Она и Дудкина начали здороваться с присутствующими.– Да не совсем хорошо! – ответил за всех Сергей Сергеевич.– Вероятно, все об искусстве заботитесь, которого нет… – расхохоталась она.– Ай, ай! Разве можно так говорить. Смотрите, старшие услышат.– Что же тут такого? Я говорю правду.– Правду-то, правду, только мне странно это от вас слышать…– Почему странно, когда это правда? Разве вы думаете, что я должна кривить душой?Она расхохоталась почти истерически.– Так очень ошибаетесь. Я всегда говорила и буду говорить, что дело искусства не может быть там, где люди о нем не думают, а у нас каждый думает только о себе, о своих трактирах, именинах, пирогах и ужинах. Какое там еще искусство выдумали. Долой, господа, искусство; не думая о нем – веселей живется.– Браво, браво! Надежда Александровна! – послышались голоса, и все снова заговорили разом.Дудкина под шумок пристала к Сергею Сергеевичу:– А что же мой дебют? Когда для меня пьесу поставят? Я хочу играть Адриену Лукеврер, непременно Адриену…– Я-то почем знаю, разве я здесь распоряжаюсь… отбояривался от нее Курский.В это время вошла в залу Лариса Алексеевна Щепетович и остановилась у колонн.К ней подлетел бродивший по зале Вывих.– Здравствуйте, Лариса Алексеевна. Я вас здесь дожидался, чтобы ввести и со всеми познакомить.– Мега!.. Вы очень милы, но… – произнесла она, надевая пенсне, – я жду моего кавалера…За колоннами показался Бежецкий.– Вот видите и не странно, что председателя не было видно, он не один, – заметил Курский Городову, указывая на проходивших по зале Бежецкого и Щепетович.Оба расхохотались.– Милости просим, Лариса Алексеевна. Идемте. J'espere, que vous n'etes pas, genee? Бодрей, бодрей…Он шел с ней под руку, гордо раскланиваясь со всеми кивком головы.– J'espere bien, que non! Я не из трусливого десятка, – отвечала она, кокетливо улыбаясь по сторонам. – В мужском обществе не теряюсь. Вот барынь не люблю – скучные они все и меня к мужчинам ревнуют.– Честь имею вам представить, господа, нашу новую артистку, Ларису Алексеевну Щепетович! – подошел он с ней к группе, где стоял Городов и только что подошедшие Бабочкин и Величковский.При приближении их Коган, Чадилкин, Крюковская и Дудкина поспешно отделились от остальных и отошли в сторону.После взаимных представлений, Щепетович обратилась к Бабочкину:– Мы, Михаил Васильевич, с вами, кажется знакомы?– Да-с, имел эту честь. У Палкина, если я не ошибаюсь, вы бывали со Степановым.– Нет, с Сержем Войтовским, а Степанов всегда бывал в нашей компании. Тогда очень мило и весело жилось в Петербурге. Каждый день катанье на тройках, обеды у Палкина, ужины у Донона, потом на острова, цыгане… И всегда с нами Петя Лапшин, князь Коко… Вы помните, такой шалун и весельчак еще…– Как же не помнить. Бывало, к ним попадешь, уж живой не выйдешь, всегда до положения риз… – засмеялся Бабочкин.– Славные ребята! – расхохоталась на всю залу Лариса Алексеевна. – C'etait charmant, в особенности Васька Белищев, не тот, штатский, а гвардеец, русская широкая натура.– Каковы манеры! – наклонился Городов к Величковскому, – вот пример, что у нас делается. Разве эта барыня может иметь что-нибудь общее с искусством и носить звание артистки, впрочем, для кутежей, может быть, – она артистка первоклассная.Величковский только пожал плечами.– Однако, господа, что же мы не начинаем? – поглядел на часы Владимир Николаевич. – Где же Шмель?Борис Александрович вырос перед ним как из-под земли.– Я здесь! Если угодно, можно начинать заседание. Все готово! Отчеты я положил вам на стол. Все обстоит благополучно.Последнюю фразу он произнес шепотом.– А, хорошо!– И господ членов довольно уже набралось. Если прикажете, можно дать звонок, – продолжал он вслух.– Так потрудитесь!Шмель вынул из кармана колокольчик и начал, звоня, обходить залы.Все члены направились в зал, приготовленный для общего собрания, у дверей которого стояли два лакея, отбиравшие повестки у мало известных.– Я вас провожу в зал заседаний. Я надеюсь, что вы мне позволите, – подал Бежецкий руку Щепетович.– О, с вами куда угодно. Хоть на край света! – громко и с ударением ответила она.– Вот как!.. Зачем же это объяснять и так публично. Шалунья, – заметил он ей уже на ходу.