Однако всему есть предел, поэтому и греческие полисы, и Рим падут, надломленные тяжестью своей военной добычи. Между тем военная добыча – это вовсе не вереница ослов, тяжело гружённых мешками с золотом. Самое весомое в ней вообще не доступно прямому измерению, ибо это, как уже сказано, доля живого труда покорённых народов, которая (пусть не всегда в прямой, часто в косвенной форме) отчуждается в пользу победителя. Но для того, чтобы удержать под контролем и уж тем более поставить себе на службу этот оружием обретённый потенциал, нужны немалые силы. Способность царя Фригии Мидаса обращать в золото всё, к чему он прикоснётся, грозила ему голодной смертью. В сущности то же происходит и с полисом: чем большая масса чужого труда оказывается в его прямой или косвенной власти, тем большие ресурсы должны отвлекаться на обеспечение её подконтрольности и управляемости, и наконец настаёт момент, когда под этой массой начинает трещать становой хребет самого её обладателя. Разница только в том, что Мидаса от заклятья может спасти Дионис, у античного города таких покровителей не находится. Поэтому тот же отчуждаемый сверх меры труд покорённых свободным полисом невольников и неравноправных не мог не разъедать город, не отравлять его душу. Вирус чужеродного сознания менял менталитет гражданина, и сам гражданин вырождался в охочего до удовольствий обывателя, которому становится чуждой любая идеологема патриотизма.Скрытым влиянием этого вируса поражённым оказывался нравственный ресурс города. Полное же поражение нравственного ресурса делает невозможным и поддержание режима демократического правления. Ведь демократия возможна только там, где индивидуальное сознание не чувствует никакого внешнего давления, где государственная система ценностей и государственная воля сливаются с личным выбором самого гражданина. Мутация же его сознания противопоставляет личному интересу государственную идею. Поэтому закат города – это и закат его демократии.Восход античного полиса по прехождении первого предела – это внезапная вспышка сверхновой звезды всемирной истории; с приближением же ко второму эта звезда начинает гаснуть… § 5. Свобода и оружие Свобода, равенство, братство. Именно античный полис впервые рождает понятие свободы, больше того, придаёт ей закреплённую законом форму, определяет её границы, устанавливает конкретную меру свободы каждой категории своих граждан.Бытует мнение, что свобода полностью исключает равенство граждан. В качестве доказательства приводится тот факт, что разные люди обладают разными способностями, поэтому уравнение их возможностей только препятствует развитию таланта. А значит, и развитию самого общества, ибо, закрывая дорогу всему одарённому, оно впадает в стагнацию и обрекает себя на упадок. Словом, полное равенство решительно исключает действительную свободу человека.Но, во-первых, свобода как совершенно особое состояние духа, побуждающее человека к творчеству (то есть то, что Эрих Фромм назовёт «свободой для»), ещё практически неведома античному городу, она только зарождается в нём, но ещё не осознается им; для него, по преимуществу, существует лишь чисто внешний её аспект («свобода от»). Для города и его граждан свободный человек – это только то, что определяется многозначным понятием «свой». Во-вторых, это справедливо только там, где сама свобода понимается исключительно в негативном смысле, только через отрицание того, что способно ограничить, связать творческую инициативу индивида («отсутствие стеснений, ограничений»). Ведь неравенство способностей граждан – это тоже род серьёзных препятствий («в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань»), поэтому полное равенство несовместимо с неограниченной возможностью развития всех способностей человека. Однако свобода имеет ещё и позитивное содержание, которое выражается в покровительстве созидательной деятельности индивида, и реальная её мера – это степень фактической защиты, которая на деле гарантируется каждому члену общества со стороны государства. В этом аспекте личные качества индивидов уже не служат препятствием распространению свободы на всех, и пользующиеся равной защитой оказываются в самом деле равными друг другу.Впрочем, будем осторожны: ведь в действительности гармоничное соотношение этих стихий, как кажется, вообще не имеет полного и уж тем более однозначного решения. Это видно уже из того, что современное общество за две тысячи лет так и не нашло единого рецепта, который позволил бы обеспечить одновременно и полную свободу личности, и столь же полное равенство своих граждан. Однако в античном полисе этот рецепт существовал; полная свобода и в самом деле означала там абсолютное равенство всех, кто пользовался ею, ибо город гарантировал любому гражданину, независимо от его личных достоинств, единый уровень защиты в реализации любой (допустимой) инициативы… но только по отношению к тем, кто пользовался гораздо меньшей правоспособностью. Здесь ни в коем случае нельзя забывать о том, что полная свобода распространялась там только на очень узкий круг лиц. В пределах этого круга избранных все и в самом деле были равны между собой (но вместе с тем полноте их прав мог позавидовать любой из полу-свободных, четверть-свободных, совсем не свободных, словом, любой). Поэтому интуиция ничуть не подводит французских революционеров, обнаруживающих полную свободу только там, где есть действительное «братство». Правда, необходимо напомнить, что это «братство» и у них решительно исключало из себя и «врагов народа», и всех тех, кому надлежало висеть на фонаре.