Замыкали шествие Гуго, игрец и Эйрик. Хотя Рагнару перевязали культю и накрепко перетянули жгутом, из раны потихоньку сочилась кровь и стекала на камни мостовой. Гёде, видя эту кровь, поторапливал берсерков, а Ингольфа послал за эскулапом.Гуго мучила жажда. В одной из таверн он взял кувшин вина и тут же, на ходу, отпив половину, передал кувшин по рукам вперед. И повеселело на желудке у Гуго, и он показал Эйрику и игрецу свою суму, полную бус, серег и браслетов.Берсерк сказал:– Куда вы подевались?.. Нужно двигаться быстро, когда богатство само плывет в руки.Но ему не ответили.Гуго еще сказал:– Пусть радуется тот, чей враг кричит проклятия.А на мостовую все еще капала кровь. И Эйрик так ответил берсерку:
Глаза искалиДорогу богатств,Но дорогой кровиНоги ступали.Гладкого серебраИскали руки.Теперь не ищут.Все так печально.
Они думали, что больше не будет крови в этот несчастливый день. Но ошибались. Под вечер все тот же неугомонный Гуго подбил нескольких человек прокутить у Иеропеса часть добычи и положил на общее блюдо два серебряных браслета. Ингольф согласился пойти, а также Гёде. За Гёде увязался отец Торольв, хотя был ранен в бедро и хромал. Эйрик и Берест – те, известно, за Ингольфом могли пойти на костер. Остальные варяги, сказавшись усталыми, остались в обители – да и нужно было кому-то присматривать за Рагнаром, ибо не следовало слепо доверяться эскулапу и Аввакуму, грекам, которые умеют красиво говорить, но еще и умеют скрывать свои тайные мысли.Так к Иеропесу отправились шестеро, оставив в обители дюжину. А еще дюжина разбрелась по городу сразу после погрома.На полпути к таверне варяги встретили мальчика – того самого мальчика, что иногда играл на флейте. Мальчик бросился под ноги Гёде и молил его о помощи и плакал так сильно, что ничего не мог объяснить. Все его худое тело сотрясалось, и всхлипывания были громче слов. При угасающем свете дня варяги сумели рассмотреть кровь на лице и руках у мальчика и увидели, что левое ухо его почти совсем оторвано и держится лишь на мочке.Гёде поставил флейтиста на ноги и крепко встряхнул его. Лишь тогда тот немного успокоился и сказал, что в таверну пришли венецианцы и перевернули все столы, потом поймали кюриоса Иеропеса и принялись его избивать, и, наверное, уже совсем убили. А, его, мальчика, они держали за ухо и спрашивали, где тот безобразный норманн, который убил горшечника. Но мальчик сумел вырваться и убежал.Гуго спросил, много ли в таверне венецианцев.Мальчик ответил, что много. И еще сказал, что венецианцы очень злые, потому что кто-то отнял у них богатство.Выслушав ответ и не медля больше, варяги, все как один, и даже охромевший Торольв, побежали к таверне и ворвались в нее, высадив запертую дверь. И подоспели вовремя – Иеропес был уже привязан к жаровне и, безумно выпучив глаза, смотрел, как под ним от огонька светильника, снятого со стены, пытаются разжечь большой огонь. Тавернщик был так перепуган, что даже не заметил появившихся варягов. Венецианцы же отпрянули от очага. И один из них, указывая на Гуго, закричал:– Вот он! Его мы ищем!..Это был один из слуг горшечника, Берест узнал его.Здесь двое венецианцев вскинули арбалеты и, не целясь, выстрелили в Гуго. Но не так-то легко попасть в берсерка, если он видит, что в него хотят попасть. В последний миг Гуго ловко пригнулся и, кубарем прокатившись по полу, оказался под ногами арбалетчиков и своей ужасной секирой рассек им колени. Но одна стрела, которой так легко избежал берсерк, угодила как раз в левое плечо игрецу. И, пронзив плечо насквозь, она вошла глубоко в дверной косяк – так, что игрец, будто пришитый, не мог даже двинуться с места.Варяги, не давая опомниться италийцам, набросились на них и в первом же натиске сразили многих сильных и сравняли число врагов со своим числом. Купцы здесь сразу почувствовали, что они купцы и что им никогда не удастся одолеть варяжских воинов. И они громким криком просили о пощаде. Но Ингольф и Гуго взмахнули секирами – и стало на два крика меньше. Тогда венецианцы, опрокинув хромающего Торольва, кинулись к выходу из таверны и четырьмя длинными мечами нацелились в грудь Бересту, который с арбалетной стрелой в плече преграждал им путь. Игрец был бледен, он от боли скрипел зубами, но сумел отразить все удары венецианцев и никого не выпустил наружу. Здесь и кончился бой. Возле ног игреца берсерки зарубили купцов. И тогда отвязали Иеропеса и сказали, что этакое жаркое им не по вкусу, хотя они голодны и их мучает жажда. Гуго вынул из сумы те свои браслеты и немало номисм. Но Иеропес ничего из этого не взял, а сказал, что сегодня он и сам пьет, и угощает гостей.