Вот ни хера себе, придумали! – не на шутку заинтересовался Вася. – Сеть, что ли, собираются цеплять?
Я пожал плечами и продолжал молча наблюдать. Это Вася у нас – дремучий сибиряк, потомственный охотник, рыбак и следопыт. А я в этих делах соображаю примерно так же, как Петрушин в космической медицине.
Рыбаки между тем составили удилище в несколько фрагментов и оттолкнули камеру чуть ли не на середину речки. Поплавок неспешно двинулся по течению, в направлении моста.
В этот момент у старого переезда послышался шум приближающейся машины.
– Ага! – Петрушин кровожадно цыкнул зубом. – Внимание! Работаем по первому варианту…
Рыбаки застыли столбиками, развернувшись к переезду, перебросились парой фраз и юркнули за «Ниву».
– Вот не вовремя! – обиженно засопел Вася. – Только пацаны собрались класс показать, а тут – эти…
Из-за поворота выскочил давешний «Ниссан Патрол». Мощная машина, разбрасывая шипованными шинами ошметки жидкой грязи, легко вошла в вираж, проскочила тридцать метров и сбавила скорость, приближаясь к броду.
Я пытался сосредоточиться на рыбаках. Так надо – определили задачу, умри, но выполни. Основным объектом займутся мастера.
Получалось у меня из рук вон. Взор поневоле тянулся к «Ниссану», кроме того, рыбаков сейчас видно не было, они были скрыты от меня корпусом «Нивы».
– Понеслась, – буркнул Петрушин.
На дальнем от нас фланге дважды пукнули «ВАЛы». «Ниссан» осел на правый бок, чуть развернулся вправо и, наполовину заехав в воду, встал…
Я, так и не сумев сосредоточиться на рыбаках, полностью переключил внимание на основной объект. Мгновенно высветилась рациональная мысль по моей тематике: интересно, водила имеет в копилке ощущений опыт простреленных шин или как? Каждый водитель со стажем знает, как ведет себя транспорт с внезапно проколотой шиной. Но не каждому в шину стреляли. А из тех, кому стреляли, немногие выжили. Разница, конечно, довольно незначительная: во втором случае, если пуля с хорошей динами кой, отчетливо ощущается удар в ступицу. Но вопрос далеко не праздный. От этого зависит, например, как сейчас наши подопечные покинут салон «Ниссана». Выйдут в полный рост, с недоуменными восклицаниями, или десантируются через левые двери (стреляли справа) и ползком ломанутся вдоль берега, прикрывая огнем отступление основного лица. В таком случае взять это основное лицо живьем будет довольно проблематично…
Из «Ниссана» вышли четверо вооруженных мужиков – разом, через все двери, в полный рост. Двое тут же присели на колено, направив стволы на «Ниву», водила пошел смотреть колеса. Оставшийся не у дел коренастый бородач, гладя в сторону «Нивы», негромко позвал:
– Э! Хази хок? Хара мнла ву?
И воровато оглянулся по сторонам.
Это был он самый – наш долгожданный Лечи Усманов.
Из-за «Нивы» вышли рыбаки… с автоматами. Вот ни фига себе, порыбачить мужики приехали! Значит, оружие в салоне прятали. Один, дружелюбно улыбаясь, помахал рукой и воскликнул:
– Салам, Лечи!
Пу-пу-пук! – три головы у «Ниссана» в одно мгновение обзавелись не предусмотренными природой-матерью отверстиями.
Тюк! Тюк! – рыбаки рухнули пластом по обе стороны от «Нивы». Кто-то более проворный сделал мою работу. Да я и не пытался тягаться в скорости стрельбы с такими мастерами.
Больше пуканий и тюков я не слышал – видимо, Петрушин сработал в унисон с группой, – но Лечи дважды дернул плечиками. Сначала правым, как будто ушел нырком от прямого боксерского удара, затем левым, пикируя к земле. Упал на четвереньки, скрючился и завыл дурным голосом. Его автомат лежал рядом, теперь уже бесполезный.
– Погнали! – пробурчал Петрушин, выскакивая из-за укрытия и устремляясь к «Ниссану».
Серега и Вася метнулись вслед за ним, снайпера так и остались на позициях – прикрыть, в случае чего.
