У меня появилось недоброе предчувствие.— Бернар! Вернись!Мы находились в точке пересечения железнодорожных путей, они тускло поблескивали, похожие все вместе на гигантскую розетку, направляющую в ночи бег составов.Прямо на нас надвигались два вагона, они несколько раз меняли направление, словно для того, чтобы вернее настичь нас. Застыв на месте, вытянув перед собой руки, похожий на загнанного зверя, я не мог пошевелиться.Выбирая путь в стальном лабиринте, смертельно тяжелые вагоны прошли мимо, почти впритык ко мне. Из них доносился храп и нетерпеливый стук копыт. Крик Бернара полоснул меня как лезвие бритвы, я задохнулся. Вагонам не было конца, но вот, покачивая сцепками, они прошли мимо; чуть подальше я различил контейнер, скользивший так мягко, словно лодка по озерной глади. Мелькнула надпись огромными светлыми буквами: Амберьё — Марсель. Бернар стонал; совершенно потеряв голову, я искал его между рельсов. Спотыкался, падал. В конце концов встал на четвереньки, стал ощупывать шпалы и вздрогнул, когда моя рука коснулась его тела.— Бернар… Старина…— Крышка мне… — тяжело выдохнул он. — Нога… Кровотечение…— Я позову на помощь.— Чтобы тебя сцапали?.. Оставь меня… Возьми мой бумажник, документы и все остальное… Иди к ней, она тебя спрячет…На мгновение он, видимо, потерял сознание. Стоя коленями на щебенке, я держал его за руку. Никогда не думал, что можно быть таким несчастным. Вагоны по два, по три, в одиночку катились слева, справа, и мне захотелось, чтобы один из них надвинулся на меня, принеся забвение и отдых.— Будь внимателен, не нарвись на патруль, — прошептал Бернар. — Не беги, а то откроют огонь… Скажешь Элен…Тут из его груди вырвалось клокотание, и я понял: все кончено, отныне я беззащитен перед любой опасностью, мне не на кого опереться. Без Бернара мне остается одно — сдаться. Самостоятельно выпутаться я не способен. Я ощупывал теплое тело Бернара, выворачивал его карманы. Что я скажу Элен? Если правду — она прогонит меня. Выхода не было. Дрожащими руками я вынул бумажник Бернара. Щебенка больно врезалась в колени. Я встал. Прощай, Бернар!Я утер лицо, мокрое от дождя и слез, и сделал свои первые шаги одинокого и свободного человека. Я сделал их в невообразимой тоске. Я знал, что страх никогда больше не покинет меня. Я обернулся. Небольшая темная груда между путями — вот и все, что осталось от Бернара, а вокруг продолжалось движение: стуча на стрелках, скрипя на контррельсах, по бесконечной металлической равнине грохотали колеса. Согнувшись, словно под пулеметным огнем, зажав в кулаке бумажник Бернара, я пошел прочь. У меня было ощущение, что я обворовал труп. Глава 2 Мне удалось выбраться из сортировочного узла; выйдя на мокрое шоссе, я ненадолго остановился, чтобы сориентироваться. В лагере Бернар часто набрасывал план Лиона, и я худо-бедно представлял себе этот огромный город, часть которого стиснута, зажата между двумя реками — Соной и Роной, — как между палочками буквы «У». По всей видимости, я находился за пределами этого «игрека», неподалеку от вокзала Перраш. Но где именно был вокзал? Впереди? Сзади? Я не знал, на что решиться, и вдруг где-то очень далеко услышал едва различимый, заглушаемый ветром и туманом голос из репродуктора. В той стороне были люди, обитатели другого мира — тепло одетые, при деньгах; сейчас они сядут в скорый поезд, беззаботно уснут, а когда проснутся, увидят волны Средиземного моря, играющие на белых песчаных отмелях. Я застонал от изнеможения и безнадежности. Я всегда был отщепенцем с наполовину мертвой душой, затерянной в кругах этого ада, в этом непостоянном мире из ветра и воды. Никогда мне не добраться до пристани. И все же я зашагал вперед, хотя так отупел от беспросветной тоски, что даже не старался поменьше шуметь.