Тогда варяги принялись поднимать столы и лавки, а Эйрик помог освободиться Бересту – он обломил конец стрелы и резким движением снял игреца с торчащего из косяка обломка. Оказалось, сила арбалета была так велика, что стрела, пронзив плечо, вошла в толстый дубовый брус на половину своей длины. И если бы стрела задела кость, то раздробила бы ее в мелкие осколки. Но этого, к счастью, не произошло.Иеропес послал мальчика за слугами, и те скоро явились на арбе, запряженной лошадью. Слуги быстро погрузили на арбу трупы тех, кто еще только что искал мести для Гуго, прикрыли их старыми мешками, пахнущими рыбой, и увезли в сторону Золотого Рога. Так, еще утром люди, полные надежд и стремлений, рассчитывали, как бы побогаче да получше других прожить свой век да, не остаться к старости с пустым кошелем, но уже ночью их бездыханные, обескровленные тела тряслись в скрипучей арбе по улицам Галаты, а потом чужие слуги, прячась в темноте и воровато оглядываясь, сталкивали их с берега в воды залива и морщились, когда дух крови ударял им внос. Глава 7 Когда Берест опьянел от выпитого вина, боль в плече немного приутихла, зато пробудился голод, и игрец вспомнил, что с утра ничего не ел. И он подвинул к себе блюдо с жареной рыбой и луком. Ингольф же, который сидел рядом, налил игрецу еще вина и сказал:– Пей! Это принесет тебе силы. У Иеропеса хорошее вино!И игрец пил.Старик Гёде сидел в обнимку с Иеропесом, оба были сильно пьяны. Гёде рассказывал:– Я заколол его вилкой для мяса! Да, да! Обыкновенной вилкой для мяса. Я тогда был молод, и он был молод. Но я – это был я, а он был королевским любимчиком. Имя его не помню – не то Крафтунг, не то Штаркунг, а может, даже на конце было «линг». Я помню только прозвище любимчика – Сердцеед. Так его звали потому, что он, красавчик, каждую ночь пожирал сердце одной из красавиц.Иеропес слушал, кивал головой, но в пьяных глазах его было неверие – много всяких небылиц он уже слышал от варягов и русов.А Гёде продолжал:– Он был бес, говорили позже те красавицы и удивлялись – как это удалось приколоть беса обыкновенной вилкой для мяса. Да, да! Так уж нескладно вышло…И качал Гёде головой.– Вся моя жизнь после этого потекла по иному руслу. Я попал в опалу, и меня искали повсюду королевские слуги. А прятался я в лачугах у рыбаков. Те рыбаки корили меня, говорили: «Всему виной – твое пьянство». Но это девки подвели меня. Знаю! И вилку они вложили в руку.– Девки? – оживился Иеропес и крикнул мальчику: – Эй! Позови Димитру…– Да, девки. Там были две с недоеденными сердцами. – Гёде налил в кубки вино. – Выпьем за Данию, брат Иеропес! Ты не знаешь, какая это красивая страна… Я бежал из нее глухой ночью, когда королевские слуги крались к моему тайнику. Я связал веревкой две пустые бочки и кинулся с ними в волны… Выпьем!– Хорошо рассказал! – похвалил Гуго. – Осадим сейчас Константинополь! Никто не осаждал его, вооруженный вилками для мяса. А мы осадим. Неси, Иеропес, вилки…Берсерк был уже пьян. И всякий раз, когда Гуго напивался, он призывал к осаде Константинополя.Здесь в таверну вошла танцовщица. И при виде ее восхищенный Гёде сказал берсерку:– Что тебе Константинополь! Вот бы кого осадить.Гуго мутными глазами посмотрел на девушку и снова потянул к себе кубок с вином.– Эх, Гуго!.. – вздохнул отец Торольв. – Хорош ты в битве, но слаб за столом. Не умом живешь – желудком.Танцовщица, одетая во все красное, – от пурпурных сапожек до алой ленты в черных волосах – тихонько позванивая колокольцами бубна, прошла между столов, Прошла, как проплыла. И волосы ее не шелохнулись. Зато колокольчики звонили по-разному: возле Ингольфа тихо звучали, мягко и с сожалением, возле Торольва едва слышно, рядом с игрецом и Эйриком взволновались бубенцы и залились, и засмеялись, перед Гёде притихли, вздохнули несколько раз, а для Гуго никак не звонили – смолкли колокольцы.