— спросил я.— Так уж случилось, что я писатель, — произнес он ледяным тоном. — Я, видите ли, один из тех странных типов, которых называют интеллектуалами и которых вы не в состоянии понять.— Расскажи ему о своем романе, Ламми, — заговорила Белла с мягкой настойчивостью. — Это его потрясет.— Если только я отыщу необходимые слова для того, чтобы он меня понял, — с сомнением заметил Пирс. — Вы когда-нибудь читали книги, лейтенант?— Вы имеете в виду книги без картинок? — уточнил я. — А зачем их вообще читают?Он погрузил пальцы в заросли волос и задумчиво почесал макушку. Затем тяжело потянул носом и посмотрел на Беллу.— Это становится забавным, — сказал он, обращаясь только к ней своим прекрасно поставленным глубоким басом, так не соответствующим его внешности. — Лейтенант издевается надо мной. Мы имеем здесь редкостную птицу: полицейского с претензиями на интеллект!— Нет, ты все же расскажи ему о своем романе! — настойчиво попросила Белла. — Это его позабавит.— Ты находишь мою работу настолько забавной? — Стекла в упор уставились на Беллу. — Ты полагаешь, он в состоянии оценить твое, наше остроумие? Тебе нужно то, что у тебя было с Гилом, то, земное, так скоро?— Тогда оставь его в покое, — твердо сказала она. — Сиди в своем углу и молчи!Он повернул голову и посмотрел мне прямо в лицо. Я увидел его глаза, огромные и рассеянные, за толстыми стеклами очков.— Проза — умирающий вид литературы, лейтенант, особенно романы. И на то имеются причины. Может быть, попытаетесь угадать какие?— Люди перестали покупать подобные книги, — предположил я.— Остроумно. — Уголки его рта дрогнули. — Роман умирает, лейтенант, потому что он лишился своего основного предмета — человека! Моя проза основывается на совершенно новой концепции.— Я слышал о не-книгах, которые пытаются рассказать о человеке, — заметил я. — А вы? Вы пишете о не-человеке?— Моей книге нечего делать с людьми, — холодно ответил он. — Нечего!— Тогда о чем же она?— О разложении! — провозгласил он. — Жизненный цикл болота — от начала развития до последнего этапа разложения.— Наверно, это будет что-то длинное? — с беспокойством спросил я.— Пока написано триста тысяч слов, — с гордостью заявил он. — И я еще не дошел до описания основ ползучего разложения.— Это будет настоящее легкое чтение, — сказала Белла. — Никаких абзацев, никаких диалогов. Триста тысяч слов, разбитых на три главы, — шанс дл замшелого читателя!Пока она говорила, я разглядывал глаза Пирса под толстыми стеклами. Они оба ждали моей реакции на сказанное, а у меня было тягостное ощущение, что просто вот так сразу рассмеяться ну никак нельзя, они могут обидеться!— Вас это все не удивляет, лейтенант? — с подозрением спросил он после довольно длительной паузы.— Нет, — произнес я и со смутным чувством удивления ощутил, что это правда. — Вы занимаетесь тем, что считаете важным, поэтому вы должны делать это. Тот факт, что это важно для вас, — достаточное основание для того, чтобы этим заниматься. Поэтому вы должны писать роман о болоте, а Белла должна продолжать рисовать одну и ту же орхидею, пока не почувствует, что ухватила самую ее суть.— Ты слышала? — Он с торжествующим видом повернулся к ней. — Перед нами чудо: полицейский, умеющий думать.Угрюмое выражение появилось в глазах у Беллы. Она наклонилась и зажала холст ножницами.— Удивительно! — Она презрительно улыбнулась и принялась энергично кромсать холст.— Бедная Белла… — Пирс весело хихикнул. — Такое непонимание. Така невозможность доказать, что твой ум контролирует твое тело!Белла вздрогнула. Кончик ножниц проткнул холст.— Черт! — воскликнула Белла. — Посмотри, что ты наделал, крокодил несчастный!Я почувствовал, что атмосфера накаляется, и поспешил заговорить о деле:— Если можно, не ссорьтесь, пока я здесь, ладно? Я пришел, чтобы кое о чем спросить вас, а пока получаю лишь не правильные ответы.— Вы пришли поговорить о покойном неоплаканном Хардейкре, лейтенант? — прозвучал густой голос Пирса. — О ростовщике от искусства и соблазнителе простушек? Что ж, чудесно. Такой разговор доставит мне удовольствие.