Вот почему мне даже нравится, что отныне мне предстоит тебя защищать. Нам придется нелегко, но тем лучше.
— Нет, постой, — сказал Лепра. — Это я тебя защищаю.
— Давай разберемся, — возразила Ева. — Когда я отвергла предложение Мелио спеть эту песню, я и в самом деле прежде всего хотела населить ему. К тому же я не в состоянии ее петь. Но была и другая причина: я как раз подумала о тебе. Я решила: вот самый подходящий случай на время уйти со сцены и все силы посвятить борьбе за твой успех. Сам собой успех не приходит. Дело тут не столько в таланте, сколько в поддержке, в рекламе… В то же время, если я покину сцену, я оставлю с носом всяких там Мелио, Брюнстейнов и Маскере — всех тех, кто терпеть меня не может и ни во что не ставит как певицу. Это лучший способ помочь тебе.
— Я не смотрел на это под таким углом, — признался Лепра.
Навстречу им катили двое полицейских на велосипедах, они перешли на другую сторону аллеи, которая убегала в глубины ночного мрака между двумя рядами фонарей.
— Помнишь слова пластинки, — снова заговорил Лепра. — По-твоему, в них не было угрозы? Там была фраза: «Берегись». Он метит в тебя. Предположим, Мелио солгал и сам он тоже получил пластинку. Если ты откажешься исполнить эту песню, понимаешь ты, какие подозрения на себя навлечешь? Ты должна спеть ее, родная. Моей карьерой ты займешься после. Это не к спеху. Я даже не уверен, стремлюсь ли я к карьере виртуоза. Давай прежде всего подумаем о тебе.
Оба отдавали себе ясный отчет в своих маневрах: под предлогом взаимной заботы каждый старался завладеть другим. Никогда еще они не любили друг друга так, как теперь.
— Поцелуй меня, — шепнула Ева.
Они оказались на самой опушке, но из вызова нарочно продлили поцелуй.
— Забудем? — предложила Ева. — Забудем их всех?
— Забудем! — повторил Лепра.
Они рассмеялись от души и взялись за руки, как деревенские жених с невестой. Теперь игра состояла в том, чтобы не допустить и намека на то, о чем оба втайне думали. Они снова вышли на авеню, где светился огнями вход в метро.
— Это последний отель налево, — сказала Ева. — Предупреждаю, это не то, что называется благопристойным заведением. Но там чисто.
Странная женщина, для которой чистота исчерпывалась опрятностью. Лепра снял номер, дал щедрые чаевые, чтобы не вписывать в регистрационный листок имя своей спутницы, и они сели ужинать в кафе. Ева сквозь темные очки рассматривала сидящих за столиками мужчин. Большая часть из них играла в карты среди облаков сигаретного дыма.
— Что тебя здесь привлекает? — спросил Лепра. — Объясни. Я не могу понять.
— Сама не пойму, — призналась Ева. — Это очень сложно. Мой муж тоже не мог понять. Извини. Я упомянула о нем, потому что он, пожалуй, способен был это почувствовать лучше всякого другого. Но я сомневаюсь, есть ли вообще у мужчин восприимчивость, которая для этого необходима.
Усталый лысый официант начал их обслуживать.
— И все же, — сказал Лепра, — не думаю, чтобы это было так уж таинственно. Движение, шум…
— Нет, дело не в этом.
— Перемена обстановки, декораций.
— Нет. Дело в другом… Эти люди играют в карты, пытаются создать себе маленькое счастье… Я чувствую, чего им не хватает, чего они ищут, собираясь вместе» И мне кажется, я могла бы им это дать. Они как заблудшие дети.
— Видишь, я прав, когда хочу сочинять песни.
— Этого мало.
Ева почти ничего не ела и только потягивала свое неразбавленное божоле, положив на столик рядом с собой сигарету. Она переводила взгляд с игровых автоматов на игроков в белот.
— Нет, этого мало, — продолжала она. — Петь для них — это, конечно, уже кое-что. Но надо сделать что-то большее. Что, не знаю… Принести какую-то жертву… но не печальную жертву.
К ним подошел нищий, продававший арахис, Ева купила два пакетика, вылущила несколько орешков и стала их грызть.
— Словом, — тревожно спросил Лепра, — одного мужчины тебе недостаточно?
Сейчас начнется бесплодный спор, который они вели вот уже полгода. Но Лепра не забывал, что он убил Фожера, быть может, именно потому, что Ева никогда не отвечала прямо на его вопросы. И однако он упорствовал:
— Ты хотела бы любить всех мужчин в одном, и чтобы этот один бесконечно менялся. Тебе надо было выйти замуж за весь род человеческий.
Она сняла очки и посмотрела на Лепра с нежностью, почти материнской.