От переезда послышался рокот приближающегося «бардака». Это господин Иванов с группой «напугания». Я приятно порозовел от сопричастности. Команда работает по секундам, как часы. Кто сказал, что в армии бардак? Не верьте. Есть еще специалисты, не перевелись…
Когда «бардак» прибыл на место происшествия, Лечи уже заботливо перебинтовали и надели ему на голову дежурный мешок. Связывать бессмысленно, человек с простреленными плечами – не боец.
– Как? – коротко поинтересовался Иванов, спрыгивая с брони.
– Норма, – в тон ему ответил Петрушин. – Жить будет.
– Спасибо, – с чувством поблагодарил полковник. – Я уж думал, будет как обычно.
– Это кто? – спросил сонный Глебыч, кивнув в сторону «Нивы».
– Да вроде рыбаки, – Вася пожал плечами. – Но с автоматами почему-то…
– И чего это они в такое время собирались тут поймать? – Глебыч зевнул и направился к «Ниве». – Пойду, гляну…
Петрушин тревожно посмотрел в сторону села – оттуда раздавался гул приближающейся к мосту колонны.
– Не понял… Вроде совсем тихо сработали…
– То не по нашу душу, – Иванов кивнул в сторону торчавшего из люка «бардака» шлемофона Сани Жука – Васиного водилы, который в рабочем порядке слушал по бортовой станции частоту комендатуры. – ИРД под Тол стой-Юртом попал в засаду. Резерв выдвигается.
– Я говорил! – напомнил Вася. – «Сами»! Вот тебе и сами…
Пока наскоро обыскивали трупы и «Ниссан», Глебыч осмотрел «Ниву» и трусцой припустил обратно. Лицо сапера выражало крайнюю степень озабоченности.
– Что такое, Глебыч? – Иванов на секунду отвлекся от созерцания погрузки на броню орущего пленного и обернулся к соратнику.
– Интересные рыбаки… – Глебыч даже запыхался от спешки – странный случай, обычно он вальяжен даже при внезапной диарее. – В реку сталкивали чего-нибудь?
– Камеру, – Вася слегка напрягся – подсел на необычную нервозность Глебыча. – А что…
– Камеру? – Глебыч почесал затылок и устремил взгляд на речку. – Камеру…
И где она?
– Да уплыла уж хрен-те куда. Они толкнули ее на середку, а тут началось…
– Подтапливали? – уточнил Глебыч.
– Чего?
– Ну, воздух стравливали? Как она в воде была – на, под, ее видно было?
– Мерили манометром давление, потом спустили воздух, – вмешался я. – Наверху был только такой коричневый поплавок. А что, собственно…
– Поплавок не заметят… – Глебыч вдруг ушел в себя и принялся бессвязно бормотать, загибая пальцы:
– …Оно, конечно, может проскочить… но если сеть?
Сеть клином, на полметра всего, чтоб не видно… острие клина на центральной опоре… всяко разно снесет к центру… если мужичок в кустах, с дистанционкой…
– Ты че бормочешь, Глебыч? – возмутился Вася. – Ты можешь толком объяснить?!
– Ой-е-е… – Глебыч объяснять ничего не стал, а втянул голову в плечи и затравленно посмотрел в сторону моста. Судя по гулу моторов, колонна сейчас как раз подъезжала к шлагбауму КПП.
– Глебыч – что?! – Иванов вдруг стал бледнеть. – Думаешь…
– Дай! – Тлебьгч метнулся к «бардаку», сорвал с головы Сани Жука шлемофон, и, прижав ларингофон к горлу, рявкнул:
– Внимание – всем!!! Мост заминирован!
Все – бегом с моста!
– Ты кто, мать твою? – отчетливо прошипело из вывернутого наушника шлемофона. – Ты че несешь, придурок? Ты че в эфир лезешь, дубина?
Дикая ситуация, ребята. Мы проводим конфиденциальную операцию и потому в системе радиоданных комендатуры никак не состоим. Можем только слушать, чтобы быть в курсе оперативной обстановки, а наши позывные никому ни о чем не скажут.
Единственная надежда – хороший знакомый попадется, который узнает говорящего по характерным выражениям. Голос сильно искажается, особенно через ларингофон…
– Это Глебыч! Я сказал – с моста!!! – Глебыч аж взвизгнул от отчаяния. – Я сказал…
– А поздно, – флегматично буркнул Петрушин. – Они уже – вон…
Да, с нашего места въезд на мост виден не был, скрывался за гущей посадок.