Последняя фраза не ускользнула от оставшегося еще в той же зале Когана, разговаривавшего вполголоса с Чадилкиным.– Вот как! – прошипел он. – Куда угодно, хоть на край света. Вы слышали каково?! Быстро, быстро! Не слишком ли скоро? Ну, да это мы увидим, с кем. Почему бы и не с вами, и не со мной. Увидим, кто сильнее: мы или Бежецкий? – Все мое, сказало злато,И я твой, сказал булат,Все куплю, сказало злато,И меня, сказал булат. – продекламировал со смехом в ответ архитектор. – Война, значит, уважаемый Исаак Соломонович? – добавил он, положив ему на плечо свою огромную руку.– Нет, как же война. Я так только пошутил. Разве подобная дрянь, как Щепетович, стоит этого. Я ею вовсе и не интересуюсь.К ним подскочил Марк Иванович, вышедший из залы заседания.– Что же вы, Исаак Соломонович? Пожалуйте. Все уже собрались, заседание будет интересное.– Еще успеем, – зевнул Чадилкин.– У нас тут возбужден будет вопрос о перемене председателя, – подошел к Когану Сергей Сергеевич.Вывих при его приближении быстро отошел и направился в залу заседания, окинув Петрова-Курского презрительным взглядом.– Желал бы я знать ваше мнение на счет этого, уважаемый Исаак Соломонович.– На счет перемены председателя. А! Это очень кстати, и знаете, – добавил он таинственно, – если будет другой председатель, я пожертвую для общества. Передайте это от меня членам.– Непременно передам. Мы думаем выбрать Величковского, он человек с честным направлением.– Величковского? Да! Он с честным направлением. Я согласен, согласен, – важно изрек Коган.– Идите же, идите, – заспешил Курский и побежал обратно в залу, откуда уже слышались шумные возгласы.Исаак Соломонович с Чадилкиным направились было туда же, но оттуда, как бомба, вылетел Вывих.– Идите, идите, Исаак Соломонович, – подскочил он к ним. – Читают отчеты. Очень интересно, как они так подтасовали. Деньги растрачены. Завтра же в газетах тисну. Целый фельетон выйдет. Строчек в триста – значит, пятнадцать рублей получу. Идите скорее.– Идем, идем! Надо другого председателя выбрать. Я думаю Величковского, он с честным направлением, – сообщил Коган Вывиху.– Величковского, конечно, Величковского, – подтвердил на ходу уже в дверях Марк Иванович.– Видно, – думал Алексей Алексеевич, идя вслед за ними, – в нынешнем году слетит господин Бежецкий – это не прежнее время. Баба замешалась, а во всякой гадости ищи женщину, а она тут и есть. Будет теперь знать, как мне не додавать денег. За постройку прошлого года мне не додали, а в нынешнем другого архитектора взяли. Я ему удружу.Все трое вошли в зал. XIII. Скатертью дорога Заседание в самом деле было бурное.По прочтении отчета, со всех сторон послышались возгласы.Громче всех раздавались голоса Петрова-Курского и Городова.– Неправда, неправда, вы подтасовали счета! – слышались крики.– Это оскорбление личности! – старался перекричать Шмель, читавший отчеты.– Вашей рукой счета переправлены. Какой вы эконом! – раздался громкий голос Городова.– Вам самому хочется в экономы попасть, по этой причине я и не гожусь, – отпарировал Борис Александрович.– Не ваше дело, чего я хочу, но во всяком случае брать жалованье с общества не стану, – наступал на него тот.– Я и не беру. Неправда. Не беру.– Господа, господа, потише, замолчите! – вступился Бежецкий.– Не хочу я молчать. Вы, конечно, будете за него заступаться. Куда годны такие распорядители? – горячился Михаил Николаевич.– Перестаньте, Городов! – перебил его Владимир Николаевич.– Не делайте скандала, Городов! Зачем скандал? – увещевал его Бабочкин. – Не живется покойно! – добавил он как бы про себя.– Господа, что же вы молчите! Наши деньги летят, а все молчат! – воскликнул Городов.– Вы оскорбляете, – начал было Шмель.– Не оскорблять, а выгнать вас за это надо! – крикнул Михаил Николаевич.– Выгнать, выгнать! – послышались сначала робкие голоса, а потом они стали все смелее и громче.– Вот скандал! – захлебывался с восторгом Вывих. – Что завтра я напишу, что напишу!– Вон, вон! – послышалось несколько голосов.– Да, вон, нам воров не надо! Баллотировать.– Баллотировать, баллотировать! – подхватили голоса.– Постойте, постойте, господа! Вы меня этим оскорбляете, – заявил Владимир Николаевич.