– Станцуй нам, Димитра, – сказал Иеропес и поднес танцовщице свой кубок с вином.Она отпила глоток и вернула кубок. Она прошла по кругу тем же плавным шагом, негромко постукивая бубном о колено, она приостановилась возле игреца и задержалась взглядом на его лице. Глаза ее при этом заметно заблестели, а губы дрогнули, готовые улыбнуться, но не улыбнулись. Потом, видно, хмель ударил ей в голову – озорные искорки всколыхнули покой черных глаз.Гёде толкнул Гуго в плечо и сказал:– Смотри, как она его одарила! А он будто и не заметил. Учись, брат, у игреца водить любовь.Димитра опять подошла к Иеропесу.– Как я могу станцевать? – спросила она, взглянув на Береста. – Ведь мальчик сегодня не играет. А вон тот, беленький, что играл в прошлый раз, уже не просит флейты.Тогда Иеропес и все, кто был, просили игреца:– Сыграй…Но тот отказался. Он ответил, что ему трудно даже приподнять левую руку, что рана в плече горит огнем. Сказал, душа не ищет флейты, когда в теле жар.Здесь Гуго тяжело привстал:– Я сыграю на ней!..И он, расставив ручищи, пытался облапить бедра Димитры. Танцовщица же отступила, и Гуго повалился под столы и лежал там с глупой пьяной ухмылкой, пока его не унесли в комнату со щеколдой.– Эх, Гуго!.. – сказал отец Торольв. – Грозен ты в битве, но жалок возле вина.Игрец поднялся из-за стола.– Я попробую. Дайте флейту.Он, покачиваясь и придерживаясь за столы, вышел на круг и сел на пол недалеко от очага. Здесь было теплее, а игреца уже начинал брать озноб.Иеропес сам принес ему флейту.И Берест заиграл, как мог. Но все одобрительно зашумели и сказали, что никогда еще не слышали от игреца такой нежной музыки. Мальчик же сел возле него и внимательно следил за его пальцами. Мальчик сказал игрецу, что Димитра хотела исполнить быстрый танец огня и поэтому оделась во все красное, но под эту музыку можно исполнить только медленный танец заката. «Да, она танцует закат!» – узнал мальчик и уже больше не произнес ни слова, завороженный звуками флейты и танцем.Варяги и сам Иеропес были восхищены.– Она будто бы без костей! – сказал отец Торольв. – Как гибка!А Гёде вздохнул:– Много бы я дал за ночь после этого заката… Да где мои силы!– О, силы появятся! – засмеялся Иеропес. – Димитра знает, каким образом прижаться к мужчине, чтобы пленить его. Даже самого уставшего!– Не говори так! – вспылил Эйрик. – Она – как богиня!С этим согласился Иеропес:– Да, Димитра не из тех, кто бывает в комнате со щеколдой. Но она – женщина. И ее любят. За любовь осуждать невозможно! А каждый из вас разве уже не любит ее? Посмотрите на ее улыбку – ведь это улыбка ангела.– За этой улыбкой прячутся эльфы, – сказал Ингольф.– О нет! Какие эльфы! – возразил тавернщик. – За этой улыбкой прячутся тугие кошели с золотом и серебром. Я бы уже давно прогорел, если бы не Димитра.И далее Иеропес сказал, что таверна его находится в неудобном месте, в глухом проулке. Поэтому он имел недостаточно посетителей и знавал худшие времена, и подыхал с голоду возле своего очага. И подох бы, если бы один знакомый орфанотроф орфанотроф – чиновник, ведающий делами сирот
не надоумил его и не предложил за сущий пустяк смазливую малолетнюю девчонку, совершенную сироту. Позже Иеропес узнал, что тот орфанотроф тешился с девчонкой, но она его чем-то напугала. И оказалась в таверне… Здесь довольный Иеропес прихлопнул в ладоши и принялся рассказывать дальше… О, с тех пор они зажили безбедно! Девчонка оказалась на редкость способной к танцам. А при ее гибкости – это был Божий дар. Многие сходили от Димитры с ума. Теперь таверну почитали своим присутствием даже благоухающие аристократы. Они бросали под ноги танцовщице горсти монет, они искали ее любви. И Димитра любила, если любовь приходила к ней, – любила и богатых, и бедных. И танцевала для всех одинаково – хоть на грязной мостовой, хоть на рассыпанных монетах…Здесь Иеропес замолчал и кинул пару монет под ноги Димитре.– Ох, не промах тавернщик! – засмеялся Гёде, но не пожалел высыпать на пол целый кошель серебра. – Димитра так юна и прекрасна! Ей нужно много денег. А мне, старику, зачем? Танцуй, Димитра…И отец Торольв бросил горсть и сказал:– О, как она чудесно гибка! И при том всего лишь женщина.