Но два срединных пролета просматриваются прекрасно.
И сейчас мы могли лишь беспомощно констатировать, что колонна в полном составе въехала на мост, а головная «БМП» как раз добралась до центральной опоры…
Глава 2.
Шах.
Дипломная
Туман помаленьку рассеивается. Уже видны размытые очертания окраины Толстой-Юрта. Судя по всему, видимость сегодня будет нормальная, даже при относительно низкой облачности.
Это не есть хорошо. Если федералы на последнем этапе замешкаются – а это у них случается сплошь и рядом, есть шанс и под «вертушки» угодить. Я этот вариант продумал: на всякий случай неподалеку от «Северного» и Ханкалы дежурят мои разведчики со сканерами, слушают дежурные частоты федеральной авиации. Но расчетное подлетное время до четвертой контрольной точки – от силы десять минут. А стопроцентная уверенность в том, что разведчики вовремя отследят нужные команды в эфире, отсутствует. И не потому что разведчики никудышные.
Парни у меня как раз то, что надо. Просто федералы на войне тоже учатся, и в последнее время у них случаются светлые моменты в организации службы. Я всегда учитываю любые ситуации, которые могут повлиять на исход операции. Может случиться и так, что сигнал о помощи пройдет без задержек, никакой радиосуматохи не будет, а пилоты получат приказ по проводам (их контрразведка в курсе, что мы слушаем частоты). Тогда мои парни успеют только зафиксировать взлет вертолетной пары.
Так что пусть Аллах нам поможет, федералы окажутся расторопными, и мы обойдемся совсем без «вертушек». Что-то я в последнее время (лет пятнадцать уже) недолюбливаю эти «вертушки». Слишком громко винты у них гудят, да и под консолями всякой дряни понавешанхк…
Я сижу в салоне новенькой пятидверной «Нивы», рядом с водителем, и наблюдаю в подзорную трубу за подготовкой к операции. Наблюдение идет так себе: вижу только самый ближний первый расчет, остальные скрыты либо туманом, либо деталями ландшафта.
В моей «Ниве» хорошо. Автомагнитола тихо наигрывает красивую восточную мелодию, в салоне тепло, печка работает, приятно пахнет французским одеколоном и оружейной смазкой. Уютно. Спокойно. Пока туман окончательно не рассеется, никто сюда не полезет. Я пью кофе из термоса и лениво размышляю о разных вещах.
Вообще, приятно выступать в роли инспектора. Никто ничего от тебя не требует, не висит над душой. Сам ставишь «учебные» задачи, сам определяешь мастерство учеников. Плохо работают – сам виноват, надо было лучше учить. Если что-то не получится и операция сорвется, никто с тебя не спросит.
Однако надо, чтобы все получилось. Сейчас мои ученики сдают «дипломную». А скоро им предстоит потрудиться на полную катушку, и большие люди по результатам их работы будут решать, отработал я свой гонорар или нет. Для меня вопрос профессионализма – дело чести, это мой хлеб и моя жизнь. Так что мне не совсем безразлично, как у них все получится. Тоже немножко волнуюсь.
Сегодня у меня здесь работают двенадцать человек. Четыре инженерных расчета (первый – трое, остальные – по два человека) и огневая группа. Плюс я сам, мой водитель и личный телохранитель Аскер и Курбан. Курбан, хоть и умеет стрелять, не совсем боец. Он мастер в электронике и компьютерах.
Итого – пятнадцать. Уже отряд. При необходимости такими силами можно было устроить нормальную засаду, без всяких там тонкостей, но у нас сейчас другая задача. Мои ученики – саперы-специалисты. Сегодня им надо проявить себя. И не только в личном плане, но и в вопросах слаженности и взаимодействия, потому что в дальнейшем всем им предстоит работать в команде.
Всего в моем подразделении, включая отделение разведки и группу материально-технического обеспечения, тридцать два человека. Я далек от романтизма и просто сказал бы, что это сводный отряд лучших саперов и разведчиков, собранных под моим руководством для организации минного джихада накануне референдума. Но в секретном реестре Государственного комитета обороны Маджлисуль Шура (далее – просто ГКО) отряд числится как спецкоманда «Дашо гов».
Нохчи – сентиментальные люди, в буквальном переводе это значит «Золотой гул».