В условиях полиса полной защитой всех его институтов пользовались лишь те, кто занимал ключевое место в военном строю города. Все остальные были вынуждены довольствоваться малым. Но ведь и сегодня, несмотря на равенство всех перед законом, в обеспечение прав одного высылается лишь копия судебного решения, в обеспечение же аналогичных прав другого – целая армия матёрых судебных исполнителей, поддерживаемых к тому же ещё и ударным подразделением ОМОНа. Античный полис не чужд, конечно, и такого понимания вещей, но всё же он менее циничен, ибо даже не думает о провозглашении всеобщего равенства; степень защиты каждого здесь дифференцирована законодательно закреплённой правоспособностью.До конца свободен только тот, кто пользуется всей полнотой поддержки и защиты своего государства. Но защита и поддержка полиса – это отнюдь не пассивное состояние его силовых и властных институтов; их действительное назначение состоит, в частности, в том, чтобы своевременно пресекать любое вмешательство, способное ограничить творческую инициативу полноправного гражданина в сфере возможного. Иными словами, в сфере не запрещённого обычаями, законами и моралью общества. Поэтому не только формализованные законодательные запреты, но и отсутствие надёжных гарантий такого пресечения является «стеснением», «ограничением», о которых говорят современные словари.Вместе с тем полноценная защита существует не только там, где путь к реализации прав гражданина расчищается вооружёнными контингентами государства (да и не везде возможно вмешательство его силовых структур); дифференцированная правоспособность – это ещё и целая система льгот и преференций, причём не только в сфере публичного, но, что гораздо более важно, и в сфере частного права, то есть отрасли, призванной регулировать имущественные отношения граждан и юридических лиц. Материальные же интересы по мере укрепления военного и политического господства полиса над сопредельным территориями начинают занимать все большее и большее место в мироощущении всех категорий его граждан. Поэтому различие правосостояний, в конечном счёте, проявляет себя как гарантированная всей мощью государственных институтов система обеспечения разных доходов на одну и ту же единицу труда и таланта.Ясно, что никакие льготы и никакие преференции (а разность правоспособностей в принципе неотделима от них) в самом деле несовместимы с подлинным братством. Поэтому, свобода и равенство и в Греции, и в Риме открыто существуют только для полноправных граждан, все остальные обязаны знать «своё место». Впрочем, повторим: и древнему обществу отнюдь не чужды некоторые слабости современных демократий, где даже среди полноправных граждан есть своя доля неравенства.Словом, конечно же, правы и те, кто отрицает возможность совмещения свободы и равенства. § 6. Свобода и право Расширение правоспособности на одном полюсе общества может быть компенсировано только соразмерным поражением в правах на противоположном. И наоборот: сокращение спектра возможного для одних означает увеличение льгот и привилегий для других. Между тем дефицит правоспособности человека – не всегда доступная разумению обывателя юридическая абстракция – имеет свойство воплощаться в известную долю живого труда, которая отчуждается от его субъекта всеми институтами государства. При этом речь не идёт о банальном налогообложении, печальной необходимости, известной любому государственному устройству.Физические законы сохранения материи остаются незыблемыми и здесь, поэтому все отчуждаемое на одном полюсе правоспособности исправно осаждается на противоположном. Вот только теперь уже не силой оружия, а силой закона.Словом, свобода одних неотделима от отчуждения в их пользу доли труда других, и правовая система древнего общества, обеспечивая свободу избранных, призвана закреплять результаты этого отчуждения.Но мы видели, что жизнь античного полиса не замыкается в городских стенах; она пронизывает собой жизнедеятельность огромных политических объединений, практически все члены которых занимают по отношению к нему, как правило, подчинённое, неравноправное положение. Поэтому и разность возможностей (особенно в чувствительной для любого кармана сфере частного права) с наибольшей отчётливостью проявляет себя именно в отношениях с гражданами «союзных» и уж тем более просто подвассальных городов. Словом, и здесь отчуждаемое на периферии «союза» столь же исправно аккумулируется в его политическом центре. И точно так же не одним только оружием, но и авторитетом права (в частности, имеющей силу закона формулой договора).Впрочем, нужно заметить и другое. Известно, что свободный труд свободных людей эффективен в гораздо большей мере, нежели труд рабов. Именно это важное обстоятельство, замеченное приверженным рационализму трезвым и прагматическим Римом, породило в своё время волну освобождений целых толпищ рабов, ибо вольноотпущенник, выплачивающий проценты своему былому хозяину, много прибыльней безразличного ко всему невольника. Однако это наблюдение фиксирует не только объективную истину, – явственно различимый отголосок государственного мифа о роли свободы прослеживается здесь. Античное право и в особенности римское право – это не только форма закрепления того положения вещей, которое обеспечивает постоянное отчуждение (в пределах города – в пользу привилегированных граждан, а за городскими стенами – в пользу метрополии) какой-то доли труда, энергии, таланта всех тех, на кого распространяется юрисдикция, а также военное и политическое господство полиса. Право – это ещё и скрытая форма внедрения в умы граждан идеи правильности, справедливости, праведности всех тех устоев, которые крепят государственность, цементируют общество. Поэтому закон формирует не столько правосознание, сколько сознание вообще, менталитет города.