобится.
– Ведь не понадобилось же до сих пор. Вероятно, ей это вообще не нужно. – Чейз снял шляпу и положил ее на крыльцо радом с собой. Потом пригладил рукой волосы. Сегодня был долгий жаркий день, и ему сейчас хотелось поплескаться в ручье, а не выслушивать нотации Орвила. У Кудлатого едва хватило сил на то, чтобы подбежать, лизнуть Чейза в ухо и развалиться рядом с ним.
Но Орвил не унимался.
– Может, ты все-таки скажешь мне, что имеешь против нее, кроме того, что она оказалась не той, кем ты ее считал? Разве оттого, что лошадь назвать конем, что-то изменится, Кэссиди?
– Слушай, старина, а не пойти ли тебе спать? – Чейз поднял на пожилого ковбоя глаза.
Орвил вперил в него взгляд старчески слезящихся глаз.
– Оторви от земли свою чертову задницу и отправляйся к ней.
Когда старик скрылся за дверью пристройки, Чейз покачал головой.
– Следовало бы поджарить этого старого греховодника, – пробормотал он про себя, встал и потянулся. Невдалеке заржала лошадь. Вот и ответ.
Он оглянулся и посмотрел на дом. Каждое окно чернело темнотой. Внутри никто его не ждал. Он уже в течение почти двух недель каждый день нырял в это безмолвие пустых темных комнат.
Он был уверен, как уверен в том, что живет и дышит, что хочет, чтобы рядом с ним была Эва, чтобы она делила с ним его жизнь и его постель. И он знал, что единственный, пусть призрачный, шанс вернуть ее – это поехать в город и молить ее о прощении и, если понадобится, упасть перед ней на колени. Может, Орвил и прав. Прибытие ее багажа – благовидный предлог для того, чтобы поговорить с ней.
Ноги сами понесли его к конюшне, и скоро он уже стоял у дверей. Чейз зажег лампу, висевшую рядом на гвоздике. Когда пламя разгорелось, он поправил фитиль, но все равно с трудом различил очертания прислоненных к стенке сундука и деревянного ящичка.
Вспомнив, что говорил Орвил, он решил проверить, насколько нужным для Эвы является содержимое сундука. Хотя и так ясно, что если там находится что-то ценное, Эва заперла бы его. Но замка не было, поэтому Чейз поднял крышку. Когда он заглянул внутрь, в ноздри ему ударил аромат цветочных духов Эвы. Он закрыл глаза, борясь с искушением тотчас же закрыть крышку и бежать отсюда без оглядки. Но любопытство взяло верх, поскольку содержимое, на первый взгляд, показалось довольно интересным. Он опустился на одно колено, чтобы произвести более тщательный осмотр.
На самом верху лежали какие-то листы бумаги, свернутые в трубочку. Он вытащил один и осторожно развернул его. Там была яркая литография и кричащая надпись: «Синдбад-мореход, спектакль Великолепных Изумительных Эберхартов, представляет малютку Эву Эберхарт в роли Синдбада-морехода в детстве». Чейз свернул афишу и потянулся за второй. «Изумительные Великолепные Эберхарты представляют «Светлячков» Уиды». Чейз отложил в сторону остальные афиши, а сам начал копаться в разных предметах театрального реквизита. Ему попались боа из перьев, металлический шлем, по обе стороны которого красовались рога, пара белых перчаток длиной до локтя.
Разобравшись с этими вещицами, он занялся ворохом пышных платьев из блестящих изумрудно-зеленых, лимонно-желтых, небесно-голубых тканей, тканей цвета фуксии. Под этим великолепием едва была видна коробочка из-под сигар. Крышка соскочила, поэтому часть аккуратно сложенных, уже пожелтевших газетных вырезок из коробочки вывалилась.
Чейз взял коробку в руки и собрал вырезки, намереваясь сложить их обратно. Но потом развернул некоторые. Интересно же узнать, зачем это Эве понадобилось хранить кулинарные рецепты и рецензии на прошедшие спектакли.
Он пробежал глазами первую вырезку и почувствовал, что начинает злиться.
«Эберхарты и сами по себе мелодраматичны, и играют с таким надрывом, что на это просто невозможно смотреть. Их юный отпрыск, названный «мисс Эва, украшение подмостков», как мы уже выяснили, идет по стопам своих родителей».
И примерно в таком духе отзывались разные рецензии о постановках, сыгранных во множестве городов и поселков по всей стране. Немного успокоившись, Чейз аккуратно сложил вырезки, но его так и подмывало выкинуть самые уничижительные рецензии вон. Зачем Эве хранить отрицательные отзывы так же бережно, как и положительные? Он попытался представить, что она, должно быть, испытывала, когда читала все эти гадости, и хотел бы, чтобы он в тот момент мог утешить ее, разделить с ней ее горечь. Приведя пожелтевшие бумажки в надлежащий вид, он снова упаковал их в сигарную коробку и закрыл крышку.