Они надеются, что от нашего отряда такой гул пойдет, что весь мир содрогнется!
Ну, пусть надеются, у них есть для этого все основания. Денег на оборудование и экипировку они не пожалели, у нас все самое лучшее, можно воплотить в жизнь самые смелые фантазии. Нам остается только работать с полной отдачей, показать, на что мы способны. Война не терпит сантиментов, она оценивает специалиста только по конкретным результатам его деятельности, которые отражаются в сводках вражеских потерь. Не в официальных релизах, а в нормальных сводках, для служебного пользования…
– Готово, – докладывает командир второго расчета.
– Понял, – отвечаю я в свою рацию.
– Закончил, – сообщает минуту спустя командир третьего расчета.
Общаемся очень коротко. Основное правило: забыть, что федералы – безмозглые идиоты. Уважай противника и проживешь больше. Разведчики накануне проработали территорию, но мы привыкаем действовать так, как будто кто-то сидит неподалеку со сканером в кустах и пытается вычислить наши частоты. Потому что вскоре, если у нас все получится, как я задумал, именно так и будет. Весь федеральный спецназ будет за нами охотиться.
Через некоторое время командир первого расчета докладывает:
– Готово.
– Зер гут, – есть повод для хорошего настроения, все успевают вовремя, идем по графику. – Айн момент…
Я ферганский турок-месхетинец. В Чечне не в первый раз, работал здесь еще в первую войну, но чеченским владею посредственно, на обывательском уровне. То есть разговор поддержать могу и понимаю, если говорят внятно и медленно.
Хочу заметить, что специфика нашего профиля требует предельной точности.
Если у вас есть знакомый чечен, попросите его сказать по-своему что-нибудь типа «процентное соотношение бризантности и фугасности для аммиачно-селитренных ВВ (взрывчатых веществ) …» или, допустим «флегматизатор, пластификатор, гигроскопичность», и вам будет понятно, что я имею в виду. Кроме того, я привез с собой своих людей, двух узбеков и курда. Это лучшие специалисты: Курбан – мастер по электронике и компьютерам, механик Анвар, самоделкин, каких поискать, и Аскер – настоящий солдат преисподней. Поэтому в моем отряде по большей части общаются по-русски. Это не проблема, почти все нохчи, кроме самых дремучих дехкан, хорошо знают русский. Если и говорят с сильным акцентом, то, как правило, с самими русскими, чтобы показать им свое пренебрежение. А у меня контингент весь поголовно с техническим образованием, многие говорят по-русски почти без акцента. Взаимоотношениям это не мешает – хоть мы и не местные, чужие, но вера у нас одна и молимся мы вообще на арабском.
Еще я открыл интересную закономерность. Оказывается, нохчи охотнее подчиняются брату по вере другой нации, чем соплеменнику. Они всех своих соплеменников (вот ведь наивные!) считают равными по жизни. Я читал про их имама Шамиля (который, кстати, был аварцем). У чеченца, говорил Шамиль, нет горы, чтобы возвести на нее лучшего из своих, и нет ямы – сбросить худшего. У чеченца всегда есть соблазн избавиться от власти, которую он самолично и добровольно избрал три дня назад.
Думаю, Шамиль был прав. Пожив некоторое время среди них, я понимаю, что эти люди никогда не создадут нормального в европейском смысле государства.
Чеченец под свободой прежде всего подразумевает равенство. То есть они все должны жить или одинаково бедно, или одинаково богато, иначе, на мой взгляд, у них перманентно будет революционная ситуация и кризис.
А еще у них у всех обостренное чувство собственного достоинства. У них нет дехкан в том смысле, как это принято у других мусульманских народов. Каждый мальчишка, едва начав понимать свое место в этом мире, чувствует себя мужчиной в полном смысле этого слова. Поначалу это доставляло мне определенные неудобства, но потом я приноровился. Ими вообще легко командовать. Только надо правильно ставить задачи. «Я хочу, чтобы ты сделал то-то» – это у них не проходит. Или проходит с большим скрипом. А надо так: «Посмотрим, сумеешь ли ты сделать это. Ты, конечно, парень что надо, но я что-то немного сомневаюсь…»
Тогда они землю будут рыть, лоб расшибут, чтобы доказать свою профессиональную состоятельность.
Ладно, поговорили о нохчах, теперь поедем, посмотрим, как первый расчет произвел установку. С их закладки стартует операция.