Ингольф и Эйрик тоже не были слишком сребролюбивыми. И их монеты катились по полу с неменьшим звоном.Берест играл и играл. Медленный наигрыш, который выходил из-под его пальцев, рождался тут же, словно сам собой, вызывая своим появлением удивление даже у игреца. Как будто эта музыка была ниспослана свыше… И только Берест подумал об этом, как ему представились прекрасные видения: белокаменный город вдалеке, но не на земле, а как бы плывущий на облаке, над городом же тем в ясном синем небе – ангелы парят, а вокруг плывут корабли-лебеди. И еще игрец увидел святых – Бориса и Глеба, будто те спускаются к нему по солнечному лучу. Шапки на них княжеские, с меховой опушкой, волос – рыжеватый, а одежды – красные поверх черного, в руках же у обоих – мечи, не вынутые из ножен. Вот приблизились к игрецу святые князья и спрашивают его:«Хочешь в этот дивный город?»«Хочу! – отвечает. – А что в нем?»«В нем жизнь райская, – говорит Борис. – И все святые в нем живут, и мы также».«Мне ли туда! – не верит слуху игрец. – У меня, смотрите, ноги в крови, и много я грешен».«Ты отмечен Господом!» – говорит Глеб и так светло смотрит на игреца, что у него оттого теплеет на сердце.И еще говорит князь Глеб:«Брось меч окровавленный и иди за нами, не бойся – ступай по лучу».Так и делает игрец, меч бросает под ноги и ступает на луч.Но здесь голова его начинает кружиться и он падает с луча, да так неловко, что натыкается левым плечом на острие меча. Святые же поднимаются все выше и выше и не оглядываются на игреца. И он кричит им вслед:«Не держит луч, колет меч!..»Князь Глеб слышит это, оборачивается и говорит с состраданием:– Поднимите его!Ингольф и Эйрик подняли игреца.– У него жар, – сказал Гёде. – Нам не обойтись без лекаря.Здесь в мыслях у Береста прояснилось, и он высвободил свои руки и показал всем, что может стоять без поддержки. Но Димитра крепко схватила его за правый локоть.– Послушай, беленький! – сказала она. – Я отведу тебя к эскулапу.
Была уже глубокая ночь. И если бы не свет луны, то им пришлось бы находить дорогу на ощупь.Игрец был слаб. Он чувствовал жар и чувствовал, что пот струйками стекает по его телу. И когда Димитра поддерживала его, он думал, как ей, наверное, неприятен запах, исходящий от него. Потом Берест удивился – почему здесь с ним одна Димитра, почему именно она, а не кто-нибудь другой, ведет его к эскулапу. И еще он боялся опять увидеть райский город и упасть, и оказаться беспомощным. Поэтому игрец решил укрепить свой разум разговором. Он спросил:– Почему ты ведешь меня?Но и она спросила его:– А разве у тебя есть другая женщина?– Нет…– Нужно, чтобы за тобой присмотрела женщина. Иначе ты пропадешь. Эти скифы могут только убивать и напиваться. А ты умеешь любить, ты нежен. Об этом говорит твоя музыка… Я теперь твоя женщина и я вылечу тебя!– Ты сильная! Это странно! Когда ты танцуешь, ты выглядишь бесплотной.– Все, кто танцует, сильные! – с гордостью сказала Димитра. – Имя есть у тебя? Или ты просто – беленький?– Есть имя. В крещении – Петр.– Какое грубое имя! Оно не подходит тебе. Лучше я буду звать тебя Панкалос Панкалос – прекрасный
. И ты всем говори, что твое имя – Панкалос.– Что означает оно?Димитра засмеялась:– Не бойся, это хорошее имя, хотя в святцах его нет.Они проходили кварталом, что находился возле самого залива. Воздух здесь был свежее, чем в глубине Галаты, и немного пах водорослями. Здесь ощущался легкий ветерок. Этот ветерок приятно освежал лицо Береста и как будто приносил облегчение. Но едва лишь Димитра, толкнув низенькую дверь, ввела игреца в чей-то двор, как тот снова ощутил прежний жар и сознание его замутилось… Он видел теперь черно-синюю мглу и факелы. В свете факелов иногда появлялись лица – бледное лицо Димитры и желтое, со впалыми щеками и сломанным носом, лицо человека, который, по-видимому, и был эскулапом. Этот человек безжалостно ощупывал плечо Береста, потом, не боясь ожогов, окунал свою руку в пламя факела и после огнеочищения снова мял рану и осенял входное и выходное отверстия множеством маленьких крестиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Глаза искалиДорогу богатств,Но дорогой кровиНоги ступали.Гладкого серебраИскали руки.Теперь не ищут.Все так печально.