— Я не хочу причинять тебе боль, милый Жан. Зачем же ты сам все время себя мучаешь? Разве мы не счастливы? В чем же дело?
Она встала, они поднялись в номер. Ева распахнула окно, где-то вдали наигрывал аккордеон. Они узнали мелодию Фожера. Лепра закрыл ставни. Но музыка проникала сквозь стены, они молча ее слушали.
— А когда начнут петь ту песню! — прошептал Лепра.
— Молчи!
Приглушенная далекая музыка аккордеона зазвучала поэтичней, стала похожей на человеческий голос. Ева и Жан уже не думали о своем уговоре, о решении забыть. Они слушали Фожера. Лепра опустился на кровать.
— Лучше тебе столковаться с Мелио. Ты не можешь бросить сцену. Вспомни, о чем ты мне сейчас говорила. Тебе нужна публика.
— Это не поможет, — заметила Ева. — На свете есть человек, который подозревает правду. Может, это Мелио…
Аккордеон томно наигрывал «Наш дом». Ева сбросила с себя одежду.
— Они только и мечтают разделаться со мной, — сказала она.
— Но если ты оставишь сцену, ты когда-нибудь мне это припомнишь.
Ева погасила верхний свет. Теперь они стали просто двумя тенями, которые наталкивались друг на друга в темноте. Они скользнули в постель, приникли друг к другу, затихли. За окном, в темноте, где по временам на бешеной скорости проносилась какая-нибудь машина, жил Фожер.
— Кто были самые близкие друзья твоего мужа? — шепнул Лепра.
— У него их было немного. Приятели, знакомые, да.
— Мелио, Брюнстейн, Блеш, кто еще?
— Пожалуй, все. Еще его брат в Лионе, продюсер Гамар. Но я уверена, ни с одним из них он не был по-настоящему близок. Тому, у кого есть слава, друзья не нужны.
Аккордеон умолк. Его сменила другая пластинка. Ева узнала собственный голос. Голос пел: «Ты без меня».
— Видишь, как будет обидно, если ты бросишь все, — сказал Лепра.
Ева колебалась.
— Ты в самом деле хочешь, чтобы я спела?
— Я прошу тебя об этом.
— Завтра я позвоню Мелио.
Лепра прижал ее к себе. Музыки они больше не слышали.
… На другое утро они спозаранку вернулись на такси в город. Ева попросила Лепра подняться к ней. Она хотела, чтобы телефонный разговор с Мелио состоялся при нем. Лепра взял отводную трубку. На другом конце провода сейчас же отозвался голос Мелио.
— Я все обдумала, — сказала Ева. — И решила, что вы правы, мсье Мелио. Я согласна исполнить песню моего мужа.
Настало долгое молчание.
— Алло, вы меня слышите… Я согласна… Мелио кашлянул.
— Мне очень жаль… — начал он. — Вчера вечером я пытался вам дозвониться. Вас не было дома… Я уже подписал контракт.
— С кем?
— С Флоранс Брюнстейн. Ева положила трубку.
— Кто-то хочет нас доконать, — сказала она.
5
Лепра смотрел на свои руки, летавшие по клавишам. Его считают талантливым. Ева удивляется беглости его пальцев. Но талант, истинный талант, не в пальцах. Талант!… Перестав играть, Лепра взял сигарету из пачки, лежавшей на фортепиано рядом с блокнотом и карандашом, которые ему еще ни разу не понадобились. Перед его глазами возник Фожер — импровизирующий Фожер. Бывало, он нажмет наугад клавишу, прислушается… Склонит голову к плечу, сощурит левый глаз от дыма собственной сигареты и ждет… Лепра нажал клавишу, подождал… Ничего… Когда он вот так предавался воображению, им тотчас завладевала Ева. «Надо плыть по течению, — говорил Фожер. — Песни, они где-то уже существуют, готовенькие. Они на тебя смотрят, понимаешь? Ты словно приманиваешь их, как птиц хлебными крошками». В приступе отвращения Лепра прошелся по комнате, поглядел в окно — потом стал подозрительно рассматривать свое отражение в зеркале. Бесплоден! Вот в чем загвоздка! Он бесплоден. А Фожер был на свой лад неиссякаем. Что ж. Ему остается одно — работать, чтобы превзойти в виртуозности всех виртуозов… Лепра подошел к инструменту, закрыл глаза, повертел пальцем в воздухе, словно готовясь вытянуть жребий, и опустил его на клавишу… Протяжно зазвучала прекрасная низкая нота. Фа… Ну а дальше?.. Это всего-навсего фа. Что можно выразить с помощью фа? С фа можно начать играть что угодно… полонез, балладу, концерт… Но можно ли ею высказать: «мне грустно», «я ревную», «я тоскую», «я — Лепра»?.. Он сыграл трудный, блестящий пассаж, вспомнил музыкальную фразу Бетховена, отработал ее исполнение до совершенства, просто так, чтобы усладить пальцы, но в сердце было пусто. Зазвонил телефон.