1 2 3 4 5
Я пожал плечами и продолжал молча наблюдать. Это Вася у нас – дремучий сибиряк, потомственный охотник, рыбак и следопыт. А я в этих делах соображаю примерно так же, как Петрушин в космической медицине.
Рыбаки между тем составили удилище в несколько фрагментов и оттолкнули камеру чуть ли не на середину речки. Поплавок неспешно двинулся по течению, в направлении моста.
В этот момент у старого переезда послышался шум приближающейся машины.
– Ага! – Петрушин кровожадно цыкнул зубом. – Внимание! Работаем по первому варианту…
Рыбаки застыли столбиками, развернувшись к переезду, перебросились парой фраз и юркнули за «Ниву».
– Вот не вовремя! – обиженно засопел Вася. – Только пацаны собрались класс показать, а тут – эти…
Из-за поворота выскочил давешний «Ниссан Патрол». Мощная машина, разбрасывая шипованными шинами ошметки жидкой грязи, легко вошла в вираж, проскочила тридцать метров и сбавила скорость, приближаясь к броду.
Я пытался сосредоточиться на рыбаках. Так надо – определили задачу, умри, но выполни. Основным объектом займутся мастера.
Получалось у меня из рук вон. Взор поневоле тянулся к «Ниссану», кроме того, рыбаков сейчас видно не было, они были скрыты от меня корпусом «Нивы».
– Понеслась, – буркнул Петрушин.
На дальнем от нас фланге дважды пукнули «ВАЛы». «Ниссан» осел на правый бок, чуть развернулся вправо и, наполовину заехав в воду, встал…
Я, так и не сумев сосредоточиться на рыбаках, полностью переключил внимание на основной объект. Мгновенно высветилась рациональная мысль по моей тематике: интересно, водила имеет в копилке ощущений опыт простреленных шин или как? Каждый водитель со стажем знает, как ведет себя транспорт с внезапно проколотой шиной. Но не каждому в шину стреляли. А из тех, кому стреляли, немногие выжили. Разница, конечно, довольно незначительная: во втором случае, если пуля с хорошей динами кой, отчетливо ощущается удар в ступицу. Но вопрос далеко не праздный. От этого зависит, например, как сейчас наши подопечные покинут салон «Ниссана». Выйдут в полный рост, с недоуменными восклицаниями, или десантируются через левые двери (стреляли справа) и ползком ломанутся вдоль берега, прикрывая огнем отступление основного лица. В таком случае взять это основное лицо живьем будет довольно проблематично…
Из «Ниссана» вышли четверо вооруженных мужиков – разом, через все двери, в полный рост. Двое тут же присели на колено, направив стволы на «Ниву», водила пошел смотреть колеса. Оставшийся не у дел коренастый бородач, гладя в сторону «Нивы», негромко позвал:
– Э! Хази хок? Хара мнла ву?
И воровато оглянулся по сторонам.
Это был он самый – наш долгожданный Лечи Усманов.
Из-за «Нивы» вышли рыбаки… с автоматами. Вот ни фига себе, порыбачить мужики приехали! Значит, оружие в салоне прятали. Один, дружелюбно улыбаясь, помахал рукой и воскликнул:
– Салам, Лечи!
Пу-пу-пук! – три головы у «Ниссана» в одно мгновение обзавелись не предусмотренными природой-матерью отверстиями.
Тюк! Тюк! – рыбаки рухнули пластом по обе стороны от «Нивы». Кто-то более проворный сделал мою работу. Да я и не пытался тягаться в скорости стрельбы с такими мастерами.
Больше пуканий и тюков я не слышал – видимо, Петрушин сработал в унисон с группой, – но Лечи дважды дернул плечиками. Сначала правым, как будто ушел нырком от прямого боксерского удара, затем левым, пикируя к земле. Упал на четвереньки, скрючился и завыл дурным голосом. Его автомат лежал рядом, теперь уже бесполезный.
– Погнали! – пробурчал Петрушин, выскакивая из-за укрытия и устремляясь к «Ниссану».
Серега и Вася метнулись вслед за ним, снайпера так и остались на позициях – прикрыть, в случае чего.