Они думали, что больше не будет крови в этот несчастливый день. Но ошибались. Под вечер все тот же неугомонный Гуго подбил нескольких человек прокутить у Иеропеса часть добычи и положил на общее блюдо два серебряных браслета. Ингольф согласился пойти, а также Гёде. За Гёде увязался отец Торольв, хотя был ранен в бедро и хромал. Эйрик и Берест – те, известно, за Ингольфом могли пойти на костер. Остальные варяги, сказавшись усталыми, остались в обители – да и нужно было кому-то присматривать за Рагнаром, ибо не следовало слепо доверяться эскулапу и Аввакуму, грекам, которые умеют красиво говорить, но еще и умеют скрывать свои тайные мысли.Так к Иеропесу отправились шестеро, оставив в обители дюжину. А еще дюжина разбрелась по городу сразу после погрома.На полпути к таверне варяги встретили мальчика – того самого мальчика, что иногда играл на флейте. Мальчик бросился под ноги Гёде и молил его о помощи и плакал так сильно, что ничего не мог объяснить. Все его худое тело сотрясалось, и всхлипывания были громче слов. При угасающем свете дня варяги сумели рассмотреть кровь на лице и руках у мальчика и увидели, что левое ухо его почти совсем оторвано и держится лишь на мочке.Гёде поставил флейтиста на ноги и крепко встряхнул его. Лишь тогда тот немного успокоился и сказал, что в таверну пришли венецианцы и перевернули все столы, потом поймали кюриоса Иеропеса и принялись его избивать, и, наверное, уже совсем убили. А, его, мальчика, они держали за ухо и спрашивали, где тот безобразный норманн, который убил горшечника. Но мальчик сумел вырваться и убежал.Гуго спросил, много ли в таверне венецианцев.Мальчик ответил, что много. И еще сказал, что венецианцы очень злые, потому что кто-то отнял у них богатство.Выслушав ответ и не медля больше, варяги, все как один, и даже охромевший Торольв, побежали к таверне и ворвались в нее, высадив запертую дверь. И подоспели вовремя – Иеропес был уже привязан к жаровне и, безумно выпучив глаза, смотрел, как под ним от огонька светильника, снятого со стены, пытаются разжечь большой огонь. Тавернщик был так перепуган, что даже не заметил появившихся варягов. Венецианцы же отпрянули от очага. И один из них, указывая на Гуго, закричал:– Вот он! Его мы ищем!..Это был один из слуг горшечника, Берест узнал его.Здесь двое венецианцев вскинули арбалеты и, не целясь, выстрелили в Гуго. Но не так-то легко попасть в берсерка, если он видит, что в него хотят попасть. В последний миг Гуго ловко пригнулся и, кубарем прокатившись по полу, оказался под ногами арбалетчиков и своей ужасной секирой рассек им колени. Но одна стрела, которой так легко избежал берсерк, угодила как раз в левое плечо игрецу. И, пронзив плечо насквозь, она вошла глубоко в дверной косяк – так, что игрец, будто пришитый, не мог даже двинуться с места.Варяги, не давая опомниться италийцам, набросились на них и в первом же натиске сразили многих сильных и сравняли число врагов со своим числом. Купцы здесь сразу почувствовали, что они купцы и что им никогда не удастся одолеть варяжских воинов. И они громким криком просили о пощаде. Но Ингольф и Гуго взмахнули секирами – и стало на два крика меньше. Тогда венецианцы, опрокинув хромающего Торольва, кинулись к выходу из таверны и четырьмя длинными мечами нацелились в грудь Бересту, который с арбалетной стрелой в плече преграждал им путь. Игрец был бледен, он от боли скрипел зубами, но сумел отразить все удары венецианцев и никого не выпустил наружу. Здесь и кончился бой. Возле ног игреца берсерки зарубили купцов. И тогда отвязали Иеропеса и сказали, что этакое жаркое им не по вкусу, хотя они голодны и их мучает жажда. Гуго вынул из сумы те свои браслеты и немало номисм. Но Иеропес ничего из этого не взял, а сказал, что сегодня он и сам пьет, и угощает гостей.