Его воздействие оказывается куда более глубоким, и фундаментальным, и не в последнюю очередь именно под его влиянием факт отчуждения труда и таланта иноплеменников оказывается как бы вообще не существующим в природе. Само сознание господствующего города претерпевает определённую аберрацию, в результате которой ни воздействие (впрочем, даже не воздействие, а просто некое давление постоянного присутствия) его силовых институтов, ни влияние его законов не играют никакой роли в распределении результатов взаимодействия его граждан с «союзными» племенами.Поэтому неудивительно, что реальное осаждение доли чужих достижений на своеобразном аноде античного города в его мироощущении оказывается не чем иным, как естественным атрибутивным свойством самой свободы. В структуре государственной мифологии становится аксиоматичным положение о том, что свободный труд сам по себе производит больше. Словом, сложившийся порядок совершенно справедлив, правилен, праведен.В какой-то степени это и в самом деле так – свободный труд (часто, но далеко не всегда) производительней подневольного. Вот только выделить из общего итога то, что относится на долю государственного мифа, а что и в самом деле является продуктом свободы, абсолютно невозможно, поэтому не только объятое эйфорией собственного превосходства сознание полиса, но и мировосприятие историка в конечном счёте все относит на его дух, на ту атмосферу законности и свободы, которая складывается в нём.Наиболее ярким явлением миру этой отымаемой отовсюду доли чужого труда предстают величественные памятники материальной культуры полиса – его парадные колоннады, беломраморные храмы, форумы, термы, ипподромы, театры… и чем пламенней риторика свободы, тем пышнее и помпезнее архитектура античного города. Афины именно в правление Перикла принимают тот вид, который прославит их в истории культуры. Август имел все основания гордиться тем, что, приняв Рим глиняным, оставил его мраморным. Но ведь всё то, что так преобразило и Афины и Рим, было бы просто немыслимым без тех изменений, которые внёс в окружавший мир и их меч, и их закон. § 7. Раса свободных Атрибутивным, то есть обязательным, неотъемлемым, внутренне присущим, свойством античной свободы оказывается не только возможность беспрепятственного развития таланта целого народа и более высокая его трудоспособность, но и превосходящая все известное до той поры миру эффективность военного строя. Новый психотип, формируемый условиями тесного сожительства во всём противостоящих друг другу слоёв населения древнего города – это одно из самых удивительных его созданий. Ни один другой народ в мире не показал такую способность к самоорганизации и дисциплине, умение действовать в условиях кризиса как единый слаженный механизм. Именно поэтому ни перед фалангой греческих гоплитов, ни перед легионами Рима не мог устоять никто. Это свойство, как и многое из того, что было порождено античным полисом всецело унаследует Западная цивилизация, и более двух тысяч лет Восток будет терпеть поражение за поражением в каждом боевом столкновении с военным строем Запада даже тогда, когда будет численно превосходить военные формирования европейцев.Дело вовсе не в личной выучке и уж тем более не в личном мужестве; недостатка в храбрых и умелых воинах не знал, наверное, вообще ни один народ в мире. А значит, этими качествами и с греками, и с римлянами, и со всеми более поздними завоевателями с Запада могли соперничать многие восточные народы. Наполеон, может быть, самый строгий судья и самый тонкий знаток природы войны будет говорить, что в египетском походе поодиночке едва ли не каждый французский солдат уступал по своим боевым качествам прекрасно вышколенным мамлюкам. Но там, где счёт начинал идти не на единицы, а на десятки, гренадеры уже вполне сравнивались со своим противником. Батальон же был способен устоять в столкновении и со значительно превосходящей численностью.Организация, – вот ключевое слово, которое объясняет причины боевого превосходства. Но никакая организация вообще не существует сама по себе; это вовсе не способ упорядочивания неких безликих и равнодушных к ней элементов, поэтому она не может быть уподоблена какому-то единому пригодному для всех средству. Необходима ещё и какая-то внутренняя, если угодно, генетическая предрасположенность индивидов к слиянию в сплошную монолитную массу, способную действовать по знаку тревоги как единый организм; без такой предрасположенности никакая организация не может быть привита никому. Что, собственно, и было продемонстрировано более чем двумя тысячелетиями человеческой истории – ведь попытки внедрения на Востоке европейского военного строя предпринимались неоднократно.Генетической же склонностью к дисциплине и организации в наибольшей мере обладали именно прямые наследники того удивительного духа, который впервые был порождён и на протяжении долгих столетий шлифовался античным левиафаном. Только адаптированная к вооружённому противостоянию превосходящим массам психика могла сделать реальностью это гениальное изобретение человеческого разума и воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57