— Алло?.. Ева, любимая, это ты?.. Сижу за роялем, само собой.
— Ты читал газеты?
— Нет. А что?
— Эта девка Флоранс имела грандиозный успех.
— Исполняя ту песню?
— Конечно.
— Ну и что? Что это доказывает?
— Как что доказывает? Ты понимаешь, что песню поют уже буквально все!
— Прости, но до меня не доходит…
— Ничего, скоро дойдет…
Она сухо оборвала разговор. Лепра пожал плечами. Черт с ней, с песней. Из вызова он сыграл ее наизусть, украсив фиоритурами, расцветив вариациями… Верно, здорово, но в конце концов, это всего лишь песня… Не надо поддаваться… Лепра надел куртку и вышел купить газеты, которые прочел тут же на улице. Ева не преувеличивала. Пресса была единодушна… пожалуй, даже слишком единодушна. Тут наверняка не обошлось без Мелио. «Новая звезда. Флоранс Брюнстейн оказалась откровением… Родилась великая певица…»
Лепра вернулся домой, позвонил Еве.
— Это я, дорогая. Я просмотрел газеты… Флоранс и в самом деле добилась успеха… Но это не значит, что ты повержена.
Ева часто дышала в трубку.
— Никто вас не сравнивает, — продолжал он. — Я ставлю себя на твое место, я понимаю, это обидно. Но, по-моему, мы с тобой склонны…
— Преувеличивать, да?
— Пожалуй. Хочешь, пообедаем вместе? Надо все обсудить.
— Давай, — согласилась она без восторга.
— Заехать за тобой? Или где-нибудь встретимся?
— Встретимся. Возле «Фигаро».
— До свиданья, дорогая.
Он переоделся. Успех Флоранс его не смутил. Наоборот, Лепра почувствовал себя уверенней. Фожер желал этого успеха, он готовил его уже давно. Теперь он должен быть доволен. Лепра в изумлении застыл с расческой в руке. Он рассуждает так, как если бы Фожер мог предугадать… А в самом деле, может, он все предугадал, задумал, подстроил?.. Лепра привел прическу в порядок. Что за дурацкие мысли. Ничего Фожер не подстроил. Он просто пытался вынудить Еву исполнить песню, чтобы помучить ее. Фокус не удался. Фожер — это прошлое!… Лепра вышел на площадку, вызвал лифт. А теперь надо обеспечить будущее, других проблем нет. Лепра заглянул в комнату консьержки.
— Если меня будут спрашивать…
Радио играло под сурдинку, женский голос пел.
— Что это за передача? — спросил Лепра.
— А кто ее знает, — сказала консьержка. — Я не обратила внимания… Просто приятно послушать музыку…
Лепра медленно, почти робко прикрыл дверь. Он должен был этого ждать. Ничего страшного не случилось. И однако!… Постой, не торопись. Неужели я завидую Фожеру? Нет. Песня хороша. Она уже имеет успех. Это естественно… Что в этом особенного? Может, я боюсь?.. Нет. Впрочем, чего бояться? Тогда в чем же дело, Боже мой!
Никогда еще осень не была такой ласковой, а свет таким мягким. Полдень на бульварах ощущался как праздник. Праздник для всех других. Лепра вдруг почувствовал себя в положении беглеца. Странно, что песня, которую он знал наизусть, которая уже не могла потрясти его внезапностью впечатления, обретала вдруг какую-то новую жизнь, когда он встречался с ней вот так, случайно! Но это не может, не будет длиться долго. Он привыкнет. К яду ведь привыкают… И все же Лепра обошел стороной улицу Камбон. И в будущем он постарается обходить некоторые улицы — их перечень уже складывался в его голове… Те, где музыкальные магазины… Не из суеверия, нет. Просто неприятно видеть портреты Фожера. И потом, когда проходишь мимо этих магазинов, непременно услышишь обрывок мелодии, припев, отзвук пластинки… Лепра вышел на площадь Согласия. Под деревьями легче дышалось. Он восстановил прерванную нить мыслей. Обеспечить будущее… Если Ева откажется петь, будущее предопределено — придется выступать с концертами. Но концерты влекут за собой гастрольные поездки, частые разлуки… Лепра побренчал в кармане мелочью. Разлуки! Само собой, Фожер это предвидел. «Обещай мне больше с ним не встречаться». Вот что он сказал тогда на вилле в Ла-Боль. После смерти он стал сильнее, чем при жизни!
— Нет, — громко произнес Лепра.