Дорога была узкая. Слева кучи балласта — камешки от него порой летели мне под ноги; справа чернела пустота, от которой я старался держаться как можно дальше. Однако спасение было именно там: внизу, под насыпью, должна была проходить улица. Я что было сил вглядывался в темноту, опасаясь налететь на острые колья какой-нибудь решетки. Вокруг тихо сыпал мелкий дождь — один из тех упорных дождичков, которые словно для того и существуют, чтобы олицетворять собою Зло. Вспомнилось время, когда я по четверть часа раздумывал, какой галстук надеть; сейчас я был изголодавшимся бродягой, у меня как будто бы даже появилось желание пострадать еще, про запас, чтобы поиздеваться над своим прошлым. Носком ботинка я ощупал склон: он был крутой. А что, если съехать на заду?.. Я сел на мокрую землю и, помогая себе пятками, стал спускаться. Страхи мои были напрасны. Спуск прошел благополучно. Рубеж был взят. Я шагал по мостовой. Вокруг был город.Пустынный, мрачный, молчаливый город, канавы которого были переполнены и где изредка хлопала ставня. Мои шаги гулко раздавались среди неразличимых фасадов домов. Я был похож на насекомое, преодолевающее заваленную камнями равнину. Споткнулся о бортик тротуара, справа от себя нащупал стену. Оставалось лишь терпеливо двигаться дальше, пока держат ноги и не кончилась стена. В стене обнаруживались ниши, в глубине которых находились закрытые двери; рука касалась ставен, жалюзи, пальцы согревались, скользя по известке, время от времени натыкались на раскисшую афишу. Затем стена кончилась. Я с опаской шел дальше, стараясь придерживаться бортика тротуара. Миновал перекресток и, чтобы не налететь на что-нибудь, вытянул руки вперед. В ботинки набиралась вода. С крыш срывались тяжелые капли и разбивались о разбухшую от воды одежду, затем ледяная влага просачивалась до самого тела. Но я уже давно перешагнул грань того состояния, когда тревожишься за свое здоровье или жизнь. С каким-то недоверчивым изумлением я все глубже погружался в отчаяние. Пробило половину. Но которого часа? Несколько мгновений, и я превращусь в мишень для автоматчиков из патруля. А улице ни конца ни края… Мои воспаленные пальцы перестали ощущать стену. Сделав несколько осторожных шагов, я вступил на какую-то очень гладкую поверхность. Оказалось, это трамвайные рельсы. У меня слегка потеплело на душе. Мне показалось, что теперь я не так одинок и беспомощен. Эта стальная колея выведет меня к центру города. Я пошел по ней и вскоре очутился посреди какого-то огромного пространства, по которому свободно, не встречая на своем пути преград и не завихряясь, гулял со всей набранной на равнине силой ветер. Я прислушался: вокруг раздавался приглушенный рокот, похожий на шум моря в раковине. А запах? Это был запах проточной воды, текущей вдаль и ударяющейся о берега, терпкий запах рыбы и водорослей. Я стоял на мосту над Роной. Неужели повезет?Я остановился, но эхо моих шагов продолжало звучать. Впрочем, нет, это шаги идущего впереди меня человека. Я весь сжался, боясь даже дышать. Хотя, в конце концов, повстречать прохожего — что тут необычного? Правда, этот прохожий меня пугал: слишком уж безбоязненно он шел. Стучали по мостовой кожаные подошвы. Боты? Или всего-навсего зимние ботинки? Шаги удалялись. Я старался поспеть за ними. До сих пор я имел дело с предметами. Отныне мне предстоит иметь дело с людьми. Возникла мысль о Бернаре. Я взывал к нему, как к святому-покровителю; поборов инстинктивный страх налететь на что-нибудь, я поспешил пройти мост. Звук шагов стал глуше. Потом вдруг совсем пропал; почему — мне стало ясно, только когда я сам, сойдя с моста, ступил на мягкую почву. Я попал на площадь. Не площадь ли Карно, о которой говорил Бернар? В таком случае нужно взять вправо, к Соне. Но как не заплутать в этой пустыне тьмы? Я сильно ударился обо что-то плечом и чуть не упал. Что это? Пальцы ощутили шероховатую поверхность коры. Видимо, площадь обсажена деревьями. Я продвигался очень медленно. Дотрагиваться до клейкой мшистой коры и отыскивать проход между деревьями было ужасно неприятно. Наверное, это насаждения, обнесенные металлическим заборчиком, как в общественном саду? Я был настолько вымотан, что не сомневался: стоит упасть, и я уже не поднимусь. Скамьи, стулья — все это тоже приходилось учитывать. Я заблудился в этом, как мне казалось, подлеске, зачарованном лесу; от бешенства у меня начались судороги в ногах. Раздался торжественный бой часов — десять, одиннадцать, двенадцать. Били одновременно несколько часов — их разноголосица с важностью уведомляла меня, что отсрочка подходит к концу. С этого