Тогда варяги принялись поднимать столы и лавки, а Эйрик помог освободиться Бересту – он обломил конец стрелы и резким движением снял игреца с торчащего из косяка обломка. Оказалось, сила арбалета была так велика, что стрела, пронзив плечо, вошла в толстый дубовый брус на половину своей длины. И если бы стрела задела кость, то раздробила бы ее в мелкие осколки. Но этого, к счастью, не произошло.Иеропес послал мальчика за слугами, и те скоро явились на арбе, запряженной лошадью. Слуги быстро погрузили на арбу трупы тех, кто еще только что искал мести для Гуго, прикрыли их старыми мешками, пахнущими рыбой, и увезли в сторону Золотого Рога. Так, еще утром люди, полные надежд и стремлений, рассчитывали, как бы побогаче да получше других прожить свой век да, не остаться к старости с пустым кошелем, но уже ночью их бездыханные, обескровленные тела тряслись в скрипучей арбе по улицам Галаты, а потом чужие слуги, прячась в темноте и воровато оглядываясь, сталкивали их с берега в воды залива и морщились, когда дух крови ударял им внос. Глава 7 Когда Берест опьянел от выпитого вина, боль в плече немного приутихла, зато пробудился голод, и игрец вспомнил, что с утра ничего не ел. И он подвинул к себе блюдо с жареной рыбой и луком. Ингольф же, который сидел рядом, налил игрецу еще вина и сказал:– Пей! Это принесет тебе силы. У Иеропеса хорошее вино!И игрец пил.Старик Гёде сидел в обнимку с Иеропесом, оба были сильно пьяны. Гёде рассказывал:– Я заколол его вилкой для мяса! Да, да! Обыкновенной вилкой для мяса. Я тогда был молод, и он был молод. Но я – это был я, а он был королевским любимчиком. Имя его не помню – не то Крафтунг, не то Штаркунг, а может, даже на конце было «линг». Я помню только прозвище любимчика – Сердцеед. Так его звали потому, что он, красавчик, каждую ночь пожирал сердце одной из красавиц.Иеропес слушал, кивал головой, но в пьяных глазах его было неверие – много всяких небылиц он уже слышал от варягов и русов.А Гёде продолжал:– Он был бес, говорили позже те красавицы и удивлялись – как это удалось приколоть беса обыкновенной вилкой для мяса. Да, да! Так уж нескладно вышло…И качал Гёде головой.– Вся моя жизнь после этого потекла по иному руслу. Я попал в опалу, и меня искали повсюду королевские слуги. А прятался я в лачугах у рыбаков. Те рыбаки корили меня, говорили: «Всему виной – твое пьянство». Но это девки подвели меня. Знаю! И вилку они вложили в руку.– Девки? – оживился Иеропес и крикнул мальчику: – Эй! Позови Димитру…– Да, девки. Там были две с недоеденными сердцами. – Гёде налил в кубки вино. – Выпьем за Данию, брат Иеропес! Ты не знаешь, какая это красивая страна… Я бежал из нее глухой ночью, когда королевские слуги крались к моему тайнику. Я связал веревкой две пустые бочки и кинулся с ними в волны… Выпьем!– Хорошо рассказал! – похвалил Гуго. – Осадим сейчас Константинополь! Никто не осаждал его, вооруженный вилками для мяса. А мы осадим. Неси, Иеропес, вилки…Берсерк был уже пьян. И всякий раз, когда Гуго напивался, он призывал к осаде Константинополя.Здесь в таверну вошла танцовщица. И при виде ее восхищенный Гёде сказал берсерку:– Что тебе Константинополь! Вот бы кого осадить.Гуго мутными глазами посмотрел на девушку и снова потянул к себе кубок с вином.– Эх, Гуго!.. – вздохнул отец Торольв. – Хорош ты в битве, но слаб за столом. Не умом живешь – желудком.Танцовщица, одетая во все красное, – от пурпурных сапожек до алой ленты в черных волосах – тихонько позванивая колокольцами бубна, прошла между столов, Прошла, как проплыла. И волосы ее не шелохнулись. Зато колокольчики звонили по-разному: возле Ингольфа тихо звучали, мягко и с сожалением, возле Торольва едва слышно, рядом с игрецом и Эйриком взволновались бубенцы и залились, и засмеялись, перед Гёде притихли, вздохнули несколько раз, а для Гуго никак не звонили – смолкли колокольцы.– Станцуй нам, Димитра, – сказал Иеропес и поднес танцовщице свой кубок с вином.Она отпила глоток и вернула кубок. Она прошла по кругу тем же плавным шагом, негромко постукивая бубном о колено, она приостановилась возле игреца и задержалась взглядом на его лице. Глаза ее при этом заметно заблестели, а губы дрогнули, готовые улыбнуться, но не улыбнулись. Потом, видно, хмель ударил ей в голову – озорные искорки всколыхнули покой черных глаз.