Белла Бертран бросила холст и ножницы и растянулась на старинной кушетке, подложив руки под голову. Грудь ее приподнялась, и я подумал, что один вздох — и тонкая полоска купальника просто лопнет по шву. Чтобы подавить эту тревожную мысль, я снова перевел взгляд на лицо мистера Пирса и закурил сигарету.— Вы собирались пообедать вечером с покойным Хардейкром, — обратился я к Пирсу. — В ящике стола мы нашли и вашу записку.— Он платил за обед, а я выслушивал его тошнотворную болтовню о том, что он считал искусством. Этот человек раздражал меня. При жизни я презирал его, теперь я ему завидую.— Почему? — осторожно спросил я.— Глупый потасканный сердцеед и вдруг — наивысший триумф подлинного художника. — Пирс отчаянно потряс головой. — Нет, лейтенант, это несправедливо. Он умер настоящим художником! Несправедливо!— Ламми! — Белла напряженно глядела на потолок прямо перед собой. — Довольно. Отправляйся домой в свое болото, хорошо?— Я никогда не задерживаюсь, когда пытаются подавить мою индивидуальность, детка, — весело произнес Пирс. — Мы сегодня удачно пошутили, да и прежде шутили неплохо. Жаль, лейтенант не в состоянии всего этого оценить.— Мы все тошнотворны, Ламми, но ты самый тошнотворный, — сурово сказала она. — Ступай и галлюцинируй где-нибудь в другом месте. На сегодня я уже усвоила все сумасшедшие идеи, в которых нуждалась.— Теперь ты их мне возвращаешь, детка, — удовлетворенно заметил Пирс. — Ты получила свое собственное болото, но это уже совсем не смешно. С одной стороны — орхидея, с другой — плоть. Кровь льется и там и здесь. Все сливается в одну сладко-смердящую разлагающуюся массу, потому что…— Вон! — взвизгнула она. — Еще одно слово, Ламми, и ты увидишь, что будет!— И что же будет, детка?— Я разобью твои очки, — прошипела она. — Потом затащу в туалет и запру!Его голова судорожно дернулась. Он поспешно выбежал из комнаты.Белла поднялась с кушетки и распахнула дверь в гостиную. Ягодицы ее дразняще покачивались.— После всего этого мне надо выпить, — сказала она. — А тебе?— Виски? — с надеждой спросил я. — Со льдом и каплей содовой?— У меня есть бурбон, но льда нет, — уныло призналась Белла. — Хочешь?— Не думаю, но спасибо за предложение, — откровенно сказал я.— Черт с тобой. — Она приостановилась. — А как насчет кофе? Он уже готов, остается только разлить в чашки.— Звучит убедительно. Особенно если черный без сахара.— Ты молодец. Выбрал то единственное, что имеется.Она прошла на кухню и через минуту вернулась с подносом.— Садись на диван, — указала она. — Если все время будешь стоять, сотрешь себе ноги, прежде чем узнаешь, что же на самом деле произошло.Я послушно сел. Она поставила поднос на трехногий столик и присела рядом. Ее очаровательное круглое бедро потерлось о мое.— Ты похож на богиню мщения у греков, ее звали Немезида. — Белла налила мне кофе, — Задавай свои глупые вопросы, лейтенант, я понимаю, что у мен нет возможности избежать их.— Расскажи мне о Гилберте Хардейкре, — просто попросил я. — Что он был за человек?— Пожалуй, на этот вопрос я не смогу ответить. — Ее глаза насмешливо блеснули. — Конечно, у меня были с ним отношения, плотские, земные, те самые, на которые так громко намекал этот ползучий Ламми. — Она помолчала. — Но я не думаю, что могу сказать, каким человеком был Гил, потому что никогда не сближалась с ним настолько, чтобы узнать его близко. Мне было скучно общаться с ним.— Да? — спросил я озадаченно.— Мы все в чем-то нуждаемся, Эл, — произнесла она насмешливо и чуть смущенно. — Гил помогал мне удовлетворять некоторые мои потребности. В нем была какая-то грубая телесная привлекательность. И это было очень удобно, ведь он жил напротив. Мне даже туфли не надо было надевать, чтобы пойти к нему в любое время, когда мне этого хотелось.— Когда ты познакомилась с ним?— В тот день, когда он переехал в эту свою новую мастерскую. Он зашел ко мне попросить что-нибудь выпить и сразу заговорил о том совпадении, что вот два художника будут жить напротив друг друга. Он понял меня. Бросив взгляд на мою орхидею, он признал, что я действительно талантлива, а у него, мол, весьма скромное дарование, и потому он берет всего тысячу долларов за каждый портрет и работает больше, чем это возможно. Я застыла минут на пятнадцать, больше я не могла вынести. Я взяла его за руку и отвела в спальню. Я выключила свет, но он продолжал говорить. Однако после этого первого раза у нас установились определенные отношения и он уже не пытался трепаться.