Он вспомнил тот день, когда впервые встретился с Эвой Эберхарт. Представившись, как Эва Эдуарде, сочинив душещипательную историю о безвременной кончине своей матушки и о потере семейного гнездышка, она, без сомнения, сыграла самую удачную роль в своей жизни. Он ни на секунду не усомнился в ее искренности. Он был просто заворожен ее изумрудными глазами, из которых катились блестящие слезинки, поэтому ему и в голову не приходило, что она лицемерит.
Он опустил крышку сундука. Дурные воспоминания ей больше не нужны. Ничего такого жизненно важного не было в сундуке, но, как и говорил Орвил, прибытие ее вещей – это неплохой повод для встречи.
Сможет ли он дождаться этого момента? И захочет ли она разговаривать с ним?
Он начал уже было вставать, но тут его взгляд упал на мерцающие остатки золотой краски на деревянном ящичке, притулившемся рядом с сундуком. На крышке был изображен какой-то силуэт. При свете лампы Чейз увидел полустершееся лицо с огромными глазищами, обведенными угольно-черной каймой.
Он попытался откинуть крышку, но она не поддавалась, похоже, тут был замок с секретом. Чейз потер лоб и смотрел на странный предмет, не понимая его назначения. Он постучал по дереву. Оно отозвалось глухим звуком. Тогда Чейз начал простукивать крышку и боковые стенки ящичка. Наконец внутри что-то щелкнуло.
Чейз потрогал крышку. Она легко поддалась.
Содержимое ящика оказалось каким-то коконом из тряпок. Чейз осторожно вынул оттуда кокон. Он не развалился у него в руках, как можно было ожидать. Теперь на коленях у Чейза лежал странный сверток. Первое, что ему пришло в голову, – предмет очертаниями напоминал запеленутого ребенка.
Черт, что она могла тут спрятать?
Чейз поймал себя на том, что впервые за много дней он что-то чувствует. Даже больше, чем «что-то». И он даже мог дать определение этому. Любопытство, заинтересованность – вкус к жизни. И косвенно к этому была причастна Эва – через принадлежащие ей предметы она снова вернула его к жизни.
Он поддел кончик одного бинта и начал разматывать его. Минуты через три пол рядом с ним покрылся ворохом пожелтевших полосок ткани, а в руках он держал странную деревянную куклу. Ее глаза были обведены черной краской, так же как и у изображения на крышке. Ручки и ножки были сложены вместе. Это занятное создание было обряжено в странные одежды. Когда Чейз начал сажать куклу к себе на колени, ее нижняя челюсть дрогнула и рот открылся. На спинке куклы Чейз обнаружил отверстие. Засунув туда руку, он нащупал хитроумный рычажок, при помощи которого рот куклы приводился в движение.
Он засмеялся. Звук его собственного смеха, разорвавший тишину, заставил его вздрогнуть. Усадив игрушку к себе на колени, он начал открывать и закрывать ей рот, и засмеялся снова.
Волшебная кукла как будто и сама смеялась над ним.
– Ты кто? – спросил он.
Он снова привел в движение рот куклы и писклявым голоском передразнил:
– А ты кто?
Это в духе Эвы – быть владелицей такой занятной вещицы. Решив, что с прошлым Эвы он уже достаточно познакомился, Чейз начал осторожно пеленать куклу обратно. Когда он начал возиться с одним из бинтов, он выронил куклу, и та свалилась на пол. Нагнувшись чтобы поднять ее, Чейз вдруг заметил рядом с ней на грязном полу что-то блестящее. Чейз присел и поднял это. На ладони у него оказался великолепный, чистой воды бриллиант.
Он перевернул куклу вверх тормашками и чуть не онемел от удивления, когда обнаружил еще один секрет – малюсенькое отверстие, такое крошечное, что он поначалу его и не заметил – на затылке куклы. Но его изумление еще больше возросло, когда, заглянув в это отверстие, он нашел там черный бархатный мешочек. На нем золотом была вышита буква «Э».
Достав его, Чейз развязал шнурок и высыпал на ладонь содержимое мешочка, а потом поднес его поближе к лампе. Драгоценные камни разных размеров и расцветок сверкали и переливались в неярком свете, подобно падающим звездам.
Зачем Эва так стремилась получить место экономки, если она владеет таким сокровищем? Он стоял и смотрел на бесценные камни в своей руке. Наконец, он пришел к выводу, что единственная причина, побудившая ее хранить камни в таком месте, – это желание спрятать их от посторонних глаз, потому что они – краденые.
Он воровато оглянулся и поспешно спрятал драгоценности обратно в мешочек, а мешочек засунул в тайник на затылке куклы. А потом наспех обмотал куклу бинтами. Он знал, что в конюшне все это будет в целости и сохранности, но чем раньше он передаст Эве ее вещи, тем лучше. Не хватало только человеку в его положении хранить у себя похищенные ценности.
Он подошел к двери конюшни, погасил лампу и снова повесил ее на гвоздь. На улице было уже совсем темно. Чейз постоял на пороге еще немного. 4Внешне он казался совершенно спокойным. Но открытие, которое он сделал сегодня, породило вопрос, на который только Эва может ответить.