момента я переставал быть запоздалым пешеходом и становился подозрительной личностью. Я упустил свой шанс. Ну нет, дудки! Слишком уж глупо! В пяти минутах ходьбы от дома Элен…Я прислонился к стволу дерева, уткнулся в его влажную кору. Только без паники! Все взвесить! Я неподалеку от вокзала Перраш. Значит, нужно ориентироваться по нему, оставить его слева и идти по бульвару — как его?.. по названию какой-то битвы… Бульвар выведет к Соне. По слуху ориентироваться трудно. Нужно продолжать путь — и немедля. Я пошел наугад, почва под ногами стала тверже. Послышался нарастающий шум мотора, желтый свет фар высветил дорогу. Я успел оглядеться и вскоре уже шагал по широкому тротуару. На мой взгляд, даже слишком широкому. Это был один из богатых кварталов, со множеством кафе и отелей. Для меня небезопасный. К счастью, мне попадались ниши домов, куда я, как крыса, забивался. Да, я был крысой, украдкой перебегавшей с места на место. Так я избежал встречи с группой мужчин, наблюдая из укрытия за огоньками их сигарет, слушая, как клацают подошвы их ботинок по мостовой. Должно быть, я стер ноги в кровь разбухшей от воды обувью. Еще одно усилие. Я дотащился до просторной площади и на этот раз почувствовал, что погиб окончательно. Покружив по площади, я должен был выйти на центральную улицу, ведущую к Белькур. Вместо этого я спускался вниз. Ошибки быть не могло: дорога шла под гору. Я остановился, раздумывая. Что может представлять собой спуск в этой части города?.. Набережная! Следовательно, я на берегу Соны?.. Я вернулся назад и снова принялся на ощупь отыскивать дома на набережной. Но домов не было. Здесь-то я и подохну, в этой непонятно где заставшей меня ночи, может быть, всего в нескольких метрах от спасительного пристанища. Ну же, последний рывок… Я сделал еще несколько шагов — голова гудела, ноги подкашивались, — как вдруг заметил на земле белый круг от электрического фонарика, освещавший пару ног в гражданской обуви.— Эй, — крикнул я, — где улица Буржела? Свет погас, голос нерешительно переспросил:— Улица Буржела?— Да.— Справа вторая.Зашелестел плащ, прохожий торопился прочь. Наверняка принял меня за бродягу. Но голос его меня обнадежил. Остается лишь держаться рукой за фасады и считать прогалы — улицы. Самое страшное позади. Я добрался до стены, которая должна была вывести меня к спасению; во мне затеплилось нечто похожее на радость: я вышел прямо к цели, хотя были все шансы заблудиться. Что может мне помешать теперь?.. Первая улица… Вторая… Здесь. Нет, не угловой дом, а второй от угла. Я уже шарил в каменной стене в поисках звонка, когда вспомнил, что звонка нет. Бернар объяснял мне, что в Лионе так заведено: у каждого жильца свой ключ. Консьержи не открывают. Окончательно изнемогший, я рухнул прямо у подъезда. Этот удар меня доконал. Лучше уж было дожидаться конца там, рядом с Бернаром. На рассвете первый же вышедший на улицу жилец прогонит меня как подозрительную личность. Куда деваться? Появиться в этом доме в лохмотьях, не скомпрометировав Элен, я не могу. Что же делать? Если я не проникну в дом затемно, мне крышка. А возможности попасть туда я не видел. Ноги захлестывало дождевым потоком. Чтобы сохранить хоть каплю тепла, я сжался в комок. В этот момент послышались чьи-то торопливые шаги. Судя по частому и дробному стуку каблуков, бежала женщина. Я вскочил: вопреки здравому смыслу, я вновь надеялся. Ну почему эта женщина обязательно направляется сюда? Сейчас она остановится, хлопнет дверью другого дома… Но она приближалась, и я отстранился от подъезда — настолько мне было очевидно, что она спешит именно к этому дому. Вот она перешла на шаг, в руках звякнула связка ключей. Вот она остановилась так близко, что до меня донесся запах ее плаща, смешанный с ароматом лаванды.