Гёде толкнул Гуго в плечо и сказал:– Смотри, как она его одарила! А он будто и не заметил. Учись, брат, у игреца водить любовь.Димитра опять подошла к Иеропесу.– Как я могу станцевать? – спросила она, взглянув на Береста. – Ведь мальчик сегодня не играет. А вон тот, беленький, что играл в прошлый раз, уже не просит флейты.Тогда Иеропес и все, кто был, просили игреца:– Сыграй…Но тот отказался. Он ответил, что ему трудно даже приподнять левую руку, что рана в плече горит огнем. Сказал, душа не ищет флейты, когда в теле жар.Здесь Гуго тяжело привстал:– Я сыграю на ней!..И он, расставив ручищи, пытался облапить бедра Димитры. Танцовщица же отступила, и Гуго повалился под столы и лежал там с глупой пьяной ухмылкой, пока его не унесли в комнату со щеколдой.– Эх, Гуго!.. – сказал отец Торольв. – Грозен ты в битве, но жалок возле вина.Игрец поднялся из-за стола.– Я попробую. Дайте флейту.Он, покачиваясь и придерживаясь за столы, вышел на круг и сел на пол недалеко от очага. Здесь было теплее, а игреца уже начинал брать озноб.Иеропес сам принес ему флейту.И Берест заиграл, как мог. Но все одобрительно зашумели и сказали, что никогда еще не слышали от игреца такой нежной музыки. Мальчик же сел возле него и внимательно следил за его пальцами. Мальчик сказал игрецу, что Димитра хотела исполнить быстрый танец огня и поэтому оделась во все красное, но под эту музыку можно исполнить только медленный танец заката. «Да, она танцует закат!» – узнал мальчик и уже больше не произнес ни слова, завороженный звуками флейты и танцем.Варяги и сам Иеропес были восхищены.– Она будто бы без костей! – сказал отец Торольв. – Как гибка!А Гёде вздохнул:– Много бы я дал за ночь после этого заката… Да где мои силы!– О, силы появятся! – засмеялся Иеропес. – Димитра знает, каким образом прижаться к мужчине, чтобы пленить его. Даже самого уставшего!– Не говори так! – вспылил Эйрик. – Она – как богиня!С этим согласился Иеропес:– Да, Димитра не из тех, кто бывает в комнате со щеколдой. Но она – женщина. И ее любят. За любовь осуждать невозможно! А каждый из вас разве уже не любит ее? Посмотрите на ее улыбку – ведь это улыбка ангела.– За этой улыбкой прячутся эльфы, – сказал Ингольф.– О нет! Какие эльфы! – возразил тавернщик. – За этой улыбкой прячутся тугие кошели с золотом и серебром. Я бы уже давно прогорел, если бы не Димитра.И далее Иеропес сказал, что таверна его находится в неудобном месте, в глухом проулке. Поэтому он имел недостаточно посетителей и знавал худшие времена, и подыхал с голоду возле своего очага. И подох бы, если бы один знакомый орфанотроф орфанотроф – чиновник, ведающий делами сирот
не надоумил его и не предложил за сущий пустяк смазливую малолетнюю девчонку, совершенную сироту. Позже Иеропес узнал, что тот орфанотроф тешился с девчонкой, но она его чем-то напугала. И оказалась в таверне… Здесь довольный Иеропес прихлопнул в ладоши и принялся рассказывать дальше… О, с тех пор они зажили безбедно! Девчонка оказалась на редкость способной к танцам. А при ее гибкости – это был Божий дар. Многие сходили от Димитры с ума. Теперь таверну почитали своим присутствием даже благоухающие аристократы. Они бросали под ноги танцовщице горсти монет, они искали ее любви. И Димитра любила, если любовь приходила к ней, – любила и богатых, и бедных. И танцевала для всех одинаково – хоть на грязной мостовой, хоть на рассыпанных монетах…Здесь Иеропес замолчал и кинул пару монет под ноги Димитре.– Ох, не промах тавернщик! – засмеялся Гёде, но не пожалел высыпать на пол целый кошель серебра. – Димитра так юна и прекрасна! Ей нужно много денег. А мне, старику, зачем? Танцуй, Димитра…И отец Торольв бросил горсть и сказал:– О, как она чудесно гибка! И при том всего лишь женщина.Ингольф и Эйрик тоже не были слишком сребролюбивыми. И их монеты катились по полу с неменьшим звоном.