Нет! Никогда он не согласится расстаться с Евой. Лучше уж снова служить оркестрантом в ресторане… Но тогда Еве будет стыдно показываться с ним… Газетная хроника, краткие заметки, шуточки, насмешливые перешептывания — он хорошо знал все виды оружия, которое разит вернее, чем кинжал. «Может, я уже конченый человек, — думал Лепра. — А может, мне надо ее разлюбить». И тут ему показалось, что он уловил суть вопроса. Метили в Еву, а через нее в него. Теперь это для него совершенно очевидно. Они оба думали, что еще могут защититься, но оказалось — поздно. Защититься от кого? От мертвеца?.. От …чего? От слепого общественного мнения?.. Неужели и впрямь ничего нельзя поделать? Может, еще удастся воздействовать на тех, кого они подозревают. Воздействовать — но как? Допросить каждого по очереди: «Это не вы ли прислали мне пластинку?» Смешно. И потом, Ева же могла исполнить песню. Мелио на этом настаивал. Никто не мог предвидеть, что она откажется. Никто!… Кроме Фожера!
«Ладно, — твердил про себя Лепра. — Буду думать о другом. С этой минуты запрещаю себе думать о Фожере». У него оставалась Ева. Ева, которая вернется к нему, потому что ей некому больше довериться. Сообщничество сблизит их больше, чем любовь. Это было почти утешение.
В условленном месте Евы не было. Лепра посмотрел на часы, рассеянно пробежал расклеенные на стенде страницы «Фигаро литтерер». Один Лепра, элегантный, уверенный в себе, прохаживался по улице; другой вслушивался в обрывки собственных мыслей: «Придется сменить квартиру… начать экономить… катиться вниз… у нее деньги есть… у меня нет…»
Ева появилась внезапно. Она почти бежала. Лепра едва не раскрыл ей навстречу объятия.
— Уведи меня куда-нибудь, — сказала она. — Куда хочешь. Я немного опоздала. Прости. Я зашла в магазин, потом взяла такси, но тут…
— Что тут?
— Ладно, я тебе признаюсь. Это глупо, конечно!
— Говори же, дорогая, что случилось?
— Шофер стал насвистывать…
— Понимаю, — сказал Лепра.
— Я вышла под каким-то пустым предлогом и всю оставшуюся дорогу шла пешком.
Они стояли друг против друга, не двигаясь, снова встревоженные.
— То же самое вышло со мной, — заговорил Лепра. — Неприятно, но думаю, мы привыкнем. Так надо. Хочешь, пойдем в клуб на Елисейских полях. Сейчас еще только половина двенадцатого, там нам будет спокойно.
— У меня кусок в горло не пойдет, — сказала Ева. Они пересекли площадь Рон-Пуэн.
— Ты уверен, что там мы не услышим музыку? — спросила она.
— Вот до чего мы дошли! — прошептал Лепра.
— Но ты понимаешь, как я буду выглядеть в глазах окружающих? — спросила Ева.
У подножия лестницы было людно, но в зале оставались тихие уголки. Они расположились в самой глубине зала. Лепра, изучая меню, поглаживал руку Евы. Без всякой причины он вдруг снова обрел душевное равновесие. Ева тоже улыбнулась.
— Прости меня, Жанно. Я лишилась здравого смысла. Сама себя не узнаю. Закажи мне что-нибудь выпить. Все равно что… Я сразу приду в себя… У меня для тебя хорошая новость.
— Маскере?
— Нет. Маскере уклоняется, и это, между прочим, доказывает, что мои акции упали. Это Блеш. Он все устроит, и через три недели… Сегодня вечером он обещал мне позвонить. Но дело можно считать почти решенным. Они пригласили венгерского пианиста, но тот заболел.
— Стало быть, меня нанимают играть чардаш.
— Прошу тебя, не ворчи. Само собой, я сказала, что ты согласен. Осторожно! Не смотри на лестницу… Человек, который спускается по ступенькам… это Гамар.
— Гамар? Тот, который в нашем списке?
— Да.
Гамар их увидел. Он поклонился, поколебался, подошел к их столику. Ева представила мужчин друг другу так, как если бы Гамар был ее близким другом. Она вовсе не была лицемеркой. Просто ее разбирало любопытство, и она готова была к борьбе. Гамар сел напротив них.
— Я очень рад, что вас встретил, — сказал он Еве. — Я уезжаю в Италию, и, как всегда, в спешке… Фожер сообщил вам о нашем последнем разговоре? Видите, я иду прямо к цели.
Ева всматривалась в Гамара с таким пристальным вниманием, что Лепра уже заранее ненавидел этого человека, державшегося слишком непринужденно. Может, враг — это он?
— Нет, — сказала Ева, — муж не посвящал меня в свои дела.