От переезда послышался рокот приближающегося «бардака». Это господин Иванов с группой «напугания». Я приятно порозовел от сопричастности. Команда работает по секундам, как часы. Кто сказал, что в армии бардак? Не верьте. Есть еще специалисты, не перевелись…
Когда «бардак» прибыл на место происшествия, Лечи уже заботливо перебинтовали и надели ему на голову дежурный мешок. Связывать бессмысленно, человек с простреленными плечами – не боец.
– Как? – коротко поинтересовался Иванов, спрыгивая с брони.
– Норма, – в тон ему ответил Петрушин. – Жить будет.
– Спасибо, – с чувством поблагодарил полковник. – Я уж думал, будет как обычно.
– Это кто? – спросил сонный Глебыч, кивнув в сторону «Нивы».
– Да вроде рыбаки, – Вася пожал плечами. – Но с автоматами почему-то…
– И чего это они в такое время собирались тут поймать? – Глебыч зевнул и направился к «Ниве». – Пойду, гляну…
Петрушин тревожно посмотрел в сторону села – оттуда раздавался гул приближающейся к мосту колонны.
– Не понял… Вроде совсем тихо сработали…
– То не по нашу душу, – Иванов кивнул в сторону торчавшего из люка «бардака» шлемофона Сани Жука – Васиного водилы, который в рабочем порядке слушал по бортовой станции частоту комендатуры. – ИРД под Тол стой-Юртом попал в засаду. Резерв выдвигается.
– Я говорил! – напомнил Вася. – «Сами»! Вот тебе и сами…
Пока наскоро обыскивали трупы и «Ниссан», Глебыч осмотрел «Ниву» и трусцой припустил обратно. Лицо сапера выражало крайнюю степень озабоченности.
– Что такое, Глебыч? – Иванов на секунду отвлекся от созерцания погрузки на броню орущего пленного и обернулся к соратнику.
– Интересные рыбаки… – Глебыч даже запыхался от спешки – странный случай, обычно он вальяжен даже при внезапной диарее. – В реку сталкивали чего-нибудь?
– Камеру, – Вася слегка напрягся – подсел на необычную нервозность Глебыча. – А что…
– Камеру? – Глебыч почесал затылок и устремил взгляд на речку. – Камеру…
И где она?
– Да уплыла уж хрен-те куда. Они толкнули ее на середку, а тут началось…
– Подтапливали? – уточнил Глебыч.
– Чего?
– Ну, воздух стравливали? Как она в воде была – на, под, ее видно было?
– Мерили манометром давление, потом спустили воздух, – вмешался я. – Наверху был только такой коричневый поплавок. А что, собственно…
– Поплавок не заметят… – Глебыч вдруг ушел в себя и принялся бессвязно бормотать, загибая пальцы:
– …Оно, конечно, может проскочить… но если сеть?
Сеть клином, на полметра всего, чтоб не видно… острие клина на центральной опоре… всяко разно снесет к центру… если мужичок в кустах, с дистанционкой…
– Ты че бормочешь, Глебыч? – возмутился Вася. – Ты можешь толком объяснить?!
– Ой-е-е… – Глебыч объяснять ничего не стал, а втянул голову в плечи и затравленно посмотрел в сторону моста. Судя по гулу моторов, колонна сейчас как раз подъезжала к шлагбауму КПП.
– Глебыч – что?! – Иванов вдруг стал бледнеть. – Думаешь…
– Дай! – Тлебьгч метнулся к «бардаку», сорвал с головы Сани Жука шлемофон, и, прижав ларингофон к горлу, рявкнул:
– Внимание – всем!!! Мост заминирован!
Все – бегом с моста!
– Ты кто, мать твою? – отчетливо прошипело из вывернутого наушника шлемофона. – Ты че несешь, придурок? Ты че в эфир лезешь, дубина?
Дикая ситуация, ребята. Мы проводим конфиденциальную операцию и потому в системе радиоданных комендатуры никак не состоим. Можем только слушать, чтобы быть в курсе оперативной обстановки, а наши позывные никому ни о чем не скажут.
Единственная надежда – хороший знакомый попадется, который узнает говорящего по характерным выражениям. Голос сильно искажается, особенно через ларингофон…
– Это Глебыч! Я сказал – с моста!!! – Глебыч аж взвизгнул от отчаяния. – Я сказал…
– А поздно, – флегматично буркнул Петрушин. – Они уже – вон…
Да, с нашего места въезд на мост виден не был, скрывался за гущей посадок.