— Мадам, прошу прощения… — С перепугу она вскрикнула. — Не бойтесь. В этой кромешной тьме хоть глаз выколи… Не знаю, куда подевал свой ключ… Как хорошо, что вы подоспели…Она молча открыла дверь, и я проследовал за ней в темный вестибюль. Так и не опомнившись до конца, она бросилась к лестнице, желая поскорее очутиться дома. Я же стоял, прислонившись к двери, за которой остались дождь, опасность, отчаянное одиночество беглеца, и наслаждался чудесной минутной передышкой. От страшного голода немного кружилась голова, но сил дотащиться до четвертого этажа, где находится квартира Элен, у меня, конечно же, хватит. Воздух в вестибюле был затхлый — пахло старым, сырым и непроветриваемым помещением. Действительно ли это дом Элен? Я поискал лестницу, нащупал железные перила. Такие широченные каменные ступени могут быть только в очень фешенебельном доме. Но ведь все здания этого квартала выдержаны в едином стиле. Внезапно оробев, я медленно поднимался по лестнице. А если я ошибся… Я уже почти что желал, чтобы так и было: при одной мысли, что сейчас я увижу Элен… В моем состоянии трудно не только что-либо объяснять, но и вообще разговаривать…На четвертом этаже я нажал кнопку звонка, но ничего не услышал. Ах да, электричество ведь отключают! Тогда я негромко, указательным пальцем постучал; прошло немало времени, прежде чем послышалось сперва отдаленное, а затем все более близкое шарканье шлепанцев, которое навело меня на мысль об анфиладе уснувших комнат. Дверь приоткрылась, но осталась на цепочке; я увидел подсвечник, половину лица и серый глаз над впалой щекой, не мигая смотревший на меня. Представил себе, каким грязным, замызганным, отталкивающим выгляжу в колеблющемся пламени свечного сгарка, и отпрянул к лестнице. В гипнотизировавшем меня зрачке плясал отблеск свечи. Кто эта немолодая исхудалая женщина? Мне стало стыдно. Щеки мои пылали. Незнакомка шевельнула губами:— Бернар?.. Вы?.. Не в силах отрицать, я опустил голову:— Да, я.Она открыла дверь. Наконец-то! Кошмар подходил к концу. Поесть, выспаться. Объяснения отложить до завтра. Пошатываясь, неловко ступая по натертому паркету, обходя ковры, я следовал за худенькой фигуркой Элен; дымное пламя свечи стелилось, вырывая из темноты то огромные комнаты и темную мебель, то обои и картины, то рояль; уже в тот момент я подумал про себя: «Внимание! Ты торговец лесом. Будь осторожен!…» Не исключено, что именно тогда я и решил стать Бернаром! Вот и ванная. Придерживая на груди халат, Элен взглянула на меня.— Мой бедный друг!… Какой у вас усталый вид!— Это пройдет… Спасибо, Элен…Она приподняла свечу, чтобы получше разглядеть меня, и сама стала лучше видна.— Представьте, я так и не получила ваши фотографии, — объяснила она свое любопытство. — Вот и разглядываю вас. Вы именно такой, каким я вас себе представляла… А я?.. Не узнаете меня, не так ли? Невзгоды! Заботы! Сейчас все женщины выглядят старыми. — Она поставила подсвечник на низкий столик и отвернула краны. — Может быть, вода будет не слишком горячей… Пойду принесу что-нибудь из одежды отца. Он был примерно такого же роста… А ваш друг Жерве?— Умер.— Умер?— Несчастный случай. Я вам расскажу.— Бедняга! Какой удар для вас!Она доставала из шкафчика резиновые перчатки, не переставая поддерживать разговор, пытаясь найти верный тон: мы же были всего лишь двумя незнакомцами, много думавшими друг о друге.— Пока будете мыться, я соберу поесть…— Достаточно куска хлеба. Я не собираюсь вас грабить.Ее манеры отличались изысканностью, достоинством, и было непонятно, что ее привлеклов Бернаре. Почему вообще она захотела стать «крестной»? Она скорее была из тех женщин, что вступают в Красный Крест, берут на себя заботу о лечебнице или организуют кружок кройки и шитья. Ее возраст? Года тридцать три — тридцать четыре. Бернару она послала свою очень давнюю карточку, что и ввело нас обоих в заблуждение. Я скинул с себя насквозь промокшую одежду, бросил ее в угол и вытянулся в ванной с теплой водой. Вместе с привычками цивилизованного человека я обрел и прежний образ мысли, например отметил, что Элен со слегка унизительной снисходительностью и самоуверенностью прямиком повела меня мыться. Нетрудно догадаться, что Бернар представлялся ей довольно-таки неотесанным типом… Потом, на свежую голову, надо будет хорошенько это обдумать. Отныне у меня много, очень много времени, я могу делать с ним что угодно — тратить, расточать, проматывать его, как мне вздумается, но при этом знаю: скука уже подстерегает меня — утром, стоит мне открыть глаза, она набросится на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16