— Но речь идет о деле, которое касается вас самой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
— Нет, постой, — сказал Лепра. — Это я тебя защищаю.
— Давай разберемся, — возразила Ева. — Когда я отвергла предложение Мелио спеть эту песню, я и в самом деле прежде всего хотела населить ему. К тому же я не в состоянии ее петь. Но была и другая причина: я как раз подумала о тебе. Я решила: вот самый подходящий случай на время уйти со сцены и все силы посвятить борьбе за твой успех. Сам собой успех не приходит. Дело тут не столько в таланте, сколько в поддержке, в рекламе… В то же время, если я покину сцену, я оставлю с носом всяких там Мелио, Брюнстейнов и Маскере — всех тех, кто терпеть меня не может и ни во что не ставит как певицу. Это лучший способ помочь тебе.
— Я не смотрел на это под таким углом, — признался Лепра.
Навстречу им катили двое полицейских на велосипедах, они перешли на другую сторону аллеи, которая убегала в глубины ночного мрака между двумя рядами фонарей.
— Помнишь слова пластинки, — снова заговорил Лепра. — По-твоему, в них не было угрозы? Там была фраза: «Берегись». Он метит в тебя. Предположим, Мелио солгал и сам он тоже получил пластинку. Если ты откажешься исполнить эту песню, понимаешь ты, какие подозрения на себя навлечешь? Ты должна спеть ее, родная. Моей карьерой ты займешься после. Это не к спеху. Я даже не уверен, стремлюсь ли я к карьере виртуоза. Давай прежде всего подумаем о тебе.
Оба отдавали себе ясный отчет в своих маневрах: под предлогом взаимной заботы каждый старался завладеть другим. Никогда еще они не любили друг друга так, как теперь.
— Поцелуй меня, — шепнула Ева.
Они оказались на самой опушке, но из вызова нарочно продлили поцелуй.
— Забудем? — предложила Ева. — Забудем их всех?
— Забудем! — повторил Лепра.
Они рассмеялись от души и взялись за руки, как деревенские жених с невестой. Теперь игра состояла в том, чтобы не допустить и намека на то, о чем оба втайне думали. Они снова вышли на авеню, где светился огнями вход в метро.
— Это последний отель налево, — сказала Ева. — Предупреждаю, это не то, что называется благопристойным заведением. Но там чисто.
Странная женщина, для которой чистота исчерпывалась опрятностью. Лепра снял номер, дал щедрые чаевые, чтобы не вписывать в регистрационный листок имя своей спутницы, и они сели ужинать в кафе. Ева сквозь темные очки рассматривала сидящих за столиками мужчин. Большая часть из них играла в карты среди облаков сигаретного дыма.
— Что тебя здесь привлекает? — спросил Лепра. — Объясни. Я не могу понять.
— Сама не пойму, — призналась Ева. — Это очень сложно. Мой муж тоже не мог понять. Извини. Я упомянула о нем, потому что он, пожалуй, способен был это почувствовать лучше всякого другого. Но я сомневаюсь, есть ли вообще у мужчин восприимчивость, которая для этого необходима.
Усталый лысый официант начал их обслуживать.
— И все же, — сказал Лепра, — не думаю, чтобы это было так уж таинственно. Движение, шум…
— Нет, дело не в этом.
— Перемена обстановки, декораций.
— Нет. Дело в другом… Эти люди играют в карты, пытаются создать себе маленькое счастье… Я чувствую, чего им не хватает, чего они ищут, собираясь вместе» И мне кажется, я могла бы им это дать. Они как заблудшие дети.
— Видишь, я прав, когда хочу сочинять песни.
— Этого мало.
Ева почти ничего не ела и только потягивала свое неразбавленное божоле, положив на столик рядом с собой сигарету. Она переводила взгляд с игровых автоматов на игроков в белот.
— Нет, этого мало, — продолжала она. — Петь для них — это, конечно, уже кое-что. Но надо сделать что-то большее. Что, не знаю… Принести какую-то жертву… но не печальную жертву.
К ним подошел нищий, продававший арахис, Ева купила два пакетика, вылущила несколько орешков и стала их грызть.
— Словом, — тревожно спросил Лепра, — одного мужчины тебе недостаточно?
Сейчас начнется бесплодный спор, который они вели вот уже полгода. Но Лепра не забывал, что он убил Фожера, быть может, именно потому, что Ева никогда не отвечала прямо на его вопросы. И однако он упорствовал:
— Ты хотела бы любить всех мужчин в одном, и чтобы этот один бесконечно менялся. Тебе надо было выйти замуж за весь род человеческий.
Она сняла очки и посмотрела на Лепра с нежностью, почти материнской.