Но два срединных пролета просматриваются прекрасно.
И сейчас мы могли лишь беспомощно констатировать, что колонна в полном составе въехала на мост, а головная «БМП» как раз добралась до центральной опоры…
Глава 2.
Шах.
Дипломная
Туман помаленьку рассеивается. Уже видны размытые очертания окраины Толстой-Юрта. Судя по всему, видимость сегодня будет нормальная, даже при относительно низкой облачности.
Это не есть хорошо. Если федералы на последнем этапе замешкаются – а это у них случается сплошь и рядом, есть шанс и под «вертушки» угодить. Я этот вариант продумал: на всякий случай неподалеку от «Северного» и Ханкалы дежурят мои разведчики со сканерами, слушают дежурные частоты федеральной авиации. Но расчетное подлетное время до четвертой контрольной точки – от силы десять минут. А стопроцентная уверенность в том, что разведчики вовремя отследят нужные команды в эфире, отсутствует. И не потому что разведчики никудышные.
Парни у меня как раз то, что надо. Просто федералы на войне тоже учатся, и в последнее время у них случаются светлые моменты в организации службы. Я всегда учитываю любые ситуации, которые могут повлиять на исход операции. Может случиться и так, что сигнал о помощи пройдет без задержек, никакой радиосуматохи не будет, а пилоты получат приказ по проводам (их контрразведка в курсе, что мы слушаем частоты). Тогда мои парни успеют только зафиксировать взлет вертолетной пары.
Так что пусть Аллах нам поможет, федералы окажутся расторопными, и мы обойдемся совсем без «вертушек». Что-то я в последнее время (лет пятнадцать уже) недолюбливаю эти «вертушки». Слишком громко винты у них гудят, да и под консолями всякой дряни понавешанхк…
Я сижу в салоне новенькой пятидверной «Нивы», рядом с водителем, и наблюдаю в подзорную трубу за подготовкой к операции. Наблюдение идет так себе: вижу только самый ближний первый расчет, остальные скрыты либо туманом, либо деталями ландшафта.
В моей «Ниве» хорошо. Автомагнитола тихо наигрывает красивую восточную мелодию, в салоне тепло, печка работает, приятно пахнет французским одеколоном и оружейной смазкой. Уютно. Спокойно. Пока туман окончательно не рассеется, никто сюда не полезет. Я пью кофе из термоса и лениво размышляю о разных вещах.
Вообще, приятно выступать в роли инспектора. Никто ничего от тебя не требует, не висит над душой. Сам ставишь «учебные» задачи, сам определяешь мастерство учеников. Плохо работают – сам виноват, надо было лучше учить. Если что-то не получится и операция сорвется, никто с тебя не спросит.
Однако надо, чтобы все получилось. Сейчас мои ученики сдают «дипломную». А скоро им предстоит потрудиться на полную катушку, и большие люди по результатам их работы будут решать, отработал я свой гонорар или нет. Для меня вопрос профессионализма – дело чести, это мой хлеб и моя жизнь. Так что мне не совсем безразлично, как у них все получится. Тоже немножко волнуюсь.
Сегодня у меня здесь работают двенадцать человек. Четыре инженерных расчета (первый – трое, остальные – по два человека) и огневая группа. Плюс я сам, мой водитель и личный телохранитель Аскер и Курбан. Курбан, хоть и умеет стрелять, не совсем боец. Он мастер в электронике и компьютерах.
Итого – пятнадцать. Уже отряд. При необходимости такими силами можно было устроить нормальную засаду, без всяких там тонкостей, но у нас сейчас другая задача. Мои ученики – саперы-специалисты. Сегодня им надо проявить себя. И не только в личном плане, но и в вопросах слаженности и взаимодействия, потому что в дальнейшем всем им предстоит работать в команде.
Всего в моем подразделении, включая отделение разведки и группу материально-технического обеспечения, тридцать два человека. Я далек от романтизма и просто сказал бы, что это сводный отряд лучших саперов и разведчиков, собранных под моим руководством для организации минного джихада накануне референдума. Но в секретном реестре Государственного комитета обороны Маджлисуль Шура (далее – просто ГКО) отряд числится как спецкоманда «Дашо гов».
Нохчи – сентиментальные люди, в буквальном переводе это значит «Золотой гул».
Они надеются, что от нашего отряда такой гул пойдет, что весь мир содрогнется!