Берест играл и играл. Медленный наигрыш, который выходил из-под его пальцев, рождался тут же, словно сам собой, вызывая своим появлением удивление даже у игреца. Как будто эта музыка была ниспослана свыше… И только Берест подумал об этом, как ему представились прекрасные видения: белокаменный город вдалеке, но не на земле, а как бы плывущий на облаке, над городом же тем в ясном синем небе – ангелы парят, а вокруг плывут корабли-лебеди. И еще игрец увидел святых – Бориса и Глеба, будто те спускаются к нему по солнечному лучу. Шапки на них княжеские, с меховой опушкой, волос – рыжеватый, а одежды – красные поверх черного, в руках же у обоих – мечи, не вынутые из ножен. Вот приблизились к игрецу святые князья и спрашивают его:«Хочешь в этот дивный город?»«Хочу! – отвечает. – А что в нем?»«В нем жизнь райская, – говорит Борис. – И все святые в нем живут, и мы также».«Мне ли туда! – не верит слуху игрец. – У меня, смотрите, ноги в крови, и много я грешен».«Ты отмечен Господом!» – говорит Глеб и так светло смотрит на игреца, что у него оттого теплеет на сердце.И еще говорит князь Глеб:«Брось меч окровавленный и иди за нами, не бойся – ступай по лучу».Так и делает игрец, меч бросает под ноги и ступает на луч.Но здесь голова его начинает кружиться и он падает с луча, да так неловко, что натыкается левым плечом на острие меча. Святые же поднимаются все выше и выше и не оглядываются на игреца. И он кричит им вслед:«Не держит луч, колет меч!..»Князь Глеб слышит это, оборачивается и говорит с состраданием:– Поднимите его!Ингольф и Эйрик подняли игреца.– У него жар, – сказал Гёде. – Нам не обойтись без лекаря.Здесь в мыслях у Береста прояснилось, и он высвободил свои руки и показал всем, что может стоять без поддержки. Но Димитра крепко схватила его за правый локоть.– Послушай, беленький! – сказала она. – Я отведу тебя к эскулапу.
Была уже глубокая ночь. И если бы не свет луны, то им пришлось бы находить дорогу на ощупь.Игрец был слаб. Он чувствовал жар и чувствовал, что пот струйками стекает по его телу. И когда Димитра поддерживала его, он думал, как ей, наверное, неприятен запах, исходящий от него. Потом Берест удивился – почему здесь с ним одна Димитра, почему именно она, а не кто-нибудь другой, ведет его к эскулапу. И еще он боялся опять увидеть райский город и упасть, и оказаться беспомощным. Поэтому игрец решил укрепить свой разум разговором. Он спросил:– Почему ты ведешь меня?Но и она спросила его:– А разве у тебя есть другая женщина?– Нет…– Нужно, чтобы за тобой присмотрела женщина. Иначе ты пропадешь. Эти скифы могут только убивать и напиваться. А ты умеешь любить, ты нежен. Об этом говорит твоя музыка… Я теперь твоя женщина и я вылечу тебя!– Ты сильная! Это странно! Когда ты танцуешь, ты выглядишь бесплотной.– Все, кто танцует, сильные! – с гордостью сказала Димитра. – Имя есть у тебя? Или ты просто – беленький?– Есть имя. В крещении – Петр.– Какое грубое имя! Оно не подходит тебе. Лучше я буду звать тебя Панкалос Панкалос – прекрасный
. И ты всем говори, что твое имя – Панкалос.– Что означает оно?Димитра засмеялась:– Не бойся, это хорошее имя, хотя в святцах его нет.Они проходили кварталом, что находился возле самого залива. Воздух здесь был свежее, чем в глубине Галаты, и немного пах водорослями. Здесь ощущался легкий ветерок. Этот ветерок приятно освежал лицо Береста и как будто приносил облегчение. Но едва лишь Димитра, толкнув низенькую дверь, ввела игреца в чей-то двор, как тот снова ощутил прежний жар и сознание его замутилось… Он видел теперь черно-синюю мглу и факелы. В свете факелов иногда появлялись лица – бледное лицо Димитры и желтое, со впалыми щеками и сломанным носом, лицо человека, который, по-видимому, и был эскулапом. Этот человек безжалостно ощупывал плечо Береста, потом, не боясь ожогов, окунал свою руку в пламя факела и после огнеочищения снова мял рану и осенял входное и выходное отверстия множеством маленьких крестиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42