— Я не хочу причинять тебе боль, милый Жан. Зачем же ты сам все время себя мучаешь? Разве мы не счастливы? В чем же дело?
Она встала, они поднялись в номер. Ева распахнула окно, где-то вдали наигрывал аккордеон. Они узнали мелодию Фожера. Лепра закрыл ставни. Но музыка проникала сквозь стены, они молча ее слушали.
— А когда начнут петь ту песню! — прошептал Лепра.
— Молчи!
Приглушенная далекая музыка аккордеона зазвучала поэтичней, стала похожей на человеческий голос. Ева и Жан уже не думали о своем уговоре, о решении забыть. Они слушали Фожера. Лепра опустился на кровать.
— Лучше тебе столковаться с Мелио. Ты не можешь бросить сцену. Вспомни, о чем ты мне сейчас говорила. Тебе нужна публика.
— Это не поможет, — заметила Ева. — На свете есть человек, который подозревает правду. Может, это Мелио…
Аккордеон томно наигрывал «Наш дом». Ева сбросила с себя одежду.
— Они только и мечтают разделаться со мной, — сказала она.
— Но если ты оставишь сцену, ты когда-нибудь мне это припомнишь.
Ева погасила верхний свет. Теперь они стали просто двумя тенями, которые наталкивались друг на друга в темноте. Они скользнули в постель, приникли друг к другу, затихли. За окном, в темноте, где по временам на бешеной скорости проносилась какая-нибудь машина, жил Фожер.
— Кто были самые близкие друзья твоего мужа? — шепнул Лепра.
— У него их было немного. Приятели, знакомые, да.
— Мелио, Брюнстейн, Блеш, кто еще?
— Пожалуй, все. Еще его брат в Лионе, продюсер Гамар. Но я уверена, ни с одним из них он не был по-настоящему близок. Тому, у кого есть слава, друзья не нужны.
Аккордеон умолк. Его сменила другая пластинка. Ева узнала собственный голос. Голос пел: «Ты без меня».
— Видишь, как будет обидно, если ты бросишь все, — сказал Лепра.
Ева колебалась.
— Ты в самом деле хочешь, чтобы я спела?
— Я прошу тебя об этом.
— Завтра я позвоню Мелио.
Лепра прижал ее к себе. Музыки они больше не слышали.
… На другое утро они спозаранку вернулись на такси в город. Ева попросила Лепра подняться к ней. Она хотела, чтобы телефонный разговор с Мелио состоялся при нем. Лепра взял отводную трубку. На другом конце провода сейчас же отозвался голос Мелио.
— Я все обдумала, — сказала Ева. — И решила, что вы правы, мсье Мелио. Я согласна исполнить песню моего мужа.
Настало долгое молчание.
— Алло, вы меня слышите… Я согласна… Мелио кашлянул.
— Мне очень жаль… — начал он. — Вчера вечером я пытался вам дозвониться. Вас не было дома… Я уже подписал контракт.
— С кем?
— С Флоранс Брюнстейн. Ева положила трубку.
— Кто-то хочет нас доконать, — сказала она.
5
Лепра смотрел на свои руки, летавшие по клавишам. Его считают талантливым. Ева удивляется беглости его пальцев. Но талант, истинный талант, не в пальцах. Талант!… Перестав играть, Лепра взял сигарету из пачки, лежавшей на фортепиано рядом с блокнотом и карандашом, которые ему еще ни разу не понадобились. Перед его глазами возник Фожер — импровизирующий Фожер. Бывало, он нажмет наугад клавишу, прислушается… Склонит голову к плечу, сощурит левый глаз от дыма собственной сигареты и ждет… Лепра нажал клавишу, подождал… Ничего… Когда он вот так предавался воображению, им тотчас завладевала Ева. «Надо плыть по течению, — говорил Фожер. — Песни, они где-то уже существуют, готовенькие. Они на тебя смотрят, понимаешь? Ты словно приманиваешь их, как птиц хлебными крошками». В приступе отвращения Лепра прошелся по комнате, поглядел в окно — потом стал подозрительно рассматривать свое отражение в зеркале. Бесплоден! Вот в чем загвоздка! Он бесплоден. А Фожер был на свой лад неиссякаем. Что ж. Ему остается одно — работать, чтобы превзойти в виртуозности всех виртуозов… Лепра подошел к инструменту, закрыл глаза, повертел пальцем в воздухе, словно готовясь вытянуть жребий, и опустил его на клавишу… Протяжно зазвучала прекрасная низкая нота. Фа… Ну а дальше?.. Это всего-навсего фа. Что можно выразить с помощью фа? С фа можно начать играть что угодно… полонез, балладу, концерт… Но можно ли ею высказать: «мне грустно», «я ревную», «я тоскую», «я — Лепра»?.. Он сыграл трудный, блестящий пассаж, вспомнил музыкальную фразу Бетховена, отработал ее исполнение до совершенства, просто так, чтобы усладить пальцы, но в сердце было пусто. Зазвонил телефон.