– Господа, не оскорбляйте его недоверием. Это нехорошо! – заявила Щепетович, сидевшая около Бежецкого.– Так не молчать же всем из-за того, что вы оскорбляетесь, – возразила громко Крюковская, окинув ее злым взглядом, – дело важнее вас.Бежецкий с ненавистью посмотрел на нее.– Правда! Правда, Надежда Александровна! – закричал Сергей Сергеевич.– Мы верных отчетов требуем, – вступился Городов.– И вы обязаны их дать, – в упор сказала Владимиру Николаевичу Крюковская.– Имеем на то право! – высказался Чадилкин.– Юридическое право, – подтвердил Михаил Николаевич.– Имеем право, имеем право! – послышались крики.– Конечно, имеете, и требуйте, господа! – обратилась к собранию Надежда Александровна.– Требуем! Требуем! – раздались крики.– Вам что до других за дело? Не мешайтесь в историю, – прошипел сквозь зубы, обращаясь к ней Владимир Николаевич.– Я о деле говорю, – каким-то неестественным голосом крикнула она, – оно мне дороже всего. Напрасно думаете, что я уж и на это права не имею и разум настолько потеряла, что и об искусстве забыла. Оно для меня выше всего и, конечно, выше ваших личных интересов.– Да, дело выше личностей! – подтвердил Сергей Сергеевич.– А у нас о нем не думают. Я один только думаю, – кричал Городов.– Да никто не думает и даже те, кто управляет. Это для общества постыдно, господа! – крикнула снова Крюковская.– Надо это изменить, господа! – заявил вышедший вперед Исаак Соломонович. – Общественное благосостояние выше всего, и требует…Он не успел договорить, как его перебила Лариса Алексеевна.– Исаак Соломонович! На пару слов.Они отошли в сторону и стали разговаривать вполголоса.– Да, господа, пора нам опомниться наконец. Что делаем, мы деятели деятели «общества поощрения искусств»? Что мы поощряем?Надежда Александровна указала головой в ту сторону, куда отошли Коган и Щепетович.– Кого на сцену принимаем? Зачем собираемся сюда? Неужели затем, чтобы в карты играть, пить у буфета и беспечно и весело прожигать жизнь? А о главной цели – об искусстве, вспоминать, как о мираже. Надо проснуться, мы ходя спим, все спим.– Общественное благосостояние требует, – снова заговорил Коган, оставив Ларису Алексеевну, – требует…– Чтобы во главе стоял человек, занимающийся делом, – подсказывал ему Чадилкин.– Да, делом, исключительно делом! – подтвердил Петров-Курский.– Что, господа, долго разговаривать, баллотировать этот вопрос и все тут.– Баллотировать, баллотировать! – подхватили почти все хором.– Господа, прошу слова, прошу слова! – силился их перекричать Бежецкий.Все постепенно смолкли.– Несмотря на все мое желание быть полезным обществу, я вижу, что при настоящем положении дел, при таких беспорядках и при том, как ко мне относятся, я ничего сделать не могу и если общество желает меня оскорблять недоверием, сам попрошу уволить меня от ведения дел и звания председателя, или подчиниться моему умению и опытности. При таких условиях я могу управлять.Он вызывающе посмотрел на собрание вообще, а на Крюковскую с особенности.Когда он кончил, со всех сторон послышались крики:– Браво, браво! Пора, давно пора уйти!..Владимир Николаевич был поражен.– Что это значит, господа? Браво и пора уйти. Я не понимаю… – растерянно начал он.– А то, что вам пора уйти, – громко в упор кинула ему Надежда Александровна.– Пора уйти. Пора! – раздались подтверждающие крики.– Он не понимает, так растолкуйте ему… – со смехом кричали одни.– Не хотим Бежецкого председателем! Что церемониться! – вопили другие.– Это значит, что общество по обсуждении ваших поступков желает выбрать другого председателя, – выделился из толпы и важно произнес Коган.– Что я вам говорила. Не слушали добрых советов, до чего довели, за дело! Доигрались, чем кончилось! – подошла и вполголоса начала говорить Бежецкому Крюковская.– Оставьте меня!.. – он с ненавистью посмотрел на нее.Кругом все еще продолжали шуметь.– Если это так, – громко, после некоторой паузы, начал он, – то мне действительно остается только поблагодарить за оказанную мне в прошлом честь и отказаться. Я ясно вижу, что против меня велась интрига – сильная интрига. Я оклеветан и твердо убежден, что впоследствии общество оценит мои заслуги и раскается в своем поступке против меня, но тогда уже будет поздно…Голос, в котором слышались злобные ноты, дрогнул.