Ну, пусть надеются, у них есть для этого все основания. Денег на оборудование и экипировку они не пожалели, у нас все самое лучшее, можно воплотить в жизнь самые смелые фантазии. Нам остается только работать с полной отдачей, показать, на что мы способны. Война не терпит сантиментов, она оценивает специалиста только по конкретным результатам его деятельности, которые отражаются в сводках вражеских потерь. Не в официальных релизах, а в нормальных сводках, для служебного пользования…
– Готово, – докладывает командир второго расчета.
– Понял, – отвечаю я в свою рацию.
– Закончил, – сообщает минуту спустя командир третьего расчета.
Общаемся очень коротко. Основное правило: забыть, что федералы – безмозглые идиоты. Уважай противника и проживешь больше. Разведчики накануне проработали территорию, но мы привыкаем действовать так, как будто кто-то сидит неподалеку со сканером в кустах и пытается вычислить наши частоты. Потому что вскоре, если у нас все получится, как я задумал, именно так и будет. Весь федеральный спецназ будет за нами охотиться.
Через некоторое время командир первого расчета докладывает:
– Готово.
– Зер гут, – есть повод для хорошего настроения, все успевают вовремя, идем по графику. – Айн момент…
Я ферганский турок-месхетинец. В Чечне не в первый раз, работал здесь еще в первую войну, но чеченским владею посредственно, на обывательском уровне. То есть разговор поддержать могу и понимаю, если говорят внятно и медленно.
Хочу заметить, что специфика нашего профиля требует предельной точности.
Если у вас есть знакомый чечен, попросите его сказать по-своему что-нибудь типа «процентное соотношение бризантности и фугасности для аммиачно-селитренных ВВ (взрывчатых веществ) …» или, допустим «флегматизатор, пластификатор, гигроскопичность», и вам будет понятно, что я имею в виду. Кроме того, я привез с собой своих людей, двух узбеков и курда. Это лучшие специалисты: Курбан – мастер по электронике и компьютерам, механик Анвар, самоделкин, каких поискать, и Аскер – настоящий солдат преисподней. Поэтому в моем отряде по большей части общаются по-русски. Это не проблема, почти все нохчи, кроме самых дремучих дехкан, хорошо знают русский. Если и говорят с сильным акцентом, то, как правило, с самими русскими, чтобы показать им свое пренебрежение. А у меня контингент весь поголовно с техническим образованием, многие говорят по-русски почти без акцента. Взаимоотношениям это не мешает – хоть мы и не местные, чужие, но вера у нас одна и молимся мы вообще на арабском.
Еще я открыл интересную закономерность. Оказывается, нохчи охотнее подчиняются брату по вере другой нации, чем соплеменнику. Они всех своих соплеменников (вот ведь наивные!) считают равными по жизни. Я читал про их имама Шамиля (который, кстати, был аварцем). У чеченца, говорил Шамиль, нет горы, чтобы возвести на нее лучшего из своих, и нет ямы – сбросить худшего. У чеченца всегда есть соблазн избавиться от власти, которую он самолично и добровольно избрал три дня назад.
Думаю, Шамиль был прав. Пожив некоторое время среди них, я понимаю, что эти люди никогда не создадут нормального в европейском смысле государства.
Чеченец под свободой прежде всего подразумевает равенство. То есть они все должны жить или одинаково бедно, или одинаково богато, иначе, на мой взгляд, у них перманентно будет революционная ситуация и кризис.
А еще у них у всех обостренное чувство собственного достоинства. У них нет дехкан в том смысле, как это принято у других мусульманских народов. Каждый мальчишка, едва начав понимать свое место в этом мире, чувствует себя мужчиной в полном смысле этого слова. Поначалу это доставляло мне определенные неудобства, но потом я приноровился. Ими вообще легко командовать. Только надо правильно ставить задачи. «Я хочу, чтобы ты сделал то-то» – это у них не проходит. Или проходит с большим скрипом. А надо так: «Посмотрим, сумеешь ли ты сделать это. Ты, конечно, парень что надо, но я что-то немного сомневаюсь…»
Тогда они землю будут рыть, лоб расшибут, чтобы доказать свою профессиональную состоятельность.
Ладно, поговорили о нохчах, теперь поедем, посмотрим, как первый расчет произвел установку. С их закладки стартует операция.
1 2 3 4 5