— Алло?.. Ева, любимая, это ты?.. Сижу за роялем, само собой.
— Ты читал газеты?
— Нет. А что?
— Эта девка Флоранс имела грандиозный успех.
— Исполняя ту песню?
— Конечно.
— Ну и что? Что это доказывает?
— Как что доказывает? Ты понимаешь, что песню поют уже буквально все!
— Прости, но до меня не доходит…
— Ничего, скоро дойдет…
Она сухо оборвала разговор. Лепра пожал плечами. Черт с ней, с песней. Из вызова он сыграл ее наизусть, украсив фиоритурами, расцветив вариациями… Верно, здорово, но в конце концов, это всего лишь песня… Не надо поддаваться… Лепра надел куртку и вышел купить газеты, которые прочел тут же на улице. Ева не преувеличивала. Пресса была единодушна… пожалуй, даже слишком единодушна. Тут наверняка не обошлось без Мелио. «Новая звезда. Флоранс Брюнстейн оказалась откровением… Родилась великая певица…»
Лепра вернулся домой, позвонил Еве.
— Это я, дорогая. Я просмотрел газеты… Флоранс и в самом деле добилась успеха… Но это не значит, что ты повержена.
Ева часто дышала в трубку.
— Никто вас не сравнивает, — продолжал он. — Я ставлю себя на твое место, я понимаю, это обидно. Но, по-моему, мы с тобой склонны…
— Преувеличивать, да?
— Пожалуй. Хочешь, пообедаем вместе? Надо все обсудить.
— Давай, — согласилась она без восторга.
— Заехать за тобой? Или где-нибудь встретимся?
— Встретимся. Возле «Фигаро».
— До свиданья, дорогая.
Он переоделся. Успех Флоранс его не смутил. Наоборот, Лепра почувствовал себя уверенней. Фожер желал этого успеха, он готовил его уже давно. Теперь он должен быть доволен. Лепра в изумлении застыл с расческой в руке. Он рассуждает так, как если бы Фожер мог предугадать… А в самом деле, может, он все предугадал, задумал, подстроил?.. Лепра привел прическу в порядок. Что за дурацкие мысли. Ничего Фожер не подстроил. Он просто пытался вынудить Еву исполнить песню, чтобы помучить ее. Фокус не удался. Фожер — это прошлое!… Лепра вышел на площадку, вызвал лифт. А теперь надо обеспечить будущее, других проблем нет. Лепра заглянул в комнату консьержки.
— Если меня будут спрашивать…
Радио играло под сурдинку, женский голос пел.
— Что это за передача? — спросил Лепра.
— А кто ее знает, — сказала консьержка. — Я не обратила внимания… Просто приятно послушать музыку…
Лепра медленно, почти робко прикрыл дверь. Он должен был этого ждать. Ничего страшного не случилось. И однако!… Постой, не торопись. Неужели я завидую Фожеру? Нет. Песня хороша. Она уже имеет успех. Это естественно… Что в этом особенного? Может, я боюсь?.. Нет. Впрочем, чего бояться? Тогда в чем же дело, Боже мой!
Никогда еще осень не была такой ласковой, а свет таким мягким. Полдень на бульварах ощущался как праздник. Праздник для всех других. Лепра вдруг почувствовал себя в положении беглеца. Странно, что песня, которую он знал наизусть, которая уже не могла потрясти его внезапностью впечатления, обретала вдруг какую-то новую жизнь, когда он встречался с ней вот так, случайно! Но это не может, не будет длиться долго. Он привыкнет. К яду ведь привыкают… И все же Лепра обошел стороной улицу Камбон. И в будущем он постарается обходить некоторые улицы — их перечень уже складывался в его голове… Те, где музыкальные магазины… Не из суеверия, нет. Просто неприятно видеть портреты Фожера. И потом, когда проходишь мимо этих магазинов, непременно услышишь обрывок мелодии, припев, отзвук пластинки… Лепра вышел на площадь Согласия. Под деревьями легче дышалось. Он восстановил прерванную нить мыслей. Обеспечить будущее… Если Ева откажется петь, будущее предопределено — придется выступать с концертами. Но концерты влекут за собой гастрольные поездки, частые разлуки… Лепра побренчал в кармане мелочью. Разлуки! Само собой, Фожер это предвидел. «Обещай мне больше с ним не встречаться». Вот что он сказал тогда на вилле в Ла-Боль. После смерти он стал сильнее, чем при жизни!
— Нет, — громко произнес Лепра.