Он едва дождался наступления утра.
ГЛАВА 20
Ослепительное солнце светило в окно угловой комнатки на втором этаже дома Рэйчел, которую занимала Эва. Разлепив глаза, Эва сладко потянулась, взбила подушки и снова повалилась на них. Она могла себе позволить несколько минут понежиться в постели и поразмыслить над сложившейся ситуацией, прежде чем одеться и спуститься вниз к Рэйчел.
Теплый ветер шевелил занавески из органди. Эва подтянула колени к груди и обхватила их руками. Эта комнатка была самым прелестным местом из всех, где ей когда-либо приходилось бывать. Хотя подруга и рассыпалась перед Эвой в извинениях за беспорядок, который заключался только в швейной машинке, на которой лежали всякие иголки-булавки. Тут же, у окна, стояла вешалка для юбок. Три юбки висели на ней, одна из них довольно старая, линялая. Ее краски выцвели настолько, что было трудно понять, какими они были в самом начале.
Уютная комнатка в этом прелестном домике и тот факт, что Рэйчел просто прыгала от радости, потому что у нее появилась компаньонка, привели Эву в совершенно умиротворенное состояние, в котором она и пребывала в течение последних двух недель. Обе женщины занимались повседневными домашними делами. Эва с большим удовольствием вернулась к своей старой привычке поздно вставать, пока Рэйчел читала или рукодельничала, ожидая, когда ее гостья встанет и они вместе разопьют по чашечке кофе.
По настоянию Рэйчел Эва сопровождала подругу в ее ежедневных походах – в магазин Карберри, в мясную лавку, в школу. Даже несмотря на то что сейчас были летние каникулы, Рэйчел следила за тем, чтобы класс мылся и убирался почти каждый день. Начав вращаться среди городского населения, Эва обнаружила, что горожане теперь относятся к ней, как к своего рода героине. Подручные шерифа Маккенны не пожалели времени и сил, раструбили про ее подвиги и участие в поимке братьев Хант. Теперь, когда она шествовала по Мейн-стрит, она чувствовала, что все взгляды обращены на нее. Взгляды, полные восхищения и уважения.
В первый день Эве пришлось особенно тяжело. Хотя она и открыла свое истинное лицо только перед Рэйчел, ей было неуютно в обществе жителей Последнего Шанса. Рэйчел клялась и божилась, что ни одна живая душа не узнает подробностей прошлой жизни Эвы, пока она сама не сочтет нужным все рассказать. А сейчас не было никакой нужды распространяться об этом.
Теперь, когда Эва больше не работала на Чейза Кэссиди, ее везде принимали «на ура». Впервые за всю жизнь она почувствовала себя частью более солидного сообщества, чем театральная труппа. Каждый кивал ей и окликал по имени, ее узнавали на улицах. Старатели, ранчеры и торговцы поднимали шляпы и приветствовали ее, как подобает приветствовать леди. Все, о чем она когда-то мечтала, стало явью, но несмотря на это она почему-то не испытывала настоящей радости.
Ей недоставало Чейза Кэссиди.
Стук каблучков высоких шнурованных ботиночек Рэйчел по лестнице заставил Эву встрепенуться и посмотреть на дверь. Когда Рэйчел негромко постучала, Эва отозвалась:
– Я уже не сплю.
Рэйчел просунула голову в полуоткрытую дверь и улыбнулась.
– С добрым утром, мисс Лежебока. Кофе готов, а к нему – свежий хлеб и масло. Один из ребятишек забежал и сообщил мне, что Томми Фейрчайлд сломал руку, когда забирался на дерево, поэтому я иду навестить его. А на обратном пути забегу в бакалейную лавочку.
Эва соскочила с кровати, сразу же по щиколотку утонув в пестром ковре восточного рисунка, с твердым намерением вручить Рэйчел ту небольшую сумму денег, которая у нее еще оставалась.
– Позволь мне дать тебе немного денег, – попросила она, доставая сердцевидную жестянку с полки комода.
– Это совершенно ни к чему, – запротестовала Рэйчел. – Не нужно снова заводить об этом разговор.
Эва вытащила кредитку и насильно впихнула в руку Рэйчел, которая уже собиралась уходить.
– Пожалуйста, возьми это, – настаивала она. – Я не хочу быть приживалкой.
На лице Рэйчел было написано колебание, потом она все-таки взяла деньги и сунула их к себе в сумку.
– Никакая ты не приживалка. Это я у тебя в долгу. Ты можешь себе представить, что значит жить одной в этом пустом доме, где каждый новый день похож на предыдущий как две капли воды? Ты – мой первый гость с тех пор, как папа умер, и я бы очень хотела, чтобы этот дом стал твоим настолько, насколько ты сама пожелаешь.
Эва заморгала, потому что за эти несколько дней слезы сами по себе начинали литься из ее глаз.
– О Рэйчел…
Рэйчел вбежала в комнату и обхватила плечи Эвы.
– Я совсем не хотела доводить тебя до слез, Эва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37