– Я не приму этой чести, – продолжал он. – Засим, мне остается только раскланяться, взять шляпу и уйти… и я ухожу…Он гордо выпрямился.– Лариса Андреевна, вашу руку, я вас ввел, я и уведу, – обратился он к Щепетович.– Извините – насмешливо отстранилась она от него, – я обещала поужинать с Исааком Соломоновичем.Он не сказал ей ни слова, снова раскланялся перед собранием и медленной, гордой походкой вышел.За ним с быстротой кошки, схватив портфель под мышку, выскочил из залы Шмель.– На отказ нарвались! И тут отказ! – нервно расхохоталась Крюковская, указывая головой на Щепетович медленно проходившему мимо нее Бежецкому.– С богом, счастливый путь! – раздались ему вслед насмешливые крики.– Скатертью дорога! Мы и без них справимся, – хохотал Городов.– Давно было это пора! – вторил ему Петров-Курский.– Догадался, как проигрался! – покатывался со смеха Чадилкин.– Уж начали издеваться! – презрительно оглядел толпу Бабочкин.– Господа, теперь сведя счеты с прошлым, нужно подумать о настоящем, – возбужденным, ненатуральным голосом начала Надежда Александровна. – Надо забыть все, что было, и приняться за новое. Искусство должно быть у нас на первом плане, нашей единственной целью! Мы должны отрешиться от наших личных интересов и желаний, работая для общего дела. Для этой цели все надо принести в жертву. Что теперь делать? Кого выбирать? – вот вопросы.– Надо просить занять пост председателя господина Величковского. Я тогда материально поддержу общество… Поддержу! – с важностью заявил Исаак Соломонович.– Величковского! Величковского! – закричали почти все.Он был избран единогласно.После долгих отговорок, совещаний со своей племянницей, он согласился.– А мне опять не удалось попасть, а хлопотал, ну все равно – хотя бы в экономы, – проворчал сквозь зубы Городов.Общее собрание кончилось.Все перешли в буфетные залы, обступили Величковского и беспрерывно приносили ему поздравления, жали руку.– Теперь мы, знаете, поставим мою пьесу? – заискивающим голосом говорил ему Сергей Сергеевич.– Неправда, прежде мой дебют в Адриене Лекуврер, – заявляла Дудкина, отстраняя Курского от Ивана Владимировича.– Прежде всего надо перестроить сцену! – подступил к нему Чадилкин.– Нет, до переделки поставим мою пьесу. Да еще, Иван Владимирович, могу я надеяться быть экономом? – подошел Городов.– Господин Величковский, господин Величковский, у меня на нынешний год контракт есть – я служу, – пищала Щепетович.– Да, Иван Владимирович, Лариса Алексеевна служит, – подтвердил Коган. – Пожалуйста, не забудьте, завтра вы у меня обедаете. У меня вина недавно из заграницы присланы. Мой погреб стоит…Его перебил Вывих:– Я завтра привезу вам мою статью прочесть о вашем выборе. В котором часу прикажете?Появилось, по требованию Когана и других, шампанское.Начались тосты.Надежда Александровна стояла все время как окаменелая, но вдруг встрепенулась. Она взяла с подноса лакея бокал шампанского.– Пожелаем Ивану Владимировичу серьезно и хорошо поставить наше дорогое дело. Пусть наш общий, единодушный выбор его председателем послужит прочным звеном к успеху дела и его процветанию. Пью за дело, господа!Она выпила залпом бокал, но вдруг зашаталась и упала в страшном истерическом припадке.Нервы ее не выдержали. XIV. Раскаяние На другой день Надежда Александровна Крюковская, проснувшись довольно рано и с тяжелой головой, стала смутно перебирать в своей памяти происшествия вчерашнего вечера.Она занимала уютную квартирку на Николаевской улице, ее спальня и будуар, отделанный розовым ситцем, ее небольшая зала, уютная гостиная и маленькая столовая представляли, каждая отдельно взятая, изящную игрушку.Впрочем, в описываемое нами утро в глазах самой хозяйки вся эта веселенькая квартирка казалась тоскливой и мрачной. Происходило ли это от серого раннего петербургского утра, глядевшего в окна, или же от настроений самой Надежды Александровны – неизвестно.– Что я сделала, что я сделала, – мысленно говорила она сама себе, одеваясь, – отомстить ли хотела и отомстила, или же за дело стояла и отстояла?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12