Нет! Никогда он не согласится расстаться с Евой. Лучше уж снова служить оркестрантом в ресторане… Но тогда Еве будет стыдно показываться с ним… Газетная хроника, краткие заметки, шуточки, насмешливые перешептывания — он хорошо знал все виды оружия, которое разит вернее, чем кинжал. «Может, я уже конченый человек, — думал Лепра. — А может, мне надо ее разлюбить». И тут ему показалось, что он уловил суть вопроса. Метили в Еву, а через нее в него. Теперь это для него совершенно очевидно. Они оба думали, что еще могут защититься, но оказалось — поздно. Защититься от кого? От мертвеца?.. От …чего? От слепого общественного мнения?.. Неужели и впрямь ничего нельзя поделать? Может, еще удастся воздействовать на тех, кого они подозревают. Воздействовать — но как? Допросить каждого по очереди: «Это не вы ли прислали мне пластинку?» Смешно. И потом, Ева же могла исполнить песню. Мелио на этом настаивал. Никто не мог предвидеть, что она откажется. Никто!… Кроме Фожера!
«Ладно, — твердил про себя Лепра. — Буду думать о другом. С этой минуты запрещаю себе думать о Фожере». У него оставалась Ева. Ева, которая вернется к нему, потому что ей некому больше довериться. Сообщничество сблизит их больше, чем любовь. Это было почти утешение.
В условленном месте Евы не было. Лепра посмотрел на часы, рассеянно пробежал расклеенные на стенде страницы «Фигаро литтерер». Один Лепра, элегантный, уверенный в себе, прохаживался по улице; другой вслушивался в обрывки собственных мыслей: «Придется сменить квартиру… начать экономить… катиться вниз… у нее деньги есть… у меня нет…»
Ева появилась внезапно. Она почти бежала. Лепра едва не раскрыл ей навстречу объятия.
— Уведи меня куда-нибудь, — сказала она. — Куда хочешь. Я немного опоздала. Прости. Я зашла в магазин, потом взяла такси, но тут…
— Что тут?
— Ладно, я тебе признаюсь. Это глупо, конечно!
— Говори же, дорогая, что случилось?
— Шофер стал насвистывать…
— Понимаю, — сказал Лепра.
— Я вышла под каким-то пустым предлогом и всю оставшуюся дорогу шла пешком.
Они стояли друг против друга, не двигаясь, снова встревоженные.
— То же самое вышло со мной, — заговорил Лепра. — Неприятно, но думаю, мы привыкнем. Так надо. Хочешь, пойдем в клуб на Елисейских полях. Сейчас еще только половина двенадцатого, там нам будет спокойно.
— У меня кусок в горло не пойдет, — сказала Ева. Они пересекли площадь Рон-Пуэн.
— Ты уверен, что там мы не услышим музыку? — спросила она.
— Вот до чего мы дошли! — прошептал Лепра.
— Но ты понимаешь, как я буду выглядеть в глазах окружающих? — спросила Ева.
У подножия лестницы было людно, но в зале оставались тихие уголки. Они расположились в самой глубине зала. Лепра, изучая меню, поглаживал руку Евы. Без всякой причины он вдруг снова обрел душевное равновесие. Ева тоже улыбнулась.
— Прости меня, Жанно. Я лишилась здравого смысла. Сама себя не узнаю. Закажи мне что-нибудь выпить. Все равно что… Я сразу приду в себя… У меня для тебя хорошая новость.
— Маскере?
— Нет. Маскере уклоняется, и это, между прочим, доказывает, что мои акции упали. Это Блеш. Он все устроит, и через три недели… Сегодня вечером он обещал мне позвонить. Но дело можно считать почти решенным. Они пригласили венгерского пианиста, но тот заболел.
— Стало быть, меня нанимают играть чардаш.
— Прошу тебя, не ворчи. Само собой, я сказала, что ты согласен. Осторожно! Не смотри на лестницу… Человек, который спускается по ступенькам… это Гамар.
— Гамар? Тот, который в нашем списке?
— Да.
Гамар их увидел. Он поклонился, поколебался, подошел к их столику. Ева представила мужчин друг другу так, как если бы Гамар был ее близким другом. Она вовсе не была лицемеркой. Просто ее разбирало любопытство, и она готова была к борьбе. Гамар сел напротив них.
— Я очень рад, что вас встретил, — сказал он Еве. — Я уезжаю в Италию, и, как всегда, в спешке… Фожер сообщил вам о нашем последнем разговоре? Видите, я иду прямо к цели.
Ева всматривалась в Гамара с таким пристальным вниманием, что Лепра уже заранее ненавидел этого человека, державшегося слишком непринужденно. Может, враг — это он?
— Нет, — сказала Ева, — муж не посвящал меня в свои дела.
— Но речь идет о деле, которое касается вас самой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16