— Что ты думаешь о его работе? Она глотнула кофе и выразительно пожала плечами:— Я ведь ни одной из них не видела. Единственная работа, о которой он говорил, портрет этой куклы Майер. Холст на мольберте всегда был прикрыт. Он считал, что это дурная примета, если кто-то увидит его незавершенную картину.— Кого-нибудь, кроме Жанин Майер, ты встречала в его квартире?— Пару раз он упоминал о какой-то компании и просил меня на это время не заходить к нему. Он ведь был приезжий, знакомых у него было немного. Одного я, впрочем, встречала несколько раз. Этакий косматый медведь, из тех, которые полагают, будто верх утонченности — это называть тебя красоткой и щипать до синяков. Он занимался нефтью.— Джордж Майер?— Нет.— Хэл Деккер?— Да, так его звали. Они с Гидом были большими друзьями.— А Ламберт Пирс? Кажется, он тоже считался другом Хардейкра?— Я познакомила их, — устало произнесла Белла. — Ламми настоял на этом еще в тот, первый раз, я тогда забыла запереть дверь, и он прошел прямо в спальню. Кажется, у них сложились странные отношения. Гилу было приятно превосходить Ламми в смысле телесной силы и красоты, а Ламми зато превосходил его интеллектуально.— Расскажи мне подробнее о Пирсе, — попросил я.— Он пресмыкающееся, — заявила она убежденно. — Но это ты и сам уже знаешь. Он льстит и пробуждает в тебе инстинкт жалости, как хромая собака. Только он еще хуже, чем самая жалкая собака. У него квартира этажом ниже. Однажды он пришел, остановился посреди комнаты и смотрел на меня. Я не могла понять, что ему нужно, чтобы его просто погладили по голове или еще что-то. Я пошла на компромисс и приготовила ему кофе. И он стал здесь обычным непременным гостем еще прежде, чем я это осознала.— Ты не уставала от него?— Иногда. И тогда я начинала вопить, заслышав на лестнице его шаги. Ламми не обижается ни на какие слова или поступки. Единственное, чем его можно обидеть, — грубым физическим воздействием. Он это чует. Он знает точно. Вот и сегодня — он сбежал потому, что понял: я не шучу.— Чем он зарабатывает на жизнь? — спросил я.— Разве ты не слушал, о чем я говорю? — Ее брови удивленно приподнялись.— Он не может зарабатывать на жизнь своей писаниной, — проговорил убежденно. — На что же он живет?— Я никогда не думала об этом, — заметила она безразлично. — Он часто берет у меня деньги на мелкие расходы и никогда не возвращает. Но это не имеет значения. Может, у него богатая тетушка.— А может, он контрабандой достает кровь для вечеринок вампиров. Если бы это так и оказалось, я бы не был особенно удивлен. А теперь последний вопрос. Как ты полагаешь, между Жанин Майер и Хардейкром могли быть такие же отношения, как между ним и тобой?— Я полагаю, что любые другие отношения не могли бы привести к столь точному воспроизведению ее задницы. — Белла захлебнулась смехом. — А если серьезно, то я не знаю, Эл. Возможно. Обычно Гил держал себя как неотразимый любовник, мимо которого ни одна женщина не может пройти спокойно. Ему понадобилась целая неделя для того, чтобы понять, что в тот, первый день в моей квартире не я, а он стал невинной жертвой.— Да, — тяжело выговорил я.— Что-то ты не выглядишь особо веселым, Эл, хотя я и ответила на множество твоих вопросов.— Что-то странное есть во всем этом деле, — задумчиво проговорил я. — У меня таких раньше не было.— Что же?— Вот кого-то убивают, и ты начинаешь задавать вопросы людям, которые его знали, даже тем, которых ты подозреваешь в убийстве. Ясно, ты ожидаешь получить некоторое количество лжи в их ответах. Но прежде мне никогда не приходилось встречать столько подозреваемых, которые бы лгали так много и так последовательно. Что бы это могло значить, например, с точки зрени морали?..— По-твоему, и я лгу? — холодно спросила она.— Думаю, да.— Благодарю вас, лейтенант Уилер!— Ты когда-нибудь встречала хоть одного человека, который говорил бы о себе абсолютную правду? — Я улыбнулся и поднялся с дивана.— Пожалуй, нет. — Она говорила все тем же холодным тоном.— Спасибо за кофе.Она позволила мне дойти до двери, прежде чем позвала: «Эл». Нежный соблазнительный голос ее обещал так много, что я невольно обернулся.Белла снова лежала на кушетке, подложив руки под голову. Две бело-розовые полоски заменили черные. Через секунду я понял, что она сбросила купальник — и верх и низ. Она улыбалась мне с ленивой уверенностью акулы.— Как ты полагаешь, Эл, могут между нами возникнуть какие-то отношения? — спросила она полусонным голосом.— Конечно, — согласился я. — Но, откровенно говоря, мне бы это не доставило удовольствия.— Что? — Ее глаза недоверчиво расширились.— Я думаю, эти отношения хороши лишь тогда, когда приносят радость обоим, — сказал я. — А для тебя, милая, это сейчас всего лишь средство прийти в себя. И я не хочу принимать в этом участия. Она посмотрела на меня и вздрогнула. — Ты что-то знаешь? — прошептала она. Глава 5 Когда я вышел на улицу, мои часы показывали начало восьмого. До встречи с Хильдой еще оставалось время. Было бы ошибкой вернуться раньше, чем она приготовит лазанью. Я миновал несколько домов и наконец-то увидел бар.Минут десять ушло на две порции виски. Вскоре я уже был настолько нормален, что даже ничуть не нервничал, заметив вполне одетую даму или парн без очков с толстыми стеклами.Я позвонил в офис, где мне сказали, что шериф уже ушел домой, а сержанта Полника нет. Я набрал номер домашнего телефона Деккера, который получил от Майера, и был приятно удивлен, услышав в трубке резкий мужской голос.— Мистер Деккер?— Да. Кто это?— Лейтенант Уилер из окружного полицейского управления, — официально представился я. — Я расследую убийство Гилберта Хардейкра. Я должен задать вам несколько важных вопросов, мистер Деккер.— Я только что вернулся из деловой поездки, — холодно произнес он. — Ваши вопросы не могут подождать до утра?— Боюсь, что нет, — столь же холодно отозвался я.— Ладно, — проворчал он. — Сколько времени вам понадобится, чтобы добраться до меня?— Пятнадцать минут.— По крайней мере, успею принять душ. Деккер занимал роскошную квартиру на последнем этаже в доме, находившемся в десяти кварталах от моего дома и на расстоянии порядка десяти световых лет от моего дохода. Швейцар был одет в униформу, в сравнении с которой генеральский мундир показался бы тряпкой. Я прошел через широкий вестибюль к лифту. Я удивился тому, что здесь не держат собак, специально натасканных на то, чтобы спасать тех, кто случайно утонет в ворсе ковра.Едва я нажал на кнопку звонка, как дверь открылась. Фигура в махровом банном халате скрылась в глубине квартиры, и грубый голос произнес:— Входите, лейтенант, и дайте мне пять минут на то, чтобы обсохнуть. Располагайтесь и налейте себе чего-нибудь выпить.Гостиная выглядела такой обширной и элегантной, будто дизайнер работал, нисколько не считаясь с индивидуальностью хозяина. Можно было подумать, будто здесь живет актриса, а не бизнесмен-нефтяник.Огромных размеров бар предоставлял богатый выбор. Я налил себе бокал и занялся изучением панорамы Пайн-Сити, простиравшейся прямо у меня под ногами. Я думал о том, как это приятно — иметь много денег, но кто слышал о полицейском, который мог бы разбогатеть честным путем… Можно было бы заняться чем-то еще, но я предпочел оставаться полицейским. Очень уж это здорово: грубить людям всякий Божий день и все-таки в конце месяца получать деньги.Дверь скрипнула, раздался топот, словно целая армия маршировала по квартире. Но это был всего лишь один Хэл Деккер. С его появлением комната уменьшилась вдвое. Джордж Майер был довольно рослым человеком, но по сравнению со своим компаньоном он выглядел просто тщедушным.Ростом Деккер был шести с половиной футов и весил не меньше фунтов, причем готов держать пари, что на жир приходилось не более двух. У него были плечи борца-тяжеловеса, грудь лесоруба, а руки и ноги, несомненно, изготовлены из нижних ветвей сосны. Густые черные волосы падали на лоб, почти на глаза. Несколько минут он посматривал на меня невыразительным взглядом.— Присаживайтесь, лейтенант. Я пока приготовлю себе что-нибудь выпить, — пробурчал он.На нем был пушистый халат тускло-розового цвета, в тон его лицу. Я наблюдал, как он осторожно наливает бурбон из, бутылки, отличный бурбон из Теннесси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10